Стивен КИНГ
БАЛЛАДА О БЛУЖДАЮЩЕЙ ПУЛЕ

Далее >>>

Стивен КИНГ

БАЛЛАДА О БЛУЖДАЮЩЕЙ ПУЛЕ



Пикник начался. Он удался, всего было вдоволь: напитки, шашлык,
превосходный салат и особая приправа Мэг. Начали они в пять. Сейчас было
уже восемь тридцать, и почти стемнело. В большой вечеринке к этому времени
обычно делается довольно шумно, но это не была большая вечеринка. Их было
только пятеро: литературный агент и его жена, знаменитый молодой писатель
и его жена, а также редактор журнала, которому было немного за шестьдесят,
но выглядел он старше. Редактор пил только содовую. Агент сказал писателю
перед приездом редактора, что когда-то тот чуть не стал алкоголиком. Но
сейчас эта проблема исчезла, и вместе с ней исчезла его жена. Вот почему
их было только пять, а не шесть.
Они сидели на открытом воздухе позади дома молодого писателя, прямо
напротив озера. Постепенно темнело, но вместо того, чтобы начать вести
себя шумно и раскованно, все погрузились в состояние сосредоточенности и
самоуглубленности. Первый роман молодого писателя получил хорошую прессу и
неплохо расходился. Он был счастливчиком и знал об этом.
С неприятной шутливостью разговор перешел с раннего успеха молодого
писателя на других писателей, рано заставивших себя заметить, но потом
покончивших жизнь самоубийством. Упомянули Росса Локриджа и Тома Хагена.
Жена агента вспомнила Сильвию Платт и Анну Секстон, а молодой писатель
заметил, что, по его мнению, Платт никогда не пользовалась особым успехом.
Она не совершала самоубийства из-за успеха, - сказал он, - она
приобрела успех после самоубийства. Литературный агент улыбнулся.
"Пожалуйста, не могли бы мы переменить тему", - попросила слегка
занервничавшая жена молодого писателя.
Игнорируя ее, агент сказал: "И безумие. Многие сошли с ума из-за
своего успеха". Голос агента обладал мягкими, но вместе с тем рокочущими
модуляциями отставного актера.
Жена молодого писателя собралась было снова протестовать - она знала,
что ее муж слишком часто думает о подобных вещах - но тут вдруг заговорил
редактор журнала. То, что он сказал, было таким странным, что она забыла о
своем протесте. "Безумие - это блуждающая пуля". Жена агента выглядела
изумленной. Молодой писатель подался вперед с любопытством. "Что-то
знакомое", - сказал он.
"Ну разумеется", - сказал редактор. "Сама фраза "блуждающая пуля",
сам этот образ принадлежит Марианне Мур. По-моему, он относился к
автомобилю или к чему-то в этом роде. Мне всегда казалось, что он очень
точно соответствует состоянию безумия. Безумие - это нечто вроде
самоубийства сознания. Не утверждают ли доктора, что единственный способ
постичь смерть - это представить ее как смерть сознания? Безумие - это
блуждающая пуля, которая попадает в мозг".
"Кто-нибудь хочет еще выпить?" - перебила жена писателя. Никто не
хотел.
"Ну а я выпью, если уж мы собираемся говорить о таких вещах", -
сказала она и отошла, чтобы приготовить себе коктейль.
Редактор сказал: "Мне на рассмотрение поступил однажды рассказ. Это
было, когда я работал в "Логане". Конечно, сейчас его уже нет, как нет и
"Колье" и "Сетеди Ивнинг Пост", но мы продержались дольше всех", - сказал
он с гордостью в голосе. "Мы публиковали тридцать шесть рассказов в год, а
иногда даже больше, и каждый год четыре или пять из них попадали в списки
лучших рассказов года. И люди читали их. Как бы то ни было, назывался этот
рассказ "Баллада о блуждающей пуле", и написал его человек по имени Рэг
Торп. Молодой человек, примерно того же возраста, что и наш писатель, и
имевший почти такой же успех".
"Это он написал "Антиподов"? Не так ли?" - спросила жена агента.
"Да. Удивительный успех для первого романа. Прекрасная пресса. Книга
прекрасно расходилась и в твердой и в мягкой обложке. Даже фильм получился
неплохим, хотя и не таким хорошим, как книга. Ничего похожего".
"Мне очень понравилась эта книга", - сказала жена писателя, снова
вовлеченная в разговор несмотря на все свои предосторожности. У нее был
удивленный и удовлетворенный вид человека, который только что вспомнил то,
что никак не мог вспомнить много лет. "Он написал что-нибудь с тех пор? Я
прочла "Антиподов" еще в колледже, и это было... было слишком давно, чтобы
помнить об этом".
"Вы не стали старше ни на один день с тех пор", - сердечно сказала
жена агента, хотя про себя она подумала, что жена писателя одета, пожалуй,
в слишком туго обтягивающие фигуру шорты.
"Нет, с тех пор он ничего не написал", - сказал редактор. "За
исключением того самого рассказа, о котором я говорю. Он убил себя. Сошел
с ума и убил себя".
"Ох", - безнадежно вздохнула жена молодого писателя. "Опять об этом".
"Рассказ был опубликован?" - спросил молодой писатель.
"Нет, но не потому, что автор сошел с ума и убил себя. Он никогда не
попал в печать, потому что редактор сошел с ума и чуть не убил себя".
Агент внезапно встал, чтобы налить себе еще, хотя бокал его и так был
почти полон.
Он знал о том, что у редактора был приступ временного
умопомешательства летом 1969 года, незадолго перед тем, как "Логан"
прекратил свое существование.
"И я был этим редактором", - сказал редактор во всеуслышание. "В
каком-то смысле мы вместе сошли с ума, Рэг Торп и я, хотя я в то время был
в Нью-Йорке, а он в Омахе, и мы никогда не встречались друг с другом.
Книга его тогда уже шесть месяцев как вышла, и его послали туда
"подлечиться", как принято тогда было выражаться. Я узнал об этом,
случайно встретив в Нью-Йорке его жену. Она рисует, и неплохо. Ей повезло.
Он чуть не забрал ее с собой".
Агент вернулся и сел. "Я начинаю вспоминать эту историю", - сказал
он. "Он ведь стрелял не в свою жену, а в двух каких-то других людей?
По-моему, один из них был ребенком".
"Все так", - сказал редактор. "Это был тот самый ребенок, из-за
которого он и покончил с собой".
"Покончил с собой из-за ребенка?" - спросила жена агента. "Что вы
хотите этим сказать?"
На лице редактора было написано, что не следует его перебивать. Он
все расскажет, но не надо задавать лишних вопросов.
"Я знаю эту историю, потому что сам пережил все это", - сказал
редактор журнала. "Мне тоже повезло. Чертовски повезло. Интересная штука с
теми, кто пытается застрелиться выстрелом в голову. Вам кажется, что это
сработает наверняка, лучше, чем травиться таблетками и резать вены. Но на
самом деле это не так. Никогда не знаешь, что с тобой случится, если
выстрелить себе в голову. Пуля может срикошетить от черепа и убить
кого-нибудь другого. А может просто скользнуть по черепу, не причинив
почти никакого вреда. А может и застрять в мозгу, не убив вас, но лишив
зрения. Один парень выстрелил себе в лоб из тридцать восьмого калибра и
очнулся в госпитале. Другой выстрелил в лоб из двадцать второго, и очнулся
в аду... если он, конечно, существует. Мне лично кажется, что он
расположен где-то здесь, на земле. Возможно, в Нью-Джерси". Жена писателя
засмеялась несколько резко. "Единственный надежный метод самоубийства
заключается в том, чтобы шагнуть в пропасть с очень высокого здания.
Только окончательно решившиеся люди выбирают его. Слишком много хлопот, не
так ли?"
"Я хочу сказать вот что: когда в твой мозг попадает блуждающая пуля,
ты не знаешь, что с тобой произойдет. Я лично съехал с моста и очнулся на
замусоренной набережной. Водитель грузовика бил меня по спине и делал мне
искусственное дыхание с такой энергией, словно у него было только двадцать
четыре часа для того, чтобы набрать хорошую спортивную форму, и он принял
меня за тренажер для гребли. Для Рэга пуля оказалась смертельной. Он...
Впрочем, я уже рассказываю вам историю, даже не спросив о том, желаете ли
вы ее слушать".
В сгущающихся сумерках он посмотрел на них вопросительно. Агент и его
жена неуверенно переглянулись, и жена писателя уже собиралась было
сказать, что у них уже достаточно было разговоров на мрачные темы, но в
этот момент ее муж сказал: "Мне хотелось бы услышать эту историю. Если у
вас только нет каких-нибудь личных поводов молчать обо всем этом".
"Я никогда не рассказывал ее", - сказал редактор, -"но не по личным
поводам. Может быть, мне просто не попадались подходящие слушатели".
"Тогда рассказывайте", - сказал писатель. "Пол..." Жена положила руку ему
на плечо. "Не кажется ли тебе, что..." "Не сейчас, Мэг". Редактор начал:
"Рассказ пришел к нам самотеком, а в то время "Логан" уже не печатал
рукописи без чьих-нибудь рекомендаций. Когда такие рукописи поступали,
девушка просто запечатывала их в конверт и отправляла обратно со вложенным
бланком: "В связи с возрастающими затратами и возрастающей неспособностью
штата редакции справиться со все возрастающим потоком рукописей, "Логан"
больше не рассматривает рукописи без рекомендаций. Желаем вам напечататься
где-нибудь в другом месте". Прекрасный образец бюрократической графомании,
не правда ли? Не так-то легко использовать слово "возрастающий" три раза в
одном предложении, но им удалось это сделать".
"А если не был вложен конверт для ответа", - спросил писатель, -
"рукопись выбрасывали в корзину для бумаг? Так?"
"Совершенно точно. Без всяких сантиментов". Странное выражение
напряженности промелькнуло на лице писателя. Это было выражение лица
человека, который попал в логово к тиграм, где уже с дюжину более сильных
и храбрых людей были разорваны на клочки. Пока еще этот человек не заметил
ни одного тигра, но он чувствует, что они где-то рядом и клыки их
по-прежнему остры.
"Как бы то ни было", - сказал редактор, доставая свой портсигар, -
"рассказ поступил к нам, и девушка из почтового отдела уже прикрепила
формальный отказ к первой странице рукописи и собиралась запечатать ее в
конверт, но взглянула мельком на фамилию автора. Что ж, она читала
"Антиподов". В то время их все прочли, или еще читали, или стояли в
библиотеке в очереди на эту книжку, или перерывали в магазинчиках груды
изданий в мягкой обложке".
Жена писателя, заметившая мгновенную напряженность на лице мужа,
взяла его за руку. Он улыбнулся ей. Редактор щелкнул своей ронсоновской
золотой зажигалкой, чтобы поджечь сигарету, и в сгустившихся сумерках все
они могли заметить, каким постаревшим выглядело его лицо - обвисшие мешки
под глазами, обрюзгшие щеки, старческий подбородок, выступающий вперед как
нос корабля. Этот корабль, - подумал писатель, - называется старость.
Никто особенно не желает на нем путешествовать, но каюты всегда
переполнены. Да и трюм тоже, если уж на то пошло.
Огонек зажигалки потух, и редактор сосредоточенно затянулся.
"Девушка из почтового отдела, прочитавшая этот рассказ и передавшая
его по цепочке вместо того, чтобы выбросить, сейчас служит одним из
главных редакторов у "Путнама и Сыновьев". Имя ее не имеет значения, имеет
значение, что на огромном графике жизни ее вектор пересекся с вектором
Рэга Торпа в почтовом отделе журнала "Логан". Ее вектор шел вверх, его -
вниз. Она послала рассказ своему начальнику, а он переслал его мне. Я
прочитал его, и мне он очень понравился. Он был довольно длинным, но я
отметил места, где можно было безболезненно сократить слов пятьсот. Этого
было вполне достаточно".
"О чем он был?" - спросил писатель. "Не стоит даже спрашивать", -
сказал редактор. "Тема рассказа прекрасно вписывается в контекст
сегодняшнего разговора". "О том, как сходят с ума?"
"Да, разумеется. Чему обычно учат в колледже начинающих писателей?
Писать о том, что хорошо знаешь. Рэг Торп знал о том, как сходят с ума,
потому что сам сходил с ума в то время. Возможно, рассказ понравился мне
потому, что я сам двигался в том же направлении. Сейчас можно смело
утверждать, что американские читатели не желают больше иметь дело с
очередным рассказом о том, как весь мир сходит с ума и рушатся связи между
людьми. Очень популярные темы в литературе двадцатого века. Все классики к
ним обращались, и в результате они захватаны до невозможности. Но этот
рассказ был забавным. Я хочу сказать, действительно смешным.
"Никогда раньше я не читал ничего подобного, и потом ничего похожего
мне не встречалось. Ближе всего к нему были некоторые рассказы Ф. Скота
Фицжеральда... и "Гет-сби". Парень из рассказа Торпа сходил с ума, но все
это было как-то ужасно забавно. Я все время улыбался, и там была пара
таких мест - место, где герой выливает известковый раствор на голову
толстушке, было лучшим - читая которые, я не мог удержаться от громкого
хохота. Но бывает нервный смех, вы знаете. Вы смеетесь, а потом
оглядываетесь через плечо, чтобы посмотреть, не слышит ли кто вас.
Внутренняя противоречивость этого рассказа буквально потрясла меня. Чем
больше вы смеялись, тем сильнее вы нервничали. А чем больше нервничали,
тем сильнее вы смеялись... вплоть до того места, где герой возвращается с
вечеринки, данной в его честь, и убивает свою жену и маленькую дочку".
"Каков же сюжет?" - спросил агент. "Сюжет не имеет значения", -
сказал редактор. "Это просто рассказ о молодом человеке, который не может
справиться с последствиями своего успеха. Лучше не пересказывать его.
Подробный пересказ сюжета всегда скучен и утомителен. Так всегда бывает".
"Как бы то ни было, я написал ему письмо. Там говорилось: "Дорогой
Рэг Торп. Я только что прочитал "Балладу о блуждающей пуле", и, по-моему,
это великолепная вещь. Я хотел бы опубликовать ее в "Логане" в начале
следующего года, если это вам подходит. Как вы отнесетесь к гонорару в
восемьсот долларов? Оплата по принятию рукописи". Следующий абзац".
Редактор прочертил сигаретой зигзаг в вечернем воздухе.
"Рассказ немного длинноват, и я попросил бы вас сократить его на
пятьсот слов, если это возможно. Я бы удовлетворился и двумястами словами,
если нет другого выхода. Мы всегда можем выбросить карикатуры. Вы можете
позвонить мне". Внизу я поставил подпись и письмо отправилось в Омаху".
"Вы что, дословно помните его?" - спросила жена писателя.
"Я хранил всю корреспонденцию в отдельной папке. Его письма и копии
своих. К концу набралась солидная стопка, в том числе там было три или
четыре письма от Джейн Торп, его жены. Я часто перечитывал эту папку.
Безрезультатно, разумеется. Пытаться понять, что такое блуждающая пуля,
это примерно то же самое, что и пытаться разобраться, как у ленты Мебиуса
может быть только одна сторона. Вот как обстоят дела в лучшем из всех
возможных миров. Да, я помню почти все эти письма слово в слово. Ну что ж,
есть люди, которые помнят наизусть Декларацию независимости".
"И он позвонил вам на следующий день", - сказал агент, улыбаясь.
"Нет, не позвонил. Некоторое время спустя после "Антиподов" Торп
вообще перестал пользоваться телефоном. Его жена сказала мне об этом.
Когда они переехали в Омаху из Нью-Йорка, они даже не поставили телефон в
своем новом жилище. Видите ли, ему пришло в голову, что телефонная связь
работает не на электричестве, а на радии. Он полагал, что это одна из двух
или трех очень тщательно сохраняемых мировых тайн. Он заявил своей жене,
что именно из-за радия растет число раковых заболеваний, а не из-за
сигарет, автомобильных выхлопов или промышленного загрязнения. В трубку
каждого телефона вставлен маленький радиевый кристалл, и каждый раз, когда
вы говорите по телефону, вы получаете большую дозу радиации".
"Да он совсем помешался", - вырвалось у писателя, и все засмеялись.
"Он написал мне", - сказал редактор, отбрасывая окурок в направлении
озера. "Вот что было в его письме: "Дорогой Хенри Уилсон (или просто
Хенри, если вы не против)! Ваше письмо приятно взволновало меня, и еще
большее удовольствие доставило моей жене. Деньги - это прекрасно... хотя,
если честно, сам факт публикации в "Логане" кажется мне более чем
достаточным вознаграждением (но я возьму их, возьму). Я просмотрел ваши
предложения по сокращениям, и согласен с ними. Они улучшат рассказ и
позволят освободить место для этих ваших карикатур. С наилучшими
пожеланиями, Рэг Торп".
"Под его подписью был маленький забавный рисунок. Скорее даже
машинально нацарапанный набросок. Глаз в пирамиде, как на долларовых
банкнотах. Но вместо "Novus Ordo Seclorum" на знамени внизу было написано
"Fornit Some Fornus".
"Что-то по латыни или из Гручо Маркса", - сказала жена агента.
"Просто одно из проявлений возрастающей эксцентричности Рэга Торпа",
- сказал редактор. "Жена сказала мне, что он начал верить в "маленький
народец", нечто вроде эльфов или фей. Они были добрыми духами, и он думал,
что один из них живет в его пишущей машинке". "О Боже мой", - сказала жена
писателя.
"Торп считал, что у каждого форнита есть небольшое устройство, нечто
вроде бесшумного ружья, заряженного... порошком счастья - я думаю, так это
следует назвать. А порошок счастья..."
"... назывался форнус", - закончил писатель, широко улыбнувшись.
"Да. И его жене это тоже казалось очень забавным. Поначалу. Она ведь
думала сначала - Торп выдумал форнитов за два года до того, еще когда
только задумывал "Антиподов" - что Рэг просто подшучивает над ней. И,
возможно, так оно сначала и было. Сначала это было выдумкой, потом
суеверием, а потом непоколебимой верой. Это была... блуждающая фантазия.
Но кончилось все это плохо. Очень плохо".
Все сидели в молчании. Улыбки исчезли с лиц. "У форнитов была своя
смешная сторона", - сказал редактор. "Машинка Торпа стала очень часто
ломаться в конце их пребывания в Нью-Йорке и на новом месте в Омахе. Он
взял машинку напрокат, когда отдал свою в починку после первой поломки в
Омахе. После того, как Рэг получил свою машинку обратно, через несколько
дней ему позвонил менеджер и сказал, что пришлет счет за чистку обеих
машинок".
"В чем там с ними было дело?" - спросила жена агента. "Мне кажется, я
догадываюсь", - сказала жена писателя.
"Они были набиты едой", - пояснил редактор. "Крошечными кусочками
пирожных и печенья. А клавиатура была вся вымазана арахисовым маслом. Рэг
кормил форнита в своей машинке. Он также совал еду во взятую напрокат
машинку на тот случай, если форнит переселился в нее".
"Как маленький ребенок", - сказал писатель. "Вы понимаете, что тогда
я ни о чем об этом не подозревал. Я написал ему ответ, чтобы сообщить, как
я рад. Секретарша напечатала письмо и принесла мне его на подпись, а сама
куда-то вышла. Я подписал его, но она не возвращалась. И тогда - сам не
знаю зачем - я нацарапал такой же рисунок под подписью. Пирамида. Глаз. И
"Fornit Some Fornus". Безумие. Секретарша увидела рисунок и спросила,
отсылать ли письмо в таком виде. Я пожал плечами и сказал, чтоб отсылала".
"Через два дня мне позвонила Джейн Торп. Она сказала мне, что письмо
очень взволновало Рэга. Рэг подумал, что он нашел родственную душу... еще
одного человека, который знает о существовании форнитов. Видите, какое
сложилось идиотское положение? Форнит в то время мог оказаться для меня
чем угодно, от искалеченной обезьянки, потерявшей правую руку, до
польского ножа для мясных блюд. Как впрочем и форнус. Я объяснил Джейн,
что я просто скопировал собственный рисунок Рэга. Она захотела узнать,
почему. Я замял вопрос, хотя настоящим ответом на него было бы признание,
что я был очень пьян, когда подписывал письмо".
Он сделал паузу, и неприятное молчание воцарилось на лужайке. Все
стали смотреть на небо, на озеро, на деревья, хотя за последние одну-две
минуты в них не произошло никаких интересных изменений.
"Я пил в течение всей моей взрослой жизни, и я не могу установить,
когда это начало выходить из-под контроля. В первый раз я обычно выпивал
за ланчем и возвращался в редакцию слегка навеселе. Работе это, однако, не
мешало. И только когда я выпивал после работы, сначала в поезде, а потом и
дома, я уже был не в состоянии соображать".
"У меня и у моей жены были проблемы, никак не связанные с тем, что
пью, но мое пьянство делало эти проблемы неразрешимыми. Она долго
собиралась от меня уйти, и за неделю до того, как пришел рассказ Торпа,
она привела свое намерение в исполнение".
"Я как раз пытался примириться с этим, когда получил рассказ Торпа. Я
пил слишком много. И к тому же у меня был - я думаю, сейчас это принято
называть кризисом в середине жизненного пути. В то время я просто
чувствовал, что моя профессиональная жизнь так же угнетает меня, как и
личная. Я боролся - или, по крайней мере, пытался бороться со все
возрастающим чувством, что редактирование массовой литературы, которую
будут читать нервничающие пациенты зубного врача, домохозяйки во время
ланча и заскучавший студент колледжа, это не вполне достойное занятие. Я,
и не только я один, боролся с мыслью о том, что через шесть, или десять,
или четырнадцать месяцев вообще никакого "Логана" не будет существовать".
"И вот в этот скучный, тоскливый, осенний пейзаж, в котором я
оказался пройдя свою жизнь до половины, попал очень хороший рассказ очень
хорошего писателя, забавный, энергичный взгляд на механизм сумасшествия.
Словно сквозь тучи прорвался луч солнечного света. Я знаю, это звучит
довольно странно применительно к истории, главный герой которой в конце
концов убивает свою жену и дочку, но если вы спросите у редактора, в чем
заключается наивысшее наслаждение, он ответит вам, что оно - в том
моменте, когда к вам на стол, как роскошный рождественский подарок,
неожиданно ложится великий рассказ или роман. Помните рассказ Ширли
Джэксон "Лотерея"? Он заканчивается на самой трагической ноте, которую
только можно себе представить. Помните, как они выводят эту милую женщину
и забивают ее камнями до смерти. И сын, и дочь ее участвуют в этом
убийстве, убийстве во имя Христа. Но это был великий рассказ... и я готов
держать пари, что тот редактор "Нью-Йоркера", который первым прочитал его,
возвращался в тот день домой насвистывая.
"Я хочу сказать, что именно в тот момент рассказ Торпа оказался самым
радостным событием в моей жизни. Единственным светлым пятном. И как я
понял из разговора с его женой в тот день, мое письмо по поводу скорого
напечатания его рассказа было единственным светлым пятном в его жизни в то
время. Отношения редактора и автора всегда являются чем-то вроде взаимного
паразити-рования, но в случае со мной и Рэгом это паразитирование зашло
слишком далеко".
"Давайте вернемся к Джейн Торп", - сказала жена писателя.
"Да, я как-то забыл о ней, не правда ли? Она очень сердилась на меня
за рисунок. Сначала. Я сказал ей, что нацарапал этот рисунок, понятия не
имея о его значении, и извинился за свою возможную, но неизвестную мне
вину".
"Она поборола свой гнев и выложила мне все. Она беспокоилась все
больше и больше, и ни с кем не могла это обсудить. Ее родители умерли, а
все друзья остались в Нью-Йорке. Рэг никого не впускал в дом. Это
налоговая служба, - говорил он, - или ФБР, или ЦРУ. Через некоторое время
после приезда в Омаху к двери дома подошла девочка, продающая печенье. Рэг
завопил на нее, велел ей убираться, сказал, что знает, зачем она сюда
пришла... Она указала ему на то, что девочке только десять лет. Рэг
ответил ей, что у налоговых инспекторов нет ни совести, ни сердца. И кроме
того, - добавил он, может быть, это не девочка, а андроид. Андроиды не
подчиняются законам о детском труде. Он вполне может себе представить, как
шпионы засылают к нему андроида с кристаллами радия, чтобы выяснить, не
скрывает ли он от них какие-нибудь секреты... и чтобы нашпиговать его
раковыми лучами".
"Боже мой", - вздохнула жена агента. "Она ждала дружеского участия, и
я был первым человеком, от которого она получила его. Я выслушал историю
об андроиде, выяснил все о кормлении форнитов и об уходе за ними, о
форнусе, о том, как Рэг отказывается пользоваться телефоном. Она
разговаривала со мной из телефона-автомата, расположенного в пяти
кварталах от дома в аптеке. Она сказала мне, что боится, что на самом деле
Рэг опасается не налоговой службы, не ФБР и не ЦРУ. Ей казалось, что в
действительности он боится Их, некоей расплывчатой, анонимной группы,
которая ненавидит его, ни перед чем не остановится, чтобы достать его,
знает о его форните и стремится убить его. Если форнита убьют, то не будет
больше романов, не будет больше рассказов, ничего больше не будет.
Понимаете? Вот в чем сущность безумия. Они стремятся достать его. Ни ФБР,
ни ЦРУ, просто Они. Идеальная параноидальная идея. Они хотят убить его
форнита". "Боже мой, и что же вы сказали ей?" - спросил агент.
"Я попытался успокоить ее", - ответил редактор. "И вот я, только что
вернувшись с ланча, сопровождавшегося пятью мартини, говорил с этой
испуганной женщиной, забившейся в аптечную телефонную будку в Омахе, и
пытался объяснить ей, что все в порядке, что не стоит беспокоиться о том,
что ее муж верит в существование кристаллов радия в телефонных трубках и в
банду незнакомцев, подсылающих к нему шпиона - андроида, и не надо
обращать внимание на то, что ее муж настолько отделил свой дар от своего
сознания, что верит в существование какого-то эльфа в своей пишущей
машинке". "Не думаю, что мне удалось ее убедить". "Она просила меня - нет,
умоляла меня, чтобы я поработал с Рэгом над его рассказом и чтобы его
напечатали. Она не произнесла этого, но я понял: для нее "Блуждающая пуля"
была последним мостиком, который соединял ее мужа с тем, что мы насмешливо
называем реальностью".
"Я спросил ее, что мне делать, если Рэг опять упомянет форнитов.
"Потакать ему во всем", - сказала она. Именно так и сказала - потакать ему
во всем. А затем она повесила трубку".
"На следующий день по почте от Рэга пришло письмо - пять страниц,
напечатанных через один интервал. Первый абзац был о рассказе. Он писал,
что второй вариант продвигается хорошо. Он был уверен, что ему удастся
сократить около семисот слов из исходных десяти тысяч пятисот".
"Все остальное письмо было о форнитах и о форнусе. Его собственные
наблюдения и вопросы... дюжины вопросов".
"Наблюдения?" - писатель подался вперед. "Так он их действительно
видел?"
"Нет", - сказал редактор. "В буквальном смысле слова он их не видел,
но в ином смысле... мне кажется, да. Вы ведь знаете, что астрономам было
известно о существовании Плутона задолго до того, как были сконструированы
достаточно мощные телескопы, чтобы увидеть его. Они узнали о нем, изучая
орбиту Нептуна. Также и Рэг изучал форнитов. Обратил ли я внимание, что
они любят есть по вечерам? - спрашивал он меня. Он давал им еду в течение
целого дня, но заметил, что исчезает она чаще всего после восьми вечера".
"Галлюцинация?" - спросил писатель. "Нет", - сказал редактор. "Просто его
жена выгребала еду из пишущей машинки, когда Рэг выходил на вечернюю
прогулку. А он выходил на прогулку каждый вечер в девять часов".
"Что же она на вас так нападала?" - проворчал агент. Он поудобнее
разместил свое массивное тело в шезлонге. "Она же сама питала фантазии
этого бедняги".
"Вы не понимаете, почему она позвонила мне и почему была так
расстроена", - сказал редактор спокойно. Он посмотрел на жену писателя.
"Вам, я уверен, это должно быть понятно, Мэг".
"Может быть", - ответила она и скосила глаза на своего мужа. "Она
рассердилась не из-за того, что вы подыграли его фантазиям. Она боялась,
что вы можете разрушить их".
"Браво", - редактор зажег новую сигарету. "И еду она убирала по той
же причине. Если бы еда не исчезала бы из машинки, Рэг пришел бы к
логическому выводу, основанному на абсолютно алогичной предпосылке. А
именно, что его форнит умер или покинул его. А значит, не будет и форнуса.
А значит, он не сможет больше писать. А значит..."
Редактор позволил сигаретному дыму унести вдаль последние слова и
продолжил.
"Он думал, что форниты бодрствуют по ночам. Им не нравится шум - он
заметил, что не может писать на следующее утро после шумных вечеринок, они
ненавидят телевизор, они ненавидят электричество. Они ненавидят радий. Рэг
продал телевизор за двадцать долларов и выбросил электронные часы с
радиевым циферблатом, - так он писал мне. Затем вопросы. Как я узнал о
форнитах? Живет ли у меня форнит дома? Если да, то что я думаю по поводу
того и этого? Я думаю, можно не уточнять. Если вы когда-нибудь покупали
породистую собаку и можете вспомнить те вопросы, которые вы задавали по
поводу кормления и ухода за ней, то вы знаете почти все те вопросы,
которые задал мне Рэг. Один небрежный рисунок под моей подписью открыл
ящик Пандоры". "Что вы ему ответили?" - спросил агент. Редактор медленно
произнес: "Вот когда началось настоящее бедствие. И для него, и для меня.
Джейн просила потакать ему во всем, я так и поступал. К несчастью, я даже
переусердствовал. Я писал ему ответ дома и был очень пьян. Квартира
казалась мне такой пустой. Воздух был спертым, пахло застоявшимся
сигаретным дымом. Вещи пришли в полный упадок после ухода Сандры.
Покрывало на кровати сбилось. Раковина была полна грязной посуды, и все в
таком же роде. Человек средних лет, неспособный поддерживать свой дом в
порядке".
"И вот я сел за пишущую машинку и заправил лист собственной почтовой
бумаги. И я подумал: мне нужен форнит. В действительности, мне нужна
дюжина форнитов, чтобы усыпать весь этот одинокий дом форну-сом. В тот
момент я был достаточно пьян, чтобы позавидовать иллюзии Рэга Торпа".
"Разумеется, я написал Рэгу, что у меня есть форнит. Я написал, что
мой удивительно напоминает его по всем свойствам. Бодрствует ночью.
Ненавидит громкий шум, но, по-моему, любит Баха и Брамса... Лучше всего
мне работалось вечерами под их музыку, - писал я. Я обнаружил, что мой
форнит отдает безусловное предпочтение болонской копченой колбасе...
пробовал ли Рэг давать ее своему форниту? Я просто оставлял кусочки на
своем рабочем месте, и к утру они почти всегда исчезали. Если, конечно,
предыдущим вечером я не был в шумном месте. Я написал, что рад узнать о
радие, хотя у меня и не было наручных часов со светящимися цифрами. Я
написал ему, что форнит со мной с колледжа. Я так увлекся своим
изобретением, что исписал почти шесть страниц. В конце я добавил какие-то
формальные замечания по поводу рассказа и поставил подпись". "А внизу под
подписью?" - спросила жена агента.
"Ну разумеется. Fornit Some Fornus". Он сделал паузу. "Вы не видите в
темноте мое лицо, но я могу признаться вам, что краснею. Я был так пьян. Я
был так самодоволен... Возможно, утром мою голову посетили бы более
трезвые мысли, но к тому времени было уже поздно".
"Вы отправили письмо накануне?" - пробормотал писатель.
"Да, отправил. А потом, в течение полутора недель я ждал, затаив
дыхание. Потом ко мне пришла рукопись, но в конверт не было вложено
письма. Сокращения были сделаны в соответствии с моими пожеланиями, и я
подумал, что теперь рассказ идеально подходит по объему. Но рукопись
была... Короче, я положил ее в портфель, отнес домой и сам перепечатал.
Все страницы были покрыты странными желтыми пятнами. Я подумал..." "Моча?"
- спросил агент.
"Да, именно это я и подумал. Но это не была моча. А когда я пришел
домой, в почтовом ящике меня ждало письмо от Рэга. На этот раз на десяти
страницах. С желтыми пятнами. Он не нашел болонской копченой колбасы и
попробовал другой сорт".
"Он написал, что им очень понравилось. Особенно с горчицей".
"В тот день я был трезв, как стеклышко, но его письмо в сочетании с
этими трогательными пятнами горчицы на страницах рукописи побудило меня
напиться".
"Что еще было написано в письме?" - спросила жена агента. Рассказ
захватывал ее все больше и больше, и она подалась вперед, вытянув голову
над своим солидным брюшком и напомнив жене писателя Снупи, который стоит у
своей конуры, изображая хищную птицу.
"Только две строчки о рассказе на этот раз. Все письмо посвящено
форниту... и мне. Болонская колбаса - это была действительно прекрасная
идея. Рэкну она очень понравилась, и благодаря..." "Рэкну?" - спросил
писатель.
"Так звали его форнита", - пояснил редактор. "Рэкн. И благодаря
болонской колбасе Рэкн помог ему переделать рассказ. На остальных
страницах был сплошной параноидальный бред. Вам в жизни не приходилось
читать ничего подобного".
"Рэг и Рэкн... брак, составленный на небесах", - сказала жена
писателя и нервно хихикнула.
"О, нет, совсем нет", - возразил редактор. "У них были чисто деловые
отношения. И кроме того Рэкн был мужского пола".
"Ну что ж, расскажите нам о письме". "Это одно из немногих писем,
которые я не помню наизусть. Тем лучше для вас. Даже ненормальность может
надоесть после некоторого времени. Почтальон работает на ЦРУ. Мальчик,
продающий газеты, - на ФБР. Рэг заметил револьвер с глушителем у него в
сумке среди газет. Соседи были шпионами. У них в фургоне была установлена
аппаратура для слежки. Он уже не может ходить в магазин на углу за
продуктами, потому что его хозяин - андроид. Он написал, что подозревал об
этом и раньше, но теперь он абсолютно уверен. Он заметил проводки под
кожей у него на лысине. И уровень радиации у него дома возрос: по ночам он
видит в комнатах тусклое, зеленоватое свечение".
"Кончалось его письмо так: "Я надеюсь, вы ответите мне и расскажете о
том, как у вас (и у вашего форнита) складывается ситуация с врагами.
Хенри, мне кажется, наша встреча не может быть совпадением. Я назвал бы ее
спасательным кругом, брошенным рукой (Бога? Провидения? Судьбы? Вставьте
ваш собственный термин) в последний момент".
"Трудно в одиночестве так долго выносить натиск тысяч врагов. И
наконец, я узнаю, что я не один... не будет ли слишком сказать, что
общность нашего опыта стоит на пути между мной и полным уничтожением?
По-моему, нет. Я должен знать: преследуют ли враги вашего форнита так же,
как они преследуют Рэкна? Если да, то как вы с ними справляетесь? Если
нет, то как вы думаете, почему? Повторяю: я должен это знать".
"Под письмом стоял уже знакомый значок, а еще ниже был постскриптум.
Одно предложение. Но с почти летальным исходом. В постскриптуме было
написано: "Иногда я задумываюсь о моей жене".
"Я перечитал письмо три раза. За это время я выпил бутылку "Черного
Бархата". Я начал прикидывать, как ответить на письмо. Было очевидно, что
это - крик утопающего о помощи. Рассказ помогал ему более или менее
держать себя в руках, но он был уже дописан. Сейчас я должен был помочь
ему удержаться. Что было совершенно закономерно, раз уж я вляпался во все
это".
"Я ходил по дому, по всем опустевшим комнатам. И вынимал все
электроприборы из розеток. Напоминаю, я был пьян, а в таком состоянии
внушаемость неизмеримо повышается. Вот почему редактора и адвокаты
выпивают за ланчем три коктейля, прежде чем начать деловые переговоры".
Агент разразился неприятным смехом, но настроение оставалось
скованным и чувствовалась какая-то напряженность.
"И помните о том, что Рэг Торп был великим писателем. Он был
абсолютно уверен в том, что говорит. ФБР. ЦРУ. Они. Враги. У некоторых
писателей есть очень редкий дар охлаждать свою прозу тем сильнее, чем
более страстно они относятся к ее содержанию. У Стейнбека, у Хемингуэя и у
Рэга Торпа был этот дар. Когда вы попадали в его мир, все вокруг выглядело
очень логично. Как только вы принимали исходную предпосылку о
существовании форнита, вам было очень легко поверить, что у торгующего
газетами мальчика действительно лежит в сумке револьвер тридцать восьмого
калибра с глушителем. Что соседи-студенты с фургоном действительно могут
оказаться агентами КГБ с капсулами яда в коренных зубах и с секретным
заданием убить Рэкна".
"Конечно, я не верил в исходную предпосылку. Но рассуждать логически
было так трудно. И я вынимал вилки из розеток. Сначала цветной телевизор,
так как все знают, что он действительно является источником радиации. В
"Логане" мы напечатали статью ученого с безупречной репутацией, в которой
он утверждал, что радиация, исходящая от домашнего телевизора, вторгалась
в биотоки мозга достаточно сильно, чтобы исказить их незначительно, но
постоянно. Он утверждал, что с этим связан упадок успеваемости в начальной
школе. Что ж, в конце концов, именно маленькие дети сидят ближе всего к
телевизору".
"Так что я выключил телевизор, и это действительно прояснило мои
мысли. Мне стало настолько лучше, что я отключил радио, тостер, стиральную
машину, сушильный шкаф. Потом я вспомнил про микроволновую печь и отключил
и ее. Я действительно почувствовал облегчение, когда выдернул чертовы
зубья этой штуковины. Это была одна из старых моделей, размером чуть ли не
с целый дом, и, возможно, она действительно была опасна. Надо будет на
днях защититься от них понадежнее".
"Мне пришло в голову, как много вещей в обычном, среднем доме
вставляются в сеть. Я представил себе омерзительного электрического
осьминога, щупальца которого, сделанные из кабелей, протянулись по всем
стенам и соединяются с проводами на улице, а те в свою очередь ведут к
электростанциям, которыми управляет правительство".
"Пока я делал все эти вещи, в моем сознании происходило любопытное
раздвоение", - продолжал редактор, прервавшись, чтобы сделать глоток из
своего бокала. "В сущности, я подчинился суеверному импульсу. Существует
множество людей, которые никогда не пройдут под приставной лестницей и не
откроют зонтик в комнате. Есть баскетбольные игроки, которые крестятся
перед выполнением штрафных бросков, и бейсбольные игроки, которые меняют
носки после травмы. Наше рациональное сознание сопровождается плохим
стереоаккомпаниментом нашего иррационального бессознательного.
Поставленный перед необходимостью определить, что же такое "иррациональное
бессознательное", я скажу, что это небольшая, обитая войлоком комнатка, в
которой стоит один только небольшой карточный столик, на котором лежит
одна только вещь - револьвер, заряженный блуждающими пулями".
"Когда вы сворачиваете, чтобы обойти приставную лестницу или выходите
из дома под дождь со сложенным зонтиком, одна часть вашего целостного "я"
отслаивается, заходит в эту комнатку и берет пистолет со стола. Вы можете
поймать себя на двух противоречивых мыслях: пройти под лестницей неопасно
и обойти лестницу также неопасно. Но как только лестница позади, или как
только зонтик раскрыт, ваше "я" вновь соединяется в единое целое".
"Это очень интересно", - сказал писатель. "Не могли бы вы объяснить
мне, когда же иррациональная часть нашего "я" перестает дурачиться с
револьвером и по-настоящему спускает курок?"
"Когда человек начинает писать письма в газету, требуя, чтобы все
приставные лестницы были уничтожены, так как ходить под ними опасно".
Раздался смех.
"Раз уж до этого дошло, мы должны расставить все по своим местам.
Иррациональное "я" спускает курок немного позже, когда человек начинает
носиться по городу, сшибая лестницы и, возможно, наносить увечья людям,
которые на них работают. Если человек обходит приставные лестницы, вместо
того, чтобы пройти под ними, то это еще ни о чем не говорит. Нельзя
считать сумасшедшим и человека, который пишет письма в газету, в которых
заявляет, что город Нью-Йорк разрушен из-за того, что все, кому не лень,
неосмотрительно шляются под приставными лестницами. Но сбивать на землю
лестницы - это уже сумасшествие".
"Потому что это делается открыто", - пробормотал писатель.
"Вы знаете, что-то в этом есть, Хенри", - сказал агент. "Как-то я
узнал, что нельзя зажигать три сигареты одной спичкой. Не знаю даже
откуда. Затем я узнал, что это пошло из окопов Первой мировой войны.
Немецкие снайперы словно поджидали того момента, когда англичане начнут
прикуривать от одной спички. После первой сигареты вы слышали звук
выстрела. После второй вы чувствовали, как снаряд проносится мимо. А после
третей вам сносило голову. Но знание об этом ничуть не изменило меня. Я
так и не могу зажечь три сигареты от одной спички. Одна часть моего "я"
говорит мне, что я могу зажечь хоть двадцать сигарет от одной спички. Но
другая часть - тот самый зловещий голос, своего рода Бори Карлофф внутри
нас - говорит при этом: "Попробуй только сделай так, и тогда..."
"Но ведь сумасшествие и суеверие - это не одно и то же?" - робко
спросила жена писателя.
"Вы полагаете?" - сказал редактор. "Жанна д'Арк слышала голоса с
неба. Некоторые люди думают, что ими владеют демоны. Другие видят злых
духов... или чертей... или форнитов. Те слова, которыми мы описываем
безумие, подразумевают существование суеверия в той или иной форме.
Мания... ненормальность... иррациональность... лунатизм... безумие. Для
сумасшедшего реальность искажена. Целостное "я" восстанавливается, но
обнаруживает себя в той самой маленькой комнатке с револьвером".
"Но в тот момент рациональная часть моего "я" была все еще со мной.
Кровоточащая, покрытая синяками и сильно испуганная, но все еще на своем
месте. Она говорила: "Все в порядке. Слава Богу, завтра, когда ты
протрезвеешь, ты сможешь вставить все вилки обратно в розетки. Играй в
свои игры, если тебе так хочется. Но не больше. Не заходи слишком далеко".
"Рациональный голос моего "я" был испуган не зря. В нашей душе есть
что-то такое, что непреодолимо влечет нас к безумию. Каждый, кто смотрит
вниз с края крыши высокого здания, чувствует хотя бы слабое болезненное
желание спрыгнуть вниз. И каждый, кто хотя бы один раз приставлял
заряженный револьвер к виску..."
"Ой, не надо", - воскликнула жена писателя. "Пожалуйста, не надо".
"Хорошо", - сказал редактор. "Я просто хочу сказать, что даже очень
благополучный человек всегда имеет безумие у себя под боком. Я абсолютно
уверен в этом. Рациональность вшита в наш мозг на живую нитку".
"Отсоединив все приборы, я отправился в кабинет, написал Рэгу Торпу
письмо, запечатал его в конверт, наклеил марки, вышел с ним на улицу и
отправил его. Я не помню, как я совершал все эти операции. Я был слишком
пьян. Но я сделал вывод, что я все-таки совершил их, так как утром я
обнаружил рядом с машинкой копирку, марки и коробку с конвертами. Письмо
было достойно того состояния, в котором я его написал. Оно сводилось к
тому, что врагов привлекают не только форниты, но и электричество.
Избавьтесь от электричества, и вы избавитесь от врагов. "Чертово
электричество может управлять нашими мыслями, Рэг. Контроль над биотоками
мозга. Есть ли у твоей жены миксер?"
"Похоже, вы начали писать письма в газету", - сказал писатель.
"Да. Я написал это письмо в пятницу вечером. В субботу утром я
проснулся в одиннадцать часов и лишь смутно помнил, что я натворил прошлым
вечером. Жесточайшие уколы стыда, когда я подключал все приборы. Еще более
жестокие уколы стыда - и страха - когда я прочел копию своего письма Рэгу.
Я перерыл весь дом в поисках оригинала, изо всех сил надеясь, что не
отправил его. Но я отправил его. Весь день я обдумывал свое решение
бросить пить. Я был уверен, что брошу".
"В следующую среду пришло письмо от Рэга. Одна страничка от руки.
Знакомые значки испещряли страницу. В середине было написано: "Ты был
прав. Спасибо, спасибо, спасибо. Рэг. Ты был прав. Теперь все в порядке.
Рэг. Огромное спасибо. Рэг. Форнит чувствует себя хорошо. Рэг. Спасибо.
Рэг". "О Боже мой", - сказала жена писателя. "Держу пари, его жена была в
бешенстве", - сказала жена агента.
"Она не была в бешенстве. Потому что это сработало". "Сработало?" -
переспросил агент. "Он получил мое письмо в понедельник с утренней почтой.
В понедельник днем он пошел в контору энергетической подстанции и попросил
отключить ему электроэнергию. Джейн Торп, разумеется, билась в истерике. У
нее была электрическая плита, у нее действительно был миксер, швейная
машина, комбайн для мытья и сушки посуды... короче, вы понимаете. К вечеру
понедельника, я уверен, она готова была оторвать мне голову".
"Но поведение Рэга убедило ее в том, что я был настоящим волшебником,
а не таким же сумасшедшим, как ее муж. Он усадил ее в гостиной и поговорил
с ней абсолютно разумно. Он сказал, что знает, что его поведение может
показаться странным. Он знал, что она будет обеспокоена. Он сказал ей, что
чувствует себя значительно лучше, когда электроэнергия отключена и что он
поможет ей преодолеть все трудности, этим вызванные. А потом предложил
зайти поболтать к соседям".
"Уж не к агентам ли КГБ с целым фургоном радия?" - спросил писатель.

Далее >>>