Андрей Травин
Рассказы

Цикл под общим названием "Год Волка".

Год Волка

Моя память как фирн - многолетний снег, в котором спрессованы слои,
которые не стаяли в течении каждого полярного лета. Также как фирн ка-
чественно отличен от свежего снега, так и мое прошлое видится мне теперь
по-иному, и в этом есть лучший смысл.
Я родился в начале холодной зимы, когда даже волки не чуют весны, и
моя жизнь могла стать продолжительной и прекрасной, как закат на исходе
полярного лета. Но я родился в городе, где множество красных флажков бы-
ло развешено не для охоты на волков. И лишь когда я пережил девятнадцать
зим, я впервые назвал себя одиноким волком, хотя будучи одиноким, трудно
осознать себя волком. Лишенный общества своих сородичей, я верил сказкам
о злых волках и допьяна упивался яростью, ходил упругой походкой, напря-
гая мускулы всего тела, хотя это свойство не волка, а маленькой ласки,
которая иногда умирает от возбужденья. Лишь своей двадцать четвертой зи-
мой я научился расслабляться и экономить силы, перестал копаться в себе,
а стал прислушиваться к миру, как звери прислушиваются к жизни северной
глуши. Мне всегда нравилась зима больше других времен. Только зимой я
встречаю восходы, и она связана в моем сознании с Началом вообще, а не
только c началом собственной жизни. Но когда снежинки начинали кружить,
приглашая меня на свой белый танец, я не уходил в заснеженные леса, ибо
не умел танцевать и наслаждаться ходьбой по заснеженным ельникам. Минуло
еще несколько зим, и я осознал себя однолюбом, вот качество истинного
волка! Я узнал, что когда дело касается обладания женщиной, мужчина ни-
когда ничего не просит, он уверенно берет то, что достается ему по пра-
ву, как волк берет то, что достается ему по закону северной глуши. Впро-
чем, волки предаются любви лишь несколько весенних недель. Так и я был
воздержан, и лишь иногда восходящее солнце наполняло меня возбужденьем,
словно прошедшая ночь была долгой Полярной ночью. Я не был волком, и не
был сыном волка, но как волчонка, вскормленного собакой, меня тревожили
смутные желания. Например, много лет мне хотелось иметь острый короткий
нож - Железный Клык, как называли его волки, что я в конце концов осу-
ществил под предлогом перехода к периодам походной жизни. Я не был сыном
волка, я - человек из рода Волка. Это - мой знак, тотем моей языческой
веры. И я стал искать встречи со своими сородичами.
Впервые я увидел Заполярье летом. Лежа на разноцветных тундровых
мхах, преображаешься и паришь, не касаясь холодной земли. Вот так, отды-
хая на ковре из мха, и глядя на перевал Волчье Ущелье, я знал, что в
этих краях уже давно нету волков. Однажды я примерил на себя шкуру поля-
рного волка с "ошейником" из белой шерсти, и она оказалась точно моего
размера. Только в Заполярье можно найти таких крупных волков. Но как бы
я ни любил Север, я не был приспособлен к нему. До этого мне не удалось
научиться на жизнь смотреть волком.
И вот своей двадцать пятой зимой я объявил наступающий год Годом Вол-
ка, наперекор восточным календарям, и словно годовалый волчонок, начал
учиться навыкам волчьей жизни. Той зимой меня встречал белый Север, в
своем очаровании не дурманящий как багульник, а приносящий восхити-
тельную ясность мыслей и чувств. Однако в тот раз встречи с волками тоже
не состоялось, хотя они долго шли по нашей лыжне. Перед нами лежал белый
лист древней, как мир, книги с клинописью заячьих следов. А на реке Ку-
риякса, что у Белого моря, идя по свежему лисьему следу, я провалился
под лед, как в конце концов проваливается всякий, идущий не своей доро-
гой.
О, безмолвный снежный край! Я так ценю молчание, что вижу достоинство
в том, что волки нападают молча. О Севере пишется так, словно каждая
фраза произносится после продолжительного молчанья. Ведь тогда мы смот-
рим негатив немого кино, где земли белы, а лица черны. Потом, как пепел
после костров, после снега останется пепельносерый снег весны. Тогда и
волки становятся серыми, словно это пепельные следы того внутреннего ог-
ня, который понадобился, чтобы выжить в Полярную ночь.
А следующей зимой я провожал Год Волка, украсив в тайге маленькую ел-
ку, пушистую как волчий мех. Надо мной висели огромные звезды, которые
все на Севере кажутся белыми. Но я не видел над собою созвездие Волка.
То ли оно невидимо из северных краев, то ли неприметно, как волчий мех
на фоне тундры. Но, когда красноватое солнце светит в день по четыре ча-
са, тогда и задумываешься о звездах. Ведь никто не задумывался об этом
тогда, когда я родился в начале холодной зимы, когда даже волки не чуют
весны.


Зимний закат. Тогда я не знал, что Год Волка будет последним, когда у
меня были обморожены руки. Следующие пять лет на Средней полосе не заме-
рзали даже некоторые реки. И мне оставалось лишь вспоминать закат, похо-
жий на слабую свечу в ледяных канделябрах северных гор, который я, не
поставивший к тому времени ни одной свечки в православном храме, наблю-
дал в одну из этих теплых зим из буддийского дацана в Восточном Саяне...

Зимнее предзакатное солнце таково, что на его желтый диск можно смот-
реть, как на Луну - не щурясь. Но впрочем, все равно, с прищуром или
нет, но я привык не отводить глаза от любого взгляда... Когда горное
солнце отражается от снега, то можно ослепнуть, и в этом утверждении нет
поэтической метафоры. Она в том, что горы "слепнут" от лежащего снега,
город "слепнет" лишь от сильного снегопада. Мой город, в котором не ос-
талось чистого снега, город, в котором были сняты красные флажки - не
оказался он ли он западней?
К тому же случилось так, что в день, который отмерил мои тридцать
зим, вместо холодного дыхания зимы я ощутил холодное дыхание смерти...
Впрочем, фирн моей памяти почти ничего не сохранил от этого прошлогодне-
го снега... В нем запечатлена лишь одна фраза, которую я прошептал, про-
щаясь со своей тридцатой зимой: "Если, прожив в мире много лет, я не вы-
шел в люди, то стало быть мне остался единственный путь - выйти в Приро-
ду".

Волк

Когда лапы ложатся так мягко на снег,
в нем почти не оставив следов,
это начался бег, что похож на побег
неизведавших страха волков.
Я бегу чуть касаясь снегов, устремясь
не затем, чтоб кого-то догнать,
Монотонно и страстно дыша, как молясь.
Это - бег лишь затем, чтоб дышать.
Ведь уже наступили полярная ночь,
да и собственной жизни закат.
И вся поздняя мудрость мне может помочь,
только бросив в побег наугад.
И пока еще близкой весны не сулит
нам смертельная бледность снегов,
Надо мной небо звездами ярко горит
ясно, как смысл жизни волков.
И в мельканье еловых и собственных лап
наконец замедляется мысль.
И безумного этого бега хотя б
на бегу понимается смысл.
Когда лапы ложатся так мягко на снег,
в нем почти не оставив следов.
Значит, в новую жизнь может быть лишь побег,
А не тысячи тысяч шагов.
С легким сердцем почти не оставлю следа
от изящных по насту прыжков.
я сегодня в ночи одинок как звезда,
что горит не в созвездии Псов.
И вот воздух вдыхая с огромных высот,
словно холод далеких миров,
этот бег превращу я однажды в полет
и совсем не оставлю следов.