Евгений МАРИНИН

ПРЫЖОК


Была осень. Стояла самая мерзкая, какая только может быть осенью,
погода. Моросил мелкий дождик, дул пронизывающий ветер, срывающий
последние жухлые листья с тонких серых ветвей. Вечерело. Темнота
подкралась быстро и незаметно. Люди спешили домой. Зажигались окна домов.
И в этой пятиэтажке тоже затеплилась жизнь. Заиграло радио, заговорили
голосом любимого вождя телевизоры, настроились на заокеанскую волну
коротковолновые приемники, запыхтели чайники, загремели стаканы, зашуршали
газеты, что впрочем, было очень редко. Ничто не нарушало привычного
распорядка. Обычный день, вчера был такой же, завтра будет такой же. Но
вдруг... (ах как часто мы теперь говорим это "вдруг", но тогда это было
действительно "вдруг") ...раздался оглушительный треск и из окна
четвертого этажа вырвалось пламя. Посыпалось стекло. Через мгновение все
стихло и пламя угасло. Дом притих, где-то завыла сирена...
Раздался сухой треск. Он почувствовал розовый цвет, именно
почувствовал, а не увидел. Во рту тоже был розовый привкус. В глазах
рябило и проносились неясные образы. Все тело кололи маленькие голубые
льдинки. Каждую молекулу тела пронизывал розовый цвет, и все убыстряющиеся
волны льдинок, которые теперь кололи как металлические ежи. Когда волны
слились в сплошную боль, все вдруг исчезло и появилось ощущение все
убыстряющегося падения.
"Сейчас... сейчас будет удар... удар это смерть... смерть это..."
Мысли ползли медленно, как липкий клей. Они то появлялись, то исчезали, то
переплетались, а то и запутывались совсем. И вдруг удар - смерть!
От страха он открыл глаза. Он лежал на высокой плоской кровати и был
накрыт обычным одеялом. Это его нисколько не удивило. Он осмотрел комнату
в которой находился. Ровные серо-голубые стены. Того же цвета ровный пол.
Потолок был составлен из двух видов полос: такой же серо-голубой и ровной,
и полоски решетчатой с геометрически правильными прутьями. Сквозь них
пробивался ярко-желтый свет. Над ним такая решетка не светилась, а левее
нее в такой же что-то равномерно жужжало и двигалось, от чего по
освещенному полу пробегали темные полосы. Рядом с кроватью стояла обычная
капельница. Только не наша, импортная, наши немного грубее. Он прикинул,
что может находиться в районной клинике, но отсутствие окон и дверей его
очень коробило. Потом его мысли вернулись к работе, вернее хобби.
Инженер-физик он вот уже десять лет собирает машину времени, берущую
энергию у гиперполей подпространства. "Теперь все исчезло, ведь был взрыв.
Значит ничего не осталось. Обидно. Первое испытание и такая неудача!
Наверное слишком много энергии выделилось из гиперполя."
Все сослуживцы смеялись над ним, ведь ничего у него не получалось.
Никаких перемещений во времени. Все это по мнению знакомых физиков было
"ребячеством", фантастикой и бредом. Соседи же смотрели на него с опаской.
Кто-то считал, что он - секретный физик или просто шпион, а кто-то
принимал его за обычного сумасшедшего. Но теперь он лежит в больнице,
аппарат разбит, надежда потеряна. Обидно. Похоже поднялась температура.
Все лицо горело. Он закрыл глаза. Когда он открыл их вновь, то увидел двух
людей, стоящих у него в ногах. Они были в белых халатах. Сказать им
что-нибудь не было сил. Говорили они. Их разговор казался каким-то
нереальным, неестественным...
- Как он остался жив? - спрашивал повыше ростом.
- Не знаю! - искренне удивлялся толстяк. - Не понимаю!
- У него третья степень истощения. В таких условиях готовят капсулу
для колумбария и ищут гравировщика.
- Удивляюсь, как он оказался в гиперпространственном туннеле? -
продолжал долговязый. Теперь они казались ему уродливыми и резко
отличающимися друг от друга.
- Не знаю! - опять искренне удивился толстяк. - Мы с нашей командой
вынули его через пятнадцать минут, благо он был рядом со станцией... со
станцией... анцией... цией.
Мысли опять начали слипаться. Но среди них была и такая: "Господи,
что за бред? Неужели это психдом..." Затем все исчезло, и двое в белых
халатах, и мысли.
Когда он открыл глаза, перед ним стоял давешний долговязый и
отсоединял капельницу и еще какие-то приборы, которых он раньше не
заметил. Сколько прошло времени с того разговора, он тоже не знал.
- Где я? - просипел он. Казалось голос не подчинялся силе воли.
Долговязый дернулся, выпрямился, улыбнулся и медленно сказал:
- Вы в безопасности. Это госпиталь третьей станции
внешнегалактического пояса.
Все стало ясно и мысль, появившаяся после того диалога, получила
подтверждение. Вот почему нет окон и решетки на лампочках - он находится в
карцере психиатрической лечебницы. Кто же на него донес? Соседи или
физики? За что?... За правду... За науку... Ему стало больно... Он опять
куда-то провалился...
Вновь пронеслись неясные образы. Вновь розовый цвет во рту. Вновь
открыв глаза, он увидел приятного человека с проседью на висках. Он был
одет также в белый халат. Под халатом была темно-рыжая спецовка. На груди
блестел кругляш с буквой "А". Человек, смотря ему в глаза, внятно
произнес:
- Вы осознаете, где находитесь?
- Да, - Буркнул лежащий. - В психиатрической клинике. Человек со
значком "А" засмеялся и задал еще более странный вопрос: - А почему у вас
не датчика Ридстока? - Чего у меня нет? - Датчика Ридстока. Датчика
жизнедеятельности и минимума информации об индивидууме. Лежащий опешил, а
другой продолжал сыпать вопросы не дожидаясь ответа:
- Почему и как вы оказались в туннеле гиперпространственного
перехода?
- Где я? - Выдавил из себя, поднявшись на локтях, неудачный
путешественник во времени. - Где я нахожусь?
- Госпиталь.
- Где находится госпиталь?
- Третья база внешнегалактического пояса связи. Пятьсот человек
обслуживающего персонала, двести научных колонистов. Квазипланетарная
система архитектуры...
У него поплыло перед глазами, запрыгали зайчики... от поразившей его
мысли пробил пот.
...триста сорок два парсека от Земли. - закончил краткую справку
темно-рыжий.
- Э-э, - протянул он. - Что с вами? Он положил свою папку и подошел к
изголовью:
- Что с вами? Лежавший быстро и тяжело дышал. Вдруг он вскочил,
схватил "рыжего" за отвороты воротника так, что значок отлетел в сторону,
и притянул его к себе.
- Г-год? - выдохнул он ему в лицо. Рыжий отпрянул, немного
испугавшись. Он поднял значек, вставил на место и внятно, как на занятиях
по фонетике, произнес:
- ДВЕ ТЫСЯЧИ ДЕВЯТЬСОТ ТРИДЦАТЬ ВОСЬМОЙ ГОД ПО СТАРОМУ ЛЕТОИСЧИСЛЕНИЮ
И ШЕСТЬСОТ ПЯТИДЕСЯТЫЙ ГОД ВЕЛИКОЙ КОЛОHИЗАЦИИ ГАЛАКТИКИ.