ДЭЙВИД ГЕРБЕРТ ЛОУРЕНС
Перевел М.Немцов

В ЛОДКЕ
ПАЛИМПСЕСТ СУМЕРЕК
ПИСЬМО ИЗ ГОРОДА: СЕРЫМ УТРОМ В МАРТЕ
БУДНЯЯ ВЕЧЕРНЯ
ПОСЛЕ ОПЕРЫ
В ЛОДКЕ
1910

Вот звезды, любимая, - В воде они чище и ярче, И белее, чем в небе,
и жарче, Словно лилии.
Звездной тенью сияй, - Сколько звезд вошло в твой кувшин? А теней у
моей души? - Одна ли моя?
Когда я веду веслом, - Смотри, как мешаются звезды, - Сломать, рас-
терять их - так просто, - Даже твои не спасло.
Бедные воды льют Звезды, - разбиты те воды, забыты! - С неба же
звезды не смыты, удары весла Небес не пошевельнут.
Вот! - ты успела заме... - Искра взлетела к нам? Даже В небесах
нужна звездам стража. Что ж тогда обо мне?
Что если волны нарочно Звезду твою подбросят с силой? Покажется ли
тьма могилой? Ты обомрешь ли? обомрешь?

ПАЛИМПСЕСТ СУМЕРЕК
Тьма исходит из земли И поглощает бледный дым заката; Дети среди
стогов приют себе нашли; Тает написанное когда-то.
Вот запах стад в ночном, Вот бабочка - прозрачна, как луна; Все,
что мирской день значил днем, - Все ложь одна.
Забыли дети об игре своей; Одна звезда в вуали света Мерцает; суета
всех дней Исчезла где-то.

ПИСЬМО ИЗ ГОРОДА: СЕРЫМ УТРОМ В МАРТЕ
Облака толкают в сером упорстве медленно север к тебе, А северней
всех, на дальних краях стоит яркогрудо одно, Пылая огнем, охраняя при-
бой, отражающий пламя небес. В скалах, где вороны по ветру тают пущен-
ным ловко копьем.
Должно быть, ты где-то в саду, где фиалки тайно пятнают траву, Или
в лесах, где в северных сумерках ветер шуршит среди анемон. Мысль мне
пошли из библиотеки, если над песней склонила главу, - Песней, что
станет мечом моему сердцу, стрелами, коим щит незнаком.
Ты говоришь, что ягнята пришли - лежат, как ромашки в травах хол-
мов; Пишешь - телята родятся, чибисы вьются за плугом в полях. - То
хорошо для тебя. Ну а мне же - труд землекопов в стуке ломов; Там, где
иду я, мне хочется в ярости скалы безводные сокрушать в прах.
Но вздохом ветра, что пойман сетями почек и веточек, вдруг Автомо-
биль шелестит, и я напрягаю душу, чтоб в нем - В вороватом триумфе мо-
тора услышать один страшный звук - В невольной издевке машины эхо
страха расслышать потом.

БУДНЯЯ ВЕЧЕРНЯ
Пять колоколов С настойчивым скрипом зовут и Спешат, протестуя В
своей правоте, незаметно как будто В кудахтанье звучное впасть рискуя,
Бесконечно, - будто брызги оратор, - ронять Свои звоны из башни на го-
род, - им некогда отдыхать.
Луна из серебра - Ее закинул кто-то ввысь, Чтобы решить: орел иль
решка? - сну Не поддается, неба шар: Гладко и пусто вдруг возьми и
улыбнись - Так просто, ничему, - Пока та звездочка, что с нею заодно,
Не насмешит ее, хихикнув про динь-дон Колоколов, как видно по всему.
Ночь терпеливо Расселась, равнодушная, в тряпье Своем - ей, в об-
щем, наплевать На вопли и на хвастовство церквей; Но шум терзает уши
ей, Врываясь в рваное молчанье ее скрюченной фигуры - если б только
Нам знать! - и ее тайного лица с гримасою усталою и горькой.
Деревья мудрые Роняют листья с резким посвистом презренья; Вот с
хохотом авто грохочет во всю прыть. Уже под утро Проклятый звон стиха-
ет, как спасенье. Луну холодную дразнить Сколько угодно звезды могут;
а в церковном гуле Все воют тени, и спешит последний призрак пулей В
надгробии застыть.

ПОСЛЕ ОПЕРЫ
От подножия каменной лестницы Девочки с глазами, полными трагедии,
Поднимают взгляды потрясений и внезапных чувств на меня, А я улыбаюсь.
Дамы, Как птицы, переставляющие свои яркие и остроносые ноги,
Встревоженно вглядываются вперед, словно в ожидании шлюпки, что увезет
их от обломков крушения; А среди обломков театральной толпы Я стою и
улыбаюсь. Они воспринимают трагедию так со вкусом; Что мне и нравится.
Но когда я встречаю усталые глаза, Покрасневшие, больные глаза бу-
фетчика с тонкими руками, Я рад уйти туда, откуда пришел.