Предисловие | Посвящение
ЧАСТЬ 1: Глава 1 | Глава 2 | Глава 3 | Глава 4 | Глава 5 | Глава 6 | Глава 7 | Глава 8 | Глава 9 | Глава 10 | Глава 11 | Глава 12
ЧАСТЬ 2: Глава 1 | Глава 2 | Глава 3 | Глава 4 | Глава 5 | Глава 6 | Глава 7 | Глава 8 | Глава 9 | Глава 10 | Глава 11 | Глава 12 | Глава 13 | Глава 14 | Глава 15
Заключение

ГЛАВА III

ОБЩЕПОЛИТИЧЕСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ,
СВЯЗАННЫЕ С МОИМ ВЕНСКИМ ПЕРИОДОМ

Ныне я убежден, что, как правило, - я не говорю о случаях исключи-
тельной одаренности, - человек должен начать принимать участие в полити-
ческой жизни не раньше 30-летнего возраста. Не следует делать этого
раньше. В громадном большинстве случаев только к этому именно времени
человек вырабатывает себе, так сказать, общую платформу, с точки зрения
которой он может определять свое отношение к той или другой политической
проблеме. Только после того как человек выработал себе основы такого ми-
росозерцания и приобрел твердую почву под ногами, он может более или ме-
нее прочно занимать позицию в злободневных вопросах. Лишь тогда этот бо-
лее или менее созревший человек имеет право принимать участие в полити-
ческом руководстве обществом.

В ином случае существует опасность, что человеку придется либо менять
свою точку зрения в очень существенных вопросах, либо остаться при ста-
рых взглядах тогда, когда разум и убеждение давно уже говорят против
них. В первом случае это очень неприятно для данного лица, ибо, обнару-
живая сам колебания, он не может ожидать, чтобы его сторонники верили в
него с прежней твердостью. Такой поворот руководителя ставит в беспомощ-
ное положение тех, кто следовал за ним, и нередко заставляет их испыты-
вать чувство стыда перед противником, Во втором же случае наступает то,
что приходится особенно часто наблюдать теперь: чем больше руководитель
сам потерял веру в то, что он говорил, тем более пустой и плоской стано-
вится его аргументация и тем более неразборчив он в выборе средств. Чем
менее сам он теперь намерен серьезно защищать свои откровения (человек
не склонен умереть за то, во что он сам перестал верить), тем более нас-
тойчивые и в конце бесстыдные требования начинает он предъявлять своим
сторонникам. Наконец дело доходит до того, что он теряет последнее ка-
чество вождя и становится просто "политиканом", т.е. Примыкает к тому
сорту людей, единственным принципом которых является беспринципность,
сочетаемая с грубой навязчивостью и зачастую развитым до бесстыдства ис-
кусством лжи. Ну, а если такой все еще продолжает оставаться руководите-
лем целого общества то вы можете быть наперед уверены, что для него по-
литика превратилась только в "героическую" борьбу за возможно более про-
должительное обладание местечком. На парламент он смотрит, как на дойную
корову для себя и своей семьи. Чем больше эта "должность" нравится жене
и родственникам, тем более цепко будет он держаться за свой мандат. Уже
по одному этому каждый человек обладающий здоровым политическим инстинк-
том, будет казаться ему личным врагом. В каждом новом свежем движении он
видит возможное начало своего собственного конца. В каждом более крупном
человеке - угрозу своему личному существованию.

Ниже мне придется еще более подробно говорить об этом виде парла-
ментских клопов.

Конечно и 30-летнему в течение его дальнейшей жизни придется еще мно-
гому учиться, но для него это будет только пополнением знании в рамках
того миросозерцания, которое он уже себе составил. Ему уже не придется
теперь переучиваться в основном и принципиальном, ему придется лишь по-
полнять свое образование, и сторонникам его не придется испытывать тя-
гостного чувства от сознания того, что руководитель до сих пор вел их по
неправильному пути. Напротив, для всех очевидный органический рост руко-
водителя принесет удовлетворение его сторонникам, ибо углубление образо-
вания руководителя будет означать углубление их собственного образова-
ния. В их глазах это может быть только доказательством правильности ус-
военных взглядов.

Тот руководитель, который вынужден отказаться от своей платформы, так
как убедился в ее неправильности, поступит достойно лишь в том случае,
если он сумеет сделать из этого надлежащие выводы да конца. В этом слу-
чае он должен отказаться по крайней мере от открытой политической дея-
тельности. Если ему случилось один раз впасть в ошибки в основных вопро-
сах, то это может и повториться. Он уже ни в коем случае не имеет права
рассчитывать на дальнейшее доверие со стороны своих сограждан, а тем бо-
лее не имеет права требовать такого доверия.

Как мало теперь думают о таких требованиях простого приличия, можно
судить хотя бы уже потому, как низок уровень тех дрянных субъектов, ко-
торые в наше время чувствуют себя призванными "делать политику".

Много званных, да мало избранных.

В годы моей молодости я решительно воздерживался принимать участие в
открытой политической деятельности, хотя я думаю, что политикой я зани-
мался и в те времена больше, чем многие другие. Лишь в небольших кружках
я решался тогда выступать по поводу всего того, что меня интересовало и
привлекало. Эти выступления в узком кругу имели в себе много хорошего.
Тут приходилось не столько учиться "говорить", сколько изучать рядового
собеседника с его иногда бесконечно примитивными воззрениями и возраже-
ниями. При этом я продолжал заниматься своим собственным самообразовани-
ем, не теряя времени и не упуская ни одной возможности. Нигде в Германии
эти возможности в те времена не были так благоприятны, как в Вене.

Общеполитическая мысль в те времена билась в придунайской монархии
интенсивнее, нежели в старой Германии, если не считать отдельных частей
Пруссии, Гамбурга и побережья Северного моря. Говоря об "Австрии", я в
данном случае имею в виду ту часть великого государства Габсбургов, ко-
торая в силу заселения ее немцами дала возможность этому государству во-
обще сложиться, я говорю о той части населения, которая одна только и
была в состоянии на многие столетия наполнить внутренним содержанием по-
литическую и культурную жизнь этого столь искусственного государственно-
го образования. Чем дальше, тем больше будущность государства и самое
его существование зависели именно от этого немецкого ядра.

Если старые наследственные провинции Австрии составляли сердце госу-
дарства, т. е. обеспечивали правильный приток свежей крови в жилы
культурной и государственной жизни страны, то Вена была одновременно и
мозгом и волей государства.

Уже одна прекрасная внешность Вены давала ей известное право царство-
вать над этим конгломератом народов. Чудесная красота Вены хоть немного
заставляла забывать о ветхости государства в целом.

За границей и в особенности в Германии знали только прелестную Вену.
За ней забывалась и кровавая борьба между отдельными национальностями
внутри габсбургской монархии и судороги всего государства. В эту иллюзию
можно было впасть тем легче, что Вена в ту пору переживала последнюю по-
лосу своего расцвета. Под руководством тогдашнего поистине гениального
бургомистра Вена вновь проснулась к чудесной юной жизни и превращалась в
достойную резиденцию старого царства. Последний великий выходец из рядов
немцев, колонизировавших Восток, не считался так называемым общепризнан-
ным "государственным деятелем", но именно доктор Люзгер в качестве бур-
гомистра "столицы и резиденции" - Вены добился огромных успехов во всех
областях коммунальной, хозяйственной и культурной политики. Этим он в
небывалой степени укрепил сердце всей империи и благодаря этому стал на
деле гораздо более великим государственным деятелем, чем все тогдашние
"дипломаты" вместе взятые.

Если конгломерат народностей, называемый Австрией, в конце концов все
таки погиб, то это не говорит против политических качеств немецкой части
этого государства. Это только неизбежный результат того, что 10 миллио-
нов не могут в течение слишком долгого времени управлять 50-миллионным
государством, состоящим из различных наций, если своевременно не созданы
совершенно определенные предпосылки для этого.

Австрийский немец мыслил в масштабах более чем крупных. Он всегда
привык жить в рамках большого государства и никогда не терял сознания
тех задач, которые отсюда вытекают. Он был единственным в этом госу-
дарстве, кто мыслил не только в рамках своей национальной провинции, но
и в рамках всего государства. Даже в тот момент, когда ему уже угрожала
судьба быть оторванным от общего отечества, он все еще продолжал думать
и бороться за то, чтобы удержать для немецкого народа те позиции, кото-
рые в тяжелой борьбе завоевали на Востоке его предки. При этом надо еще
не забывать и того, что силы его были расколоты: лучшая часть австрийс-
ких немцев в сердце и в помышлении никогда не теряла связи с общей роди-
ной, и только часть австрийских немцев целиком отдавала себя австрийской
родине.

Общий кругозор австрийских немцев всегда был относительно велик. Их
экономические отношения часто обнимали почти всю многонациональную импе-
рию. Почти все действительно крупные предприятия находились в руках нем-
цев. Весь руководящий персонал техников, чиновников большею частью сос-
тавляли немцы. В их же руках находилась и внешняя торговля, поскольку на
нее не успели наложить руку евреи, для которых торговля - родная стихия.
В политическом отношении только немцы и объединяли всю империю. Уже в
годы военной службы немецкая молодежь рассылалась по всем частям страны.
Австро-немецкие рекруты попадали правда в немецкий полк, но самый этот
полк отлично мог попасть и в Герцеговину, и в Галицию, не только в Вену.
Офицерский корпус все еще состоял почти исключительно из немцев, а выс-
шее чиновничество - в преобладающей части из них. Искусство и наука так-
же представлены были главным образом немцами. Если не считать халтуры в
области новейшего "искусства", на которую способен был даже такой народ
как негры, то можно смело сказать, что носителями действительного ис-
кусства в это время в Австрии были только немцы. Вена представляла собою
живой и неиссякаемый источник для всей Австро-Венгрии как в области му-
зыки, так и в области скульптуры, как в области художества, так и в об-
ласти строительного искусства.

Наконец немцы были также носителями всей внешней политики монархии,
если не говорить об очень небольшой группе венгров.

И тем не менее всякая попытка сохранить это государство была тщетной.
Нехватало самой существенной предпосылки. Австрийское национальное госу-
дарство располагало только одной возможностью преодоления центробежных
сил отдельных наций. Государство должно было образоваться и управляться
либо самым централизованным образом, либо оно не могло существовать вов-
се.

В отдельные светлые минуты понимание этого обстоятельства становилось
достоянием также "самых высоких" сфер. Но уже через короткое время забы-
вали это или откладывали практическое проведение в жизнь ввиду сопряжен-
ных с ним трудностей. Всякая мысль о построении государства на более или
менее федеративных началах неизбежно должна была потерпеть крушение по
причине отсутствия такого государственного ядра, которое имело бы заве-
домо преобладающее значение. К этому надо прибавить, что внутренние
предпосылки австрийского государства вообще были совершенно иными, неже-
ли в германской империи времен Бисмарка. В Германии дело шло только о
преодолении известных политических традиций, ибо в культурном отношении
общая почва существовала всегда. Прежде всего было важно то обстоя-
тельство, что германское государство, если не считать небольших чужена-
циональных осколков, объединяло людей только одной нации.

В Австрии обстоятельства были прямо противоположные. Политические
воспоминания о собственном прежнем величии здесь совершенно отсутствова-
ли у отдельных наций, если не считать венгров. Во всяком случае эти вос-
поминания принадлежали лишь очень отдаленному периоду и были стерты вре-
менем почти окончательно. С другой стороны, в эпоху, когда национальный
принцип начал играть крупную роль, в отдельных частях австро-венгерской
монархии начали формироваться националистические силы, преодолеть кото-
рые было тем трудней, что в пределах Австро-Венгрии на деле начали обра-
зовываться национальные государства. При том внутри этих национальных
государств преобладающая нация в силу своего родства с отдельными нацио-
нальными осколками в Австрии имела теперь большую притягательную силу
для этих последних нежели австрийские немцы.

Даже Вена теперь не могла на продолжительное время состязаться в этом
отношении со столицами провинций.

С тех пор как Будапешт сам стал крупным центром, у Вены впервые поя-
вился соперник, задачей которого было не усиление монархии в целом, а
лишь укрепление одной из ее частей. В скором времени этому примеру пос-
ледовали также Прага, затем Лемберг, Лайбах и т.д. Когда эти прежние
провинциальные города поднялись и превратились в национальные центры от-
дельных провинций, тем самым созданы были сосредоточия все более и более
самостоятельного культурного развития. Национально-политические устрем-
ления теперь получили глубокую духовную базу. Приближался момент, когда
движущая сила отдельных наций стала сильнее, чем сила общих интересов
монархии. Тем самым решалась судьба Австрии.

Со времени смерти Иосифа II этот ход развития прослеживается очень
явственно. Быстрота этого развития зависела от целого ряда факторов, од-
ни из которых заложены были в самой монархии, другие же были результатом
той внешней политики, которую в разные периоды вела Австрия.

Чтобы серьезно начать и завершить борьбу за единство этого госу-
дарства, оставалось только вести упорную и беспощадную политику центра-
лизации. Для этого нужно было прежде всего принципиально провести единый
государственный язык. Этим подчеркнут был бы хотя бы принцип формальной
принадлежности к единому государству, а административным органам было бы
дано в руки техническое средство, без которого единое государство вообще
существовать не может. Только таким путем могла быть создана возможность
через школу воспитать в течение длительного времени традиции госу-
дарственного единства. Конечно этого нельзя было достигнуть в течение 10
или 20 лет. Тут нужны столетия. В вопросах колонизации вообще решают не
быстрота и натиск, а настойчивость и долгий период.

Само собою разумеется, что при этом не только администрирование, но и
все политическое руководство должно было бы вестись в строгом единстве.

И вот для меня тогда было бесконечно поучительно констатировать: по-
чему всего этого не произошло или, лучше сказать, почему все это не было
сделано. Виновниками краха австро-венгерской империи являются только те,
кто виновен в этом упущении.

Более чем какое бы то ни было другое государство старая Австрия зави-
села от кругозора своих правителей. Здесь отсутствовал фундамент нацио-
нального государства, которое само по себе обладает большой силой само-
сохранения даже тогда, когда руководители государства оказываются совер-
шенно не на высоте. Государство единой национальности иногда в течение
удивительно долгих периодов может переносить режим плохого управления,
не погибая при этом. Часто может показаться, что в организме не осталось
уже совершенно никакой жизни, что он уже умер или отмирает, и вдруг ока-
зывается, что приговоренный к смерти опять поднялся и стал подавать
признаки изумительной несокрушимой жизненности.

Совсем другое дело такое государство, которое состоит из различных
народностей, в жилах которых не течет одна и та же кровь, а еще важней -
над которыми не занесен один общий кулак. Тут слабость руководства при-
ведет не просто к зимней спячке государства, тут она пробудит все инди-
видуальные инстинкты наций в зависимости от их крови и лишит их возмож-
ности развиваться под эгидой одной могущественной воли. Эта опасность
может быть смягчена только в течение столетий общего воспитания, общих
традиций, общих интересов и т.д. Вот почему такие государственные обра-
зования, чем моложе, тем больше зависят от качеств своих руководителей.
Более того, зачастую они бывают прямым творением из ряда выходящих могу-
щественных руководителей и героев духа и нередко после смерти их творца
они просто распадаются. Пройдут столетия, и все же эти опасности еще не
преодолены, они находятся только в дремлющем состоянии. И как только
слабость руководства скажется очень сильно, эта опасность часто внезапно
просыпается, и тогда уже не поможет ни сила воспитания, ни самые высокие
традиции; над всем этим возьмут верх центробежные силы различных племен.

Самой большой и, быть может, трагической виной дома Габсбургов явля-
ется то, что они не поняли этого.

Одному единственному счастливцу среди них судьба осветила факелом бу-
дущее его страны, но затем этот факел погас и навсегда.

Иосиф II, этот римский император германской нации, с тревогой увидел,
что его дом, выдвинутый на самый крайний пункт государства, неизбежно
погибнет в потоке этого Вавилона народов, если не удастся исправить то,
что запустили предки. С нечеловеческой энергией этот "друг людей" начал
борьбу против слабостей прошлого и попытался в течение десятилетия исп-
равить то, что было запущено в течение столетий. Если бы ему дано было
на это хотя бы только 40 лет и если бы после него по крайней мере два
поколения продолжали то же дело, чудо это вероятно удалось бы. Но на де-
ле ему было дано только 10 лет. И когда он, надорвавшись душой и телом,
сошел в могилу, вместе с ним в могилу сошло и его дело.

Ни в духовном отношении, ни по силе воли его преемники не ока. золись
на высоте задачи.

Когда пришло время и в Европе показались первые признаки революцион-
ной грозы, огонь стал медленно распространяться и в старой Австрии. Но
когда в Австрии вспыхнул пожар, то оказалось, что пламя это вызвано не
столько социальными, общественными и вообще общеполитическими причинами,
сколько факторами национального происхождения.

Во всех других странах революция 1848 г. была борьбой классов, в
Австрии же она была уже началом борьбы рас. Австрийские немцы сразу за-
были тогда или не поняли вовсе происхождения этого пожара. Они отдали
свои силы на службу революционным восстаниям и этим сами подписали себе
приговор. Своими руками немцы помогли пробудить дух западной демократии,
который через короткое время лишил их основ их собственного существова-
ния.

Парламентская представительная система была создана, и этому не пред-
шествовало создание государственного - обязательного языка. Тем самым
предопределена была гибель господствующего положения немцев в австрийс-
кой монархии. С этого момента погибло и само государство. Все, что пос-
ледовало за этим, было только историческим распадом этого государства.

Наблюдать этот распад было зрелищем не только поучительным, но и пот-
рясающим. В тысячах и тысячах форм свершалась историческая судьба этого
государства. Что большая часть человечества была слепа к этому процессу
и не замечала, что распад начался, в этом сказалась только воля богов к
уничтожению Австрии.

Не стану тут распространяться о деталях. Это не является задачей моей
книги. Я остановлюсь подробно только на круге тех событий, которые об-
щезначимы для всех народов и государств и которые имеют таким образом
большое значение и для современности. Именно эти кардинальные события
помогли мне заложить основы моего политического мышления.

Среди тех учреждений, которые обнаружили процесс распада австрийской
монархии особенно наглядно - настолько наглядно, что даже не слишком
дальновидный мещанин не мог этого не заметить, - следует назвать прежде
всего австрийский парламент или, как он назывался в Австрии, рейхсрат.

Это учреждение было построено заведомо по методу заимствования из
Англии - страны классической "демократии". Всю эту спасительную систему
позаимствовали из Лондона, а в Вене старались только скопировать ее с
очень большой точностью.

Английская двухпалатная система была скопирована в форме палаты депу-
татов и палаты господ. Однако здания самих палат выглядели в Вене и в
Лондоне по-разному. Когда Барри, строитель здания английской палаты на
берегах Темзы, закончил свою постройку, он взял сюжеты для украшения -
1200 ниш, колонн и консолей своего чудесного здания - из истории бри-

танской империи, обнимавшей тогда полмира. С точки зрения архитектурного
и художественного искусства здание палаты лордов и палаты депутатов ста-
ло таким образом храмом славы для всей нации.

В Вене в этом отношении пришлось натолкнуться на первую трудность.
Когда датчанин Ганзен закончил последний фронтон в мраморном здании на-
родного представительства, ему ничего не оставалось сделать, как поза-
имствовать сюжеты для украшения здания из истории древнего мира. Это те-
атральное здание "западной демократии" расписано портретами римских и
греческих государственных деятелей и философов. Над обоими зданиями вы-
сятся четыре гигантских фигуры, указывающие в четырех противоположных
направлениях. В этом была своеобразная символическая ирония. Этот символ
как бы олицетворял ту внутреннюю борьбу центробежных сил, которая уже
тогда заполняла Австрию.

"Национальности" воспринимали как оскорбление и провокацию, когда им
говорили, что это здание олицетворяет австрийскую историю.

Когда я, едва имея 20 лет от роду, впервые посетил роскошное здание
на Франценсринге, чтобы побывать в качестве зрителя на заседании палаты
депутатов, я был во власти самых противоречивых настроений.

Уже издавна я ненавидел парламент, но конечно не как учреждение само
по себе. Напротив, в качестве свободолюбивого человека я не мог предста-
вить себе никакой другой формы правления. Идея какой бы то ни было дик-
татуры при моем отношении к дому Габсбургов показалась бы мне тогда
преступлением против дела свободы и разума.

Немало содействовало этому и то, что во мне, молодом человеке, много
читавшем газеты, жило бессознательное поклонение английскому парламенту.
От этого чувства я не мог так легко освободиться. Английская нижняя па-
лата вела дела с большим достоинством (по крайней мере наша пресса изоб-
ражала это так прекрасно), и это импонировало мне в высшей степени. Мож-
но ли было даже только представить себе более возвышенную форму самоуп-
равления народа?

Но именно поэтому я был врагом австрийского парламента. Внешние формы
работы австрийского рейхсрата казались мне совершенно недостойными вели-
кого образца. К этому прибавлялось еще следующее.

Судьбы австрийских немцев в австрийском государстве зависели от их
позиции в рейхсрате. До введения всеобщего и тайного избирательного пра-
ва парламент имел хотя и небольшое немецкое большинство. Это положение
вещей было достаточно сомнительным: это немецкое большинство уже и тогда
зависело от социал-демократии, которая во всех коренных вопросах была
ненадежна и всегда готова была предать немецкое дело, лишь бы не поте-
рять популярности среди других национальностей. Социал-демократию уже
тогда нельзя было считать немецкой партией. Но с момента введения всеоб-
щего избирательного права в парламенте уже не могло быть и цифрового не-
мецкого большинства. Теперь ничто уже не мешало дальнейшему разнемечива-
нию государства.

Чувство национального самосохранения ввиду этого уже тогда внушало
мне лишь очень небольшую симпатию к такому национальному представи-
тельству, в котором интересы немцев были не столько представлены,
сколько задавлены. Однако все это еще были такие грехи, которые как и
многое другое можно было приписать не самой системе, а только формам ее
применения в австрийском государстве. Я тогда еще верил в то, что если
восстановить опять немецкое большинство в представительных органах, то
принципиально возражать против самой представительной системы, пока су-
ществует старое государство вообще нет оснований.

В таких настроениях попал я впервые в это священное здание, где кипе-
ли страсти. Правда священным дом этот казался мне главным образом благо-
даря необычайной красоте его чудесной архитектуры. Превосходное произве-
дение греческого искусства на немецкой почве. Как скоро однако это
чувство сменилось чувством возмущения, вызванным той жалкой комедией,
которая разыгрывалась на моих глазах. Налицо было несколько сот господ
народных представителей, которые как раз занятые были обсуждением одного
из вопросов крупнейшего экономического значения.
Одного этого дня было для меня достаточно, чтобы дать мне материал
для размышления на целые недели.

Идейное содержание речей, насколько их вообще можно было понять, сто-
яло поистине на ужасной "высоте". Некоторые из господ законодателей не
говорили вовсе по-немецки, а изъяснялись на славянских языках или вернее
диалектах. То, что я знал до сих пор из газет, я имел теперь случай ус-
лышать своими собственными ушами. Жестикулирующая, кричащая на разные
голоса полудикая толпа. Над нею в качестве председателя старенький доб-
родушный дядюшка в поте лица изо всех сил работает колокольчиком и, об-
ращаясь к господам депутатам, то в добродушной, то в увещевательной фор-
ме умоляет их сохранить достоинство высокого собрания.
Все это заставляло только смеяться.
Несколько недель спустя я опять попал в рейхсрат. Картина была дру-
гая, совершенно неузнаваемая. Зал был совершенно пуст. Внизу спали. Не-
большое количество депутатов сидели на своих местах и зевали друг другу
в лицо. Один из них "выступал" на трибуне. На председательском месте си-
дел один из вице-президентов рейхсрата и явно скучал.

Меня посетили первые сомнения. Когда у меня было время, я все -чаще
стал отправляться на заседания рейхсрата и в тиши наблюдал все происхо-
дящее там. Я вслушивался в речи, поскольку их вообще можно было понять,
изучал более или менее интеллигентные физиономии "избранных" представи-
телей народов, составлявших это печальное государство, и постепенно сос-
тавлял себе свое собственное заключение.

Одного года спокойных наблюдений оказалось достаточно, чтобы в корне
изменить мои прежние взгляды на это учреждение. Мое внутреннее существо
протестовало теперь уже не только против извращенной формы, которую эта
идея приняла в Австрии. Нет, теперь я не мог уже признавать и самого
парламента как такового. До сих пор я видел несчастье австрийского пар-
ламента только в том, что в нем отсутствует немецкое большинство. Теперь
я убедился, что само существо этого учреждения обречено.

Предо мной встал тогда целый ряд вопросов. Я начал глубже размышлять
относительно демократического принципа решения по большинству голосов
как основы всего парламентского строя. Вместе с тем я немало внимания
посвятил и изучению умственных и моральных достоинств этих избранников
народа.
Так изучил я и систему и ее носителей.
В течение ближайших нескольких лет я с совершенной точностью уяснил
себе, что представляет собою "высокоуважаемый" тип новейшего времени -
парламентарий. Я составил себе о нем то представление, которое впос-
ледствии уже не нуждалось в серьезных видоизменениях.

И в данном случае метод наглядного обучения, знакомство с практичес-
кой действительностью избавили меня от опасности утонуть в теории, кото-
рая на первый взгляд кажется столь соблазнительной, но которая тем не
менее принадлежит к несомненным продуктам распада.

Демократия современного Запада является спутницей марксизма, который
вообще немыслим без нее. Именно она составляет ту почву, на которой про-
израстает эта чума. Ее самое грязное внешнее проявление - парламента-
ризм.

Я должен быть благодарен судьбе за то, что и этот вопрос она постави-
ла передо мной в Вене, ибо я боюсь, что в тогдашней Германии мне было бы
слишком легко ответить себе на эту проблему. Если бы ничтожество этого
учреждения, называемого "парламентом", мне впервые пришлось увидеть в
Берлине, я, быть может, впал бы в обратную крайность. В этом случае у
меня могли найтись некоторые как бы хорошие побудительные мотивы стать
на сторону тех, кто видел благо государства исключительно в усилении
центральной власти в Германии. Если бы это со мной случилось, это ведь
тоже означало бы до некоторой степени ослепнуть, стать чуждым эпохе и
людям.
В Австрии эта опасность мне не угрожала.
Здесь не так легко было впасть из одной крайности в другую. Если ни-
куда не годился парламент, то тем паче никуда не годились Габсбурги -
это уж во всяком случае. Осудив "парламентаризм", мы еще нисколько не
разрешили проблему. Возникал вопрос: а что же делать? Если уничтожить
рейхсрат, то ведь единственной правительственной властью осталась бы ди-
настия Габсбургов, а эта мысль для меня была особенно невыносимой.

Этот очень трудный случай побудил меня к основательному изучению
проблемы в целом. При других обстоятельствах я бы в столь раннем возрас-
те едва ли призадумался над такими вопросами.

Что мне прежде всего бросалось в глаза, так это полное отсутствие
личной ответственности.

Парламент принимает какое-либо решение, последствия которого могут
оказаться роковыми. И что же? Никто за это не отвечает, никого нельзя
привлечь к ответственности. Разве в самом деле можно считать ответствен-
ностью то, что после какого-нибудь отчаянного краха виновное в этом пра-
вительство вынуждено уйти? Или что соответственная коалиция партий рас-
падается и создается новая коалиция? Или далее, что распускается палата?

Да разве вообще колеблющееся большинство людей может всерьез нести
какую-либо ответственность? Разве не ясно, что сама идея ответственности
связана с лицом! Ну, а можно ли сделать ответственным практического ру-
ководителя правительства за те действия, которые возникли и были прове-
дены исключительно вследствие желания или склонности целого множества
людей?

Ведь все мы знаем, что задачу руководящего государственного деятеля в
наши времена видят не столько в том, чтобы он обладал творческой мыслью
и творческим планом, сколько в том, чтобы он умел популяризовать свои
идеи перед стадом баранов и дураков и затем выклянчить у них их милости-
вое согласие на проведение его планов.

Разве вообще можно подходить к государственному деятелю с тем крите-
рием, что он обязательно должен в такой же мере обладать искусством пе-
реубедить массу, как и способностью принимать государственно мудрые ре-
шения и планы?

Да разве вообще когда-нибудь видно было, чтобы эта толпа людей поняла
крупную идею раньше, чем практический успех этой идеи стал говорить сам
за себя?

Да разве вообще любое гениальное действие в нашем мире не является
наглядным протестом гения против косности массы?

Ну, а что делать государственному деятелю, которому не удалось даже
какой угодно лестью завоевать благоволение этой толпы?
Что же ему остается - купить это благоволение?
Или ввиду глупости своих сограждан он должен отказаться от проведения
того, что он считает жизненно необходимым? Или он должен уйти? Или тем
не менее остаться?

Человек с характером в таком случае попадает в неразрешимый конфликт
между тем, что он считает необходимым, и простым приличием или, лучше
сказать, простой честностью.

Где здесь найти границу между той обязанностью, которую возлагает на
тебя общество, и той обязанностью, которую возлагает на тебя личная
честь?

Ведь каждому действительному вождю приходится решительно бороться
против всех попыток унизить его до роли простого политикана.

И наоборот, разве не ясно, что именно политикан при таких условиях
будет чувствовать себя призванным "делать" политику как раз потому, что
в последнем счете ответственность несет не он, а какая-то неуловимая
кучка людей?

Разве не ясно, что наш парламентарный принцип большинства неизбежно
подкапывается под самую идею вождя?

Или неужели в самом деле найдутся такие, кто поверит, что в этом мире
прогресс обязан не интеллекту отдельных индивидуумов, а мозгу
большинства?

Или может быть кто-нибудь надеется на то, что в будущем мы сможем
обойтись без этой основной предпосылки человеческой культуры?

Разве не ясно наоборот, что именно сейчас эта предпосылка нужней, чем
когда бы то ни было.

Парламентарный принцип решения по большинству голосов уничтожает ав-
торитет личности и ставит на ее место количество, заключенное в той или
другой толпе. Этим самым парламентаризм грешит против основной идеи
аристократизма в природе, причем конечно аристократизм вовсе не обяза-
тельно должен олицетворяться современной вырождающейся общественной вер-
хушкой.
Современный наблюдатель, вынужденный читать почти исключительно газе-
ты, не может себе представить, какие опустошительные последствия имеет
это господство парламентаризма. Разве что только самостоятельное мышле-
ние и наблюдения помогут ему понять суть происходящего. Прежде всего
парламентаризм является причиной того невероятного наплыва самых ничтож-
ных фигур, которыми отличается современная политическая жизнь. Подлинный
политический руководитель постарается отойти подальше от такой полити-
ческой деятельности, которая в главной своей части состоит вовсе не из
творческой работы, а из интриг и фальши, имеющих целью завоевать
большинство. А нищих духом людей как раз именно это обстоятельство и бу-
дет привлекать.

Чем мельче этакий духовный карлик и политический торгаш, чем ясней
ему самому его собственное убожество, тем больше он будет ценить ту сис-
тему, которая отнюдь не требует от него ни гениальности, ни силы велика-
на, которая вообще ценит хитрость сельского старосты выше, чем мудрость
Перикла. При этом такому типу ни капельки не приходится мучиться над
вопросом об ответственности. Это тем меньше доставляет ему забот, что он
заранее точно знает, что независимо от тех или других результатов его
"государственной" пачкотни конец его карьеры будет один и тот же: в один
прекрасный день он все равно должен будет уступить свое место такому же
могущественному уму, как и он сам.

Для сборища таких "народных представителей" всегда является большим
утешением видеть во главе человека, умственные качества которого стоят
на том же уровне, что их собственные. Только в этом случае каждый из
этих господ может доставить себе дешевую радость время от времени пока-
зать, что и он не лыком шит. А главное, тогда каждый из них имеет право
думать: если возглавлять нас может любой икс, то почему же не любой иг-
рек, чем "Ганс" хуже "Фридриха"?

Эта демократическая традиция в наибольшей степени соответствует позо-
рящему явлению наших дней, а именно: отчаянной трусости большого числа
наших так называемых "руководителей". В самом деле, какое счастье для
таких людей во всех случаях серьезных решений иметь возможность спря-
таться за спину так называемого большинства.

В самом деле, посмотрите на такого политического воришку, как он в
поте липа "работает", чтобы в каждом отдельном случае кое-как наскрести
большинство и получить возможность в любой момент спастись от какой-либо
ответственности. Именно это обстоятельство конечно отталкивает всякого
сколько-нибудь уважающего себя политика и вообще мужественного человека
от такой деятельности. Любое же ничтожество радо поступить именно так. С
нашей точки зрения дело ясно: кто не хочет нести личной ответственности
за свои действия, кто ищет для себя прикрытия, тот трусливый негодяй.
Ну, а когда руководители нации вербуются из таких несчастных трусов, то
рано или поздно за это придется дорого расплачиваться. Дело доходит до
того, что у нас не оказывается мужества предпринять какое-бы то ни было
решительное действие, и мы предпочитаем скорее примириться с любым позо-
ром и бесчестием, чем найти в себе силы для нужного решения. Ведь нет
уже никого, кто готов был бы свою личность, свою голову отдать за прове-
дение решительного шага.

Ибо одно надо помнить и не забывать: большинство и здесь никогда не
может заменить собою одного. Большинство не только всегда является
представителем глупости, но и представителем трусости. Соберите вместе
сто дураков и вы никак не получите одного умного. Соберите вместе сто
трусов и вы никак не получите в результате героического решения.

Но чем меньше становится ответственность отдельного руководителя, тем
больше будет расти число таких типов, которые, не обладая даже мини-
мальнейшими данными, тем не менее чувствуют себя призванными отдать в
распоряжение народа свои бессмертные таланты. Многим из них просто нев-
терпеж, когда же наконец очередь дойдет до них. Они становятся в очередь
в длинном хвосте и со смертельной тоской глядят, как медленно приближа-
ется их судьба. Они рады поэтому каждой смене лиц в том ведомстве, в ко-
торое они метят попасть. Они благодарны каждому скандалу, который может
вытолкнуть из стоящих в хвосте впереди них хоть нескольких конкурентов.
Когда тот или другой из счастливцев, ранее попавших на теплое местечко,
не хочет так скоро расстаться с этим местом, остальные смотрят на это,
как на нарушение священных традиций и общей солидарности. Тогда они на-
чинают сердиться и будут уже, не покладая рук, вести борьбу хотя бы са-
мыми бесстыдными средствами вплоть до того момента, когда им удастся
прогнать конкурента с теплого местечка, которое должно теперь перейти в
руки других. Низвергнутый божок уже не так скоро попадает на то же самое
место. Когда эта фигура снята с поста, ей придется опять стать в очередь
в длинном хвосте, если только там не подымется такой крик и брань, кото-
рые помешают вновь занять очередь.

Результатом всего этого является ужасающе быстрая смена лиц на важ-
нейших государственных должностях. Результаты этого всегда неблагоприят-
ны, а иногда прямо таки катастрофичны. Чаще всего оказывается, что не
только дурак и неспособный падает жертвой таких обычаев, но как раз спо-
собный человек, поскольку только судьба вообще дает возможность способ-
ному человеку попасть на руководящий пост. Против способного руководите-
ля сейчас же образуется общий фронт. Как же, ведь он вышел не из "наших"
рядов. Мелкие людишки принципиально хотят быть только в своей собствен-
ной компании. Они рассматривают как общего врага всякого человека с го-
ловой, всякого, кто способен среди нулей играть роль единицы. В этой об-
ласти инстинкт самосохранения у них особенно обострен. Результатом всего
этого неизбежно является все прогрессирующее умственное обеднение руко-
водящих слоев. Какой результат при этом получается для нации и госу-
дарства, это легко понимает всякий, если только он сам не принадлежит к
этому же сорту "вождей".

Старая Австрия имела сомнительное счастье пользоваться благами парла-
ментского режима в его чистейшем виде.

Правда министр-президент назначался еще императором, но и эти назна-
чения на деле были не чем иным, как простым выполнением воли парла-
ментского большинства. Что касается торгов и переторжек вокруг назначе-
ния руководителей отдельных министерств, то здесь мы имели уже обычай
западной демократии чистейшей воды. В соответствии с этим были и ре-
зультаты. Смена отдельных лиц происходила все быстрей и быстрей. В конце
концов это выродилось в чистейший спорт.

В той же мере все больше снижался масштаб этих быстро сменяющихся
"государственных деятелей"; в конце концов на поверхности остался только
тип парламентского интригана, вся государственная мудрость которого те-
перь измерялась только его способностью склеить ту или другую коалицию,
т.е. способностью к мелкому политическому торгашеству, которая теперь
одна могла стать базой для практической работы этих, с позволения ска-
зать, народных представителей.

Таким образом именно венская школа давала в этой области самые лучшие
наглядные уроки.

Что меня интересовало не в меньшей степени, так это сопоставление
способностей и знаний этих народных представителей с теми задачами, ко-
торые стояли перед ними. Уже по одному этому я вынужден был начать зна-
комиться с умственным горизонтом этих избранников народа. Попутно приш-
лось знакомиться и с теми происшествиями, которые вообще этим великолеп-
ным фигурам позволили вынырнуть на политической арене. Небезынтересно
было познакомиться также и с техникой их работы. Это позволяло видеть во
всех деталях то служение отечеству, на которое только и способны были
изучаемые фигуры.

Чем больше я вникал во внутренние отношения в парламенте, с чем
большей объективностью я изучал людей и их образ действий, тем отврати-
тельнее становилась в моих глазах общая картина парламентской жизни.
Пристальное изучение было необходимо для меня, если я хотел по-настояще-
му ознакомиться с этим учреждением, где каждый из законодателей через
каждые три слова ссылается на свою "объективность". Когда хорошенько
изучишь этих господ и ознакомишься с законами их собственного гнусного
существования, то двух мнений уже быть не может.

На свете вообще трудно найти какой-либо другой принцип, который, го-
воря объективно, был бы столь же неправилен, как принцип парламентариз-
ма.

Мы не говорим уже о том, в каких условиях происходят самые выборы
господ народных представителей, какими средствами они достигают своего
высокого звания. Только в совершенно ничтожном числе случаев выборы яв-
ляются результатом действительно общего желания. Это ясно уже из одного
того, что политическое понимание широкой массы вовсе не настолько уже
развито, чтобы она сама могла выразить свое общеполитическое желание и
подобрать для этого соответствующих людей.

То, что мы постоянно обозначаем словами "общественное мнение", только
в очень небольшой части покоится на результатах собственного опыта или
знания. По большей же части так называемое "общественное мнение" являет-
ся результатом так называемой "просветительной" работы.

Религиозная потребность сама по себе глубоко заложена в душе челове-
ка, но выбор определенной религии есть результат воспитания. Политичес-
кое же мнение массы является только результатом обработки ее души и ее
разума - обработки, которая зачастую ведется с совершенно невероятной
настойчивостью.

Наибольшая часть политического воспитания, которое в этом случае
очень хорошо обозначается словом пропаганда, падает на прессу. В первую
очередь именно она ведет эту "просветительную" работу. Она в этом смысле
представляет собою как бы школу для взрослых. Беда лишь в том, что "пре-
подавание в данном случае находится не в руках государства, а в руках
зачастую очень низменных сил. Именно в Вене еще в своей ранней молодости
я имел наилучшую возможность хорошо познакомиться с монополистами этих
орудий воспитания масс и их фабрикатами. Вначале мне не раз приходилось
изумляться тому, как в течение кратчайшего времени эта наихудшая из ве-
ликих держав умела создать определенное мнение, притом даже в таких слу-
чаях, когда дело шло о заведомой фальсификации подлинных взглядов и же-
ланий массы. В течение всего каких-нибудь нескольких дней печать ухитря-
лась из какого-нибудь смешного пустяка сделать величайшее государствен-
ное дело; и наоборот, в такой же короткий срок она умела заставить за-
быть, прямо как бы выкрасть из памяти массы такие проблемы, которые для
массы, казалось бы, имеют важнейшее жизненное значение.

Прессе удавалось в течение каких-нибудь нескольких недель вытащить на
свет божий никому неизвестные детали, имена, каким-то волшебством заста-
вить широкие массы связать с этими именами невероятные надежды, словом,
создать этим именам такую популярность, которая никогда и не снилась лю-
дям действительно крупным. Имена, которые всего какой-нибудь месяц назад
еще никто и не знал или знал только понаслышке, получали громадную из-
вестность. В то же время старые испытанные деятели разных областей госу-
дарственной и общественной жизни как бы совершенно умирали для общест-
венного мнения или их засыпали таким количеством гнуснейших клевет, что
имена их в кратчайший срок становились символом неслыханной низости и
мошенничества. Надо видеть эту низкую еврейскую манеру: сразу же, как по
мановению волшебной палочки начинают поливать честного человека грязью
из сотен и тысяч ведер; нет той самой низкой клеветы, которая не обруши-
лась бы на голову такой ни в чем неповинной жертвы; надо ближе ознако-
миться с таким методом покушения на политическую часть противника, чтобы
убедиться в том, насколько опасны эти негодяи прессы.

Для этих разбойников печати нет ничего такого, что не годилось бы как
средство к его грязной цели.

Он постарается проникнуть в самые интимные семейные обстоятельства и
не успокоится до тех пор, пока в своих гнусных поисках не найдет ка-
кой-нибудь мелочи, которую он раздует в тысячу крат и использует для то-
го, чтобы нанести удар своей несчастной жертве. А если несмотря на все
изыскания он не найдет ни в общественной ни в частной жизни своего про-
тивника ничего такого, что можно было бы использовать, тогда этот него-
дяй прибегнет к простой выдумке. И он при этом твердо убежден, что если
даже последует тысяча опровержений, все равно кое-что останется. От
простого повторения что-нибудь да прилипнет к жертве. При этом такой
мерзавец никогда не действует так, чтобы его мотивы было легко понять и
разоблачить. Боже упаси! Он всегда напустит на себя серьезность и
"объективность". Он будет болтать об обязанностях журналиста и т. п. Бо-
лее того, он будет говорить о журналистской "чести" - в особенности, ес-
ли получит возможность выступать на заседаниях съездов и конгрессов, т.
е. будет иметь возможность воспользоваться теми поводами, вокруг которых
эти насекомые собираются в особенно большом числе.

Именно эти негодяи более чем на две трети фабрикуют так называемое
"общественное мнение". Из этой именно грязной пены потом выходит парла-
ментская Афродита.

Чтобы подробно обрисовать это действо во всей его невероятной лживос-
ти, нужно было бы написать целые Томы. Мне кажется однако, что достаточ-
но хотя бы только поверхностно познакомиться с этой прессой и с этим
парламентаризмом, чтобы понять, насколько бессмыслен весь этот институт.

Чтобы понять бессмысленность и опасность этого человеческого заблуж-
дения, лучше всего сопоставить вышеочерченный мною демократический пар-
ламентаризм с демократией истинно германского-образца.

Самым характерным в демократическом парламентаризме является то, что
определенной группе людей - скажем, 500 депутатам, а в последнее время и
депутаткам -предоставляется окончательное разрешение всех возможных
проблем, какие только возникают. На деле именно они и составляют прави-
тельство. Если из их числа и выбирается кабинет, на который возлагается
руководство государственными делами, то ведь это только одна внешность.
На деле это так называемое правительство не может ведь сделать ни одного
шага, не заручившись предварительным согласием общего собрания. Но тем
самым правительство это освобождается от всякой реальной ответственнос-
ти, так как в последнем счете решение зависит не от него, а от
большинства парламента. В каждом отдельном случае правительство это яв-
ляется только исполнителем воли данного большинства. О политических спо-
собностях правительства судят в сущности только по тому, насколько ис-
кусно оно умеет приспособляться к воле большинства или перетягивать на
свою сторону большинство. Но тем самым с высоты подлинного правительства
оно опускается до роли нищего, выпрашивающего милостыню у большинства.
Всякому ясно, что важнейшая из задач правительства состоит только в том,
чтобы от случая к случаю выпрашивать себе милость большинства данного
парламента или заботиться о том, чтобы создать себе иное более благоск-
лонное большинство. Если это удается правительству, оно может в течение
короткого времени "править" дальше; если это не удается ему, оно должно
уйти. Правильность или неправильность его намерений не играет при этом
никакой роли.

Но именно таким образом практически уничтожается всякая его от-
ветственность.

К каким последствиям все это ведет, ясно уже из следующего. Состав
пятисот избранных народных представлений с точки зрения их профессии, не
говоря уже об их способностях, крайне пестр. Никто ведь не поверит
всерьез, что эти избранники нации являются также избранниками духа и ра-
зума. Никто ведь не поверит, что в избирательных урнах десятками или
сотнями произрастают подлинные государственные деятели. Все знают, что
бюллетени подаются избирательной массой, которую можно подозревать в чем
угодно, только не в избытке ума. Вообще трудно найти достаточно резкие
слова, чтобы заклеймить ту нелепость, будто гении рождаются из всеобщих
выборов. Во-первых, подлинные государственные деятели вообще рождаются в
стране только раз в очень крупный отрезок времени, а во-вторых, масса
всегда имеет вполне определенное предубеждение как раз против каждого
сколько-нибудь выдающегося ума. Скорей верблюд пройдет через игольное
ушко, чем великий человек будет "открыт" путем выборов.

Те личности, которые превосходят обычный масштаб золотой середины,
большею частью сами прокладывали себе дорогу на арене мировой истории.

Что же происходит в парламенте? Пятьсот человек золотой середины го-
лосуют и разрешают все важнейшие вопросы, касающиеся судеб государства.
Они назначают правительство, которое затем в каждом отдельном случае вы-
нуждено добиваться согласия этого просвещенного большинства. Таким обра-
зом вся политика делается этими пятьюстами.
По их образу и подобию эта политика большею частью и ведется.
Но если мы даже оставим в стороне вопрос о степени гениальности этих
пятисот народных представителей, подумайте только о том, сколь различны
те проблемы, которые ждут своего разрешения от этих людей. Представьте
себе только, какие различные области возникают перед ними, и вы сразу
поймете, насколько непригодно такое правительственное учреждение, в ко-
тором последнее слово предоставляется массовому собранию, где лишь очень
немногие обладают подлинными знаниями и опытом в разрешении тех вопро-
сов, которые там возникают. Все действительно важнейшие экономические
вопросы ставятся на разрешение в таком собрании, где только едва десятая
часть членов обладает каким-нибудь экономическим образованием. Но ведь
это и значить отдать судьбы страны в руки людей, которые не имеют самых
элементарных предпосылок для разрешения этих вопросов.

Так обстоит дело и со всяким другим вопросом. Какой бы вопрос ни воз-
ник, все равно решать будет большинство людей несведущих и неумелых.
Ведь состав собрания остается один и тот же, между тем как подлежащие
обсуждению вопросы меняются каждый день. Ведь невозможно же в самом деле
предположить, что одни и те же люди располагают достаточными сведениями,
скажем, и в вопросах транспорта и в вопросах высокой внешней политики.
Иначе оставалось бы предположить, что мы имеем дело лишь исключительно с
универсальными гениями, а ведь мы знаем, что действительные гении рожда-
ются быть может раз в столетие. На самом деле в парламентах находятся не
"головы", а только люди крайне ограниченные, с раздутыми претензиями ди-
летантов, умственный суррогат худшего сорта. Только этим и можно объяс-
нить то неслыханное легкомыслие, с которым эти господа зачастую рассуж-
дают (и разрешают) о проблемах, которые заставили бы очень и очень при-
задуматься даже самые крупные умы. Мероприятия величайшей важности, име-
ющие гигантское значение для всего будущего государства и нации, разре-
шаются господами парламентариями с такой легкостью, как будто дело идет
не о судьбах целой расы, а о партии в домино.

Конечно было бы совершенно несправедливо предположить, что каждый из
депутатов уже заранее родился с атрофированным чувством.

Но нынешняя система принуждает отдельного человека занимать позицию
по таким вопросам, в которых он совершенно не сведущ, и этим постепенно
развращает человека. Никто не наберется храбрости сказать открыто: гос-
пода депутаты, я думаю, что мы по такому-то и такому-то вопросу ничего
не понимаем, по крайней мере, я лично заявляю, что не понимаю. Если бы
такой человек и нашелся, то все равно не помогло бы. Такого рода откро-
венность была бы совершенно не понятна. Про этого человека сказали бы,
что он честный осел, но ослу все-таки нельзя позволять испортить всю иг-
ру. Однако, кто знает характер людей, тот поймет, что в таком "высоком"
обществе не найдется лица, которое согласилось бы прослыть самым глупым
из всех собравшихся. В известных кругах честность всегда считается глу-
постью. Таким образом, если даже и найдется среди депутатов честный че-
ловек, ой постепенно тоже переходит на накатанные рельсы лжи и обмана. В
конце концов у каждого из них есть сознание того, что, какую бы позицию
ни занял отдельный из них, - изменить ничего не удастся. Именно это соз-
нание убивает каждое честное побуждение, которое иногда возникает у того
или другого из них. Ведь в утешение он скажет себе, что он лично еще не
самый худший из депутатов и что его участие в высокой палате помогает
избегнуть худшего из зол.

Может быть мне возразят, что хотя отдельный депутат в том или другом
вопросе не сведущ, но ведь его позиция обсуждается и определяется во
фракции, которая политически руководит и данным лицом; а фракция-де име-
ет свои комиссии, которые собирают материал через сведущих лиц и т.д.

На первый взгляд кажется, что это в самом деле так, но тут возникает
вопрос: зачем же тогда выбирать 500 человек, раз на деле необходимой
мудростью, которой в действительности определяются принимаемые решения,
обладают лишь немногие.
Да, именно в этом существо вопроса.
В том-то и дело, что идеалом современного демократического парламен-
таризма является не собрание мудрецов, а толпа идейно зависимых нулей,
руководить которыми в определенном направлении будет тем легче, чем бо-
лее ограниченными являются эти людишки. Только на таких путях ныне дела-
ется так называемая партийная политика - в самом худом смысле этого сло-
ва. И только благодаря этому стало возможным, что действительный дирижер
всегда осторожно прячется за кулисами и никогда не может быть привлечен
к личной ответственности. Так и получается, что за самые вредные для на-
ции решения ныне отвечает не негодяй, в действительности навязавший это
решение, а целая фракция.

Но таким образом всякая практическая ответственность отпадает, ибо
такая ответственность могла бы заключаться только в определенных обязан-
ностях отдельного лица, а вовсе не всей парламентской говорильни.

Это учреждение может быть приятно только тем лживым субъектам, кото-
рые как черт ладана боятся божьего света. Каждому же честному, прямодуш-
ному деятелю, всегда готовому нести личную ответственность за свои
действия, этот институт может быть только ненавистным.

Вот почему этот вид демократии и стал орудием той расы, которая по
своим внутренним целям не может не бояться божьего света ныне и присно.

Сравните с этим истинно германскую демократию, заключающуюся в сво-
бодном выборе вождя с обязательностью для последнего - взять на себя всю
личную ответственность за свои действия. Тут нет места голосованиям
большинства по отдельным вопросам, тут надо наметить только одно лицо,
которое потом отвечает за свои решения всем своим имуществом и жизнью.

Если мне возразят, что при таких условиях трудно найти человека, ко-
торый посвятит себя такой рискованной задаче, то я на это отвечу:
- Слава богу, в этом и заключается весь смысл германской демократии,
что при ней к власти не может придти первый попавшийся недостойный
карьерист и, моральный трус; громадность ответственности отпугивает не-
вежд и трусов.

Ну а если бы неожиданно иногда этакому человеку и удалось взобраться
на такое место, тогда его сразу обнаружат и без всякой церемонии скажут
ему: "Руки прочь, трусливый негодяй, убирайся прочь, не грязни ступеней
этого великого здания, ибо по ступеням Пантеона истории проходят не про-
ныры, а только герои!"

До этих взглядов доработался я в течение моих двухлетних посещений
венского парламента.
После этого я перестал ходить в рейхсрат.
В последние годы слабость габсбургского государства все более и более
увеличивалась, и в этом была одна из главных заслуг парламентского режи-
ма. Чем больше благодаря этому режиму ослаблялись позиции немцев, тем
больше в Австрии открывалась дорога для системы использования одних на-
циональностей против других. В самом рейхсрате эта игра всегда происхо-
дила за счет немцев, а тем самым в конце концов за счет государства. Ибо
в конце XIX столетия было ясно даже слепым, что притягательная сила мо-
нархии настолько мала, что не может больше справляться с центробежными
тенденциями отдельных национальных областей.
Напротив!
Чем больше выяснялось, что государство располагает только жалкими
средствами к своему самосохранению, тем большим становилось всеобщее
презрение по его адресу. Уже не только Венгрия, но и отдельные славянс-
кие провинции не отождествляли себя больше с единой монархией, и сла-
бость последней никто уже не воспринимал как свой собственный позор.
Признаки наступающей старости монархии скорее радовали; в это время на
ее смерть возлагалось уже гораздо больше надежд, нежели на возможное ее
выздоровление.

В парламенте еще удавалось избегнуть полного краха только ценой не-
достойных уступок любому шантажу, издержки которого падали в конце кон-
цов на немцев. В общегосударственной же жизни краха избегали только при
помощи более или менее искусного разыгрывания одной национальности про-
тив другой. Однако, сталкивая лбами отдельные национальности, прави-
тельство направляло общую линию политики против немцев. Политика созна-
тельной чехизации страны сверху проводилась особенно организованно с то-
го момента, когда наследником престола стал эрцгерцог Франц-Фердинанд,
получивший значительное влияние на государственные дела. Этот будущий
властитель государства всеми доступными ему средствами оказывал со-
действие разнемечиванию австро-венгерской монархии. Эту политику он про-
водил открыто или по крайней мере поддерживал негласно. Всеми правдами и
неправдами чисто немецкие территории включались благодаря махинациям го-
сударственной администрации в опасную зону смешанных языков. Даже в Ниж-
ней Австрии этот процесс стал развиваться все быстрей. Многие чехи стали
уже смотреть на Вену, как на самый крупный чешский город.

Супруга эрцгерцога была чешской графиней. Она происходила из семьи, в
которой враждебное отношение к немцам стало прочной традицией. С Фран-
цем-Фердинандом она была в морганатическом браке. руководящая идея этого
нового Габсбурга, в чьей семье разговаривали только по-чешски, состояла
в том, что в центре Европы нужно постепенно создать славянское госу-
дарство, построенное на строго католической базе, с тем чтобы оно стало
опорой против православной России. У Габсбургов давно уже стало обычаем
употреблять религию на службе чисто политических идей. Но в данном слу-
чае дело шло об идее достаточно несчастливой - по крайней мере с немец-
кой точки зрения.

Результат получился во многих отношениях более чем печальный.
Ни дом Габсбургов, ни каталитическая церковь не получили ожидаемого
вознаграждения.

Габсбурги потеряли трон, Рим потерял крупное государство.
Привлекши на службу своим политическим планам религиозные моменты,
корона вызвала к жизни таких духов, о существовании которых она раньше и
сама не подозревала.

Попытки всеми средствами искоренить немецкое начало в старой монархии
вызвали в качестве ответа всенемецкое национальное движение в Австрии.

К 80-м годам XIX столетия манчестерский либерализм еврейской ориенти-
ровки перешел уже через свой кульминационный пункт и пошел вниз также и
в австро-венгерской монархии. Но в Австрии реакция против него, как и
все вообще в австро-венгерской монархии, возникла не из моментов соци-
альных, а национальных. Чувство самосохранения побудило немцев оказать
сопротивление в самой острой форме. Постепенно начали оказывать решающее
влияние также и экономические мотивы - но только во вторую очередь. На
этих путях из политического хаоса, и создались две новых политических
партии, из которых одна базировалась больше на национальном моменте, а
другая больше на социальном. Оба новых партийных образования представля-
ли громадный интерес и были поучительны для будущего.
Непосредственно после войны 1866 г., окончившейся для Австрии тяжелым
поражением, габсбургский дом носился с идеей военного реванша. Сотрудни-
честву с Францией помешала только история с неудачной экспедицией Макса
в Мексику. Ответственность за эту экспедицию возлагали главным образом
на Наполеона III и чрезвычайно возмущались тем, что французы оставили
экспедицию на произвол судьбы. Тем не менее Габсбурги находились тогда в
состоянии прямого выжидания. Если бы война 1870-1871 гг. не превратилась
в сплошное победное шествие Пруссии, то венский двор наверняка попытался
бы ввязаться в кровавую игру и отомстить за Садовую. Но когда с поля
битвы стали приходить изумительные, сказочные и тем не менее совершенно
точные известия о немецких победах, тогда "мудрейший" из монархов понял,
насколько неблагоприятен момент для каких бы то ни было попыток реванша.
Габсбургам ничего не оставалось как сделать хорошую мину при плохой иг-
ре.

Но героические победы 1870-1871 гг. совершили еще одно великое. чудо.
Перемена позиции у Габсбургов никогда не определялась побуждениями серд-
ца, а диктовалась только горькой необходимостью. Что же касается немец-
кого народа в Австрии, то для него победы немецкого оружия были .истин-
ным праздником. С глубоким воодушевлением и подъемом австрийские немцы
следили за тем, как великая мечта отцов снова становилась прекрасной
действительностью.

Ибо не надо заблуждаться: действительно национально настроенные
австрийские немцы уже сразу после Кенигреца увидели, что в эти тяжелые и
трагические минуты создается необходимая предпосылка к возрождению ново-
го государства, которое было бы свободно от гнилостного маразма старого
союза. Австрийские немцы на собственной шкуре чувствовали весьма осяза-
тельно, что династия Габсбургов закончила свое историческое предназначе-
ние и что создающееся теперь новое государство должно искать себе импе-
ратора, действительно достойного "короны Рейна". Такой немец тем больше
благословлял грядущую судьбу, что в германском императоре он видел по-
томка Фридриха Великого - того, кто в тяжелые времена уже однажды указал
народу дорогу к великому подъему, кто навеки вписал в историю одну из
самых светлых страниц.

Когда после окончания великой войны дом Габсбургов решился продолжать
борьбу против "своих" немцев (настроение которых было вполне очевидным),
австрийские немцы организовали такое могучее сопротивление, какого не
знала еще новейшая немецкая история. В этом не было ничего удивительно-
го, ибо народ чувствовал, что логическим последствием политики славяни-
зации неизбежно было бы полное уничтожение немецкого влияния.

Впервые дело сложилось так, что люди, настроенные национально и пат-
риотически, вынуждены были стать мятежниками.

Мятежниками не против нации, не против государства как такового, но
против такого управления страной, которое по глубокому убеждению восс-
тавших неизбежно привело бы к гибели немецкую народность.

Впервые в новейшей истории немецкого народа дело сложилось так, что
любовь к отечеству и любовь к народу оказались во вражде с династическим
патриотизмом в его старом понимании.

Одной из крупнейших заслуг всенемецкого национального движения в
Австрии в 90-х годах было то, что оно доказало: лишь та государственная
власть имеет право на уважение и на поддержку, которая выражает стремле-
ния и чувства народа или по крайней мере не приносит ему вреда.

Не может быть государственной власти как самоцели. В этом последнем
случае любая тирания оказалась бы в нашем грешном мире навеки неприкос-
новенной и освященной.

Когда правительственная власть все те средства, какими она располага-
ет, употребляет на то, чтобы вести целый народ к гибели, тогда не только
правом, но и обязанностью каждого сына народа является бунт.

Ну, а вопрос о том, где именно можно говорить о подобном казусе, -
этот вопрос разрешается не теоретическими дискуссиями, а силой и успе-
хом.

Каждая правительственная власть конечно будет настаивать на том, что-
бы сохранить свой государственный авторитет, как бы плохо она ни выража-
ла стремления народа и как бы ни предавала она его направо и налево. Что
же остается делать действительным выразителям народных чаяний и стремле-
ний? Инстинкт самосохранения в этом случае подскажет народному движению,
что в борьбе за свободу и независимость следует применить и те средства,
при помощи которых сам противник пытается удержать свое господство. Из
этого вытекает, что борьба будет вестись "легальными" средствами лишь до
тех пор, пока правительство держится легальных рамок, но движение не ис-
пугается и нелегальных средств борьбы, раз угнетатели народа также при-
бегают к ним.

Главное же, чего не следует забывать: высшей целью человечества явля-
ется ни в коем случае не сохранение данной государственной формы или тем
более данного правительства, а сохранение народного начала.

Раз создается такое положение, которое угрожает свободе или даже са-
мому существованию народа, - вопрос о легальности или нелегальности иг-
рает только подчиненную роль. Пусть господствующая власть тысячу раз бо-
жится "легальностью", а инстинкт самосохранения угнетенных все равно
признает, что при таком положении священным правом народа является
борьба всеми средствами.

Только благодаря этому принципу возможны были те великие освободи-
тельные битвы против внутреннего и внешнего порабощения народов на зем-
ле, которые стали величайшими событиями мировой истории.
Человеческое право ломает государственное право.
Если же окажется, что тот или другой народ в своей борьбе за права
человека потерпел поражение, то это значит, что он был слишком легкове-
сен и недостоин сохраниться как целое на земле. Вечно справедливое про-
видение уже заранее обрекло на гибель тех, кто не обнаружил достаточной
готовности или способности бороться за продолжение своего существования.

Для трусливых народов нет места на земле.

Как легко тирания облачается в мантию так называемой "легальности",
ясней и нагляднее всего доказывается опять таки австрийским примером.
Легальная государственная власть опиралась в то время на антинемецки
настроенный парламент с его не-немецкими большинствами, а также на пала-
ту господ, настроенную столь же враждебно к немцам. Этими двумя фактора-
ми олицетворялась вся государственная власть. Пытаться в рамках этих уч-
реждений изменить судьбу австронемецкого народа, было бы нелепостью. На-
ши современные политики, которые умеют только молиться на "легальность",
сделали бы из этого конечно тот вывод, что раз нельзя сопротивляться ле-
гально, то надо попросту оставить всякое сопротивление. В тогдашней
австрийской обстановке это означало бы с неизбежной необходимостью ги-
бель немецкого народа и притом в кратчайший срок. И в самом деле: ведь
судьба немецкого народа в Австрии была спасена только благодаря тому,
что австро-венгерское государство крахнуло.

Ограниченный теоретик в шорах скорей умрет за свою доктрину, чем за
свой народ.

Люди создают для себя законы, из чего этот теоретик заключает, что не
законы для людей, а люди для закона.

Одной из крупнейших заслуг тогдашнего всенемецкого национального дви-
жения в Австрии было то, что к ужасу всех фетишистов государственности и
идолопоклонников теории оно раз и навсегда покончило с этой нелепостью.

В ответ на попытки Габсбургов всеми средствами повести борьбу против
немецкого начала названная партия беспощадно напала на "высокую" динас-
тию. Немецко-национальное движение показало гнилость этого государства и
открыло глаза сотням тысяч на подлинную сущность Габсбургов. Заслугой
этой партии является то, что она спасла великую идею любви к отечеству,
вырвав ее из рук этой печальной династии.
Когда эта партия начинала борьбу, число ее сторонников было необычай-
но велико и нарастало прямо, как лавина. Однако успех этот не оказался
длительным. Когда я приехал в Вену, это движение пошло уже на убыль и
почти потеряло всякое значение, после того как к власти пришла христи-
анско-социальная партия.

Каким образом возникло и вместе с тем так быстро пошло к своему зака-
ту всегерманское национальное движение, с одной стороны, и каким образом
с такой неслыханной быстротой поднялась христианско-социальная партия, с
другой, - вот над чем стал я думать, вот что стало для меня классической
проблемой, достойной самого глубокого изучения.

Когда я приехал в Вену, все мои симпатии были целиком на стороне все-
германской национальной партии.

Мне ни капельки не импонировало и тем более не радовало поведение
тех, кто приходил в австрийский парламент с возгласом "да здравствуют
Гогенцоллерны", но мена очень радовало и внушало самые гордые надежды то
обстоятельство, что австрийские немцы стали сознавать себя только на
время оторванной от общегерманского государства частью народа и теперь
уже заявляли об этом открыто. Я видел, что единственным спасением явля-
ется то, что теперь австрийские немцы открыто занимают позицию по всем
вопросам, связанным с национальной проблемой, и решительно отказываются
от беспринципных компромиссов. Именно ввиду всего этого я совершенно не
мог понять, почему это движение после столь великолепного начала так
быстро пошло вниз. Еще меньше я мог понять, почему в то же самое время
христианско-социальная партия смогла стать такой большой силой. А хрис-
тианско-социальная партия как раз в то время и достигала высшего пункта
своей славы.

Я начал сравнивать оба эти движения. Судьба опять дала мне лучшие
наглядные уроки и помогла мне разрешить эту загадку. Мое личное пе-
чальное положение только помогло мне в этом отношении.

Я начал с того, что стал сравнивать фигуры обоих вождей и основателей
этих двух партий: с одной стороны, Георга фон Шенерера и, с другой сто-
роны, доктора Карла Люэтера.

Как индивидуальности оба они стояли несравненно выше средних парла-
ментских деятелей. В обстановке всеобщей политической коррупции оба они
остались совершенно чистыми и недостягаемыми. Тем не менее мои личные
симпатии вначале были на стороне вождя всегерманской национальной партии
Шенерера и лишь постепенно склонились на сторону вождя христианско-соци-
альной партии Люэгера.

Сравнивая личные дарования того и другого, я приходил тогда к выводу,
что более глубоким мыслителем и более принципиальным борцом является Ше-
нерер. Ясней и правильней, чем кто бы то ни было другой, он видел и
предсказывал неизбежный конец австрийского государства. Если бы его пре-
достережения против габсбургской монархии были лучше услышаны, в особен-
ности в Германии, то может быть мы избегли бы несчастья мировой войны, в
которой Германия оказалась почти одна против всей Европы.

Внутреннюю сущность проблем Шенерер понимал превосходно, но зато он
сильно ошибался в людях.

В этой последней области была как раз сильная сторона доктора Люэге-
ра.

Люэгер был редким знатоком людей. Его правилом было ни в коем случае
не видеть людей в лучшем свете, чем они есть. Поэтому он гораздо лучше
считался с реальными возможностями жизни, нежели Шенерер. Все идеи вождя
немецкой национальной партии были, говоря теоретически, совершенно пра-
вильны, но у него не оказалось ни силы, ни уменья, чтобы передать это
теоретическое понимание массе. Другими словами он не сумел придать своим
идеям такую форму, которая соответствовала бы степени восприимчивости
широких масс народа (а эта восприимчивость довольно ограничена). Пос-
кольку это было так, - вся теоретическая мудрость и глубина Шенерера ос-
тавалась только мудростью умозрительной, она никогда не смогла перейти в
практическую действительность.

Этот недостаток практического понимания людей привел в дальнейшем к
ошибочной оценке соотношения сил, к непониманию реальной силы, заложен-
ной в целых движениях и в очень старых государственных учреждениях.

Шенерер конечно понимал, что в конце концов тут дело шло о вопросах
миросозерцания. Но он так и не понял, что носителями таких почти религи-
озных убеждений в первую очередь должны стать широкие массы народа. Ше-
нерер к сожалению лишь очень мало отдавал себе отчет в том, насколько
ограничена воля к борьбе в кругах так называемой солидной буржуазии. Он
не понимал, что такое ее отношение неизбежно вытекает из ее экономичес-
ких позиций: у такого буржуа есть что потерять и это заставляет его быть
в таких случаях более чем сдержанным.

Победа целого мировоззрения становится действительно возможной лишь в
том случае, когда носительницей нового учения является сама масса, гото-
вая взвалить на свои плечи все тяготы борьбы.

Этому недостаточному пониманию того великого значения, которое имеют
низшие слои народа, вполне соответствовало тогдашнее недостаточное пони-
мание социального вопроса вообще.

Во всех этих отношениях доктор Люэгер был прямой противоположностью
Шенерера.

Основательное знание людей давало ему возможность правильно оценивать
соотношение сип. Это избавляло его от опасности неправильных оценок уже
существующих органов. Трезвая оценка обстановки побуждала его напротив
стараться использовать и старые общественные учреждения в борьбе за свои
цели.
Он отдавал себе полный отчет в том, что в современную эпоху одних сил
верхних слоев буржуазии совершенно недостаточно, чтобы дать победу ново-
му движению, поэтому он перенес центр тяжести своей политической дея-
тельности на завоевание тех слоев, которые условиями существования тол-
каются на борьбу и у которых воля не парализована. Поэтому же он склонен
был с самого начала использовать и уже существующие орудия влияния и бо-
роться за то, чтобы склонить на свою сторону уже существующие могущест-
венные учреждения. Он ясно понимал, что необходимо извлечь возможно
больше пользы для своего движения из старых источников силы.

Благодаря этому пониманию Люэгер дал своей новой партии основную ус-
тановку на завоевание средних классов, которым угрожала гибель. Этим он
создал себе непоколебимый фундамент и резервуар дал, неизменно готовых к
упорной борьбе. Его бесконечно умная тактика по отношению к католической
церкви дала ему возможность в кратчайший срок завоевать молодое поколе-
ние духовенства в таких размерах, что старой клерикальной партии ничего
не оставалось, как либо очистить поле, либо (что было более умно с ее
стороны) примкнуть к новой партии и попытаться таким образом постепенно
отвоевать себе прежние позиции. Но было бы несправедливо думать, что
сказанным исчерпываются таланты этого человека. На самом деле он был не
только умным тактиком, но обладал также всеми качествами действительно
великого и гениального реформатора. В этой последней области он также
знал точную границу существующим возможностям и отдавал себе ясный отчет
в своих собственных способностях.

Этот в высшей степени замечательный человек поставил себе совершенно
практические цели. Он решил завоевать Вену. Вена играла роль сердца мо-
нархии. Из этого города только еще и могла исходить та жизнь, которая
поддерживала существование болезненного и стареющего организма всего по-
шатнувшегося государства. Чем больше удалось бы оздоровить сердце, тем
более свежим должен был становиться весь организм. Идея сама по себе со-
вершенно правильная, но конечно и она могла найти себе применение только
в течение определенного времени.

В этом последнем заключалась слабая сторона Люэгера. То, что ему уда-
лось сделать для города Вены, является бессмертным в лучшем смысле этого
слова. Но спасти этим путем монархию ему не удалось - было уже слишком
поздно.
Эту сторону дела его соперник Шенерер видел ясней. Все практические
начинания доктора Люэгера удались ему великолепно, но те надежды, кото-
рые он связывал с этими начинаниями, увы не исполнились. С другой сторо-
ны, то, чего хотел Шенерер, совершенно ему не удалось, а то, чего он
опасался, к сожалению, исполнилось в ужасающей мере.

Так и случилось, что оба эти деятеля не увидели своих конечных целей
исполненными. Люэгеру не удалось уже спасти Австрию, а Шенереру не уда-
лось предохранить немецкий народ от катастрофы.

Для вашей современной эпохи бесконечно поучительно изучить подробней-
шим образом причины неудачи, постигшей обе эти партии. Это особенно по-
лезно будет для моих друзей, ибо в ряде пунктов обстановка такая же, как
и тогда. Мы можем и должны теперь избежать тех ошибок, которые привели
тогда к гибели одного движения и к бесплодности другого.

С моей точки зрения крах немецкого национального движения в Австрии
обусловливался тремя причинами:

Во-первых, сыграло роковую роль неясное представление партии о том
значении, какое имеет социальная проблема как раз для новой, по сущности
своей революционной партии.

Поскольку Шенерер и его ближайшие сторонники в первую очередь обраща-
лись только к буржуазным слоям, результат мог получиться лишь очень сла-
бый и робкий.

Когда дело идет о внутренних делах нации или государства, немецкое
бюргерство, в особенности в его высших слоях, настроено настолько паци-
фистски, что готово буквально отказаться от самого себя. Отдельное лицо
не всегда сознает это, но это все-таки так. В хорошие времена, т. е.
применительно к нашему случаю во времена хорошего правления, такие наст-
роения делают эти слои очень ценными для государства. Во времена же пло-
хого правления эти свойства приводят просто к ужасающим результатам. Ес-
ли всенемецкое национальное движение хотело провести действительно
серьезную борьбу, оно должно было прежде всего постараться завоевать
массы. Этого оно сделать не сумело, и это лишило его той элементарной
стихийной силы, которая нужна для того, чтобы волна не упала в самый
кратчайший срок.

Раз партия с самого начала не придерживалась этого принципа и не про-
вела его в жизнь, такая новая партия впоследствии не будет уже иметь
возможности наверстать потерянное. Раз партия с самого начала набрала
многочисленные умеренно буржуазные элементы, это предопределяет то, что
в своих внутренних установках партия будет ориентироваться уже в эту
сторону. Таким образом партия уже с самого начала отрезает себе перспек-
тиву завоевания крупных сил из среды низших слоев народа. Но такое дви-
жение уже заранее осуждено на бледную помочь и вынуждено ограничиваться
только критиканством. Партия уже не сможет опереться на ту почти религи-
озную веру, без которой нет серьезной способности к самопожертвованию.
Вместо всего этого в партии возобладает стремление к "положительному"
сотрудничеству с существующим режимом, т. е. к признанию того, что есть.
В партии постепенно возобладают стремления смягчить борьбу, чтобы в кон-
це концов придти к гнилому миру.

Это именно и случилось с всенемецким национальным движением. Причина
заключалась именно в том, что оно с самого начала не сделало центром тя-
жести своей деятельности борьбу за завоевание широких масс народа. Имен-
но благодаря этому оно стало "умеренно-радикальным" и буржуазно-чопор-
ным.

Из этой первой ошибки вытекла и вторая причина быстрой гибели движе-
ния.

К моменту возникновения немецко-национального движения положение нем-
цев в Австрии было уже в сущности отчаянным. Из года в год парламент все
больше становился учреждением, работающим в направлении медленного, но
систематического уничтожения немецкого народа. Серьезная попытка в пос-
леднюю минуту спасти дело могла заключаться только в устранении этого
учреждения. Только в этом случае открывались да и то лишь небольшие шан-
сы на успех.

Всвязи с этим для движения вставал следующий вопрос принципиального
значения:

Надо ли идти в парламент, чтобы скорей уничтожить парламент, или, как
тогда выражались, чтобы "взорвать его изнутри", или же наоборот в парла-
мент не ходить, а повести на это учреждение прямо и открыто фронтальную
атаку.

Решили войти. Вошли и. . . вышли оттуда побитые.
Конечно войти при сложившихся обстоятельствах пришлось. Чтобы повести
борьбу против такой силы открыто с фронта, нужно было, во-первых, обла-
дать непоколебимым мужеством, а во-вторых, готовностью к бесчисленным
жертвам. Это означало бы взять быка прямо за рога. Но при этом конечно
приходится рисковать тем, что будешь несколько раз опрокинут. Едва поды-
мешься с земли, должен начать борьбу снова, а победа дастся только после
очень тяжкой борьбы и то лишь бойцам, обладающим безумной смелостью. Ве-
ликие жертвы приведут в лагерь борьбы новые великие резервы. В конце
концов упорство будет вознаграждено победой.

Но для всего этого нужно, чтобы в борьбе принимали участие сыны наро-
да, широкие массы его.

Они одни могут найти в себе решимость и стойкость довести такую
борьбу до конца.

А этих широких масс народа как раз и не было в рядах немецкой нацио-
нальной партии. Вот почему ей ничего другого не оставалось, как пойти в
парламент.

Было бы неправильным предположить, что это решение явилось результа-
том долгих и мучительных внутренних колебаний или даже просто результа-
том длительных размышлений. Нет, люди не могли тебе и представить других
форм борьбы. Участие в этой нелепости было только результатом общей пу-
таницы представлений и непонимания того, какое влияние неизбежно должно
было оказать участие партии в том учреждении, которое она сама реши-
тельно осудила. Обычно рассуждение заключалось в том, что, выступая "пе-
ред лицом всей нации" на "всенародной трибуне", партия получит возмож-
ность легче просветить широкие слои народа. Борьба внутри парламента в
глазах многих обещала большие результаты, нежели нападение извне. К тому
же известные надежды возлагались на депутатскую неприкосновенность. Люди
были уверены в том, что парламентский иммунитет только укрепит отдельных
бойцов и придаст большую силу их ударам.
В живой действительности все это вышло по-иному.
Аудитория, перед которой теперь выступали депутаты немецкой нацио-
нальной партии, стала не большей, а меньшей. Ведь каждый оратор говорит
только перед тем кругом, который слушает его непосредственно, или перед
тем кругом читателей, до которых доходят отчеты прессы.

В действительности самой широкой аудиторией является не зал заседаний
парламента, а зала больших публичных народных собраний.

Ибо в стены этих последних собираются тысячи людей, пришедших сюда с
единственной целью послушать то, что скажет им оратор, между тем как в
зал заседаний парламента являются только несколько сот человек, да и те
главным образом для того, чтобы получить полагающуюся им суточную плату,
а вовсе не для того, чтобы чему-нибудь путному научиться у оного "народ-
ного представителя".

Главное же: в зале заседаний парламента всегда собирается одна и та
же публика, которая вовсе не считает нужным чему-либо еще доучиваться по
той простой причине, что у нее нет не только понимания необходимости
этого, но нет и самой скромной дозы желания.

Ни один из этих народных представителей никогда добровольно не приз-
нает правоту другого и никогда не отдаст своих сил для борьбы за дело,
защищаемое его коллегой. Нет, никогда он этого не сделает, за тем
единственным исключением, когда ему кажется, что, совершив такой пово-
рот, он лучше обеспечит свой мандат в парламенте следующего созыва. Лишь
тогда, когда все воробьи на крышах чирикают о том, что ближайшие выборы
принесут победу другой партии, столпы прежней партии, украшавшие ее до
сих пор, мужественно перебегут в другой лагерь, т. е. лагерь той партии
или того направления, которое по их расчетам должно завоевать более вы-
годную позицию. Совершая этот поворот, эти беспринципные господа конечно
не поскупятся наговорить бездну фраз "морального" содержания. Обычно так
и происходит: когда народ отворачивается от какой-либо партии настолько
решительно, что всякому ясно, какое уничтожающее поражение ожидает эту
партию, тогда начинается великое бегство. Это парламентские крысы поки-
дают партийный корабль.

Бегство это вытекает не из велений совести, оно происходит не по доб-
рой воле, нет, оно простой результат той "прозорливости", которая позво-
ляет этакому парламентскому клопу как раз вовремя покинуть ставшее нена-
дежным место для того, чтобы достаточно своевременно усесться в более
теплой постели другой партии.
Говорить перед такой "аудиторией" поистине означает метать бисер пе-
ред известными животными. Право в этом нет никакого расчета.
Результат не может не быть ничтожным.

Так оно и случилось. Депутаты немецкой национальной партии могли над-
рываться до хрипоты, все равно никакого влияния их речи не оказывали.

Пресса же или совершенно замалчивала их или так извращала их речи,
что нельзя было уловить никакой связи, а порой эти речи преподносились в
таком искаженном виде, что общественное мнение получало очень плохое
представление о намерениях новой буржуазии. Все равно, что бы ни говори-
ли отдельные депутаты, широкая публика узнавала только то, что можно бы-
ло об их речах прочесть в газетах, а "изложение" их речей в прессе было
такое, что речи казались только нелепыми, если не хуже. Ну, а их непос-
редственная аудитория состояла только из каких-нибудь 500 парламентари-
ев. Этим сказано все.

Самое плохое однако было следующее:-
Всенемецкое национальное движение лишь тогда могло рассчитывать на
успех, если бы оно с самого начала поняло, что дело должно идти не прос-
то о создании новой партии, а о выработке нового миросозерцания. Только
новое миросозерцание могло найти в себе достаточно сил, чтобы победить в
этой исполинской борьбе. Чтобы руководить такой борьбой, нужны самые яс-
ные, самые мужественные головы.

Если борьбой за то или другое миросозерцание не руководят готовые к
самопожертвованию герои, то в ближайшем будущем движение не найдет и от-
важных рядовых бойцов. Кто борется за свое собственное существование, у
того немного остается для общего блага.

Для того чтобы создать эти предпосылки, необходимо, чтобы каждый по-
нимал, что честь и слава ждут сторонников нового движения лишь в буду-
щем, а в настоящем это движение никаких личных благ дать не может. Чем
больше то или другое движение будет раздавать посты и должности, тем
большее количество сомнительных людей устремится в этот лагерь. Если
партия эта имеет большой успех, то ищущие мест политические попутчики
зачастую наводняют ее в такой мере, что старый честный работник партии
иногда просто не может ее узнать, а новые пришельцы отвергают самого
этого старого работника как теперь уже ненужного и "непризванного" Это и
означает, что "миссия" такого движения уже исчерпана.

Как только немецкое национальное движение связало свою судьбу с
судьбой парламента, у него вместо вождей и бойцов тоже оказались "парла-
ментарии". Этим немецко-национальная партия опустилась до уровня обычных
повседневных политических партий и потеряла ту силу, которая необходима
для того, чтобы в ореоле мученичества идти навстречу трагической судьбе.
Вместо того, чтобы организовать борьбу, деятелям партии теперь остава-
лось тоже только "выступать" и "вести переговоры". И что же -этот новый
парламентарий в течение короткого времени тоже пришел к той мысли, что
самой возвышенной (ибо менее рискованной) обязанностью его является за-
щита нового миросозерцания так называемыми "духовными" средствами парла-
ментского красноречия; что это во всяком случае будет спокойнее, чем с
опасностью для собственной жизни бросаться в борьбу, исход которой неиз-
вестен и ничего особенно хорошего принести не может.

Пока вожди сидели в парламенте, сторонники партии за стенами парла-
мента ждали чудес, а чудеса эти не наступали и, конечно, наступить не
могли. Скоро люди стали терять терпение. То, что говорили собственные
депутаты, ни в коей мере не соответствовало ожиданиям избирателей. Это
было вполне понятно, ибо враждебная пресса делала абсолютно все возмож-
ное, чтобы помешать народу составить себе правильное представление о
выступлениях депутатов немецко-национальной партии в парламенте.

В то же время происходил и другой процесс. Чем больше народные предс-
тавители приобретали вкус к более мягкой форме "революционной" борьбы в
парламенте и в ландтагах, тем менее оказывались они готовыми пойти назад
в широкие слои народа и заняться опять более опасной просветительной ра-
ботой. Массовые народные собрания отступали все больше на задний план, а
между тем это единственный путь, дающий возможность непосредственного
воздействия на массу и тем самым завоевания значительных кругов народа
на свою сторону.

Трибуна парламента все больше и больше оттесняла на задний план залы
народных собраний. Вместо того, чтобы говорить с народом, депутаты заня-
ты были излияниями перед так называемыми избранными. Все это и приводило
к тому, что немецкое национальное движение все больше переставало быть
народным движением и упало до уровня более или менее обыкновенного клу-
ба, где велись академические споры.

Пресса распространяла о партии самые плохие представления. Представи-
тели партии уже не старались на больших народных собраниях восстановить
истину и показать действительные цели партии. В конце концов дело сложи-
лось так, что слова "немецкое национальное движение" стали вызывать в
широких кругах народа насмешку.

Пусть запомнят это все тщеславные писаки нашего времени: великие пе-
ревороты в этом мире никогда не делались при помощи пера.

Нет, перу предоставлялось только теоретически обосновать уже совер-
шившийся переворот.

Испокон веков лишь волшебная сила устного слова была тем фактором,
который приводил в движение великие исторические лавины как религиозно-
го, так и политического характера.

Широкие массы народа подчиняются прежде всего только силе устного
слова. Все великие движения являются народными движениями. Это - вулка-
ническое извержение человеческих страстей и душевных переживаний. Их
всегда вызывает к жизни либо суровая богинянужда, либо пламенная сила
слова. Никогда еще великие движения - не были продуктами лимонадных из-
лияний литературных эстетов и салонных героев.

Повернуть судьбы народов может только сила горячей страсти. Пробудить
же страсти других может только тот, кто сам не бесстрастен. Только
страсть дарит избранным ею такие слова, которые как ударами молота раск-
рывают ворота к сердцам народа. Кто лишен страстности, у кого уста сомк-
нуты, того небеса не избрали вестником их воли.

Человеку, который является только писателем, можно сказать, что пусть
он сидит за столом со своей чернильницей и занимается "теоретической"
деятельностью, если только у него имеются для этого соответствующие спо-
собности; вождем же он не рожден и не избран.

Всякому движению, ставящему себе большие цели, нужно поэтому самым
тщательным образом добиваться того, чтобы оно не теряло связи с широкими
слоями народа.

Такое движение должно каждую проблему рассматривать в первую очередь
именно под этим углом зрения. Все его решения должны определяться этим
критерием.

Такое движение должно далее систематически избегать всего того, что
может уменьшить или даже только ослабить его влияние на массу. И это не
из каких-либо "демагогических" соображений. Нет. Этим надо руководство-
ваться по той простой причине, что без могучей силы народной массы ни
одно движение, как бы превосходны и благородны ни были его намерения, не
может достичь цели.

Пути к нашей цели определяются жесткой необходимостью. Кто не хочет
идти неприятными путями, тому приходится просто напросто отказаться от
своей цели. Это не зависит от наших добрых желаний.
Так уж устроен наш грешный мир.

Всенемецкое национальное движение перенесло центр тяжести своей дея-
тельности в парламент, а не в народ, именно поэтому вышло так, что оно
отказалось от своего будущего ради успехов минуты.

Это движение избрало более "легкие" пути, но именно поэтому оно ока-
залось недостойным своей конечной победы.

В Вене я продумал эти проблемы самым основательным образом и пришел к
тому выводу, что именно в этом была основная причина краха немецко-наци-
онального движения. Для меня это было тем более печально, что в моих
глазах это движение призвано было безраздельно руководить борьбой за де-
ло немецкого народа.

Обе ошибки, приведшие к гибели немецкое национальное движение, нахо-
дились в тесной связи друг с другом. Недостаточное понимание того, что
является подлинно движущей силой больших переворотов, привело к непра-
вильному пониманию значения широкой массы народа; отсюда - недостаточный
интерес к социальным вопросам, недостаточная борьба за душу низших слоев
нации, но отсюда же и преувеличенная оценка парламента.
Если бы эта партия поняла, какая невиданная сила заложена именно в
народной массе как носительнице революционной борьбы, то партия совер-
шенно по-иному повела бы всю свою работу и пропаганду. Тогда партия пе-
ренесла бы центр тяжести своей деятельности в предприятия и на улицу, а
вовсе не в парламент.

Но и третья ошибка партии в последнем счете заложена также в непони-
мании значения массы, в непонимании того, что сильные духом люди должны
дать массе толчок в определенном направлении, а потом уже сама масса по-
добно маховому колесу усиливает движение и дает ему постоянство и
упорство.

Немецкое национальное движение повело систематическую борьбу с като-
лической церковью. Это в свою очередь объясняется тоже только недоста-
точным пониманием народной психологии.
Причины резкой борьбы новой партии против Рима были таковы:
Когда дом Габсбургов окончательно решился превратить Австрию в сла-
вянское государство, все средства показались ему для этого хороши. Бес-
совестная династия поставила на службу этой новой "государственной идее"
также религиозные учреждения.

Для этого династия стала использовать также чешских священников, видя
в них тоже одно из подходящих орудий славянизации Австрии.

Дело происходило приблизительно следующим образом: В чисто немецкие
общины назначались священники-чехи. Эти последние систематически и неук-
лонно проводили чешскую политику, ставя интересы чехов выше интересов
церкви. Чешские приходы таким образом становились ячейками разнемечива-
ния страны.

Немецкое духовенство к сожалению оказалось совершенно бессильным про-
тивостоять этому. Оно не только неспособно было само повести аналогичную
наступательную кампанию, оно не в состоянии было даже и к оборонительной
политике. Так обошли немцев с тыла. Злоупотребления религией на одной
стороне, неспособность оказать какое бы то ни было сопротивление - на
другой, приводили к тому, что немцы вынуждены были медленно, но непре-
рывно отступать.
Так обстояло дело в малом. Но и в большом положение было такое же
Антинемецкие попытки Габсбургов не встречали отпора и в высшем духо-
венстве. Защита самых элементарных прав немцев все больше отступала на
задний план.

Общее впечатление получалось такое, что здесь дело идет о созна-
тельном и грубом попирании интересов немецкого народа, совершаемом като-
лическим духовенством как таковым.

Получалось так, что церковь не только отворачивается от немецкого на-
рода, но прямо переходит на сторону его врагов. Шенерер же считал, что
главная причина всего этого заложена в головке католитической церкви,
находящейся вне Германии. По его мнению уже из одного этого вытекало
враждебное отношение руководящих кругов католической церкви к чаяниям
нашего народа.

Так называемые культурные проблемы отступали при этом почти целиком
на задний план, как и во всем в тогдашней Австрии. Для немецкого нацио-
нального движения решающим было тогда не отношение каталитической церк-
ви, скажем, к науке и т. п., а более всего и прежде всего то, что она не
защищала прав немецкого народа и оказывала постоянное предпочтение домо-
гательствам и жадности славян.

Георг Шенерер был человек последовательный, он ничего не делал напо-
ловину. Он открыл кампанию против церкви в полном убеждении, что только
таким путем можно еще спасти немецкий народ. Движение за эмансипацию от
влияния римской церкви казалось ему самым верным путем к цели, самым мо-
гучим снарядом, направленным против крепости врага. Если бы этот удар
оказался победоносным, то это означало бы, что и в Германии печальному
расколу церкви был бы положен конец и что внутренние силы германской им-
перии и всей немецкой нации выиграли бы благодаря этому чрезвычайно мно-
го.

К сожалению ни предпосылки, ни выводы не были правильны. Верно то,
что сила сопротивления немецкого католического духовенства в области на-
циональной борьбы была несравненно меньше силы сопротивления их коллег
не немецкого и в особенности чешского происхождения.

Только люди невежественные могли не понимать того, что немецкому ду-
ховенству и в голову не приходит взять на себя действительно смелую за-
щиту немецких интересов.

Однако только ослепленные люди могли не понимать того, что это обсто-
ятельство в первую очередь объясняется причинами общими для всех нас,
немцев: они заложены в нашей так называемой "объективности", в нашем
равнодушном отношении к проблемам нашей народности, как впрочем и к не-
которым другим проблемам.

Чешское духовенство относится вполне субъективно к своему народу и
"объективно" к судьбам церкви. А немецкий священник наоборот: он предан
со всей субъективностью церкви и остается совершенно "объективным" по
отношению к своей нации. Это явление мы к несчастью наблюдаем среди нас
и в тысячах других случаев.

Это вовсе не только особое наследие католицизма. Нет, эта печальная
черта разъедает у нас почти все учреждения, в особенности государствен-
ные и духовные.

Попробуйте только сравнить, как относится наше чиновничество к попыт-
кам национального возрождения и как в аналогичном случае отнеслось бы
чиновничество любого другого народа. Или посмотрите, как относится наш
офицерский корпус к чаяниям нашей нации. Разве можно себе представить,
чтобы офицерский корпус любой другой страны в мире занял бы такую же по-
зицию и стал бы прятаться под сенью фраз об "авторитете государства". А
ведь у нас эти фразы за последние 5 лет стали чем-то само собою разумею-
щимся и считаются даже похвальными. Ну, а возьмите еврейский вопрос.
Ведь и католики и протестанты занимают у нас по отношению к нему пози-
цию, которая явно не соответствует ни чаяниям народа, ни действительным
потребностям религии. Попробуйте сравнить позицию еврейского раввина в
вопросах, имеющих хотя бы самое малое значение для еврейства как расы, с
позицией громадного большинства нашего духовенства, - увы, одинаково и
католического и протестантского.

Это явление мы можем наблюдать у нас постоянно, когда речь идет о за-
щите той или другой абстрактной идеи.

"Государственный авторитет", "демократия", "пацифизм", "международная
солидарность" и т. д. - вот понятия, которые господствуют у нас и кото-
рым придается такое прямолинейное и доктринерское истолкование, что те-
ряется всякое здравое понимание действительно жизненных задач нации.

Этот несчастный подход ко всем чаяниям нации под углом зрения предв-
зятого мнения убивает всякую способность вдуматься в дело глубоко
субъективно, раз это дело объективно противоречит доктрине. В конце кон-
цов отсюда получается полное извращение и целей и средств. Такие люди
выскажутся против всякой попытки национального восстания только потому,
что восстание предполагает насильственное устранение пусть хотя бы само-
го плохого и вредного правительства. Как же, ведь это было бы преступле-
нием перед "авторитетом государства". А в глазах такого жалкого фетишис-
та "государственный авторитет" является не средством к цели, а само-
целью. Для его жалкого умственного обихода этого жупела вполне достаточ-
но. Такие герои печального образа с негодованием выскажутся, например,

против попытки диктатуры, даже если бы носителем этой последней стал
Фридрих Великий, а представителями современного парламентского
большинства оказались самые неспособные политические лилипуты или даже
просто недостойные субъекты. А почему? Да на том единственном основании,
что для таких "принципиальных" чудаков закон демократии более священен,
чем великая нация. Такой сухарь станет на защиту самой ужасной тирании,
губящей его собственный народ, только потому что в этой тирании в данный
момент воплощается "авторитет государства". И он откажется иметь что-ли-
бо общее с самым полезным для народа правительством, только потому что
оно не соответствует его представлениям о "демократии".

Так и наш немецкий пацифист отнесется совершенно безразлично к самому
злодейскому насилию над его нацией - если даже насилие это будет исхо-
дить от злейших милитаристов, - только потому, что для изменения положе-
ния понадобилось бы оказать сопротивление, т. е. применить силу, а это
последнее, видите ли противоречит всему его представлению о духе мирного
сожительства. Интернационально настроенный немецкий социалист примет как
должное, если весь остальной мир совместными усилиями будет грабить его.
Он только с братскими чувствами распишется в получении соответствующих
ударов и никогда не подумает о том, что грабителей надо наказать или по
крайней мере надо умерить их пыл. Никогда! А почему? Да единственно по-
тому, что он - немец.

Может быть это и печально, но это так. Чтобы побороть то или другое
зло, надо прежде всего установить и понять его.

Это же относится и к тому равнодушию, которым отличается известная
часть духовенства в деле защиты немецких чаяний.

Это объясняется не его злой волей, не приказом, скажем, сверху. Нет.
Эта недостаточная решимость есть результат недостатков национального
воспитания с молодых лет, а затем это есть продукт некритического подчи-
нения той или другой абстрактной идее, ставшей фетишем.

Воспитание в духе демократии, интернационального социализма пацифизма
и т. д. приняло в наше время характер столь исключительный и столь, мож-
но сказать, субъективный, что оно подчиняет себе все и целиком предопре-
деляет взгляд на все окружающее. Что же касается отношения к нации, то
оно у нас с ранней молодости только чисто "объективное". Вот и выходит,
что немецкий пацифист, субъективно отдающий себя своей идее без остатка,
не станет без долгих размышлений на сторону своего народа даже в том
случае, если народ подвергнется несправедливым и тяжелым угрозам. Он
сначала будет искать, на чьей стороне "объективная" справедливость, и
будет считать ниже своего достоинства руководиться простым чувством на-
ционального самосохранения.

Насколько это одинаково относится и к католицизму и к протестантизму,
видно из следующего.

В сущности говоря, протестантизм лучше защищает чаяния немецкого на-
рода, поскольку это заложено в самом его происхождении и в более поздней
исторической традиции вообще. Но и он оказывается совершенно парализо-
ванным, как только приходится защищать национальные интересы в такой
сфере, которая мало связана с общей линией его представлений и традиций,
как только ему приходится иметь депо с требованиями, которыми он до сих
пор не интересовался или которые он по тем или другим причинам отвергал.

Протестантизм всегда выступит на поддержку всего немецкого, поскольку
дело идет о внутренней чистоте или национальном углублении, поскольку
дело идет, скажем, о защите немецкого языка и немецкой свободы. Все эти
вещи глубоко заложены в самой сущности протестантизма. Но стоит возник-
нуть, например вопросу об еврействе и окажется, что протестантизм отно-
сится самым враждебным образом к малейшей попытке освободить нацию от
этого смертельно враждебного окружения и только потому, что протестан-
тизм тут связан уже своими определенными догматами. А ведь тут дело идет
о вопросе, вне разрешения которого все другие попытки возрождения немец-
кого народа совершенно бесцельны или даже нелепы.
В свой венский период я располагал достаточным досугом, чтобы бесп-
ристрастно продумать и этот вопрос. Все, что я видел вокруг себя, тысячу
раз подтверждало правильность сказанного

В Вене, этом фокусе различных национальностей, на каждом шагу было
особенно очевидно, что именно только немецкий пацифист относится к
судьбам своей нации с той пресловутой "объективностью", о которой мы го-
ворили выше, но еврей так никогда не относится к судьбам своего еврейс-
кого народа. В Вене становилось ясным, что только немецкий социалист
настроен "интернационально" в том смысле, что умеет только клянчить и
заискивать перед интернациональными "товарищами". Чешский социалист,
польский социалист поступают совершенно по-иному. Словом, я уже тогда
понял, что несчастье только наполовину заложено в самих этих учениях, в
другой же части оно является продуктом господствующего у нас непра-
вильного национального воспитания, в результате чего получается гораздо
меньшая преданность своей нации.

Ввиду сказанного ясно, что вся та аргументация, которую приводила не-
мецкая националистическая партия, теоретически обосновывая свою борьбу
против католицизма, была неверна.

Давайте воспитывать немецкий народ с самого раннего возраста в
чувстве исключительного признания прав своего собственного народа, да-
вайте не развращать уже с детских лет нашу молодежь, давайте освободим
ее от проклятия нашей "объективности" в таких вопросах, где дело идет о
сохранении своего собственного я. Тогда в кратчайший срок мы убедимся,
что и немецкий католик по примеру католиков Ирландии, Польши или Франции
остается немцем, остается верным своему народу. Само собою разумеется,
что все это предполагает наличие подлинного национального правительства
и у нас.

Самое могущественное доказательство в пользу сказанного дает нам тот
исторический период, когда нашему народу пришлось в последний раз перед
судом истории вести борьбу за существование не на жизнь, а на смерть.

До тех пор пока руководство сверху было более или менее удовлетвори-
тельным, народ выполнял свою обязанность в полной мере. Протестантский
пастор и католический священник - оба дали бесконечно много, чтобы под-
нять нашу силу сопротивления; оба помогли не только на фронте, но еще
больше в тылу. В эти годы, в особенности в момент первой вспышки, для
обоих лагерей как для протестантов, так и для католиков, существовало
только одно единое немецкое государство, за процветание и за будущее ко-
торого оба лагеря возносили одинаково горячие молитвы к небу.

Немецкое национальное движение в Австрии должно было поставить себе
вопрос: могут ли австрийские немцы удержать свое господство при католи-
ческой вере? Да или нет? Если да, тогда политической партии незачем за-
ниматься вопросами религии или даже обрядности: если же нет, тогда надо
было строить не политическую партию, а поднять борьбу за религиозную ре-
формацию.

Тот, кто кружными путями хочет через политическую организацию придти
к религиозной реформации, обнаруживает только, что он не имеет ни малей-
шего представления о том, как в живой действительности складываются ре-
лигиозные представления или религиозные учения и как именно они находят
себе выражение через церковь.

В этой области поистине невозможно служить сразу двум господам. Обос-
новать или разрушить религию - дело конечно гораздо большее, нежели об-
разовать или разрушить государство, а тем более партию.

Пусть не говорят мне, что выступление немецкой национальной партии
против католичества было вызвано только соображениями обороны, что нас-
тупающей стороной было-де католичество.

Во все времена и эпохи конечно находились бессовестные субъекты, ко-
торые не останавливались перед тем, чтобы и религию сделать орудием сво-
их политических гешефтов (ибо для таких господ дело идет исключительно о
гешефтах). Совершенно неправильным однако является возлагать ответствен-
ность за этих негодяев на религию. Эти субъекты всегда ухитрятся злоу-
потребить в своих низменных интересах если не религией, то чем-либо дру-
гим. Для парламентских бездельников и воришек ничто не может быть более
приятным, чем случай, хотя бы задним числом найти известное оправдание
своим политическим мошенничествам. Когда за его личные подлости возлага-
ют ответственность на религию или на религиозную обрядность, он очень
доволен; эти лживые субъекты тотчас же поднимут крик на весь мир и будут
призывать всех в свидетели того, как справедливы были их поступки и как
они-де своим ораторским талантом и т.д. спасли религию и церковь. Чем
больше они кричат, тем больше глупые или забывчивые сограждане перестают
узнавать действительных виновников плохих поступков. И что же - негодяи
достигли своей цели.

Сама хитрая лиса прекрасно знает, что ее поступки ничего общего с ре-
лигией не имеют. Негодяи посмеиваются себе в бороду, а их честные, но
мало искусные противники терпят поражение и в один прекрасный день в от-
чаянии теряют веру в свое дело и отходят в сторону.

Но и в другом отношении было бы совершенно несправедливо делать от-
ветственной религию или даже только церковь за недостатки отдельных лю-
дей. Давайте сравним величие всей церковной организации с недостатками
среднего служителя церкви, и мы должны будем придти к выводу, что про-
порция между хорошим и дурным здесь гораздо более благоприятна, чем в
какой бы то ни было другой сфере. Разумеется и среди священников найдут-
ся такие, для которых их священная должность является только средством к
удовлетворению собственного политического самолюбия. Найдутся среди них
и такие, которые в политической борьбе к сожалению забывают, что они
должны являться блюстителями высшей истины, а вовсе не защитниками лжи и
клеветы. Однако надо признать, что на одного такого недостойного священ-
ника приходятся тысячи и тысячи честных пастырей, сознающих все величие
своей миссии. В нашу лживую развращенную эпоху люди эти являются зачас-
тую цветущими оазисами в пустыне.

Если тот или другой отдельный развращенный субъект в рясе совершит
какое-либо грязное преступление против нравственности, то ведь не станут
же за это обвинять всю церковь. Совершенно таким же образом должен я
поступить, когда тот или другой отдельный служитель церкви предает свою
нацию, грязнит ее, да еще в такое время, когда это делается и не духов-
ными лицами направо и налево. Не надо забывать, что на отдельного плохо-
го приходского священника приходятся тысячи таких, для которых несчастье
нации является их собственным несчастьем, которые готовы отдать за дела
нации все и которые вместе с лучшими сынами нашего народа страстно ждут
того часа, когда и нам улыбнутся небеса.

Если же кто-либо нам скажет, что тут дело шло не столько о маленьких
проблемах повседневности, сколько о великих принципиальных вопросах дог-
мата, то я ему отвечу так:

Если ты в самом деле считаешь, что ты избран судьбой, чтобы явиться
провозвестником истины, то делай это, но имей тогда и мужество действо-
вать не обходными путями через политическую партию - ибо в этом тоже за-
ложено известное мошенничество, - а постарайся на место нынешнего плохо-
го поставить твое будущее хорошее.

Если для этого у тебя не хватает мужества или если ты сам еще не
вполне убежден в том, что твои догматы лучше, тогда руки прочь. И во
всяком случае, если ты не решаешься выступить с открытым забралом, то не
смей контрабандно прибегать к обходным путям политики.

Политические партии не должны иметь ничего общего с религиозными
проблемами, если они не хотят губить обычаи и нравственность своей
собственной расы. Точно так же и религия не должна вмешиваться в партий-
но-политическую склоку.

Если те или другие служители церкви пытаются использовать религиозные
учреждения (или только религиозные учения), чтобы нанести вред своей на-
ции, то не следует идти по их следам и бороться против них тем же оружи-
ем.

Для политического руководителя религиозные учения и учреждения его
народа должны всегда оставаться совершенно неприкосновенными. В ином
случае пусть он станет не политиком, а реформатором, если конечно у него
есть для этого необходимые данные.

Всякий другой подход неизбежно приводит к катастрофе, в особенности в
Германии.

Изучая немецкое национальное движение и его борьбу против Рима, я
пришел в ту пору к следующему убеждению, которое в продолжение дальней-
ших лет только укрепилось во мне: то обстоятельство, что эта партия не-
достаточно оценила значение социальной проблемы, стоило ей потери всей
действительно боеспособной массы народа; участие в парламенте отняло у
этой партии подлинный размах и привило ей все те слабости, которые
свойственны этому учреждению; борьба же ее против католической церкви
сделала партию невозможной в низших и средних слоях населения и лишила
ее таким образом многочисленных и самых лучших элементов, составляющих
вообще основу

Практические же результаты австрийской "борьбы за культуру" оказались
совершенно ничтожными.

Немецкой национальной партии правда удалось оторвать от католической
церкви около 100 тысяч верующих, но большого ущерба католической церкви
это не причинило. В данном случае пастырям поистине не приходилось про-
ливать слез по поводу потери "овец", ибо они потеряли в сущности только
тех, кто давно внутренне уже не был с ними. В этом и заключалась главная
разница между новейшей реформацией и старой: в эпоху великой реформации
от католической церкви отвернулись многие лучшие люди и притом из
чувства действительно глубокого религиозного убеждения. Между тем теперь
ушли только равнодушные и ушли преимущественно по "соображениям" полити-
ческого характера.

С точки зрения политической результат также был совершенно смешным и
печальным.

Что оказалось? Хорошее политическое национальное движение немецкого
народа, обещавшее большой успех, погибло, потому что руководители не об-
ладали достаточной трезвостью мысли и направили его на тот путь, который
неизбежно должен был привести к расчленению.
Одно несомненно.

Немецкое национальное движение никогда не сделало бы этой ошибки, ес-
ли бы оно не страдало недостатком понимания психики широких масс народа.
Руководство этой партии не поняло, что уже из психологических соображе-
ний никогда не следует массе указывать на двух или больше противников
сразу, ибо это ведет только к падению боевого настроения в собственном
лагере. Если бы руководители названной партии понимали это, то они уже
по одной этой причине ориентировали бы немецкое национальное движение
только против одного противника. Для политической партии нет ничего бо-
лее опасного, как очутиться под руководством людей, желающих драться на
всех фронтах сразу, разбрасывающихся во все стороны и не умеющих достиг-
нуть хотя бы маленьких практических результатов в одной области.

Если бы даже все упреки против католичества были абсолютно верны, то
политическая партия все же не должна ни на минуту упускать из вида то
обстоятельство, что, как показывает весь предшествующий исторический
опыт, никогда еще ни одной чисто политической партии не удалось в анало-
гичных условиях добиться религиозной реформации. Люди должны учиться ис-
тории не для того, чтобы забыть ее уроки как раз тогда, когда нужно их
практически применять, а также не для того, чтобы предположить, будто в
данную минуту история пойдет совсем по иному пути в разрез со всем тем,
что мы виделило сих пор. Изучать историю надо именно для того, чтобы
уметь применить уроки ее к текущей современности. Кто этого не умеет де-
лать, тот пусть не считает себя политическим вождем, тот в действи-
тельности только человек с пустым самомнением. Его практическую неспо-
собность ни капельки не извиняет наличие доброй воли.

Искусство истинно великого народного вождя вообще во все времена зак-
лючается прежде всего в том, чтобы не дробить внимания народа, а кон-
центрировать его всегда против одного единственного противника. Чем бо-
лее концентрирована будет воля народа к борьбе за одну единую цель, тем
больше будет притягательная сила данного движения и тем больше будет
размах борьбы. Гениальный вождь сумеет показать народу даже различных
противников на одной линии. Он представит дело своим сторонникам так,
что эти различные противники в сущности являются врагом одной и той же
категории. Когда народ видит себя окруженным различными врагами, то для
более слабых и нестойких характеров это только дает повод к колебаниям и
сомнениям в правоте собственного дела. Как только привыкшая к колебаниям
масса увидит себя в состоянии борьбы со многими противниками, в ней тот-
час же возьмут верх "объективные" настроения и у нее возникнет вопрос:
может ли быть, чтобы все остальные оказались неправы и только ее
собственный народ или ее собственное движение были бы правы.

Но это уже означает начало паралича собственной силы. Вот почему не-
обходимо взять за одну скобку всех противников, хотя бы они и сильно от-
личались друг от друга, тогда получится, что масса твоих собственных
сторонников будет чувствовать себя противостоящей лишь одному единствен-
ному противнику. Это укрепляет веру в собственную правоту и увеличивает
озлобление против тех, кто нападает на правое дело.

Немецкое национальное движение в Австрии этого не поняло, и это стои-
ло ему успеха.

Цели этой партии были правильны, ее убеждения чисты, но путь к цели
был выбран неверный. Партия похожа была на того туриста, который все
время не спускает глаз с вершины горы, на которую он хочет попасть; этот
турист отправляется в путь-дорогу с твердой решимостью во что бы то ни
стало добраться до вершины и делает при этом однако ту "маленькую" ошиб-
ку, что, будучи слишком занят вершиной, совершенно не обращает внимания
на топографию дороги, на то, что делается у него под ногами, и поэтому в
конце концов гибнет.

У христианско-социальной партии, великой соперницы немецко-нацио-
нальной партии, дело обстояло как раз наоборот. Она хорошо, умно и пра-
вильно выбрала дорогу, но ей, увы, не хватало ясного представления о ко-
нечной цели.

Почти во всех тех отношениях, в каких немецко-национальная партия
хромала, установки христианско-социальной партии были правильны и целе-
сообразны.

Она обладала необходимым пониманием значения массы и поэтому путем
демонстративного подчеркивания социального характера партии уже с перво-
го дня сумела обеспечить себе по крайней мере часть этой массы. Взявши в
основном установку на завоевание мелких и низших слоев средних классов и
ремесленников, она сразу получила крупный контингент преданных, стойких
и готовых к жертвам сторонников. Она старательно избегала какой бы то ни
было борьбы против религиозных учреждений и тем обеспечила себе поддерж-
ку церкви, являющейся в наше время могущественной организацией. Таким
образом перед ней был только один единственный крупный противник. Она
поняла великое значение широко поставленной пропаганды и показала свою
виртуозность в деле воздействия на психологию и инстинкты широкой массы
ее сторонников.

Что однако и она не сумела реализовать свою мечту и не спасла
Австрию, это коренилось в двух недостатках ее работы, а также в недоста-
точной ясности цели.

Антисемитизм этой новой партии сосредоточился не на проблемах расы, а
на проблемах религии. Эта ошибка имела то же происхождение, что и вторая
ее ошибка.

Основатели христианско-социальной партии считали, что если партия хо-
чет спасти Австрию, то она не должна становиться на точку зрения расово-
го принципа, иначе в кратчайший срок наступит-де всеобщий распад госу-
дарства. С точки зрения вождей положение Вены в особенности требовало
того, чтобы партия оставила в стороне все разъединяющие моменты и изо
всех сил подчеркивала только то, что всех объединяет.

В это время в Вене было уже так много чехов, что только величайшей
терпимостью в расовых проблемах можно было добиться того, чтобы чехи не
стали сразу на сторону антинемецкой партии. Кто хотел спасти Австрию,
тот не мог совершенно игнорировать чехов. Новая партия попыталась, нап-
ример, завоевать прежде всего мелких чешских ремесленников, составлявших
многочисленную группу в Вене. Этого она надеялась достичь своей борьбой
против либерального манчестерства. Чтобы объединить всех ремесленников
старой Австрии без различия наций, христианско-социальная партия считала
самым подходящим выставить лозунг борьбы против еврейства и вести эту
борьбу на религиозной основе.

Выступая с таким поверхностным обоснованием своей позиции, партия бы-
ла не в состоянии дать сколько-нибудь серьезное научное обоснование всей
проблеме. Такой постановкой вопроса она только отталкивала всех тех, ко-
торым такого рода антисемитизм был непонятен. Ввиду этого пропаган-
дистская сипа идеи антисемитизма захватывала идейно ограниченные круги,
если только сторонники партии не умели сами от чисто инстинктивного
презрения к евреям перейти к подлинному познанию всей глубины проблемы.
Интеллигенция принципиально отвергла эту постановку вопроса, данную
христианско-социальной партией. Постепенно все больше и больше создава-
лось впечат-. пение, что во всей этой борьбе дело идет только о попытке
обращения евреев в новую веру, а может быть и просто о завистливой кон-
куренции. Благодаря всему этому борьба теряла все черты чего-то высшего.
Многим и притом далеко не худшим элементам борьба начала казаться анти-
моральной, нехорошей. Нехватало сознания того, что дело идет о вопросе
жизни для всего человечества, о такой проблеме, от которой зависит
судьба всех не еврейских народов.

Ввиду этой половинчатости антисемитская установка христианскосоци-
альной партии и потеряла значение.

Это был какой-то показной антисемитизм. Такая борьба против еврейства
была хуже, чем отсутствие какой бы то ни было борьбы против него. Созда-
вались только пустые иллюзии.

Таким антисемитам иногда казалось, что вот-вот они уже затянут верев-
ку на шее противника, а между тем на деле противник их самих водил за
нос.

Что касается самих евреев, то они в кратчайший срок настолько приспо-
собились к этому сорту антисемитизма, что он стал для них гораздо более
полезен, чем вреден.

Если в этой форме новая партия приносила тяжелую жертву государству
национальностей, то еще больше приходилось ей грешить в отношении защиты
основных чаяний немецкого народа.

Раз партия не хотела потерять почву под ногами в Вене, - ей ни в коем
случае нельзя было быть "националистической". Мягко обходя этот вопрос,
партия рассчитывала спасти государство Габсбургов, а на деле она именно
этим путем ускорила его гибель. Само же движение благодаря такой тактике
теряло могучий источник сил.

Итак, я самым внимательным образом следил в Вене за обеими этими пар-
тиями. К первой из них у меня была глубокая внутренняя симпатия, интерес
ко второй пробудил во мне уважение к ее руководителю, редкому деятелю,
образ которого в моих глазах уже тогда был трагическим символом всего
тяжелого положения немцев в Австрии.

Когда за гробом умершего бургомистра тянулся по Рингу гигантский по-
хоронный кортеж, я тоже был в числе сотен тысяч провожающих. Глубоко
взволнованный я говорил себе, что труды и этого человека неизбежно долж-
ны были оказаться напрасными, ибо и над ним тяготели те судьбы, которые
обрекали это государство на гибель. Если бы доктор Карл Люэгер жил в
Германии, его поставили бы рядом с самыми великими людьми нашего народа.
Но ему пришлось жить и действовать в этом невозможном австрийском госу-
дарстве, и в этом заключалось несчастье его деятельности и его самого
лично.

Когда он умирал, на Балканах уже показались огоньки, предвещавшие
войну. С каждым месяцем они разгорались все более жадно. Судьба была ми-
лостива к покойному и не дала ему дожить до того момента, когда он дол-
жен был воочию увидеть разразившееся несчастье, от которого он так и не
смог уберечь свою страну.

Наблюдая все эти происшествия, я пытался понять причины того, почему
немецкая национальная партия потерпела крах, а христианскосоциальная
партия - тяжелую неудачу. И я пришел к твердому убеждению, что независи-
мо от того, было ли вообще возможно укрепить австро-венгерское госу-
дарство, ошибка обеих партий сводилась к следующему:

Немецкая национальная партия совершенно правильно ставила вопрос о
принципиальных целях немецкого возрождения, но зато она имела несчастье
выбрать неправильный путь к цели. Она была партией националистической,
но к сожалению недостаточно социальной, чтобы действительно завоевать
массу. Ее антисемитизм зато покоился на правильном понимании значения
расовой проблемы, ее антисемитская агитация не базировалась на религиоз-
ных представлениях. В то же время ее борьба против католицизма была со
всех точек зрения и в особенности с тактической - неправильной.

Христианско-социальное движение не обладало ясным пониманием целен
немецкого возрождения, но зато счастливо нашло нужные пути, как партия.
Эта партия поняла значение социальных вопросов, но ошибалась в своем
способе ведения борьбы против еврейства и не имела ни малейшего понятия
о том, какую подлинную силу представляет собою национальная идея.

Если бы христианско-социальная партия кроме своего правильного взгля-
да на значение широких народных масс обладала еще правильными взглядами
на значение расовой проблемы, как это было у немецко национальной пар-
тии, и если бы сама христианско-социальная партия была настоящей нацио-
налистической партией, или если бы немецкое национальное движение кроме
своего правильного взгляда на конечную цель, верного понимания еврейско-
го вопроса и значения национальной идеи обладало еще практической муд-
ростью христианскосоциальной партии, в особенности в вопросе об отноше-
нии последней к социализму, - тогда мы получили бы именно то движение,
которое по моему глубокому убеждению уже в то время могло бы с успехом
направить судьбы немецкого народа в лучшую сторону.

Всего этого не оказалось в действительности, и это в главной своей
части заложено было в самом существе тогдашнего австрийского госу-
дарства.

Таким образом ни одна из этих партий не могла удовлетворить меня, по-
тому что ни в одной из них я не видел воплощения своих взглядов. Ввиду
этого я не мог вступить ни в ту, ни в другую партию и не мог таким обра-
зом принять какое бы то ни было участие в борьбе. Уже тогда я считал все
существовавшие политические партии неспособными помочь национальному
возрождению немецкого народа - возрождению в его подлинном, а не только
внешнем смысле слова.

В то же время мое отрицательное отношение к габсбургскому государству
усиливалось с каждым днем.

Чем больше углублялся я в изучение вопроса иностранной политики, тем
больше я убеждался, что австрийское государство может принести немецкому
народу только несчастье. Все ясней и ясней становилось мне и то, что
судьбы немецкой нации решаются теперь только в Германии, а вовсе не в
Австрии. Это относилось не только к политическим проблемам, но в не
меньшей мере и к общим вопросам культуры.

Так что и здесь, в области проблем культуры или искусства австрийское
государство обнаруживало все признаки застоя или по крайней мере потери
всякого сколько-нибудь серьезного значения для немецкой нации. Более
всего это можно было сказать относительно архитектуры. Новейшее строи-
тельное искусство не могло иметь скольконибудь серьезных успехов в
Австрии уже потому, что после окончания постройки Ринга в Вене вообще
уже не было сколько-нибудь крупных построек, которые могли бы идти в
сравнение с германскими планами.

Так моя жизнь становилась все более и более двойственной: разум и
повседневная действительность принуждали меня оставаться в Австрии и
проходить здесь тяжелую, но благодетельную школу жизни. Сердцем же я жил
в Германии.

Тягостное гнетущее недовольство овладевало мною все больше, по мере
того как я убеждался во внутренней пустоте австрийского государства, по
мере того как мне становилось все более ясно, что спасти это государство
уже нельзя, и что оно во всех отношениях будет приносить только новые
несчастья немецкому народу.

Я был убежден, что это государство способно чинить только препятствия
и притеснения каждому действительно достойному сыну немецкого народа и
наоборот способно поощрять только все не немецкое.

Мне стал противен весь этот расовый конгломерат австрийской столицы.

Этот гигантский город стал мне казаться чем-то вроде воплощения кро-
восмесительного греха.

С раннего возраста я говорил на диалекте, на котором говорят в Нижней
Баварии. От этого диалекта я отучиться не мог, а венского жаргона так и
не усвоил. Чем дольше я жил в этом городе, тем больше я ненавидел эту
хаотическую смесь народов, разъедавшую старый центр немецкой культуры.

Самая мысль о том, что это государство можно сохранить еще на долгое
время, была мне просто смешна.
Австрия похожа была тогда на старинную мозаику из мельчайших разноц-
ветных камешков, начавших рассыпаться, потому что скреплявший их цемент
от времени выветрился и стал улетучиваться. Пока не трогаешь этого худо-
жественного произведения, может еще казаться, что оно живо по-прежнему.
Но как только оно получит хоть малейший толчок, вся мозаика рассыпается
на тысячи мельчайших частиц. Вопрос заключался только в том, откуда
именно придет этот толчок.

Мое сердце никогда не билось в пользу австрийской монархии, а всегда
билось за германскую империю. Вот почему распад австровенгерского госу-
дарства в моих глазах мог быть только началом избавления немецкой нации.

Ввиду всего этого во мне сильнее росло непреодолимое стремление уе-
хать наконец туда, куда, начиная с моей ранней молодости, меня влекли
тайные желания и тайная любовь.

Я надеялся, что стану в Германии архитектором, завоюю себе некоторое
имя и буду честно служить своему народу в тех пределах, какие укажет мне
сама судьба.

С другой стороны, я хотел однако остаться на месте и поработать для
того дела, которое издавна составляло предмет моих самых горячих жела-
ний: я хотел дожить здесь до того счастливого момента, когда моя дорогая
родина присоединится наконец к общему отечеству, т. е. к германской им-
перии.

Многие и сейчас не поймут того чувства страстной тоски, которое я
тогда переживал. Но я обращаюсь не к ним, а к тем, которым судьба до сих
пор отказывала в этом счастье или которых она с ужасной жестокостью ли-
шила этого счастья, после того как они им обладали. Я обращаюсь к тем,
которые, будучи оторваны от родного народа, вынуждены вести борьбу даже
за священное право говорить на своем языке; к тем, кто подвергается го-
нениям и преследованиям за простую преданность своему отечеству, к тем,
кто в тяжелой тоске во сне и на яву грезит о той счастливой минуте, ког-
да родная мать вновь прижмет их к сердцу. Вот к кому обращаюсь я и я
знаю - они поймут меня!

Только те, кто на собственном примере чувствуют, что означает быть
немцем и не иметь возможности принадлежать к числу граждан любимого оте-
чества, поймут, как глубока тоска людей, оторванных от родины, как неп-
рестанно терзается душа этих людей. Эти люди не могут быть счастливы, не
могут чувствовать себя удовлетворенными, они будут мучиться вплоть до
той самой минуты, когда наконец откроются двери в отчий дом, где они
только и смогут обрести мир и покой.

Вена была и осталась для меня самой тяжелой, но и самой основательной
школой жизни. Я впервые приехал в этот город еще полумальчиком и я поки-
дал в тяжелом раздумьи этот город уже как вполне сложившийся взрослый
человек. Вена дала мне основы миросозерцания. Вена же научила меня нахо-
дить правильный политический подход к повседневным вопросам. В будущем
мне оставалось только расширять и дополнять свое миросозерцание, отказы-
ваться же от его основ мне не пришлось. Я и сам только теперь могу от-
дать себе вполне ясный отчет в том, какое большое значение имели для ме-
ня тогдашние годы учения.

Я остановился на этом времени несколько подробнее именно потому, что
эти первые годы дали мне ценные наглядные уроки, легшие в основу дея-
тельности нашей партии, которая в течение всего каких-нибудь пяти лет
выросла от маленьких кружков до великого массового движения. Мне трудно
сказать, какова была бы моя позиция по отношению к еврейскому вопросу, к
социал-демократии или, лучше сказать, ко всему марксизму, к социальным
вопросам и т.д., если бы уже в тогдашнюю раннюю пору я не получил тех
уроков, о которых я рассказал выше, благодаря ударам судьбы и собствен-
ной любознательности.

Несчастье, обрушившееся на мою родину, заставило тысячи и тысячи лю-
дей поразмыслить над глубочайшими причинами этого краха. Но только тот
поймет эти причины до конца, кто после многих лет тяжелых внутренних пе-
реживаний сам стал кузнецом своей судьбы.