Глава 7

   Насте постелили в гостиной на огромном раскладывающемся диване. Памя-
туя бессонную ночь в поезде, она была уверена, что сможет быстро  уснуть
и крепко проспать до утра. Но не тут-то было. В голове все время  крути-
лись мысли о расстрелянном много лет назад Сергее Бахметьеве, его  вдове
и матери. Если все дело в присвоенных когда-то  ценностях,  то  понятно,
что Елену Шкарбуль и ее мужа убили из-за них, а Софью Илларионовну - по-
тому что она знала, чьи это деньги  и  кто  может  заявить  свои  права.
Больше никак не получалось. По отдельности убийства в Москве и Петербур-
ге могли быть совершены из-за чего угодно, но вместе?
   Она крутилась с боку на бок, потом решительно  встала,  закуталась  в
халат, который ей одолжила Ира, и вышла на кухню. Не  успела  она  заку-
рить, как послышался скрип двери, потом осторожные шаги, и на кухне поя-
вилась Татьяна. С чисто умытым лицом и распущенными волосами, в длинной,
до пят, нежно-сиреневой ночной рубашке она  казалась  рано  располневшей
молоденькой девушкой. В эту минуту никто не сказал бы, что  ей  тридцать
пять, она следователь, в третий раз замужем и ждет ребенка.
   - Ты чего не спишь? - вполголоса спросила она. - Нервничаешь?
   - Да нет, скорее просто переживаю. Таня, у тебя часто начальники  ме-
нялись?
   - Конечно. За все время работы их штук шесть сменилось.
   - И как, трудно к новому привыкать?
   - Трудно только в первые два раза, - улыбнулась Татьяна. - Потом  вы-
рабатывается стереотип, механизм приспосабливания, и дальше  уже  легче.
Почему ты спрашиваешь об этом?
   - Гордеев уходит.
   - И для тебя это проблема? - удивилась Татьяна.
   - Не то слово. Трагедия. Я десять лет с ним проработала.  Это  вообще
всего лишь второй начальник в моей жизни. Не представляю, как я буду без
него. Да и не только я, все мы в ужасе. Понимаешь, у нас  как-то  сложи-
лось впечатление, что Колобок - вечен,  что  он  будет  с  нами  всегда.
Умом-то мы понимали, что так не бывает, но думать об этом  не  хотелось.
Он есть, он каждый день на работе, мы за ним как за каменной стеной. Это
ведь очень важно, когда ты не боишься своего начальника. Доверяешь ему.
   - Естественно. Если боишься начальника, то пытаешься скрыть  от  него
ошибки и неприятности, а они потом разрастаются до такой  катастрофы,  с
которой уже и не знаешь, что делать.
   - Вот-вот, - подхватила Настя. - Он же сам нас  всегда  учил:  ошибки
надо признавать и исправлять немедленно, пока еще  можно  что-то  испра-
вить. Мы со своими ошибками постоянно к нему бегали, может быть,  потому
и работали намного успешнее, чем многие другие. И потом, он нас  приучил
к тому, что за наши ошибки мы перед вышестоящими начальниками не отдува-
емся. Он сам всегда ходил "на ковер", нас прикрывал. Нам, конечно, мозги
вправлял, но по делу. И потом, он умел это делать как-то необидно. Полу-
чается, он приручил нас, а теперь бросает. Я знаю, я не имею  права  так
говорить. Никто не имеет права требовать от  человека,  чтобы  он  ломал
свою жизнь из жалости к подчиненным. Это глупо.
   - Не знаю, - задумчиво произнесла Татьяна. - Я ведь  попала  почти  в
такую же ситуацию. Приручила Ирку, взяла ее на  свое  иждивение,  она  и
привыкла, что можно не работать и не иметь профессии и при этом ни в чем
не нуждаться в материальном плане. Она постоянно чувствовала  свою  нуж-
ность, необходимость, то есть у нее не было тоски от ощущения  собствен-
ной никчемности, бесполезности. И когда встал вопрос о том, что  я  уез-
жаю, а она остается, я чувствовала себя ужасно виноватой. Мне  казалось,
что я не имею права ее бросать. Конечно, все получилось к лучшему, когда
оказалось, что у меня будет ребенок. Просто стало понятно, что  мы  друг
без друга не обойдемся. Я ее не брошу. И она меня тоже.
   - Хорошо вам, - с завистью вздохнула Настя. - Чем бы  эдаким  Колобку
забеременеть, чтобы он понял, что не должен с нами расставаться?
   - Пусть он забеременеет какойнибудь идеей. Например, придумает  новое
подразделение, которое сам и возглавит, а вас всех к себе заберет.
   - Ну да. А убийства раскрывать кто будет?
   - Да... Убийства... Убийства - это серьезно.  С  этим  не  поспоришь.
Настя, когда твои ребята должны отзвонить? Я уж прямо места себе не  на-
хожу. Завтрашний день должен все решить. Мы кровь из носу должны  завтра
вечером уехать, еще одного дня в постоянном страхе я не протяну.  И  по-
том, я не столько за себя боюсь, сколько за Ирку. Она такая  доверчивая.
Так легко с людьми знакомится, вступает в контакт...  В  ней  совершенно
нет разумной боязливости. В каждом красивом мужике видит  потенциального
принца и жениха. Ее заманить куда-нибудь - раз плюнуть.
   - Таня, ты уверена, что сможешь за один день расколоть Сурикова?
   - Я так не ставлю вопрос, - жестко ответила Татьяна. - Это вы,  сыщи-
ки, народ вольный, а я всю жизнь была следователем и подчинялась дубинке
под названием "срок". Сроки поджимают - и никуда не денешься. Из-под се-
бя выпрыгиваешь, а результат даешь. Если я буду бояться и сомневаться, у
меня ничего не получится. Я должна успеть. И обсуждать тут нечего. Давай
сами позвоним, чего ждать-то.
   Она потянулась к телефону и набрала номер Стасова. Тот долго не отве-
чал, и Настя уже начала рисовать в воображении картины -  одна  страшнее
другой. Стасов попал в автокатастрофу. Случилось что-то  непредвиденное.
Авария на электростанции, и поэтому не работает спутниковая связь.  Фан-
тазия у майора Каменской была богатая, это, с одной стороны, помогало ей
придумывать версии, но с другой стороны... Мысленно она уже видела окро-
вавленные трупы Стасова и Короткова вместе, когда Татьяна  заговорила  в
трубку:
   - Откуда я тебя вытащила? Ого! Бедные вы, бедные. Ну что ты мне  ска-
жешь?
   Она какое-то время молча слушала мужа, потом сказала:
   - Ладно, перезвони, как сможешь, мы ждем. Спасибо.
   Настя вглядывалась в ее лицо, приоткрыв рот от нетерпения.
   - В Москве начался жуткий снегопад. Они попали  в  пробку,  а  движок
заглох. И вот Стасов с Юрой через весь этот затор машину руками толкают.
Можешь себе представить это море удовольствия.
   - Таня! Ну не терзай ты меня! Что он сказал?
   - Что у нас с тобой плохо с арифметикой. Дактокарты скольких  человек
мы отправили экспертам?
   - Елена Шкарбуль с мужем и сыном - трое.  Бахметьева  с  квартирантом
Суриковым - двое. Плюс следы двоих неизвестных, правда, один из них  мо-
жет оказаться Суриковым. Итого, либо семь, либо шесть.
   - А у них вышло пять.
   - Как это - пять? - недоуменно переспросила  Настя.  -  Откуда  пять?
Должно быть шесть, если у Шкарбулей был Суриков, или семь, если не он.
   - Пять, Настенька. Только пять. А соседи Шкарбулей молодого  человека
по фотографии опознали.
   - Ничего себе, однако! Вот это комбинация. На здоровую голову такое и
придумать-то невозможно.
   - Теперь ты понимаешь, что произошло? Все, завтра Суриков  -  мой.  Я
его сделаю.
   Его не допрашивали уже два дня, и Суриков занервничал. Неужели  опять
следователь сменится? Это плохо. Тетка-то эта, Образцова,  ему  в  самый
раз подходит. Сразу видно, что она на квартирные дела внимания не  обра-
щает. Задаст вопрос, от которого ему жутко делается, и тут же  забывает,
про другое начинает спрашивать. Или она рассеянная  такая?  Сколько  раз
было, что он холодным потом покрывался и думал: вот оно, заметила, поня-
ла, уцепилась, сейчас зубами клацнет у него на горле, как охотничья  со-
бака, и больше уж не выпустит. И - ничего. Обходилось.  Следовательша  в
другую сторону гнет. А придет вместо нее еще кто-нибудь - как знать, как
дело обернется. Предыдущий-то, Чудаев, видно, в доле был, на все  сквозь
пальцы смотрел, каждому слову верил. С ним проблем не было. Хотя, может,
и не в доле он, а просто дурной, безразличный. Сейчас таких  много,  вон
сокамерники рассказывают, что милиционеры на свою основную работу  плюют
с высокой колокольни, им деньги зарабатывать надо, семью кормить, шесте-
рят где могут, кто в охране, кто в бизнесе. Короче говоря, над уголовны-
ми делами "не зависают". И Образцова, похоже, такая же. А  вдруг  теперь
новый следователь будет? Еще неизвестно, на кого нарвешься.
   Он жевал хлеб, который принесли на завтрак, запивал жидким  чаем,  но
вкуса не чувствовал. Почему-то по утрам он всегда думал о  бабке  Софье.
По вечерам-то все больше жизнь свою вспоминал,  которая  до  Бахметьевой
была, а по утрам старуха полностью владела им. Оттого, наверное, что  до
встречи с ней спать ему приходилось черт-те где, а два  года  с  лишком,
проведенные с ней, он спал в мягкой чистой  постели,  где  и  телу  было
удобно, и душе уютно. И по утрам, с трудом разминая затекшее на  жестких
нарах и озябшее в сырой камере тело, Суриков особенно остро ощущал отли-
чие этой жизни от той.
   Громыхнул засов, и полтора десятка пар глаз немедленно уставились  на
дверь. Кого вызовут?
   - Суриков! - послышался голос контролера.  -  Выходи,  к  следователю
пойдем.
   В нем шевельнулся страх. Кого он сейчас увидит? Все ту же  Образцову,
от которой он никакой опасности не ждет, или кого-то  другого?  Господи,
идти бы так, идти этим длинным коридором, и чтобы он никогда не  кончал-
ся...
   Слава Богу, это она, следовательша. Можно перевести дух.
   - Здрасьте, Татьяна Григорьевна, - радостно заявил  Суриков  прямо  с
порога. - А я уж беспокоиться начал, что мое дело опять  кому-то  новому
отфутболили. Чего же мне так не везет, а? Никому я не  нужен,  все  меня
спихнуть подальше хотят. Спасибо, хоть вы от меня не отказались.
   - Здравствуйте, Суриков, - сухо сказала она. -  Садитесь.  Времени  у
нас с вами мало, поэтому будем его экономить. Давайте начнем все  снача-
ла, но в хорошем темпе, не будем застревать там, где и так все  понятно.
Договорились?
   - Чего это сначала-то? - принялся дурачиться Сергей.  -  Давно  уж  к
концу пора подбираться да освобождать меня вчистую, а вы опять  сначала.
Не надоело вам?
   - Мы же договорились, - недовольно поморщилась Образцова, -  не  тра-
тить время зря. Приступим. Как вы добирались до Москвы, поездом или  са-
молетом?
   Ему показалось, что он оглох. Кровь бросилась в голову, в ушах  зашу-
мело. Какая Москва? Как она узнала?
   - Я повторяю вопрос. Как вы добирались до  Москвы?  Мы  договорились,
Сергей Леонидович, что время будем беречь, поэтому ставлю вас в  извест-
ность, что вас видели в доме, где произошло убийство,  описали  довольно
подробно, а потом опознали по фотографии. Вы там были, это  установлено.
И оставили на месте убийства отпечатки своих пальцев и  ботинок.  Мне  в
третий раз повторить вопрос, или вы ответите?
   - Поездом, - почти прошептал он и сам удивился тому, как тихо прозву-
чал его голос. Ему казалось, что он сказал это довольно громко.
   - Как вы вошли в квартиру Шкарбулей?
   - Дверь была не заперта. Я...
   - Да?
   - Я не убивал их. Они уже были... когда я пришел... Я испугался.
   - И что сделали?
   - Ушел.
   - Долго пробыли в квартире?
   - Нет... Я не знаю... Я испугался. Недолго. Минут пять, наверное.
   - Что было потом?
   - Поехал на вокзал. Сел в поезд.
   - Билет купили перед отходом поезда?
   - Нет, у меня был уже. Я здесь купил сразу туда и обратно. Я не  уби-
вал, честное слово! Я не убивал! Они уже были мертвые, когда  я  пришел!
Лежали в луже крови! Ну почему вы мне не верите?
   - Вы были раньше знакомы с кемнибудь из семьи Шкарбуль?
   - Нет.
   - Зачем же вы к ним пришли?
   Он молчал. Что он мог ей сказать? Что пришел их убить?
   ...Кроме телевизионных программ, содержащих  криминальную  хронику  и
другую такого же рода информацию, старуха Бахметьева обожала  детективы.
И смотреть, и читать.
   - Зло должно быть наказано, - заявляла она Сергею.
   Посмотрев фильм, в котором преступнику удавалось ловко  обойти  поли-
цейских, она недовольно ворчала:
   - Плохое кино, неправильное. Нельзя совершать  преступления  безнака-
занно. За содеянное зло должно следовать возмездие, это закон, по  кото-
рому устроен мир, и нарушать его никому не дано.
   Суриков только посмеивался про себя над старухиной  несовременностью.
Но однажды решил ее поддеть:
   - Если вы так твердо считаете, что любое зло должно быть наказано, то
что ж вы своей невестке все с рук спустили? Сами же  говорили,  что  она
вас смертельно оскорбила и унизила. И денег своего родного сына вы так и
не увидели, она все к рукам прибрала. Выходит, для кино у вас одни зако-
ны, а для вашей собственной жизни - другие?
   Реакция Бахметьевой была неожиданной. Она медленно подняла  голову  и
внимательно посмотрела на Сергея, потом  запавшие  губы  раздвинулись  в
странной улыбке. Суриков никогда раньше не видел, чтобы Софья так улыба-
лась, хотя прожили они вместе уже года полтора.
   - А кто тебе сказал, Сереженька, что ей это с рук сошло? Нет, не про-
стила я ее. И жду, когда она будет наказана.
   - Да кто ж ее накажет, интересно знать? - продолжал насмешничать  он.
Ему вовсе не хотелось обидеть хозяйку, он был очень к ней привязан и от-
носился к старой женщине со всей теплотой и нежностью, на которые вообще
был способен. Но был он еще слишком молод, чтобы уметь точно чувствовать
ту грань, за которой кончается шутка и начинается  разговор  всерьез.  -
Бог, что ли? Так вы же в Бога не верите, СофьЛарионна, вы и в церковь не
ходите. Нет, что-то у вас концы с концами не сходятся.
   - Ну что ж, буду ждать, пока найдется человек, который их вместе све-
дет, - бросила Бахметьева загадочную фразу. - Мне самой-то  это  уже  не
под силу. А закон - он действует обязательно, другое дело, хватает ли  у
человека терпения и сил дождаться. Ну, мне, Сереженька, терпения не  за-
нимать, если уж я двадцать лет лагерей и поселений вытерпела и не слома-
лась, если я своего сына любимого двадцать лет не видела и  не  сошла  с
ума, если его смерть пережила, то и справедливости дождусь.
   Суриков только хмыкнул в ответ и снова уткнулся в телевизор, где  как
раз начинался боевик с Чаком Норрисом. Софья боевики не любила,  поэтому
сразу же уползла на кухню и принялась греметь кастрюлями, готовя обед на
завтра. Минут через пятнадцать после начала фильма Сергей вдруг  припом-
нил недавний разговор. А что? В самом деле, права  старуха,  зло  должно
быть наказано. Боевикито все до одного как раз  про  это.  В  детективах
идея справедливого возмездия не очень заметна, там все внимание  на  за-
гадку уходит, на тайну: кто преступник и как его поймать. А  в  боевиках
тайны почти никогда нет, а есть обидчики и обиженные, и весь фильм  оби-
женные или их защитники только и делают,  что  мстят  да  разбираются  с
обидчиками.
   Нет, ну до чего все-таки умна старуха! Опять права оказалась.
   Он даже не заметил, как старая женщина вошла в него, в  его  плоть  и
кровь, свила гнездо в его душе и стала жить в теле Сергея  Сурикова.  Он
был просто очень привязан к ней и не видел в  этом  ничего  плохого  или
опасного для себя.
   Через полтора года он уже не мог дня без нее прожить. И после  работы
в магазине мчался домой как угорелый. Он скучал без Софьи  Илларионовны,
без ее интересных рассказов о таких вещах, о которых Сергей и не  слышал
никогда, без ее острого юмора, без ее мудрых и рассудительных  суждений.
И она нуждалась в нем, в его помощи и заботе, она ждала его каждый  день
с работы с горячим ужином, ласково называла "сынком" и "Сереженькой",  а
главное - она умела сделать так, что каждая проблема, кажущаяся неразре-
шимой, вдруг представала понятной и простой, такой, с которой справиться
- как нечего делать.
   Они нужны друг другу, и им хорошо вдвоем, тепло  и  уютно.  Не  нужна
Сергею никакая собственная квартира, пусть бы Софья жила подольше, и  он
- рядом с ней. Вероятно, года через два-три его мнение переменилось  бы,
желания и стремления стали бы другими, но сейчас, зимой девяносто шесто-
го года, Суриков думал именно так и хотел именно этого: чтобы его хозяй-
ка Софья Илларионовна Бахметьева жила в добром здравии как можно дольше.
Софья - его стена, теплая, крепкая и надежная, которая защитит от  любых
невзгод и опираясь на которую можно жить без неприятностей и осложнений.
Софья - врач, который вылечит от любой хвори, не отдавая его в больницу.
Софья - его учитель, она заставляет его слушать ее рассказы и  учит  ду-
мать и запоминать, сопоставлять и делать выводы. Она  приучила  его  чи-
тать, пусть понемногу, но постоянно, каждый день перед сном,  и  он  сам
чувствует, что стал соображать быстрее и лучше. Благодаря Софье на рабо-
те в универсаме его считают чуть ли не интеллектуалом, достойным универ-
ситетского диплома, смотрят с уважением и даже снисходительно  относятся
к тому, что он, когда слабость одолевает, по полдня не работает, в  под-
собке отсиживается. А с врачом тогда как помогли! Да разве  для  другого
какого-нибудь грузчика стали бы они так в лепешку расшибаться,  и  врача
разыскивать, и машину давать? Не стали бы. А для него  сделали.  Почему?
Да потому, что он им Софьиными рассказами уши замылил, умным прикинулся,
приличным. Нет, куда ни кинь, а кругом он Бахметьевой  обязан.  Софья  -
домоправительница, которая приготовит обед, приберет в комнате и пришьет
оторвавшуюся пуговицу. Софья - мать, которая приласкает, погладит по го-
лове, спросит, как дела и отчего глаза грустные. Софья - друг,  которому
можно рассказать все без утайки, не стыдясь и не стесняясь,  и  получить
дельный и мудрый совет.
   Софья Илларионовна для него - все. Дай ей Бог здоровья и  долгих  лет
жизни.
   К лету девяносто шестого года Сергей Суриков  "созрел".  Если  Софья,
самый близкий ему на этом свете человек, ждет, что найдется кто-то,  кто
восстановит попранную справедливость, то кто же еще должен это  сделать,
если не он сам. Не зря ведь ее сына тоже звали Сережей, это знак судьбы.
Сына расстреляли, и Суриков ей теперь самый родной. Разве сын  не  всту-
пился бы за мать? Мысль пришла легко и естественно, и Сергей долго удив-
лялся, почему она не появилась у него в голове много  раньше,  ведь  тот
разговор о справедливом возмездии состоялся давно, еще в феврале.
   Он только не знал, как поговорить с Бахметьевой. Может, совсем  прос-
то? "Софья Илларионовна, дайте мне адресочек, я поеду и разберусь с  ва-
шими обидчиками".
   Поеду и разберусь. Как у него все просто. Билет до Москвы стоит тысяч
двести пятьдесят, и обратно столько же, а где лишние полмиллиона  взять?
Они с Софьей живут скромно, экономят, каждую копейку считают.  И  потом,
что значит: разберусь? Он морду бить Софьиной невестке, что ли,  собира-
ется? Глупость. Не хватало еще с бабой драться. А с  мужем  ее  разборки
устраивать тоже не больно умно. Ему сейчас должно  быть  лет  пятьдесят,
самый расцвет, он Сурикова в баранку скрутит раньше, чем тот его  первый
раз ударит. Сам-то Сергей не особенно сильный, хоть и грузчик. Осторожно
переносить тяжести - это одна песня, а вступать в активное  единоборство
- совсем другая, с точки зрения нагрузки на сердце.
   Ладно, он еще подумает. Спешки никакой особой нет. Но и тянуть не на-
до. Софья уже старая совсем, может в любую минуту заболеть.  Не  приведи
Господь, умрет. Если уж Сергей Суриков решил взять на себя миссию  восс-
тановителя справедливости, то имеет смысл делать  это,  пока  Бахметьева
жива. А то помрет с обидой, что за нее никто не вступился и не отомстил.
Нет уж, надо, чтобы она ушла спокойной и довольной.
   - Зачем вы пришли к Елене Шкарбуль и ее мужу? - повторила Образцова.
   - Ну... это... В гости.
   - Они вас ждали?
   - Ну да.
   - Вы шли в гости к незнакомым людям? По какому поводу?
   - Софья Илларионовна просила.
   - Поподробнее, пожалуйста. О чем конкретно просила вас Бахметьева?
   - Ну, посмотреть, как они живут, как внук ейный. Она внука  давно  не
видела, хотела узнать, как там и что. Меня послала. А что плохого?
   Он попытался окрыситься, старался  разозлиться,  чтобы  почувствовать
себя более уверенно, но ничего не получалось. Земля с  каждым  шагом,  с
каждым заданным вопросом уходила из-под ног, и  уверенности  становилось
все меньше и меньше. Боже мой, он же не убивал их! Не убивал! Как же до-
казать ей? Как убедить?
   - Ничего плохого, - спокойно ответила Образцова. - Вы вошли в кварти-
ру и увидели, что хозяева убиты. Почему вы не позвонили в милицию? Поче-
му не позвали соседей? Почему просто повернулись и ушли?
   - Я боялся, - выдавил он. - Меня первого же и схватили  бы.  Думаете,
нет?
   Внезапно он почувствовал прилив злости и отчаяния.
   - С Бахметьевой же точно так и вышло! - закричал  он,  почти  потеряв
над собой контроль. - Кто-то ее убил, а меня схватили и в кутузку броси-
ли! На меня первого подумали! Чем я хуже других? Почему на меня первого?
Потому что необразованный, потому что грузчик,  да?  На  таких,  как  я,
всегда отыгрываетесь, хватаете, кто послабее, а те, которые с дипломами,
у вас всегда выворачиваются! Ну давайте, вешайте на меня всех собак! Ка-
кие там у вас еще трупы висят неоприходованные? Давайте, валите  все  на
меня, я все приму, мне от вас, сук легавых, все равно не выскочить!
   Он слышал свой голос словно со стороны, как будто это и не он орал, а
кто-то посторонний. Вдруг он наткнулся на глаза Образцовой и умолк.  Она
смотрела на него с любопытством, как на диковину в музее, и во взгляде у
нее не было ни злости, ни обиды, ни раздражения.
   - Вы все правильно говорите, Суриков, - сказала она все так  же  спо-
койно и чуть холодновато. - На вас первого подумали. На это и  был  рас-
чет. Вас подставили. Неужели вы до сих пор этого не поняли?
   - Кто подставил? - тупо переспросил он. - Как подставил? Зачем?
   - А вы подумайте.
   - Не понимаю я...
   - Кто послал вас в Москву?
   - Никто, я сам поехал.
   - Неправда.
   - Правда. Я видел, что Софья мается, по внуку тоскует, решил поехать,
чтобы поговорить с ним. Объяснить, что бабушка скучает и что свинство  с
его стороны даже писем ей не писать.
   Ему удалось собраться и взять себя в руки. Теперь Сурикову  казалось,
что его версия звучит логично и убедительно.
   - И как, поговорили?
   - Нет.
   - Почему же?
   - Я вам уже сказал: я пришел, а они...
   - Слышала. Они. Елена и Юрий Шкарбуль лежали на полу в луже крови.  А
Виталий где был? Тоже на полу убитый?
   - Нет... Я не знаю. Они лежали в комнате,  которая  самая  первая  от
прихожей. Я дальше не пошел. Может, он тоже лежал...  Я  не  смотрел.  А
что, его тоже убили?
   - Значит, вы не пытались его разыскать? -  продолжала  Образцова,  не
ответив на его вопрос.
   - Нет. Я испугался и поехал на вокзал. У меня билет был куплен.
   - Хорошо. Что было дальше?
   - Ничего. Я приехал, пошел домой, к Софье. У подъезда меня взяли. Вот
и все.
   - Как давно Софья Илларионовна не видела своего внука?
   - Ну, это... Я не знаю точно. Лет пять, может.
   - Письма от него получала?
   - Не знаю. При мне - ни разу.
   Она потому и тосковала...
   - Это я уже слышала. И по телефону ему не звонила?
   - Нет.
   - А он ей?
   - Тоже нет.
   - Отчего же так? Они поссорились?
   - Да не знаю я! - он снова начал заводиться, потому что на этот  счет
готовых объяснений у него не было.
   - Зато я знаю, Суриков, - в голосе Образцовой послышалась  усталость.
- Вы все врете. Врете, как последний дурак, сами себе хуже делаете.  Вот
справки из городских телефонных станций Петербурга и Москвы. С  телефона
Бахметьевой в течение только одного месяца, октября, семь раз звонили  в
квартиру Шкарбулей, а из квартиры Шкарбулей по телефону Бахметьевой зво-
нили целых двенадцать раз. Вы можете мне это объяснить?
   - Ничего не знаю, - отрезал он. - Я целый день на работе был.  А  при
мне Софья никому не звонила. И ей из Москвы никто не звонил.
   - Все правильно, - почему-то вздохнула Образцова. - Неужели вас  этот
факт не настораживает? Софья Илларионовна вела очень интенсивные перего-
воры со своими родственниками в Москве, но вам об этом ничего не извест-
но. Как же так, Сергей Леонидович?
   - Не знаю я! - снова заорал он. - Чего вы прицепились?! Не знаю!
   - Конечно, не знаете. Вы и не должны были знать. Вы должны были  пое-
хать и разобраться с невесткой вашей хозяйки. И вас должны были  аресто-
вать практически сразу же. Там, в Москве. Тогда  все  ценности,  которые
Елена и Юрий Шкарбуль не успели растратить, достались бы Софье  Илларио-
новне и ее внуку. Большие ценности. Они ведь расходовали их  очень  эко-
номно, а ценностей было много. Бахметьев успел наворовать на сотни тысяч
долларов, если не на миллионы, и все это богатство в золоте,  платине  и
драгоценных камнях досталось когда-то его вдове, а потом и ее новому му-
жу. Там еще много осталось, на ваш век хватило бы. Вы  ведь  именно  так
договаривались с Софьей Илларионовной?
   Он замкнулся. Она все знает. Чего теперь говорить? Упираться бессмыс-
ленно, она откуда-то все узнала. Но он ни за что не выдаст Софью. Ни  за
что. Возьмет все на себя. Софья - это святое.
   - Что вы молчите, Суриков?
   Я права? Вы поехали в Москву, чтобы совершить убийство?
   Он молча кивнул.
   - Бахметьева знала об этом?
   - Нет. Она ничего не знала.
   Я сам.
   - Что - сам? Сам адрес узнал?
   Сам придумал про ценности? Не морочьте мне голову, Сергей Леонидович.
Вас послала Бахметьева. И заранее договорилась со своим внуком обо всем.
Они вдвоем в течение двух дней после убийства сдали бы вас милиции,  это
несложно. Разыграли бы как по нотам.
   - Нет!!! Замолчите!!! Не смейте!!! Не трогайте Софью!
   Но Образцова будто и не слышала его истерического  выкрика,  ни  один
мускул на ее лице не дрогнул.
   - Софья Илларионовна давно уже общалась с Виталием.  И  он  прекрасно
знал, кто его родной отец и что у него есть еще одна  бабушка.  Вам  это
неизвестно, да? Вам Бахметьева говорила, что ни  разу  не  видела  внука
после отъезда Елены в Москву? Так вот, это неправда. Она  вас  обманула.
Она сделала вас послушным орудием в своих руках. Думаете,  это  вы  сами
решили свершить справедливость и отомстить за нее? Нет, Суриков, это бы-
ло ее решение, и она умело вложила его вам в голову. Она хотела  сделать
все вашими руками, а потом избавиться от вас и посадить, чтобы вы не пу-
тались под ногами. И ей это почти удалось. Вы же арестованы, как видите.
Правда, за другое убийство, но сути это не меняет.
   - Что вы такое говорите? Вы не смеете... Софья не могла...  Она  меня
любила.
   - Сергей Леонидович, своего внука она любила еще больше. Разница, од-
нако, состоит в том, что внук, в отличие от вас, ее совсем не любил. По-
этому приехал в Питер раньше вас, вероятнее всего - самолетом прилетел и
убил ее. Чтобы уж совсем ни с кем не делиться. Он-то все  точно  рассчи-
тал. За одно из убийств наверняка арестуют именно вас, а к нему и второе
убийство прилепится. А не прилепится - так и повиснет нераскрытое. Кста-
ти, как вы собирались совершить убийство? Голыми руками?
   - У меня пистолет был.
   - Да ну? Откуда?
   - У Софьи взял. Это пистолет ее сына. Она во время ареста его  сумела
спрятать.
   - И дала вам, чтобы вы совершили убийство в Москве?
   - Нет! Я сам взял. Украл. Она не знала.
   - И куда дели?
   - Выбросил.
   - Где?
   - Ночью, когда в поезде ехал. Пошел в туалет и из  окна  выбросил.  Я
сам, я все сам, Софья ни при чем.
   - Суриков, я ценю ваше благородство, вы бережете честь старой  женщи-
ны, к которой были привязаны и которая вам дорога. Вам трудно  смириться
с правдой, но смотреть ей в глаза все равно придется. Вы никуда от этого
не денетесь.
   - Я не понимаю... Что же, выходит, там, в Москве... тоже он, что ли?
   - Наконец-то, - улыбнулась Образцова. - Вы начали соображать. Это хо-
роший признак. Вы, Сергей Леонидович, человек слабый. Это я вам не в уп-
рек говорю, просто констатирую факт.  У  вас  слабое  здоровье,  больное
сердце, да и в целом вы существо достаточно беззлобное. Порыв у вас  был
сильный, но никто не смог бы поручиться, что вы доведете дело до  конца.
Убить человека не так-то просто, поверьте мне. Вы могли сорваться.  Бах-
метьева и ее внук боялись, что у вас не получится. Вы могли  испугаться,
передумать, у вас мог сделаться сердечный приступ. Одним словом, им нуж-
но было подстраховаться. Как именно они  планировали  это  сделать,  нам
расскажет Виталий Шкарбуль, вы этого все равно не знаете и знать не  мо-
жете. Но Виталий все сделал по-своему. Он убил мать и  отчима  незадолго
до вашего прихода. Ведь Бахметьева инструктировала вас, в  котором  часу
идти к ее родственникам, правда? Она сказала, что нужно прийти так, что-
бы совершить убийство и сразу же ехать на вокзал  и  садиться  в  поезд.
Чтобы ни одной лишней минуты в Москве не провести. Ведь говорила?
   Боже мой, что же это? Откуда она все знает? Что  происходит?  Неужели
правда, что Софья..? Нет, не может быть, не может быть, не может, не мо-
жет! Не могла Софья так с ним поступить! Она же любила его. И он ее  лю-
бил. Он молился на нее. Два года вместе, душа в душу...
   - Виталий знал, на какой поезд у вас взят билет, бабушка его  оповес-
тила. Он застрелил родителей и быстренько рванул в  аэропорт.  Он  знал,
что вы вот-вот придете, войдете в квартиру, оставите там свои следы,  вы
же совершенно неопытны и наверняка наследите. Обувь, пальцы, запах.  Так
и вышло. Когда вы ехали в поезде назад, в Питер, он уже был у бабушки, а
когда вас арестовали по подозрению в убийстве вашей хозяйки Бахметьевой,
он снова был у своей подружки, которая добросовестно составила ему  али-
би. За такие деньжищи какое угодно алиби можно дать. Он тоже не особенно
опытен в совершении преступлений, поэтому и он оставил в  квартире  Бах-
метьевой свои следы.
   Она умолкла, подперла подбородок ладонью и стала  смотреть  кудато  в
угол комнаты. Точно так же всегда сидела за столом бабка Софья. От этого
воспоминания ему стало больно, так больно, как будто его резали  живьем.
А он так ее любил!
   Образцова посмотрела на часы.
   - В общем так, Сергей Леонидович. Я выношу постановление об  освобож-
дении вас из-под стражи. Вы будете привлечены к уголовной ответственнос-
ти за приготовление к убийству супругов Шкарбуль, но могу  вам  обещать,
что свободы вас не лишат. Вы сегодня же уйдете отсюда.  Теперь  займемся
другим делом, не менее важным. Кто уговорил вас на эту аферу с подложной
доверенностью?
   Татьяна взглянула на часы. Пока она идет в графике. На  первую  часть
допроса она планировала затратить не более двух часов. Этого должно было
хватить, чтобы разобраться с убийствами. Теперь надо приступать к  самой
сложной части. Суриков, конечно, не гигант мысли и не мастер  логических
построений, но нормальное чувство страха ему присуще не меньше, чем всем
остальным. Сдать ей тех, кто уговорил его пойти на подлог и ложные пока-
зания, он побоится. Их много, и они работают в милиции. Куда ему  против
них?
   Жалко парня. Пусть он и собирался совершить убийство,  но  все  равно
его жалко. Так верил своей квартирной хозяйке, а она...  Он  для  нее  -
ничто, пыль под ногами. Посадила бы его и глазом не моргнула.
   Суриков побоится давать показания против тех, кто  затеял  квартирную
игру. Его можно понять. Она ведь и сама боится трогать это дело,  и  еще
как боится. Но она уедет, если повезет, уедет прямо сегодня, и в  Москве
она будет под защитой мужа, крепкого профессионала. А  несчастный  Сури-
ков? Есть же в некоторых странах законы о  защите  свидетелей.  Уговорят
человека дать показания против сильной организованной группировки, потом
документы ему поменяют, переезд в другой город организуют, даже  пласти-
ческую операцию могут за государственный счет сделать. А у нас? Правосу-
дие свое дело сделало и потирает ручки, довольное и счастливое, а свиде-
тель оказывается брошенным на произвол судьбы. Никому он больше  не  ну-
жен, и никто его не защитит. И понимает он, что жить ему осталось, может
быть, совсем немного. Что ж, наше государство всегда славилось тем,  что
ставило во главу угла собственные интересы, а на каждого отдельного  че-
ловека ему было наплевать.
   - Кто уговорил вас на эту аферу с подложной доверенностью?
   - Не знаю я ни про какую доверенность, - быстро ответил Суриков.
   - Совсем ни про какую? - насмешливо переспросила Татьяна. - А как  же
Гольдич?
   - А, это... ну, вы про нее уже спрашивали. Я думал, вы про другую ка-
кую-то говорите.
   - Да нет, Суриков, именно про эту. Потому что  другая  как  раз  была
настоящая. Скажите-ка мне еще раз, кто такая Гольдич  Зоя  Николаевна  и
при каких обстоятельствах вы с ней познакомились.
   - Не знакомился я с ней. Софья Илларионовна ее знала, это какая-то ее
знакомая, она ей и доверила решить вопрос с обменом.
   - А вы, значит, Зою Николаевну совсем не знали?
   - Ну!
   - И в глаза ее не видели?
   - Не видел.
   - Интересно. А вы мне тут как-то рассказывали, какая она из  себя.  И
фигуру описывали, и прическу. Не помните?
   - А, это... ну... мне Софья ее както показала. Я домой пришел с рабо-
ты, на лестнице с женщиной столкнулся. Софья мне и сказала, что это была
эта... как ее... ну, Зоя. Мол, только что ушла от нее, какие-то докумен-
ты приносила подписывать.
   - И все? Больше ее не видели?
   - Нет.
   - И не разговаривали с ней?
   - Я ж сказал - нет.
   - А голос как же? Вы ведь мне и голос ее описывали.
   Суриков молчал. Больше всего Татьяна не любила  таких  вот  ситуаций,
когда приходилось иметь дело с людьми, попавшими по чужой воле в  переп-
лет и не обладающими достаточным интеллектом, чтобы выворачиваться.  Су-
риков не очень умен и не особенно сообразителен, у него плохая память, и
этим попытались воспользоваться сначала Бахметьева и ее  внук,  а  потом
"приватизаторщики". Ей снова стало жалко Сергея. Но выбора нет, надо его
дожимать.
   - Ясно, Сергей Леонидович. Поскольку мы с вами уже договорились,  что
застревать на очевидных вещах не будем, сойдемся на том, что Зою Никола-
евну Гольдич вы никогда не видели, ничего о ней не слышали  и,  кто  она
такая, не знаете. С этим все. Пойдем дальше.
   Татьяна умышленно старалась поддерживать высокий темп допроса,  пони-
мая, что недалекий Суриков за ним не угонится, растеряется и начнет  го-
ворить глупости. Так его легче будет загнать в угол.
   - Когда Бахметьева оформила доверенность на ваше имя?
   - В начале ноября.
   - То есть прямо перед вашей поездкой в Москву?
   - Да.
   - Где была доверенность?
   - В каком смысле? Я не понял.
   - Где вы ее хранили? В квартире Бахметьевой?
   - Ну да. Не с собой же таскать. Обворуют еще по дороге.
   - Разумно, - согласилась Татьяна. - Ее нашли  при  осмотре  квартиры,
когда Бахметьеву обнаружили убитой. И приобщили к уголовному делу.  Куда
она исчезла?
   - А я почем знаю? Я в дело не заглядывал.
   - Сергей Леонидович, все вы прекрасно знаете. Когда дело вел следова-
тель Панкратов, доверенность на ваше имя была. А когда дело передали Чу-
даеву, она из материалов исчезла. Зато  появилась  доверенность  на  имя
Гольдич. Что вам пообещали за эту авантюру?
   - Не понимаю я, о чем вы говорите, - упрямо повторил Суриков. - Ника-
кой авантюры не было. Сначала Софья дала доверенность этой... ну, Зое, а
потом мне. На всякий случай. Она мне больше доверяла.
   - Естественно. Она видела, как вы к ней относитесь,  и  точно  знала,
что ничего плохого вы никогда в жизни ей не сделаете. Она вами помыкала,
Сергей Леонидович, она вас приручила и выдрессировала,  как  подобранную
на помойке бездомную собаку. Вам неприятно это слышать? А мне  неприятно
это говорить. Не было никакой Гольдич и никакой доверенности на ее  имя.
Однажды во время допроса следователя  Чудаева  вызвали  срочно  к  руко-
водству, и он попросил кого-то из сотрудников милиции побыть  с  вами  в
кабинете, пока он отсутствует. Этот сотрудник  вам  популярно  объяснил,
что пока в деле фигурирует доверенность на ваше имя, вас будут  пытаться
обвинить в убийстве Бахметьевой из корыстных побуждений. Из-за квартиры,
одним словом. И поскольку никаких других подозреваемых у следствия  нет,
вам все равно не выкрутиться. Так все было?
   ...- Я могу тебе помочь. Ты пойми, даже если тебя выпустят,  квартиры
старухиной тебе все  равно  не  видать,  как  своих  ушей.  Ты  был  под
следствием, сидел в камере. Твою доверенность аннулируют, тем более  что
хозяйка квартиры не сама померла, а убита. В таких случаях никакие дове-
ренности не действуют. Закон такой.
   Мужик в милицейских погонах говорил уверенно, и Суриков ему  поверил.
В самом деле, чего проще-то: втерся к бабке в доверие, выцыганил  у  нее
доверенность на право распоряжения всем имуществом,  а  потом  прикончил
старушку - и гуляй, как король на именинах. Посадят, это точно. Не отмо-
ешься.
   - А как же теперь? - растерянно спросил Суриков, с надеждой глядя  на
мужика, который оказался первым человеком в милиции, кто отнесся к  нему
сочувственно.
   - Есть выход. Доверенности на твое имя в деле не будет. А будет  дру-
гая, на имя совсем другого человека. И  оформлена  она  гораздо  раньше.
Есть люди, которые быстренько все документы сделают задним числом, будто
хозяйка твоя переезжать решила, затеяла обмен. Понятно?
   - Нет, - честно признался Сергей.
   Ему и в самом деле было непонятно, он вообще в этих бумажно-юридичес-
ких делах не разбирался. Мужик в погонах начал быстро  что-то  объяснять
ему про договор мены, оценочную стоимость, нотариальное оформление,  ор-
дера, выписки... Слова были незнакомые, Суриков  никак  не  мог  уловить
суть, но стыдился признаться в своей тупости и  необразованности.  Молча
кивал с умным видом.
   - Я понял, - сказал он. - А мнето что делать?
   - Подтверждать. Ты должен сказать следователю, что твоя хозяйка выда-
ла доверенность не тебе, а Зое Николаевне Гольдич. Запомнил? Что  хотела
поменять квартиру, а поскольку сама она уже старая  и  немощная,  выдала
доверенность Гольдич, чтобы та все оформила. Еще в сентябре или октябре.
Ты можешь даже точно не помнить, когда именно, ты к  этому  касательства
не имел. Не твоя же квартира, верно?
   - Верно, - согласился Суриков. Эта часть ему была понятна. -  Но  как
же мы менялись, если жили по старому адресу?
   - А ты скажи, что договор был заключен и все документы подписаны,  но
переезд по обоюдному согласию сторон был отложен до весны. Или до Нового
года. Мало ли по каким причинам. Так хозяйка твоя решила. А ты и не спо-
рил. Давай, парень, думай быстрее, сейчас следователь  твой  вернется  и
опять будет тебе дело шить. Я тебе хороший совет даю. Тебя,  дурака,  из
петли вытаскиваю, а ты кочевряжишься. Чтобы ты  не  сомневался,  я  тебе
скажу, что моя выгода тут тоже есть. Бескорыстных благодетелей сейчас не
бывает, сам должен понимать. Мы все документы по  обмену  задним  числом
оформим, в квартиру твоей хозяйки люди въедут,  квартира-то  хорошая,  в
центре. А их квартиру продадим. И нам выгода, и тебе облегчение. Если ты
старуху не убивал, то у них главного козыря против тебя не будет,  пому-
рыжат и выпустят. Ну а если всетаки ты это сделал, то  по  крайней  мере
корыстный мотив тебе не навесят. За убийство из корыстных побуждений те-
бе вышак ломится, статья сто вторая пункт "а". А без  корыстного  мотива
получится другая статья, сто третья, там вышка по закону вообще не  пре-
дусмотрена. Хоть жив останешься. Понял?
   - Понял.
   Чего ж тут не понять? Он не убивал Софью, и если не будет в деле этой
чертовой доверенности, то его выпустят. Правильно мужик говорит.
   - Согласен?
   - Да, - кивнул Суриков. - Согласен. Только как же  следовательто?  Он
же знает, что доверенность есть, он про нее меня уже спрашивал.
   - А это не твоя забота. Ты, когда он вернется, скажи, что плохо  себя
чувствуешь, сердце, мол, болит, не можешь больше допрос  продолжать.  Он
тебя обратно в камеру отпустит. Больных  нельзя  допрашивать,  закон  не
разрешает. А когда он тебя в следующий раз вызовет,  все  будет  типтоп.
Усек? Ничего не напутаешь?
   - Нет.
   - Ну гляди, Суриков. И чтобы без глупостей. Рот не разевай и не  бол-
тай лишнего. А то сам знаешь, что с тобой сделают...
   Он решил не сдаваться. Предупредил же его тот мужик, чтобы не болтал.
Убьют и не поморщатся.
   - Не было ничего такого, - ответил он Образцовой, стараясь  выглядеть
как можно более честным. - Что вы  там  себе  выдумали?  Чушь  какая-то,
ей-Богу.
   - Сергей Леонидович, времени у нас с вами мало,  поэтому  давайте  не
тратить его так глупо.
   - А чего? - Он пожал плечами. - Мне спешить некуда. Поговорим с  вами
еще, и я домой пойду. Сами же сказали, что отпустите.
   - Куда - домой? Где ваш дом? В квартиру Бахметьевой вас никто не пус-
тит. Пока вы упираетесь и врете, пока настаиваете на том, что обмен сос-
тоялся, эта  квартира  считается  чужой.  И  жить  там  после  окончания
следствия по делу об убийстве хозяйки будут совсем другие  люди.  Вы  же
там не прописаны. К матери пойдете? Она вас давно уже не ждет, вы ей  не
нужны, и вы это прекрасно знаете. Опять на улицу? Не надоело?
   Да, об этом он как-то не подумал.
   Ему так хотелось на свободу, что он совсем забыл о том, где  ему  эту
свободу проводить. Сергей Суриков не умел думать о том,  что  будет.  Не
приучен. Всегда жил сегодняшним днем.
   - Сейчас я вам объясню ситуацию, - продолжала Образцова. - Я  сегодня
работаю последний день, завтра меня здесь уже не будет. Если мы  с  вами
не закончим сегодня, завтра дело примет другой следователь. И  все  нач-
нется сначала. Вы этого хотите?
   Он отрицательно помотал головой.
   Что она такое говорит? Почему дело может быть не  закончено  сегодня?
Она же сама сказала, что в убийстве Софьи его больше не обвиняют  и  от-
пускают на волю.
   - Раз не хотите, тогда давайте работать. Время идет. Я  действительно
сегодня вечером уезжаю и больше не вернусь сюда. Мы должны с вами  дого-
вориться.
   - О чем?
   - О сделке. Вы боитесь выдать тех людей, которые занимаются аферами с
жильем. Я вас понимаю. Я бы на вашем месте тоже боялась. Теперь  смотри-
те, что получается. Вы твердо стоите на своем, аферу с  подложной  дове-
ренностью не признаете и своих благодетелей не выдаете. Я выношу  поста-
новление об освобождении вас из-под стражи под подписку  о  невыезде.  И
одновременно привлекаю вас к уголовной ответственности за  приготовление
к убийству супругов Шкарбуль. Это означает, что вы должны  будете  нахо-
диться в Петербурге безотлучно и являться по вызовам следствия  и  суда.
Проще говоря, никуда уехать вы не сможете. И будете тут маячить на  гла-
зах у этих "жилищников". Вот вас выпустили. Они к вам подходят и спраши-
вают: "Никому не сказал?" Вы отвечаете: "Нет, никому". Знаете, что  про-
исходит дальше?
   - Нет. А что?
   - А то, что они вам не верят. Кроме того, вы - свидетель  их  махина-
ций, и поэтому вы опасны. И вы исчезаете. И появляетесь спустя некоторое
время в виде остывшего трупа. Никто ради вас колотиться не  будет.  Дома
своего у вас нет, образ жизни вы ведете такой, при котором  насильствен-
ная смерть - дело самое обычное. Да и сердце у вас больное. Так что  вас
убить - дело совсем не рискованное для них. Вам надо уехать, Сергей Лео-
нидович. Как можно быстрее и как  можно  дальше.  И  сделать  это  можно
только одним способом.
   - Каким?
   Он снова почувствовал, что теряет нить разговора. Все  так  сложно...
Может, она тоже хочет его обдурить? Ну, ее-то бояться нечего, баба - она
и есть баба. А вот те пострашнее будут. Нет, надо молчать.
   - Я забуду про то, что Бахметьева хотела вашими  руками  убить  вдову
своего сына. Забуду, понимаете? Я буду помнить только  о  том,  что  она
тосковала по внуку и вы решили поехать в Москву, найти его и  поговорить
с ним. Никто не виноват, что вы пришли в квартиру через несколько  минут
после убийства. Да, вы испугались и убежали, никому  ничего  не  сказав.
Это простительно. За это в Уголовном кодексе статьи нет. Я вас вытащу из
этой истории. Я не буду привлекать вас за приготовление к убийству и вы-
пущу отсюда без всякой подписки. Вы сегодня же сможете сесть в  поезд  и
уехать куда глаза глядят. Но за это вы мне скажете, кто  тот  сотрудник,
который вас уговорил. Повторяю еще раз: или вы молчите и остаетесь в го-
роде, каждую минуту рискуя быть убитым, или вы все мне  рассказываете  и
получаете возможность уехать. Выбирайте, Сергей Леонидович.
   Суриков молчал. Ему было очень страшно. Была бы рядом Софья,  она  бы
посоветовала, что делать. Она умная, она быстро разобралась бы, что  тут
к чему. А он не может. Не тянет он.
   - Ну хорошо, - вздохнула следователь, - придется мне сказать вам  еще
одну вещь. Раз вы не понимаете слов, придется  оперировать  фактами.  Вы
помните своего первого следователя, Романа Сергеевича Панкратова?
   - Помню.
   - Тогда читайте.
   Она протянула ему газету и ткнула пальцем в большую фотографию, обве-
денную траурной рамкой. "Тяжелая утрата... Трагически погиб...  Товарищи
и коллеги..." Господи, что же это?
   - Панкратов знал, какие материалы были в деле с самого начала и какие
вы давали показания. Этого оказалось  достаточным,  чтобы  его  насмерть
сбила машина. А ведь вы знаете больше, Суриков. Вы знаете, кто из  наших
сотрудников к этому причастен. И либо вы мне скажете, кто это был,  либо
вас ждет такая же судьба. Ну как? Скажете?
   Все. Он больше не может сопротивляться  ее  напору.  Скажет  -  могут
убить. И не скажет - тоже могут. Выбирать не из  чего.  Но  если  она  и
вправду даст ему возможность слинять из Питера, то можно еще спастись.
   - Я не знаю, как его зовут.
   - Опишите внешность как можно подробнее. Рост, фигура, волосы,  лицо,
манера держаться и говорить, манера сидеть. Все, что помните.
   Татьяна быстро поняла, о ком идет речь. Несмотря на  интеллектуальную
неразвитость, глаз у Сурикова был острым и наблюдательным. Описание  его
было точным и красочным. Какая же гадость ее  работа!  Вранье,  сплошное
вранье, подтасовки, прижимание в угол растерянных, испуганных людей. Кто
сказал, что работа следователя - благородная? Чушь это. Так  может  ска-
зать только тот, кто никогда в жизни на следствии не работал.
   Имеет ли она право делать то, что делает? Она  собирается  скрыть  от
следствия некоторые факты и обстоятельства, свидетельствующие о том, что
Сергей Суриков собирался совершить убийство. На этот счет, между прочим,
статья в Уголовном кодексе имеется, в  разделе  "Должностные  преступле-
ния". Но что же ей делать, если нет закона о защите свидетелей? Отдавать
Сурикова на растерзание этой банде? Сейчас только начнется их  оператив-
ная разработка, а длиться она может несколько месяцев, пока  их  выявят,
да пока факты соберут, доказательства. Долгая песня. И все это время Су-
риков будет для них доступен. Имеет ли она право  приносить  несчастного
парня в жертву интересам правосудия?
   Нет ответа. В учебниках он есть.
   А в жизни - нет.
   - Все, Сергей Леонидович. Прочтите постановление о вашем освобождении
из-под стражи и распишитесь. Вас проводят в камеру, соберете свои вещи и
можете быть свободны.
   Суриков подписал, не читая. Татьяна нажала кнопку, вызывая конвой.  У
самой двери Сергей внезапно остановился.
   - Где Софью похоронили?
   - Хотите к ней пойти?
   - Хочу. Я вам не верю. Она не могла. Это все внук ее... Она не  могла
так со мной поступить.
   Татьяна с тоской смотрела на закрывающуюся за ним дверь. Любовь  сле-
па. Даже если это любовь не мужская, а сыновняя.
   Она быстро печатала на машинке полный текст постановления об освобож-
дении Сурикова от уголовной ответственности. Дело  должно  быть  в  иде-
альном порядке, чтобы следователь, который будет работать с ним  дальше,
не помянул ее недобрым словом. Материалы об убийстве  Бахметьевой  будут
присоединены к делу об убийстве супругов Шкарбуль. И в  этих  материалах
не должно быть ничего, что позволило бы обвинить Сурикова хоть в чем-то,
кроме обыкновенной трусости.
   Татьяна то и дело поглядывала на часы.  С  минуты  на  минуту  должна
подъехать Ира, привезти пакет из аэропорта. Все, что вчера  в  нарушение
всех правил было изъято из дела и отправлено в Москву, будет  возвращено
на место. И после этого можно идти к Исакову за своим личным делом,  ко-
торое со вчерашнего дня лежит в его сейфе.
   Уехать. Скорее уехать отсюда. Сложить вещи, забрать  Ирку  и  уносить
ноги, сделав вид, что никогда и слышать не слышала про преступную  груп-
пу, в которую входили сотрудники органов внутренних дел и которая совер-
шала преступления, связанные с приватизацией квартир. Уехать - и пропади
все пропадом.
   Они купили четыре билета, чтобы ехать в купе без попутчиков.  Провод-
ник, молодой веселый парень с несколько дебильным выражением лица, сразу
предупредил:
   - Девушки, на ночь запирайтесь как следует, а лучше спите по очереди.
У нас в поездах грабят.
   - Спасибо, порадовали, - фыркнула Ира, которая еще сохранила  способ-
ность шутить. Вероятно, потому, что не знала, от какой опасности они бе-
гут.
   Несмотря на сжатые сроки, домовитая Ирочка сумела упаковать неимовер-
ное количество вещей, умело разложив их по большим дорожным сумкам.  Бо-
лее того, она даже успела напечь своих знаменитых пирожков  с  капустой,
которые и извлекла на свет Божий, как только проводник принес чай.
   - Ирка, опять! - простонала Татьяна. - Я же тебя просила!
   - Ну в дорогу-то! - возмутилась Ира. - Святое дело. Не  хочешь  -  не
ешь. Пусть Настя поест. И Стасову привезем, он их тоже любит.
   Татьяна, конечно, не выдержала и два пирожка все-таки съела.
   Они уже улеглись и погасили свет, но уснуть удалось только Ире.
   - Настя, - шепотом позвала Татьяна, - не спишь?
   - Нет.
   - Знаешь, у меня Бахметьева все из головы не идет. Какой же невероят-
ной силы была старуха, если внуку пришлось  ее  убить.  Ты  можешь  себе
представить? Я все понять не могла, зачем он ее убил. Взял драгоценности
из родительского сейфа - и живи в полное свое удовольствие.  Мало  ли  о
чем он со своей бабушкой договорился. Бабушка старенькая уже, да и дале-
ко она, за шестьсот километров. Можно с ней не делиться, она и  не  пик-
нет. Зачем он ее убил? А сегодня во время разговора с Суриковым я  поня-
ла, почему он это сделал. Внук знал, что  не  сможет  ей  противостоять.
Знал, что не посмеет ослушаться. Чувствовал, что она сильнее. Она и  его
сумела поработить. В точности как несчастного Сурикова.  Только  Суриков
ее преданно любил и хотел жить под ее властью как можно дольше. А  Вита-
лий хотел изпод этой власти вырваться и распоряжаться ценностями  едино-
лично.
   Она помолчала, потом добавила:
   - А Суриков так и не понял ничего. Не поверил, что  Бахметьева  могла
так с ним поступить. Как собака, которую хозяин бьет, а она ему руки ли-
жет. Господи, когда он уходил, я чуть не расплакалась.
   - Интересно, что Виталий будет нам рассказывать. Он же  точно  знает,
что Суриков ехал в Москву не разговоры с ним душевные разговаривать  про
любимую бабушку, а убийство совершить. Не подставит он Сурикова, как  ты
думаешь?
   - Может, сучонок корыстолюбивый. Я, конечно, сделала все, что  могла.
Остальное от вас зависит, от тебя в том числе. Доказательств  того,  что
Суриков готовился к убийству, нет. Показания  Виталия  можно  подвергать
сомнению. Бахметьева их не подтвердит, а больше никто ничего не знает.
   Снова в темном купе воцарилось молчание. Потом раздался Настин шепот:
   - Знаешь, о чем я подумала? Эта старуха и нас с тобой поработила.  Ее
уже на свете нет, а мы с тобой лежим и обсуждаем, как нам материалы уго-
ловного дела подтасовать. Дела, которое она же и придумала. А мы  теперь
головы ломаем, как нам спасти человека, которого она пыталась  погубить.
Ведь мы с тобой идем на должностные нарушения. Понимаем это, а все равно
делаем. Она больше месяца в могиле лежит, а мы под ее дудку пляшем.
   - Скорее не "под", а вопреки. Но все равно пляшем, тут ты права.
   На верхней полке заворочалась Ирочка.
   - Девочки, ну имейте же совесть, - жалобно промычала она.
   - Все-все, молчим, - торопливо сказала Настя. - Извини.
   Он снова видел этот жуткий сон.
   Огромные лужи крови, не лужи даже, а целые моря,  и  кровь  бурлит  и
принимает причудливые формы, превращаясь в лица матери, отчима и  бабки.
С этих лиц на него смотрят мертвые глаза, мертвые рты раскрыты, а  мерт-
вые языки пытаются шевелиться, чтобы сказать ему...
   Что сказать? Что они могут ему сказать? Спросить, зачем он  это  сде-
лал?
   Затем, что ему надоело. Ему все надоело. Надоело слушать нудные  раз-
говоры о том, что всего в жизни нужно добиваться собственными  усилиями,
своим трудом. Что благосостояние нужно  заработать  самому.  Что  стыдно
равняться на тех, кто шикует на родительские деньги.
   Детский сад какой-то. Стыдно, стыдно... Ничего не стыдно. Все так жи-
вут. Все его друзья ездят на иномарках и живут в классных  хатах,  отде-
ланных по евростандарту. Отдельно, между прочим, живут, без  всяких  там
родителей. Один он, как дурак, живет по-совковому. Хватит. Надоело. Баб-
ка - та его понимала. Не то что мать с отчимом.
   Бабка правильная была. Год назад  объявилась.  Позвонила  и  сказала,
чтоб на почту сходил, взял  письмо  "до  востребования".  Больше  ничего
объяснять не стала, даже не представилась. Он и не знал, кто это звонил,
сходил, взял письмо. В письме все было. И про расстрелянного отца-валют-
чика, и про золото-бриллианты.
   И про бабушку, отцову мать, которая в Питере живет на одну  пенсию  и
страдает от общей несправедливости жизни. В письме и номер телефона  был
указан, дескать, ежели захочешь с бабушкой-то родной поговорить,  звони,
не стесняйся, но только днем и в будни, а то в другое время  в  квартире
уши посторонние. Поговорить он, конечно, захотел, особенно  про  деньги.
Ну и поговорил. Потом съездил в Питер, лично со старушкой познакомился.
   Ну и пошло с тех пор. У него в голове одна мысль: как ценностями зав-
ладеть. Бабка долго его расспрашивала, как они там, в Москве, живут, ка-
кая квартира, какая машина, какая мебель, какие украшения на матери, ку-
да в отпуск ездят. Прикидывала что-то, в уме считала, а потом  и  выдала
мол, из тех денег, что папаша его заныкал, только, может, десятая  часть
за все годы потрачена. А остальное где-то у матери с отчимом лежит.  Ты,
говорит, внучек, ни о чем не беспокойся пока, живи, как жил, овцой  при-
кидывайся, родителей  слушайся,  а  я  уж  придумаю,  что  нам  с  тобой
дальше-то делать. И придумала. Да так, что Виталий только диву давался.
   Да, сильна была старуха, что и говорить. Только делиться с ней  Вита-
лию не хотелось. Целое - оно всетаки в два раза больше половины, это  уж
как ни крути. Боялся он бабку смертельно. Знал, что не посмеет не отдать
ее долю, если она потребует. Он ей вообще слово поперек сказать не смел,
такую власть она над ним забрала.
   Рабам, как показывает история, не приходит в голову устраивать забас-
товки и демонстрировать неповиновение. Они поднимают бунт и убивают  хо-
зяев. Наверное, именно этим отличается рабская психология от  психологии
свободного человека...
   Он снова мучился в своем кошмарном сне и проснулся весь в поту.  Часы
показывали половину седьмого утра. Нет смысла пытаться уснуть снова, все
равно через полчаса зазвенит будильник и придется вставать, готовить се-
бе завтрак и тащиться на ненавистную, давно опостылевшую работу. Ничего,
он еще помучается несколько месяцев, а потом рванет  когти  в  свободную
богатую жизнь.
   Виталий уже вышел из душа и жарил на кухне  яичницу,  когда  раздался
звонок в дверь. Кого принесло в такую рань?
   - Кто там? - осторожно спросил он.
   - Шкарбуль Виталий Юрьевич?
   Откройте, пожалуйста, милиция.
   Опять небось вопросы задавать будут. Все никак преступника не найдут,
который мать с отчимом грохнул. Ну пусть ищут, это их обязанность.
   Он щелкнул замком, открыл дверь и сразу понял, что на этот раз вопро-
сов задавать ему не будут.
   Миновали новогодние праздники и Рождество, все приказы были  подписа-
ны, и майор Образцова приступила к  работе  в  следственном  комитете  в
Москве. В конце января кто-то из новых коллег остановил ее в коридоре.
   - Татьяна Григорьевна, вы ведь раньше в Петербурге работали?
   - Да.
   - Новость знаете? У вас там против группы сотрудников дело возбудили.
Там, оказывается, целая организация была с участием работников милиции и
судмедэкспертов. Втирались в доверие к одиноким  старикам,  убивали  их,
эксперты давали заключение о естественной смерти, а соучастники из нота-
риата делали генеральные доверенности с поддельными подписями владельцев
квартир. Лихо, да?
   - Да, - согласилась Татьяна, - лихо.
   Действительно, лихо. Не зря слушок был, что эту банду никому не  пой-
мать. Как тут поймаешь, когда  свои  же  милиционеры  прикрывают.  И  не
вскрылось бы, если бы жадность не одолела, если бы не позарились на лег-
кую добычу. Был бы Суриков похитрее, не путался в  показаниях  -  и  все
сошло бы гладко.
   От такой банды ноги не унесешь. И Суриков не уберегся бы, если бы она
оставила его в Питере. Так что же все-таки важнее, интересы правосудия и
справедливости или человеческая жизнь?
   Нет ответа...
   Декабрь 1996 г.