Маринина А. Б.
Настя Каменская
За все надо платить

<<< Назад | Содержание | Далее >>>

ГЛАВА 6

Помещение кафедры не было приспособлено для проведения заседаний, по-
этому те, кто хотел провести время в более или менее комфортных услови-
ях, приходили пораньше и занимали удобные места. Удобными считались
стулья рядом со столами, где можно было вытащить бумаги и потихоньку за-
ниматься какой-то своей работой, делая вид, что внимательно слушаешь.
Если сесть за стол не удавалось, приходилось сидеть, как говорил Юрий
Оборин, с голыми коленками. Ни книжку положить, ни газету, ни тем более
рукопись, над которой нужно поработать. Многие преподаватели кафедры
уголовного права во время таких заседаний проверяли курсовые или диплом-
ные работы - чего зря время терять.
Оборин пришел за двадцать минут до начала и успел занять самый лучший
стол у окна в углу. Он был аспирантом третьего года обучения и на кафед-
ре появлялся только в дни заседаний или когда назначалась встреча с на-
учным руководителем. Третий год аспирантуры был самым свободным. Если на
первом году нужно было три раза в неделю ходить на обязательные занятия
по философии, иностранному языку, социологии и еще целому ряду предме-
тов, а на втором на него сваливали самые "трудные" группы, в которых
нужно было вести семинарские и практические занятия, поскольку аспиранту
полагалось отработать педагогическую практику, то третий год целиком по-
свящался написанию диссертации. Дергать аспирантов-третьегодков по пус-
тякам считалось неприличным.
Почти вслед за Обориным на кафедре появилась доцент Прохоренко, туч-
ная немолодая женщина, обладавшая громовым голосом и несносным характе-
ром.
- Юра! - обрадованно кинулась она к Оборину. - Ну-ка быстренько пос-
мотри эти работы, выступишь рецензентом.
Она положила перед ним несколько папок и швырнула сверху бланки фор-
мализованных рецензий.
- Что это, Галина Ивановна?
- Это конкурсные работы студентов. У нас же ежегодно проводится кон-
курс на лучшую студенческую научную работу, ты что, забыл? Мы эти работы
выдвигаем от кафедры на общефакультетский конкурс, а потом они идут на
межфакультетский тур, потом на межвузовский. Давай, Юра, давай, не спи,
просмотри их, заполни бланки, скажешь пару слов.
Читать студенческие работы Оборину не хотелось.
- Почему я? - угрюмо спросил он. - Больше никого нет на кафедре?
- Не ты один, я всем распихала по пять-шесть работ. Знаешь, сколько
ребят по уголовному праву пишут? А меня Черненилов назначил ответствен-
ной за кафедральный тур, ношусь теперь с этими работами как с писаной
торбой. Как будто мне больше всех надо! Там моих всего четыре человека,
а я за всех отвечай.
Юре хотелось, чтобы Галина Ивановна скорее умолкла, от ее крика начи-
нали вибрировать барабанные перепонки, поэтому он со вздохом пододвинул
к себе стопку работ и раскрыл первую. Народ постепенно начал подтяги-
ваться, комната заполнилась голосами, стало трудно сосредоточиться. На-
конец с опозданием на пятнадцать минут появился завкафедрой Черненилов,
молодой энергичный доктор наук, вечно занятый какими-то делами и ни разу
никуда не пришедший вовремя. Надо отдать ему должное, он всегда извинял-
ся за опоздания, и на свежего человека это еще могло произвести впечат-
ление. После третьего раза все начинали понимать, что извинения эти ни-
коим образом не свидетельствуют об уважении к тем, кого Черненилов выз-
вал на определенное время и заставил ждать. Вариантов было всего два:
машина застряла в пробке возле кинотеатра "Ударник" или поезд метро ос-
тановился в тоннеле. При этом менялось только время застревания - от
двадцати минут до часу. Поскольку Черненилов руководил кафедрой уже чет-
вертый год, то на чей-нибудь глупый вопрос: "Где шеф?" - обязательно
следовал ответ: "Сидит в метро" или "Стоит в пробке". К опозданиям все
привыкли точно так же, как и к неискренним извинениям и лживым объясне-
ниям.
- Прошу прощения, коллеги, двадцать минут просидел в метро, - сообщил
Черненилов, ни на кого не глядя и пробираясь к своему месту. - Начнем
работу. У нас сегодня в повестке дня четыре вопроса. Начнем с самого ко-
роткого. Мы должны рекомендовать научного руководителя нашей новой аспи-
рантке...
При этих словах Оборин оторвался от текста и огляделся. Оказывается,
на кафедре появилась новая аспирантка! Да, точно, вот она сидит, хоро-
шенькая, как картинка.
Девушка почувствовала взгляд и повернулась в его сторону. Оборин по-
нял, что она его "засекла" и сейчас быстренько прикидывает, имеет ли
смысл. Ну что ж, значит, не росомаха, проблему ловит на лету, и готовый
набор решений у нее наверняка есть. Юра подмигнул девушке и снова утк-
нулся в работу о правовом регулировании ответственности за ложное банк-
ротство.
Научным руководителем красавице определили, конечно же, самого Черне-
нилова, который еще в бытность старшим преподавателем имел прозвище "Ни
одной юбки мимо". Вторым вопросом было обсуждение промежуточного отчета
по теме, руководителем которой была доцент Прохоренко. Галина Ивановна
начала пространно докладывать, что сделано, сколько написано статей,
сколько выступлений на научных собраниях, какие есть внедрения по теме.
Под ее убойный баритон все начали переговариваться и обмениваться новос-
тями, потому что за такой шумовой завесой, каковой являлась речь Гадины
Ивановны, можно было бы даже петь песни без риска нарваться на замечание
со стороны завкафедрой.
Когда дело дошло до четвертого вопроса. Оборин успел просмотреть все
работы по диагонали и мог уже составить о них достаточно отчетливое
представление.
- Мы с вами, уважаемые коллеги, должны подвести итоги кафедрального
тура конкурса научных работ студентов и решить, какие из них достойны
выдвижения на общефакультетский конкурс, - объявил Черненилов. - Галина
Ивановна, кто у нас рецензенты по работам?
Прохоренко перечислила шесть фамилий, и на лице завкафедрой мелькнула
явная тень неудовольствия. Предстояло выслушать шесть человек, а он, су-
дя по всему, уже куда-то торопился.
- Ну, начнем по старшинству. - Черненилов кивнул в сторону профессора
Дышева. - Пожалуйста, Борис Федорович.
Оборин сообразил, что коль выступать будут по старшинству, то у него
еще есть время. Он даже не заметил, когда успел так разозлиться, и те-
перь собирался выступать резко и жестко, а для этого нужны не общие фра-
зы, а факты и цитаты. Что ж, этим он и займется в оставшееся время. Че-
рез пятнадцать минут Юрий услышал свою фамилию.
- Мы вас слушаем, Юрий Анатольевич. Что вы можете сказать про работы,
которые поступили вам на рецензирование?
Он поднялся и сделал глубокий вдох.
- Я могу сказать, что моему взору предстала грустная картина. Ни одна
из этих работ не может быть представлена на общефакультетский тур кон-
курса. Более того, я вообще не понимаю, как эти работы попали даже на
кафедральный тур. Это не просто не научные работы, они не тянут даже на
обыкновенную курсовую работу. Это рефераты, причем выполненные небрежно
и недобросовестно.
- Что вы имеете в виду? - нахмурился завкафедрой.
- Я имею в виду, что реферирование подразумевает анализ литературы по
проблеме, то есть систематизированное изложение чужих опубликованных
мыслей с указанием на первоисточник и в обязательном порядке с собствен-
ной оценкой изложенного. Если у студента не хватает подготовки на то,
чтобы выразить согласие или несогласие с той или иной точкой зрения, то
он должен хотя бы вставить фразу: "Как видно из изложенного, мнения ав-
торов по проблеме существенно расходятся в том-то и том-то". Здесь нет и
этого. Здесь есть переписанные монографии и учебники без ссылок и
подстрочников. Иными словами, работы, представленные на кафедральный
тур, являются не более чем конспектами, которые хорошие студенты пишут
для подготовки к семинарам и экзаменам. Никакой самостоятельной творчес-
кой работы здесь и близко не лежало. И все это тем более прискорбно, что
у каждой такой работы есть научный руководитель, член нашей кафедры.
- Почему прискорбно-то? - раздался голос старика Мирошкина, которого
терпели на кафедре только из уважения к сединам. В свои шестьдесят три
года он так и дорабатывал простым преподавателем, не имея ученой степе-
ни, книги и статьи никогда не писал, а в последние десять лет и не чи-
тал, прочно застряв в своих воззрениях на принципе партийности в уголов-
ном праве.
- Почему прискорбно? - повторил Оборин. - Я поясню. Вот две конкурс-
ные работы, они выполнены студентками одной группы. Иными словами, двумя
подружками. Написаны они под руководством одного и того же научного ру-
ководителя, профессора Лейкина. И название у этих работ одинаковое:
"Смертная казнь как исключительная мера наказания". Открываем мы с вами
эти две работы и видим, что обе они полностью списаны с одной и той же
книги, которая называется "Когда убивает государство" и которую мы с ва-
ми все не только читали и использовали в работе, но и рецензировали,
когда она готовилась к изданию. Различаются работы только степенью дета-
лизации при переписывании, да еще тем, что одна девушка добросовестно
делает сноски почти на каждой странице своей работы, а другая такой ме-
лочью пренебрегает. Вероятно, имеется в виду, что рецензенты и конкурс-
ная комиссия, читая работу без сносок, должны считать, что это она сама
такая умная, поднимала архивные материалы и читала зарубежные первоис-
точники. Я не понимаю, как научный руководитель мог этого не заметить.
Складывается впечатление, что он этих работ вообще не видел, даже в пер-
вом приближении. А ему, между прочим, за это часы в нагрузку идут.
- Ну, будем считать, что это досадная случайность, - примирительно
произнес Черненилов. - Работы, безусловно, с конкурса снять...
- Я бы не назвал это случайностью, - зло сказал Оборин. - Возьмем
другую работу, выполненную под руководством другого члена нашей кафедры.
Из нее мы узнаем потрясающую новость. Оказывается, хронический алкого-
лизм - это правонарушение, имеющее объективную и субъективную сторону.
В комнате повисла тишина, которую внезапно разорвал звонкий хохот,
такой искренний и веселый, который можно услышать, только рассказав
по-настоящему хороший анекдот. Смеялась та самая новая красавица аспи-
рантка. Ей, пока еще далекой от внутрикафедральных интриг и хитросплете-
ний, приведенная Обориным цитата предстала в чистом виде как явная неле-
пость и чушь. Причем такая, которую мало-мальски образованный юрист
просто не может не заметить. Это такая же глупость, как заявление о том,
например, что у квадрата есть радиус или что телефон отключается, когда
в квартире перегорают пробки.
- Может быть, Галина Ивановна специально подобрала для меня самые вы-
дающиеся работы? - с металлом в голосе спросил Оборин. - Если так, то
ладно. Если же работы, которые попали ко мне на рецензирование, выбраны
из общей массы случайно, то у меня есть все основания подозревать, что и
другие работы, по которым только что выступали уважаемые рецензенты, ни-
чем не лучше. Однако из предыдущих выступлений мы ничего, кроме похвал,
не услышали. Вывод из этого можно сделать только один: научные руководи-
тели работ не читают, и рецензенты этого тоже не делают. У меня все.
- Спасибо, Юрий Анатольевич, - спокойно сказал Черненилов. - Сади-
тесь, пожалуйста. Что ж, уважаемые коллеги, вопрос снимается с обсужде-
ния как неподготовленный. Галина Ивановна, когда последний срок предс-
тавления работ на общефакультетский тур?
- Завтра, - пробормотала Прохоренко. - Вообще-то сегодня, но мне под
честное слово разрешили представить работы вместе с рецензиями завтра
утром.
- Так почему мы обсуждаем итоги кафедрального тура только сегодня, а
не неделю назад? В прошлую среду было заседание кафедры, о конкурсе было
известно еще два месяца назад, так почему вы, Галина Ивановна, затянули
до последнего срока? Когда вы раздали работы рецензентам?
- Две недели назад, - быстро ответила Прохоренко, и по ее лицу было
видно, что она врет.
- И нашим рецензентам понадобилось две недели, чтобы не прочитать ра-
боты? Стыдно, коллеги. Мы не можем не участвовать в конкурсе, мы - одна
из ведущих кафедр. Кто из рецензентов прочел хотя бы одну работу от кор-
ки до корки и может гарантировать мне, что она вполне приличная? Есть
такие?
Ответом ему была тишина.
- Я повторяю свой вопрос: есть ли хоть одна работа, которую мы можем
с чистой совестью послать на конкурс? Юрий Анатольевич, вы, кажется,
прочли все работы. Вам такая попалась?:
- Мне - нет, - ответил Оборин.
- Тогда я буду действовать административными методами, - твердо зая-
вил завкафедрой. - Сколько всего работ, Галина Ивановна?
- Тридцать одна.
- Сколько у нас человек сейчас присутствует? Двенадцать? Прекрасно.
Галина Ивановна, раздайте работы всем, кроме Оборина, и никто отсюда не
уйдет, пока все они не будут прочитаны. И имейте в виду, за положи-
тельную рецензию каждый из вас будет отвечать лично. Если вы порекомен-
дуете на конкурс работу, в которой окажется что-либо подобное тому, что
нам только что процитировал Юрий Анатольевич, я буду ставить вопрос о
служебном соответствии. Об ответственности научных руководителей за эту
халтуру мы поговорим отдельно.
Черненилов поднялся и пошел к двери, сделав Оборину знак идти вместе
с ним. Юрий пробирался между столами, чувствуя ненавидящие взгляды чле-
нов кафедры. Понятно, у них были свои планы, всем им нужно куда-то бе-
жать, а теперь они будут сидеть и читать эту бездарную - муть, выискивая
работы поприличнее и боясь пропустить какой-нибудь ляпсус.
Следом за заведующим Юрий вышел в коридор. Черненилов, не оборачива-
ясь, дошел до своего кабинета, отпер дверь и пропустил Оборина вперед.
- Зачем ты это устроил? - яростно зашипел он, когда они оказались в
кабинете. - Ты соображаешь, что творишь? Ты что, не мог подойти ко мне
раньше и сказать об этом? Зачем было устраивать склоку на заседании?
- Раньше не мог, - спокойно ответил Юрий. - Я получил от Прохоренко
работы за пятнадцать минут до начала заседания. А если бы промолчал, ра-
боты завтра утром ушли бы на факультетский тур. Вы представляете, какой
позор будет, если в конкурсной комиссии найдется хоть один добросовест-
ный человек?
- Прохоренко сказала, что раздала работы рецензентам две недели на-
зад, - заметил Черненилов.
- Это неправда.
- Вот старая корова! - в сердцах воскликнул завкафедрой. - Так и
знал, что рано или поздно она меня подставит. Но ты-то, ты-то зачем в
это полез? Тебе что, больше всех нужно?
- Не люблю, когда меня держат за идиота. Не люблю участвовать в кол-
лективной липе. И вас жалко, Валерий Борисович. Вы привыкли ничего не
проверять и всем верить на слово, а они привыкли вас обманывать. Из года
в год кафедра представляет на конкурс черт знает что, и вас до сих пор
спасало только то, что и в факультетской комиссии сидят такие же без-
дельники и халтурщики. Но ведь рано или поздно можно нарваться на идиота
вроде меня, который окажется в этой комиссии. Спрашивать-то будут не с
Прохоренко, которая сто лет никому не нужна, а с вас, молодого руководи-
теля. Быть доцентом и ходить в аудиторию каждый день никто не хочет, а
занять ваше место желающие всегда найдутся.
- Все, что ты говоришь, - правильно, - усмехнулся Черненилов. - Но
неверно. Что мою репутацию бережешь - спасибо. А скандал устроил зря.
Если разговоры пойдут дальше нашей кафедры, декан может затеять внеоче-
редную аттестацию. И первым пострадает профессор Лейкин, потому что ты
его назвал публично, и те, кто начнет пересказывать, тоже его упоминать
будут. У этого, с хроническим алкоголизмом, кто научный руководитель?
Что ж ты его тоже за компанию не назвал? А так одного Лейкина будут му-
солить.
- У хронического алкоголизма научный руководитель - вы, Валерий Бори-
сович. Я должен был об этом сказать на кафедре? " - Не должен, не дол-
жен, - раздраженно откликнулся Черненилов. - Но и Лейкина трогать не
нужно, нельзя. Он старый больной человек, болеет по девять месяцев в го-
ду, заслуженный ученый, мы на его учебниках выросли. Да, он не ходит в
аудиторию, не читает лекций, проку от него никакого, но имя! Он лауреат
Государственной премии за научную работу в области уголовного права, а
ты знаешь, сколько юристов имеют это звание? Пять! Всего пять! И один из
них работает у нас. Мы с него пылинки сдувать должны, а не обливать по-
моями по мелочам. Понял?
Конечно, Оборин все отлично понял. Старый профессор Лейкин был для
Черненилова своего рода гарантией. Близкий друг Валерия Борисовича в те-
чение года должен был защитить докторскую, и Черненилов планировал взять
его на кафедру профессором. Для этого нужно было продержать на профес-
сорской должности Лейкина еще год, потом быстро отпустить на пенсию и
тут же занять место новоиспеченным доктором. Если Лейкин уйдет раньше,
чем защитится друг Черненилова, то за свободную ставку начнется борьба.
Тут же найдутся руководители, стремящиеся пристроить на должность про-
фессора своих знакомых и родственников. А если долго упираться и гово-
рить, что все предлагаемые кандидаты ему, Черненилову, не подходят, то
ставку вообще могут отобрать и передать на другую кафедру, где у заведу-
ющего есть реальные кандидаты на должность профессора. Вообще свободная
ставка профессора нужна всем. В последнее время в политическую дея-
тельность ударилось великое множество докторов наук, которые наряду с
основной парламентской активностью охотно подрабатывают почасовиками и
полставочниками в разных вузах. Так что свободная ставка, на которую
строптивый Черненилов никак не может подобрать подходящего профессора,
станет яблоком раздора. Тут же к декану помчатся с кафедры международно-
го права, да и с гражданского права тоже, с криком, дескать, давайте от-
берем у "уголовников" вакантную должность и разделим между нашими почет-
ными полставочниками. Нет, допускать этого Валерий Борисович Черненилов
не намерен. Он должен продержать на кафедре старика Лейкина вплоть до
защиты своего приятеля. Но для этого нужно, чтобы на неработающего про-
фессора по крайней мере не покатили бочку раньше времени. Чуть что - де-
кан возьмет сведения о нагрузке, и окажется, что у Лейкина за весь прош-
лый год нет ни одного реального лекционного часа. В расписание его ста-
вят, а в аудиторию идут другие, потому что Лейкин то болеет, то долечи-
вается. Лекции за него читают профессора и доценты, они же пишут все
фондовые лекции, которые по плану числятся за Лейкиным, а за них, в свою
очередь, семинарские занятия и прочую "непрофессорскую" нагрузку тащат
на себе преподаватели и аспиранты. Юрий помнил, что в прошлом году объем
педагогической практики у него оказался в два раза больше нормы и на
диссертацию времени совсем не оставалось. Он знал, что "перегрузка" ча-
сов и групп вызвана постоянными заменами Лейкина, и злился из-за того,
что катастрофически не успевает заниматься собственной научной работой.
- Валерий Борисович, а почему все промолчали, когда Прохоренко солга-
ла, сказала, что раздала работы рецензентам две недели назад? Ведь полу-
чилось, что они такие же халтурщики, как научные руководители, а на са-
мом деле их вины нет. Она же дала им работы только сегодня, естественно,
что они их не прочитали. Зачем они ее покрывают?
- Да ты что, Юра, с луны свалился? - неподдельно изумился Черненилов.
- Кто ж на Галину голос поднимет? Ты что?
- Я не понял.
- У нее ж муж - первый проректор вуза, имеющего военную кафедру. Дош-
ло?
Военная кафедра - это, конечно, мощно. Студенты такого вуза после его
окончания освобождаются от службы в армии, и дружить с женой проректора
в этом смысле нужно и полезно. Но ведь не у всех же членов кафедры под-
растают сыновья, более того, Оборин знал, что только двоих его коллег
беспокоит проблема надвигающейся службы детей в армии. У остальных сы-
новья были либо очень маленькими, либо уже взрослыми, либо вообще были
не сыновья, а девочки.
- Ты что, совсем тупой? - сочувственно покачал головой завкафедрой. -
Они же все на Галине деньги делают. Собственные сыновья - ладно, а ведь
есть еще и чужие. Ставку знаешь?
- Какую ставку?
- Ставку за то, чтобы не пойти в армию. Пять тысяч долларов. Хочешь -
плати в приемную комиссию государственного вуза, имеющего военную кафед-
ру. Хочешь - плати за обучение в коммерческом вузе, выйдут те же пять
тысяч или чуть дороже, только справочки нужные доставай, что ребенок
учится в институте с военной кафедрой. С каждого поступившего по протек-
ции муж Галины имеет пять тысяч. А сколько имеют те, кто нашел на него
выход? Вот представь, тебе нужно пристроить парня. Ты идешь к Галине и
говоришь, мол, нельзя ли и так далее. Она отвечает, можно, оплата по
таксе. Тогда ты идешь к своему знакомому и говоришь, что все в порядке.
Но ты же не идиот и не станешь говорить ему, что это стоит пять тысяч.
Ты скажешь - сколько? Шесть? Семь? Десять? На твое усмотрение. Из них
пять отдаешь Галине для мужа, остальные - твои. Кто ж при такой ситуации
на Галину руку поднимет? Она же им всем заработать дает, ну и сама, ес-
тественно, с этого имеет. А мне что прикажешь делать? Выгнать Галину я
не могу, да и не за что в общем-то, а они все за нее горой встанут, а то
и уйдут вместе с ней в знак протеста.
Выйдя из кабинета заведующего. Оборин пошел в буфет, взял кофе с бу-
тербродами и уселся за столик вместе с юной парочкой, которые смотрели
только друг на друга, ничего вокруг не замечая. Ему было противно после
разговора с Чернениловым, но угрызений совести Юрий не испытывал. Пусть
руководство кафедры решает свои проблемы как хочет, но только не за его.
Оборина, счет. Дудеть в общую дудку и пропускать явную халтуру он не на-
мерен. Пожалуйста, пусть эти работы посылают на конкурс, да хоть на со-
искание Нобелевской премии, он возражать не будет, но и делать вид, что
они хорошие, не будет тоже. Спросили его мнение - он ответил, а если ка-
федре безразлично, что студенты их считают идиотами, которым можно под-
сунуть плагиат и компиляцию, то уж это личные проблемы членов кафедры.
Он же сам делать из себя придурка не хочет и никому не позволит.
Сидящая рядом парочка повернула его мысли к новой хорошенькой аспи-
рантке. Сидит небось, бедняга, вместе со всеми, читает работы и клянет
Оборина последними словами. Может, вернуться на кафедру, сесть рядом с
ней и взять у нее часть работ? Хороший повод сблизиться. А потом что?
Вести ее к себе? Наверное, придется, она не производит впечатления де-
вушки, привыкшей к долгим романтическим ухаживаниям. Мысль о девушке,
которую он приведет к себе, заставила его вспомнить о Тамаре. Черт
возьми, нужно наконец выполнить ее просьбу и отогнать ее машину к себе в
гараж. Может, ее уже угнали? Томка голову оторвет.
О машине Тамары Коченовой Юрий помнил все время, но оттягивал момент,
когда поедет к ее дому и сделает наконец то, о чем она просила. Сигнали-
зация неисправна, угнать машину могут в любой момент, а спохватиться и
заявить в милицию некому. Но ему очень не хотелось ехать в чужой машине
без доверенности. Тамара оставила ему ключи и техпаспорт, права у Обори-
на есть, но если его остановит ГАИ, то видок он будет иметь бледный. До-
казать, что машина не угнана, он не сможет, потому что единственный че-
ловек, который может подтвердить, что Оборин не вор, это сама Тамара,
хозяйка машины. А где она? Исчезла так же внезапно, как и появилась.
Прожила у него четыре дня, а потом Юра вернулся домой и увидел на столе
записку. Уезжаю, нашла работу с выездом, забери, пожалуйста, мою машину.
Целую и спасибо за то, что выручил и приютил. Вот и весь сказ. Одним
словом, забирать машину Тамары он боялся. Но и не забирать нельзя, ведь
угонят же, как пить дать.
Ситуация вокруг конкурсных работ его разозлила до такой степени, что
страх попасться гаишникам както притух. Все равно день пропал, решил
Оборин, ну ее, аспирантку эту, никуда она не убежит, лучше он сейчас до-
едет до Тамариного дома и заберет наконец машину. Хоть одной головной
болью будет меньше.
Николай Саприн уже начал терять терпение. Шоринов дал ему в помощь
двух мужичков, и они втроем, сменяясь, караулили машину Тамары Кочено-
вой. Это была последняя ниточка, ухватившись за которую, Саприн надеялся
выйти на человека, с которым Тамара общалась после возвращения из Вены.
Ведь где-то же она жила! Этот человек должен знать, куда она уехала.
Саприна раздражало ожидание, он был человеком действия, и бессмыслен-
ное топтание вокруг Тамариного дома в каких-то дурацких куртках с капю-
шоном, скрывающим густые черные волосы и яркие синие глаза, выводило Ни-
колая из себя. Начались осенние дожди, воздух был сырым и холодным, и он
никак не мог полностью оправиться после тяжелого гриппа. Побаливала го-
лова, временами поднималась температура, ноги делались слабыми и непос-
лушными, во рту устойчиво держался противный металлический привкус. Но
он все-таки дождался.
К Тамариной машине подошел ничем не примечательный парень лет тридца-
ти или чуть меньше с хмурым лицом и угрюмым взглядом, открыл дверь и
уселся на водительское место. Саприн тут же метнулся за угол к своей ма-
шине. Через два дня он уже знал о человеке, забравшем автомобиль Тамары,
достаточно, чтобы действовать дальше. Прежде чем решать, нужно ли всту-
пать с ним в контакт, Саприн хотел побывать в его квартире, благо вскры-
тие чужой двери никогда не было для него проблемой.
Дождавшись, когда Оборин уедет в университет, Николай аккуратно отк-
рыл замок и вошел в квартиру. Мужик живет один, это сразу видно, но жен-
щины здесь бывают, часто и разные. Небольшой беспорядок, вещи разброса-
ны, но полы чистые и пыль протерта. Одним словом, нормальный мужик, не
педант и не сумасшедший, немного несобранный, но как раз в меру.
Первым делом Николай поискал следы пребывания здесь Тамары, но не на-
шел ничего, ни одной ее вещи, которую смог бы узнать. Пролистал лежащую
возле телефона записную книжку в надежде найти какие-нибудь старые коор-
динаты Коченовой: может быть, по старым адресам и телефонам найдутся лю-
ди, которые знают о Тамаре что-нибудь интересное, дадут какие-то новые
связи и цепочки. Но телефон был только один, и принадлежал он Тамариной
матери. Видно, записывал его Оборин еще в те времена, когда Тамара жила
вместе с ней. Странно, что нет ее нового телефона. Неужели они так долго
не встречались? Почему же Тамара кинулась к нему, к человеку, с которым
не общалась по меньшей мере лет пять? Ответ был очевиден: она испуга-
лась. Очень испугалась. Она поняла, с кем имеет дело, и знала, что ее
будут искать не лохи и дилетанты, а профессионалы, от которых ног не
унесешь. И прятаться нужно у человека, о котором ее нынешнее окружение
ничего не знает. Что ж, значит, он, Саприн, был прав. Она действительно
опасна, она поняла слишком много, и ее нужно во что бы то ни стало найти
и убрать.
Он опустился на колени, нагнул голову и заглянул под диван. Так и
есть, листочек какой-то белеет. Николай лег на пол, вытянул руку и дос-
тал его. Почерк Тамары он узнал сразу, видел, как она заполняла таможен-
ные декларации, и запомнил ее манеру писать цифры. Что же это за теле-
фончик здесь записан? Ай-яй-яй, Тамарочка, бросила листочек на столе, а
его сквозняком сдуло под диван. Все-таки хозяин квартиры - нормальный
мужик, под диваном пол протирает не каждый день. Николай не стал риско-
вать, переписал номер в свой блокнот, а листок забросил обратно. Мало ли
как бывает, может, хозяин видел, что листочек под диван улетел, да наги-
баться поленился, но помнит, что он там должен валяться. Незачем ему
знать, что квартире побывали посторонние.
Довольный находкой, Николай Саприн тихонько вышел из квартиры, спус-
тился по лестнице и отправился домой.
Ему не понадобилось много времени, чтобы выяснить, кому принадлежит
телефон, записанный на листке. Уже к вечеру Саприн знал, что Тамара Ко-
ченова заключила контракт с фирмой "Интернефть" и уехала в Среднюю Азию.
Ну все, осталось совсем немного, дело сдвинулось.
Поздно вечером позвонила сестра.
- Как дела у тебя, Колюша? - ласково спросила она, но Николай пони-
мал, что спрашивает она в основном не про его дела, а про свои.
- Хорошо, - бодро ответил он. - Завтра улетаю в командировку, вернусь
примерно через недельку и сразу отправлю тебе деньги. Не волнуйся, Ириш-
ка, все будет в порядке.
- Дай-то Бог? - вздохнула она. - Ребеночек уже вовсю вертится, ножка-
ми стучит, а я все уговариваю его, чтобы подождал. Дядя Коля, говорю,
еще денег не прислал, так что не торопись.
Николай рассмеялся. От разговоров о будущем племяннике у него на душе
становилось теплее. Если бы можно было так устроить, чтобы жить рядом с
семьей сестры, нянчить малыша, по вечерам вести с Леонидом неспешные
мужские беседы, пока женщины хлопочут на кухне или щебечут о своих де-
лах. Женщины? Ну конечно, а как же иначе. Ирочка и его, Николая, жена.
Нет, не та, на которой он был когдато женат, а другая. Катя. Катюша.
Вырвать ее из лап Шоринова, сделать своей женой. Пусть она родит ему
двоих детей. Нет, лучше троих. Нет, надо подождать, пусть отдохнет нем-
ного, она же рассказывала, что всю жизнь только и делала, что нянчилась
с младшими братьями и сестрами...
Николай зло усмехнулся своим мыслям, но тут же понял, что безумно хо-
чет увидеть Катю. Наплевать на Шоринова, этого плешивого Дусика, он хо-
чет ее видеть. Саприн решительно подошел к телефону и набрал ее номер.
- Коленька! - обрадовалась Катя. - Что же вы не звоните? Я волнуюсь,
как вы себя чувствуете, вы же были больны, а вы пропали - и ни ответа,
ни привета. Разве так можно?
- Я думал, Михаил Владимирович вам сказал, что все в порядке. Он-то
знает, что я жив-здоров. А вы правда беспокоились?
- Правда. Почему вы не позвонили мне?
- Я боялся, что вы рассердитесь.
- Почему? Почему я должна сердиться?
- А вдруг в это время вы были бы с Шориновым?
Пришлось бы объясняться.
- Да? - В ее голосе прозвучало явное недоумение. - Я об этом как-то
не подумала. Знаете, Дусик бывает здесь не каждый день, далеко не каж-
дый. И потом, вы могли бы сказать, что звоните ему.
- Катя, а можно я сейчас приеду? - неожиданно спросил Саприн.
- Сейчас? - растерялась она. - Но ведь уже почти ночь.
- Именно поэтому. Катя, мне нужно вас увидеть.
Вы даже не представляете себе, как мне нужно вас увидеть. Можно?
- Хорошо, приезжайте.
Николай мог бы дать голову на отсечение, что она улыбается.
Он мгновенно влез под душ, вымыл голову, побрился, достал из шкафа
чистую сорочку, пристально оглядел себя в зеркале. Годится.
По дороге он несколько раз останавливал машину возле станций метро,
спускался в подземный переход, в надежде найти хоть одного припозднивше-
гося цветочника, но тут ему не повезло - переходы были пустынны. Тогда
он сделал небольшой крюк и подъехал к ночному клубу. Так и есть, цветов
здесь море. Николай купил огромную охапку разноцветных хризантем - голу-
бых, розовых, фиолетовых, зеленых, желтых, белых. Можно было взять и ро-
зы, здесь были и те, что подешевле, в маленьких букетиках, и совершенно
роскошные, на толстых длинных стеблях и немыслимо дорогие. Но он розы не
любил. Они казались ему претенциозными и вычурными и почему-то ассоции-
ровались с матерью.
Поднимаясь в лифте, он подумал, что давно уже, с юношеских времен, не
волновался так перед встречей с женщиной. Он даже постоял несколько се-
кунд перед дверью, прежде чем нажать на кнопку звонка. И наконец позво-
нил.
Дверь распахнулась, и первое, что он увидел, были Катины сияющие гла-
за. Пожалуй, это было и последним, потому что в течение следующего часа
Николай не видел уже ничего. Он закрыл глаза и наслаждался тем, что лю-
бил молодую женщину, на которой вдруг страстно захотел жениться. Придя в
себя, он страшно удивился, что, оказывается, они лежат на огромной кро-
вати раздетые, а по полу вокруг разбросаны разноцветные хризантемы. Как
он попал сюда из прихожей, когда успел раздеться - он не помнил.
Катя лежала на боку, повернувшись к нему лицом, и тихо улыбалась.
Только сейчас Николай разглядел, что лицо ее было чисто умытым, без ма-
кияжа, хотя раньше, когда он приходил сюда, она всегда была тщательно
накрашена. Значит, она с самого начала знала, зачем он приедет и чем все
закончится. Знала, но разрешила ему приехать и открыла дверь с сияющими
глазами. Такого ощущения полного, всеобъемлющего счастья он никогда не
испытывал.
- Ты могла бы уйти от своего Шоринова? - спросил он, нежно поглаживая
ее плечо.
- Могла бы, если бы было куда, - легко ответила Катя. - А куда ухо-
дить? Эту квартиру купил Дусик, и, если я его брошу, я здесь не оста-
нусь.
- Думаешь, выгонит?
- Я здесь не останусь. - Она сделала ударение на первом слове. - Я.
Понимаешь? Это было бы нечестно. И потом, на нас с отцом мама и пятеро
младших. Папа, конечно, изо всех сил старается, заколачивает бабки где
только может, но он ведь не коммерсант, он этого совсем не умеет. Квар-
тиры ремонтирует, дачи строит. Мне его жалко. А Дусик дает мне деньги на
семью. Понимаешь? Не я клянчу и тайком их прикармливаю, а он сам каждый
месяц дает, мы так с самого начала договорились. Баш на баш.
- Интересно, на каких условиях? Его баш - квартира и деньги на семью.
А твой в чем состоит, кроме того, что ты с ним спишь?
- Именно в этом. Я с ним только сплю. Его условие - никаких разгово-
ров о разводе и тем более о собственных детях. Ему нужно гнездо, норка,
куда можно забраться, расслабиться в тишине и покое, помолчать, побыть
самим собой. Ну и потрахаться, конечно, если в охотку. А если нет - то и
нет, я без претензий. Меня не нужно выводить в свет, возить на курорты
на Средиземное море или на Атлантику. Мне можно не звонить по три-четыре
дня, я не обижаюсь. Зато ко мне можно привести серьезных людей, я ведь
отличная кухарка, обслужу не хуже, чем в ресторане.
- Неужели тебе это нравится?
- Нравится.
Она снова улыбнулась мягко и ласково.
- Ты пойми, у меня никогда этого не было. У меня детства-то не было
нормального. С тринадцати лет - я и кухарка, и портниха, и нянька, и
доктор, и уборщица. Теснота, шум, гам, кто-то плачет, кто-то играет, бе-
гает, кто-то уже что-то разбил - сумасшедший дом. А мне книжку прочитать
некогда было, я еле-еле успевала уроки делать, школу на одних тройках
вытянула. Зато потом, правда, наверстала, когда с младшими занималась. А
теперь я одна, в тишине, просторно, спокойно. Я целыми днями книги читаю
и кино смотрю. Вот ты будешь смеяться, а я ведь Конан Доила только в
прошлом году в первый раз прочитала.
- А если я предложу тебе все то же самое? Уйдешь от Дусика?
- Что значит "то же самое"? - Она приподнялась на подушке. - Ты ку-
пишь мне квартиру и будешь приходить два раза в неделю?
- Ну, например, - уклончиво ответил Саприн. Идея ему не понравилась.
Он вовсе не хотел делать из Кати любовницу-содержанку, он хотел сделать
ее своей женой.
- Тогда меня это не устроит.
- Почему?
- Потому что с Дусиком у меня договор, и, когда его нет, я не стра-
даю. А тебя я буду любить, и твои визиты два раза в неделю будут меня
оскорблять. Ведь ты не женат?
- Нет, не женат. То есть разведен.
- Это все равно. Так вот, если я буду знать, что ты не женат, живешь
один, а меня держишь где-то отдельно и приходишь два раза в неделю, я
буду с ума сходить от ревности и злости. Не равняй себя с Дусиком, с то-
бой так не выйдет.
- А если я женюсь на тебе?
- И меня не спросишь? - насмешливо откликнулась она.
- Ну извини, я не так выразился. Если я попрошу тебя стать моей же-
ной? Согласишься?
- И стирать тебе рубашки и каждый день готовить обеды?
- И рожать мне детей.
- Нет.
- Почему?
- Дай мне отдохнуть, Коля. Ну хоть пару лет. Дай в себя прийти.
Он лег на спину, закинул руки под голову. Радужное настроение посте-
пенно таяло, появилось такое чувство, будто он уперся в стену.
- Катя, я могу пообещать, что тебе не будет трудно. Я хочу, чтобы ты
была со мной каждый день и каждую ночь. Можешь не стирать рубашки и не
готовить обеды, я слишком давно живу один и все привык делать сам. Но я
не хочу, чтобы ты продолжала жить с этим вонючим Дусиком. Я не хочу.
- Не надо так, Коля, - тихо сказала она. - Дусик добрый и порядочный.
Если бы не он, где бы я сейчас была? Что было бы с мамой и младшими? А
отец? Как знать, не впутался бы он в какой-нибудь криминал, чтобы добыть
денег, если бы Дусик их не давал. Слава Богу, отец не в тюрьме, мама не
в доме инвалидов, братья и сестры сыты и одеты. Может, ты знаешь о Дуси-
ке что-то плохое, но я о нем знаю только хорошее.
- Прости. - Он снова повернулся к ней и уткнулся лицом в ее плечо. -
Прости, родная. Я не хотел тебя обидеть. Знаешь, я завтра улетаю по де-
лам, это ненадолго, самое большее - на неделю. Я буду скучать по тебе. А
ты дай слово, что, пока меня нет, ты подумаешь над моими словами. Ладно?
Подумай, прикинь, как сделать так, чтобы тебе было хорошо, но чтобы при
этом мы были вместе. Как ты скажешь, так и сделаем.
В десять утра Николай Саприн вышел из дома, где жила Катя, и нос к
носу столкнулся с Шориновым. Это было неожиданно и неприятно.
- Николай? Ты что, был у Кати? - недовольно спросил Михаил Владимиро-
вич.
- Я забегал к ней, вас искал. Думал, вы у нее ночуете, - быстро отре-
агировал Саприн.
- Ночую я всегда дома, - холодно ответил Шоринов. - Что ты хотел?
- Хотел сказать, что улетаю. Я выяснил, куда уехала Тамара.
- Молодец, - смягчился Шоринов. - Действуй, как договорились. Когда
летишь?
- Сегодня вечером. Билет взял еще вчера.
- Ну, счастливо тебе.
Николай поехал домой, быстро собрался и даже успел три часа поспать
перед тем, как ехать в аэропорт.
Домодедовский аэропорт всегда поражал его грязью и бестолковостью, а
также множеством людей, из-за отложенных рейсов сидящих и спящих прямо
на полу. К счастью, его рейс, похоже, улетал вовремя. Николай посмотрел
на табло и стал пробираться к стойке регистрации.
- Коля! - услышал он женский голос откуда-то сбоку.
Он резко обернулся и увидел мать Тамары, Аллу Валентиновну.
- Алла Валентиновна, - лучезарно улыбнулся Саприн. - Какая встреча!
Какими судьбами?
- Провожала приятельницу. А вы, Коля, улетаете?
- В командировку, - кивнул он. - Что Тамара? Как у нее дела? Она ни-
чего мне не передавала?
- Кстати, Коленька, на Тамару нынче большой спрос, - рассмеялась Алла
Валентиновна. - Не вы один ее искали. Кажется, она бортанула еще какого-
то поклонника, но тот оказался более настырным и даже нанял частного де-
тектива, чтобы ее найти. Вы представляете?
Саприн помертвел. Вот и началось. Так и знал.
- Какой детектив? - Он постарался, чтобы удивление и недоумение выг-
лядели правдоподобно. - Почему детектив?
- Ну, я уж не знаю почему. Наверное, этот поклонник решил, что так
надежнее - не самому искать, а поручить профессионалу. Совсем Тамара от
рук отбилась, честное слово, - посетовала она. - Морочит голову достой-
ным людям, делает авансы, а потом исчезает. Это в ней детство играет,
Коленька, вы не сердитесь на нее. Я думаю, она вернется из Австрии,
встретится с вами, и все наладится. Со своей стороны обещаю за вас пох-
лопотать. - Она лукаво подмигнула и легким материнским жестом погладила
его по голове.
Дождавшись, пока Алла Валентиновна скроется из виду, Саприн метнулся
к телефону-автомату, моля судьбу о том, чтобы Шоринов оказался на месте.
Прямой телефон на работе не отвечал, сотовый тоже, а секретарь противным
сухим голоском сообщила, что Михаил Владимирович на банкете. Саприн вы-
ругался про себя и пошел искать свою очередь на регистрацию. Очередь
выстроилась огромная, сплошь из азиатов с бесчисленным багажом, поэтому
продвигалась медленно, и Николай еще несколько раз отходил позвонить.
Шоринов не отвечал. Наконец он подошел к стойке и протянул билет и пас-
порт на имя Николая Первушина.
- Багаж? - скучно спросила девица, затянутая в униформу.
- Без багажа.
- Проходите на посадку.
Он сделал еще одну попытку дозвониться, но ему опять не повезло. Он
вышел на улицу, закурил. По громкоговорителю уже второй раз объявили,
что регистрация на его рейс заканчивается. Надо идти. Он отшвырнул недо-
куренную сигарету и быстро прошел на посадку. Предъявив сумку для дос-
мотра, сделал жалостное лицо и, добавив в голос трагизма, спросил у сот-
рудника службы безопасности:
- Слушай, командир, здесь нигде телефона нет?
На полминуты буквально, только два слова сказать. Очень нужно, чест-
ное слово. Ты видишь, я уж до последней минуты на посадку не проходил,
все к автомату бегал. А там занято и занято, прямо как назло.
То ли трагизма было много, то ли Саприну просто повезло, но уже через
три минуты он стоял рядом с телефоном. И тут ему повезло еще раз. Шори-
нов наконец ответил.
- Это я, - коротко бросил в трубку Николай. - Тамару ищет кто-то еще.
Какой-то частный детектив. Разберитесь как можно быстрее, чтобы хвост за
мной следом не потянулся.
Он быстро перечислил Шоринову тех людей, которые могут вывести на Та-
мару, и почти бегом помчался к автобусу, который должен был довезти его
до трапа. В Среднюю Азию Николай Саприн улетал, унося в душе неприятный
осадок от разговора с Катей и острую тревогу.