 |
|
 |
Глава 6
Ночь в вагоне Настя провела почти без сна, о чем очень жалела. Вагон
был чистым и теплым, она уютно устроилась на верхней полке и с удо-
вольствием предвкушала несколько часов крепкого сна, но надеждам ее не
суждено было сбыться. Соседями по купе оказались супруги с маленьким ре-
бенком, и ребенок этот никак не желал оценить всю прелесть спокойной но-
чи в поезде. Он постоянно хотел то пить, то писать, то конфетку, то
сказку, то к маме (если лежал на полке с отцом), то, наоборот, к папе.
Кроме того, он не любил спать в темноте, и Насте пришлось сначала выслу-
шать длинные и смущенные объяснения его родителей, а потом всю ночь тер-
петь бьющий в глаза верхний свет.
Зато утром ее порадовало сразу несколько обстоятельств. Во-первых,
проводница не стала будить пассажиров за час до прибытия с истошным кри-
ком: "Сдавайте белье!" - как это делалось раньше. Во-вторых, на завтрак
давали не только чай, но и кофе, а также предлагали бутерброды, булочки
и печенье. Это было весьма кстати, поскольку совершенно неизвестно, ког-
да Насте вообще удастся поесть в ближайшее время. И в-третьих, судя по
проносящемуся за окном пейзажу, в Питере не так сыро и слякотно, как в
Москве, стало быть, есть шанс проходить целый день с сухими ногами.
Настя никогда не встречалась с родственницей Татьяны Образцовой, ко-
торая должна была ждать ее на платформе, но надеялась, что сумеет узнать
ее по словесному описанию, данному накануне Стасовым.
- Ирочка - это Ирочка, - авторитетно заявил Владислав. - Знаешь, есть
люди, которые идеально соответствуют своему имени. И заметь себе, бывают
люди, к которым уменьшительное имя прилипает намертво на всю жизнь, нев-
зирая на процесс взросления, а потом и старения. Наша Ирочка как раз та-
кая.
- Субтильная, что ли? - догадалась Настя, вспомнив известную поговор-
ку о маленькой собачке, которая "до старости щенок".
- Нет, не то, - поморщился Стасов. - Она, конечно, не огромная и пока
еще достаточно молодая, но она... Как бы тебе сказать... Она юная. Пони-
маешь? И это видно во всем. У нее глаза юные, взгляд девичий. Она вся
какая-то радостная. Короче, увидишь и сразу узнаешь.
- Ладно, - вздохнула Настя, поняв, что ничего более конкретного она
не дождется. - Хоть цвет волос у нее какой?
- Волосы? - Стасов задумался. - Вообще-то темные, она брюнетка, если
не перекрасилась. У вас, девушек, это быстро, за вами не заржавеет.
Несмотря на некоторый скепсис, Настя вынуждена была признать, что
Стасов абсолютно прав. Ирочку она узнала моментально. Действительно,
женщину с таким выражением лица вряд ли кто станет называть по имени-от-
честву. Красивая молодая брюнетка в дорогой шубке из светлой норки стоя-
ла как раз там, где остановился вагон. Как только Настя шагнула на пер-
рон, Ира тут же подошла к ней. По-видимому, Татьяна, в отличие от Стасо-
ва, сумела дать совершенно четкий словесный портрет.
- Настя?
- Да, здравствуйте, Ира. Спасибо, что встретили меня.
- Ну что вы, - смутилась Ира. - Пойдемте, у меня на площади машина
стоит. Сейчас я отвезу вас к нам и накормлю, а к одиннадцати часам пое-
дем к вашему следователю. Таня с ним договорилась и оставила адрес.
- Спасибо, - еще раз от всей души поблагодарила Настя. - Вы очень ме-
ня выручили.
- Ничего, - улыбнулась Ира, - вы нас тоже выручите. Таня вам вечером
все объяснит.
Ровно в одиннадцать Настя звонила в дверь квартиры бывшего следовате-
ля Федора Николаевича Макушкина.
- Проходите, - гостеприимно распахнул двери хозяин, - я вас жду.
Квартира была очень старой, но понять это можно было только по распо-
ложению комнат. Во всем остальном жилище Макушкина выглядело вполне сов-
ременно и радовало глаз свежепобеленными потолками и светлыми, модного
рисунка обоями.
Федор Николаевич усадил Настю в кресло рядом с большим письменным
столом, сам устроился на маленьком, кабинетном диванчике.
- Так что вас интересует? Какоето конкретное дело?
- Да, и очень давнее. Семьдесят третий год, Бахметьев.
- Ну как же, как же, помню, - живо откликнулся Макушкин. - Было та-
кое. Сейчас достану свои бумажки, посмотрим вместе, что еще на него
есть. А вы, кстати, дело в Верховном суде смотрели?
- Пока нет, - призналась Настя. - Не успела. И потом, мне кажется,
ответов на мои вопросы там все равно нет. Ведь оперативная информация,
которая не нашла подтверждения, в официальные документы не попадает, а
меня интересует именно она.
Макушкин притащил из угла комнаты стремянку и принялся перебирать
папки, лежащие на самой верхней полке высокого, до самого потолка, стел-
лажа. Над его головой закружилось и медленно осело облачко пыли. Двигал-
ся Макушкин легко и стремительно, ничем не напоминая стереотипный образ
пенсионера-графомана, корпящего над мемуарами. Если бы Настя не знала,
что он уже несколько лет находится на пенсии, то ни за что не дала бы
ему больше пятидесяти пяти лет.
- Вот! - Федор Николаевич торжественно поднял над головой картонную
папку с завязками. - Сейчас поглядим, что там есть. Так-то мне трудно
припомнить детали, но если начну читать - сразу вспомню. А вас что конк-
ретно интересует?
- Меня интересуют соучастники, которые не были осуждены вместе с Бах-
метьевым. И любая информация о деньгах и ценностях, которые не были кон-
фискованы.
Макушкин бросил на нее быстрый острый взгляд. В нем снова проснулся
профессионал.
- А что, сейчас что-то выплыло? След появился?
- Не знаю. Пытаюсь понять. Может быть, мне все это мерещится.
- Деталями не поделитесь?
- Извините, - смутилась Настя.
- Ничего, ничего, - усмехнулся Макушкин. - Я понимаю. Не положено.
Он уселся на диванчик, развязал тесемки и стал быстро проглядывать
старые записи.
- Боюсь, я вас разочарую, - наконец сказал он. - Мне, видите ли, тог-
да был интересен не столько механизм хищений и махинаций, сколько всякие
психологические выверты. Я больше свои впечатления от встреч с подс-
ледственными и со свидетелями записывал. Могу вам сказать, что сам Бах-
метьев был личностью совершенно неинтересной. Умен, оборотист, энерги-
чен, но таких тысячи. Изюминки в нем не было. Ну, нагл, конечно, безмер-
но. А вот кто действительно был интересен, так это его мать. Это, я вам
скажу, персона! О ней можно книгу написать. Удивительная женщина.
- А вам не показалось, что она знает о делах сына намного больше, чем
вы? - с надеждой спросила Настя. - Я поясню подробнее, а то действи-
тельно получается, что мы с вами в кошки-мышки играем. Меня интересует,
не был ли Бахметьев держателем чьих-то чужих ценностей, может быть, хра-
нителем или распорядителем, и не получилось ли так, что после его
расстрела к этим деньгам получила доступ его вдова. И ни с кем не поде-
лилась.
- Ах вот оно что, - протянул Макушкин. - На вдову, значит, наехали?
- Ну... - Настя замялась. - Да. Версий много, но одна из них связана
как раз с присвоением тех денег, вот я и пытаюсь узнать, чьи это были
деньги и кто может на них претендовать. Конечно, я понимаю, что речь мо-
жет идти только об эквивалентных ценностях, а не о самих купюрах, им се-
годня только в коллекции место.
- Если эти ценности вообще были, - добавил Макушкин. - Но у меня,
честно признаться, большие сомнения на этот счет. То, что конфисковали у
Бахметьева не все, - это сто процентов. "Всего" никогда не бывает. По-
нятно, что львиную долю он где-то схоронил. Но я не думаю, что у этой
доли были другие хозяева, кроме самого Бахметьева.
- Почему?
- Это трудно объяснить. Просто впечатление такое у меня сложилось.
Видите ли, Бахметьев был человеком крайне неприятным. Крайне. Знаете,
бывают такие люди, на которых и смотреть противно, и разговаривать с ни-
ми противно, а уж дело иметь и вовсе не хочется. Тем более денежное де-
ло. Я бы такому, как Бахметьев, рубля не доверил. И не потому, что он
вор и аферист, а потому, что он неприятный. Омерзительный какойто. Есть
же обаяшки, вроде Остапа Бендера, а есть и такие вот отталкивающие типы.
Жирный, самодовольный, рожа лоснится, губы толстые. У него на лице было
написано намерение обмануть каждого, кто попадается на пути. Думаю, его
сообщники признавали в нем организаторского и финансового гения, но по-
нимали, что он их обманывает в части дележки прибыли. Вот смотрите, у
меня тут записано: "14 августа 1973 года. Сегодня допрашивал Зинченко.
Любопытный феномен: он несколько лет занимался хищениями под руко-
водством Бахметьева, а ненавидит его люто. Не доверяет ему. Более того,
как мне показалось, на дух своего шефа не переносит. Считает, что тот
ему систематически недодавал при распределении прибылей".
- Понятно. Похоже, вы правы, Федор Николаевич, такому вряд ли доверят
общую кассу. Может, еще что-нибудь вспомните?
Макушкин полистал записи и отрицательно покачал головой.
- Пожалуй, ничего существенного я вам не расскажу. Но мой вам совет:
попробуйте найти мать Бахметьева. Она, наверное, уже совсем старая, мо-
жет быть, ее и в живых-то нет. Но вы попробуйте. Меня тогда еще грызло
чувство, что она что-то знает. Вполне естественно, что она ничего мне не
сказала, ведь решалась судьба ее сына, но теперь, когда судьба эта давно
решена и прошло столько лет, может вам рассказать.
- А откуда у вас появилось чувство, что Бахметьева что-то знает?
- Да понимаете, она вела себя как-то... Нетипично, что ли. Например,
ни разу не заплакала у меня на допросах, а ведь матери всегда плачут, вы
это не хуже меня знаете. Не пыталась оправдать сына. О снисхождении не
просила. Просто отвечала на вопросы, и все. Она мне была чем-то симпа-
тична, но я, как ни бился, расположить ее к себе так и не сумел. Между
нами все время стена стояла. С одной стороны, это нормально, какое же
может быть расположение у матери к следователю, который собирается поса-
дить единственного сына. Но с другой стороны... Знаете, матери всегда в
таких случаях начинают рассказывать, каким их сын был чудесным ребенком
и все такое. Эта - ни слова. Потом-то я понял, в чем дело. Она, оказыва-
ется, была репрессирована, когда сын был еще грудным, так что она его и
не воспитывала, и каким он был ребенком, конечно, не знала. Сейчас, сей-
час, я тут одну запись ищу... Очень показательный был разговор... Где же
она? Я точно помню, что записал в тот же день, настолько меня это пора-
зило. А, вот, нашел!
Макушкин вытащил из папки исписанный мелким почерком лист.
- Я вам вслух прочту, а то вы мои каракули не разберете. "Бахметьева
продолжает меня удивлять. Сегодня я сказал ей, что завтра закончу сос-
тавлять обвинительное заключение. Следствие завершено. Она меня спроси-
ла: "Вы уверены, что поймали всех виновных?" - "Откуда такой странный
вопрос, Софья Илларионовна? Вам известно, что есть и другие?" - "Нет, я
не об этом. Если вы точно уверены, что отдаете под суд всех, кто вино-
ват, то все справедливо. Когда меня, например, арестовали в тридцать пя-
том, я все двадцать лет мучилась вопросом: почему я? Ну почему я? Понят-
но, что был план по отлову врагов народа, и этот план нужно было выпол-
нять за счет кого угодно. Но по какому принципу отбирались эти "кто
угодно"? Очевидно, что по случайному. Просто судьба тыкала пальцем и по-
падала в кого-то. Вот в меня попала. Но почему именно в меня, а не в со-
седа? Вы понимаете, о чем я говорю? Элемент случайности убивает саму
идею справедливости". Я ошарашенно смотрел на нее, не зная, что отве-
тить".
Он снова спрятал листок в папку и выразительно посмотрел на Настю.
- Видите, какая она? Элемент случайности убивает идею справедливости.
Об этом можно монографию написать, по уголовному праву, например. Незау-
рядная женщина. Разыщите ее, очень вам советую.
Настя поднялась, стараясь изо всех сил скрыть разочарование. Ничего
не вышло. Поездка впустую. Гордеев будет недоволен, она потратила время
и казенные деньги, а результат нулевой. А она так надеялась!
- Спасибо, Федор Николаевич. Извините, что отняла у вас время.
- Ну что вы, что вы, - заулыбался бывший следователь, - мне было при-
ятно. Вы когда уезжаете?
- Завтра вечером.
- Оставьте мне телефон, по которому я смогу вас разыскать. Вдруг да
вспомню еще что-нибудь.
Настя продиктовала ему домашний телефон Татьяны Образцовой и распро-
щалась. У подъезда в машине ее ждала Ирочка, листая какой-то журнал в
яркой обложке.
- Ну как, удачно? - спросила она.
- Нет. К сожалению, совершенно неудачно. Но ничего не поделаешь, неу-
дачи случаются чаще, чем хочется. Ладно, не смертельно. Ирочка, мы можем
откуда-нибудь позвонить Татьяне?
- Если только из автомата. Сейчас найдем. Вам срочно? Если нет, то
можно поехать домой, оттуда позвоните.
- Нет, лучше сейчас. Может быть, придется еще в одно место съездить.
Ладно, раз уж она все равно в Питере и времени у нее вагон, то можно
и в самом деле попробовать найти мать Бахметьева.
В отличие от Насти Каменской Татьяна Образцова пользовалась космети-
кой всегда и не выходила из дому без макияжа, хотя бы легкого. На работе
все так привыкли к виду ее тщательно и умело накрашенного лица, что се-
годня, когда она явилась без косметики, по кабинетам моментально разнес-
ся шепоток: "У Тани что-то стряслось. Она на себя не похожа, и выглядит
плохо".
Начальный этап составленного Татьяной плана пока шел, как и задумыва-
лось. Через пятнадцать минут после начала рабочего дня к ней в кабинет
стали заглядывать коллеги и с невинным видом осведомляться, все ли у нее
в порядке. Татьяна отвечала уклончиво, а после второго или третьего ви-
зитера с досадой сказала своему соседу по комнате:
- Никогда не думала, что буду так плохо себя чувствовать. Неужели
токсикоз начался?
Сосед-следователь вытаращил на нее изумленные глаза:
- Какой токсикоз? Ты что..?
- Ну да. Потому и уезжаю в Москву. К мужу поближе. Прямо не знаю, как
мне все эти дела закончить. В больницу бы не попасть. Пойду, наверное,
сегодня к Исакову, попробую еще раз его разжалобить. Да какой из меня
сейчас работник, ну ты сам подумай! Голова болит, мутит, спать все время
хочется. Веду допрос и плохо понимаю, что мне говорят. По десять раз од-
но и то же переспрашиваю.
- Конечно, сходи, - поддержал ее коллега. - Исаков нормальный мужик,
говнистый, конечно, но такие вещи понимает. У него самого трое детей.
Еще через час по коридорам пронесся слух, что Образцова беременна и
ей удалось уговорить начальника отпустить ее прямо сейчас.
Еще через полтора часа Татьяна умирающим голосом заявила своему сосе-
ду по кабинету, что ей нужно съездить к врачу. Она уже надела пальто,
когда на ее столе зазвонил телефон.
- Танюша, здравствуй, - услышала она голос Насти Каменской. - Сильно
занята?
Татьяна украдкой бросила взгляд на коллегу, который сидел за своим
столом, уткнувшись в бумаги.
- Частично, - осторожно ответила она.
- Слушать можешь?
- Да.
- Мне нужно разыскать одну женщину. Не лично, только адрес. Поможешь?
Татьяна достала листок и карандаш и склонилась над столом.
- Диктуй фамилию и имя.
- Бахметьева Софья Илларионовна. Она очень пожилая, может быть, уже и
в живых ее нет.
Татьяна молчала. Сейчас она не слышала ничего, кроме стука пульсирую-
щей в голове крови.
- Алло! Таня, ты меня слышишь?
- Ты сейчас где?
- На углу Невского и канала Грибоедова.
- Мне нужно отъехать по делам. Через полчаса я буду на Фонтанке, воз-
ле поликлиники. Ира знает, где это. Она с тобой?
- Да.
- Все, договорились.
Она швырнула трубку и пошла к двери, стараясь выглядеть спокойной.
- Тань, - окликнул ее коллега, - что говорить-то, если будут спраши-
вать?
- Говори как есть. Стало плохо, пошла к врачу. Я у Исакова отпроси-
лась, он в курсе.
Выйдя на улицу, Татьяна перевела дыхание. Что-то происходит непонят-
ное. Зачем Насте старуха Бахметьева? Неужели в Москве обнаружились концы
этого убийства?
Сергей Суриков был не из тех людей, которые любят что-то анализиро-
вать и сопоставлять, делая выводы, обнаруживая недостаток информации и
стараясь его восполнить. Во всяком случае, именно таким он был, когда
попал к Бахметьевой. Со временем мозги его начали обретать некоторую
гибкость и даже быстроту действия. Происходило это под воздействием пос-
тоянного общения с Софьей Илларионовной, которое стало для Сергея не
только источником самой разнообразной и интересной информации, но и ме-
няло его представления о самом себе и о жизни вообще. На многое он те-
перь смотрел совсем другими глазами, даже не отдавая себе отчета, что на
самом деле это глаза не его, а Бахметьевой.
Он давно уже хотел спросить у своей хозяйки, почему так вышло, что
она живет одна. Хотел, но отчего-то не решался. Сначала этот вопрос ему
и в голову не приходил, но потом он припомнил, что Софья Илларионовна
сказала как-то: "Мужа расстреляли, хорошо хоть сына удалось спасти". Сы-
на. Значит, у нее есть сын. Где же он? Прошло больше года с тех пор, как
Суриков поселился у нее, а от сына ни слуху ни духу. И не рассказывает о
нем старуха, будто и нет его совсем. Как же так?
Но однажды Сергей все-таки спросил:
- Почему вы живете одна? У вас же есть сын. Он вам совсем не помога-
ет?
Софья глянула исподлобья, губы поджала.
- Нет у меня сына.
- Но вы же сами говорили: когда вас в Сибирь отправили, в лагеря, сы-
на удалось спасти, - упрямился Сергей.
- Он умер. Убили его.
- Бандиты?
- Ну, можно и так сказать. Ладно, расскажу, раз спрашиваешь. Какие
секреты между своими.
Сын Софьи Илларионовны был человеком богатым. Очень богатым. Он был
связан с бакинскими и казахскими цеховиками и в шестидесятые годы делал
огромные деньги на черной и красной икре, бриллиантах и золоте. В
семьдесят третьем его арестовали, а в семьдесят четвертом расстреляли по
приговору суда. Ему было тридцать девять. Осталась жена с двухлетним сы-
нишкой, внуком Софьи Илларионовны.
При аресте и обыске изъяли только малую часть, Бахметьев был челове-
ком предусмотрительным и свои богатства сохранять умел. "Если со мной
что случится, - неоднократно говорил он матери, - ни ты, ни Елена по ми-
ру не пойдете. В золоте купаться будете". Его вдова через какое-то время
после расстрела получила доступ к спасенным деньгам, но пользоваться ими
сразу не стала, боялась. Она быстро утешилась, не прошло и года, как
снова вышла замуж. Новый муж мальчика усыновил и растил как своего. Жила
невестка с новым мужем в Москве, и Софья не знала, что деньгами ее
расстрелянного сына уже пользуются вовсю. К себе в гости они ее не звали
и сына в Питер повидаться с бабушкой не отправляли. Первое время ситуа-
ция была понятной: ребенок должен сменить фамилию и считать нового мужа
Елены своим родным отцом, чтобы никогда не упала на него тень расстре-
лянного валютчика, контрабандиста и вора Бахметьева. Потому и столь
быстрое новое замужество невестки не вызвало протеста у Софьи Илларио-
новны, ибо подавалось как вынужденная мера. "Надо успеть, пока ребенок
маленький, - говорила Елена своей свекрови. - Пусть он вообще не знает,
что было время, когда у него не было папы, а до этого был какой-то дру-
гой папа. Да и в садик его надо отдавать. Если в документах будет напи-
сано, что отца нет, а потом он появится, обязательно найдутся доброжела-
тели, которые сунут нос не в свое дело и начнут язык распускать. Вы са-
ми, Софья Илларионовна, должны понимать, каково мальчику будет расти,
если все кругом будут тыкать в него пальцем и кричать, что его отец -
преступник, которого по суду расстреляли". Софья соглашалась с невест-
кой, а если бы и не соглашалась внутренне, все равно не возражала бы,
ибо чувствовала свою вину. Конечно, Елена с самого начала знала, чем за-
нимается Бахметьев, более того, она и замуж-то за него пошла только по-
тому, что у него денег было - море, не посмотрела, что он на семнадцать
лет старше ее, ей девятнадцать, ему - тридцать шесть тогда было, а уж
выглядел он на все пятьдесят, толстый, лицо жиром лоснится, волосы ред-
кие, лысина в полголовы. Так нет, захотела стать его женой и обвешаться
бриллиантами с ног до головы. Знала ведь, что бриллианты эти ворованные.
Так что предъявлять свекрови претензии наподобие: "Я думала, ваш сын -
порядочный человек, а вы, оказывается, вора и расхитителя вырастили" - у
нее никакого права не было. Но, с другой стороны, он - сын Софьи, и она
вроде как несет за него ответственность. Конечно, не она его таким вос-
питала, с двухмесячного возраста и до двадцати лет мальчик был отлучен
от матери, его сначала взяли к себе родственники Софьи Илларионовны, по-
том оказалось, что растить чужого ребенка им не под силу. Мальчика отда-
ли в детский дом. Когда Софья в пятьдесят пятом году вернулась в Питер и
разыскала сына, перед ней был вполне сформировавшийся негодяй, наглый,
хитрый, циничный, с выраженной, несмотря на голодное детство, склон-
ностью к полноте. Повлиять на его характер Софья уже не могла, в двад-
цать лет делать это бессмысленно и глупо. В этом возрасте можно дурака
научить уму-разуму, но перевоспитать вора и мошенника и заставить его
стать хорошим уже невозможно. Так, во всяком случае, считала Софья Илла-
рионовна Бахметьева. Поселившись вместе с сыном, она пыталась сделать
все возможное, чтобы он вел нормальную жизнь, но ее попытки упирались в
стену наглого упрямства. "Ты сама виновата в том, что я такой. А что ты
хочешь? Я же с младенчества в детдоме. Там все просто: не украдешь - с
голоду сдохнешь, потому что твою собственную пайку уже давно кто-то дру-
гой украл. Там, мамуля, законы были волчьи. А вот если бы ты не вышла
замуж за врага народа, то ничего этого не случилось бы. Так что себя ви-
ни, других виноватых нет". Бесполезно было объяснять ему, что врагом на-
рода в тридцать пятом году мог оказаться кто угодно - и академик, и нег-
рамотный деревенский старик, и всенародно любимый заслуженный артист, и
скромный бухгалтер, потому что расстреливали человека не за то, что он
враг народа, а наоборот, объявляли его врагом, потому что он кому-то ме-
шал и его нужно было расстрелять.
Несмотря на все это, Софья испытывала чувство вины за то, что прои-
зошло. Она видела, как ее мальчик "набирает обороты", как, пользуясь
рассказом о несчастном детдомовском детстве и несправедливо репрессиро-
ванной матери, выцарапывает себе поблажки и льготы... И богатеет. День
ото дня, год от года. Он давно уже не жил вместе с Софьей, она и вовсе
утратила всякую возможность влиять на него хотя бы в мелочах. Но все
равно она испытывала чувство вины за то, что случилось. Поэтому и не
возражала, когда Елена заявила, что внук Софьи не должен больше быть
Бахметьевым. Если уж ее родной единственный сын повел себя так неосто-
рожно и поставил молодую жену с маленьким ребенком на руках в такое
сложное положение, то какое право мать имеет оспаривать решения невест-
ки, тем паче направлены они, решения эти, исключительно на благо внука.
- Как только мой новый муж усыновит мальчика, - говорила юная вдова,
которой в тот момент едва исполнилось двадцать три года, - у вашего вну-
ка, Софья Илларионовна, будут новые дедушка и бабушка. Ваше появление
рядом с нами будет вызывать массу вопросов. Вы понимаете, что я хочу
сказать?
Бахметьева понимала. Ее сын - расстрелянный преступник, и поэтому ее
отлучают от внука. И сделать с этим она ничего не может.
- Может быть, потом? - робко спросила она. - Когда мальчик вырастет?
Конечно, Леночка, я понимаю, сейчас надо скрыть эту историю как можно
тщательнее, но попозже, когда он станет большим... Ведь ты расскажешь
ему, правда?
- Еще чего! - раздраженно фыркнула невестка. - Как это я буду расска-
зывать ребенку, что его отца расстреляли, потому что поймали на махина-
циях. Вы что, Софья Илларионовна, совсем рехнулись? Никогда мальчик не
узнает об этом. Такой позор!
- Но ведь вовсе не обязательно говорить ему про махинации и расстрел.
Можно просто сказать, что его отец умер или погиб много лет назад и что
у него есть еще одна бабушка, мать покойного отца.
Софья сама не заметила, как начала умоляюще заглядывать в глаза Еле-
не. Мысль о разлуке с единственным внуком - последним родным по крови
существом на этом свете - была непереносима. И облегчить боль могла
только надежда. А Елена не хотела давать пожилой свекрови эту надежду.
- Ладно, посмотрим, - милостиво снизошла невестка. - Значит, так,
Софья Илларионовна, на следующей неделе мы уезжаем в Москву. Адрес и те-
лефон я вам, конечно, оставлю, но полагаюсь на ваше благоразумие и наде-
юсь, что вы не станете ими пользоваться.
- Зачем же тогда оставлять? - скупо усмехнулась Софья.
- Ну, мало ли что. Заболеете тяжело, или еще какая беда приключится.
Бахметьева молча взяла бумажку с московским адресом и телефоном, но
ни разу ими не воспользовалась. Слишком острым и болезненным было воспо-
минание о том, как унижалась она перед этой соплячкой, как просила и
заглядывала ей в глаза. Софья ее так и не простила. И не за новое заму-
жество и отлучение от внука, а именно за это унижение.
Внезапно резко похолодало, поднялся сильный ветер, который принес с
собой обильный колючий снег. Ира вела машину, напряженно вглядываясь в
дорогу, а Настя и Татьяна на заднем сиденье вполголоса обсуждали то, с
чем им пришлось неожиданно столкнуться.
- Как все похоже, - задумчиво сказала Татьяна. - В течение одних су-
ток два убийства, связанных с семьей давным-давно расстрелянного Бах-
метьева, точнее, с его матерью и вдовой. И на месте преступления, кроме
следов проживающих, следы одного постороннего. А у моего Сурикова нет
алиби на весь период, охватывающий оба убийства. Плетет какую-то беспо-
мощную чушь, дескать, ходил, шлялся где-то, выпивал с девицей, с которой
только что познакомился. Всю ночь с ней и проколобродил, часов до девяти
утра, а потом расстался, и ни адреса ее, ни фамилии, естественно, не
знает. Вот поди проверь такое алиби.
- Таня, тебя Стасов очень любит?
- Надеюсь. А что?
- Он может во имя этой любви проявить чудеса оперативности?
- Тоже надеюсь. Ты хочешь предъявить фотографию Сурикова людям, кото-
рые видели какого-то молодого человека в доме, где жили убитые супруги?
- Хочу. И еще кое-что хочу. Только тут действительно нужно проявлять
чудеса оперативности. Не знаю, получится ли, - с сомнением сказала Нас-
тя. - Но надо пробовать. Так или иначе завтра вечером мы должны отсюда
уехать. И за это время надо успеть сделать как можно больше.
Машина остановилась перед домом, где жили Татьяна и Ира. Татьяна вы-
нула из сумочки связку ключей, сняла один ключ с кольца и протянула Нас-
те.
- Держи. Иди домой и дозванивайся Стасову и своим ребятам. А мы с
Иришкой сейчас поедем ко мне на работу и постараемся обернуться побыст-
рее.
Настя поднялась в квартиру. Она не любила находиться одна в чужом до-
ме, даже если это был дом, где ее считали желанной гостьей. Ей начинало
казаться, что она находится здесь незаконно, не имеет права ходить по
этому полу, сидеть на этих стульях и греть воду в этом чайнике. Все вок-
руг чужое и непривычное, и ей становится грустно и неуютно.
Ладно, решила она, долой глупые эмоции, надо делом заниматься. И в
первую очередь - звонить Стасову. Это проще всего, с тех пор, как Вла-
дислав стал повсюду ходить с сотовым телефоном, поймать его можно было в
любой момент.
- Владик, ты хочешь, чтобы Таня послезавтра была в Москве? - начала
она с места в карьер.
- Естественно. А завтра нельзя? - весело отозвался Стасов.
- Нельзя. А вот послезавтра - можно, если постараешься. Ты должен по-
ехать в Шереметьево, пойти в отдел милиции, найти Жору Востокова и ска-
зать, что ты ждешь моего звонка.
- А я дождусь?
- Обязательно. Я туда позвоню и скажу тебе, какой рейс встречать и к
кому подойти. Ты возьмешь пакет и отдашь его Короткову. Все понятно?
- Ничего не понятно. А Короткову я что должен объяснять?
- Я сама ему все объясню. К тому моменту, когда ты привезешь пакет,
он уже будет в курсе, я попробую его разыскать. И пожалуйста, будь все
время рядом с ним.
- Зачем? Его могут украсть? - пошутил Стасов.
- Да кто на него польстится! - рассмеялась Настя. - Не в этом дело.
Нам постоянно будет нужна связь друг с другом, а звонить по межгороду на
Петровке можно далеко не с каждого телефона, сам знаешь, ты же там рабо-
тал. Выход на междугороднюю есть только с телефонов начальников подраз-
делений, а у простых смертных вроде Юрки и меня его нет. Поэтому пользо-
ваться будем твоей высокооплачиваемой трубкой. Не разоришься?
- Да ладно, для родной жены-то...
Значит, мне что делать сейчас?
В Шереметьево двигать?
- Да. Искать Георгия Востокова и терпеливо ждать моего звонка. Может
так случиться, что ждать придется долго, так что приготовься.
Найти Короткова оказалось куда сложнее. Набирая очередной номер теле-
фона, Настя с ужасом представила себе счет, который придет Татьяне.
Впрочем, ее все равно уже в Питере, наверное, в то время не будет. Куда
же Юрка подевался? Конечно, проще всего было бы найти его через Колобка,
уж начальник-то точно знает, где бегает его подчиненный. Но Гордеева на
месте не было. Во всяком случае, телефон его не отвечал.
Настя решилась на последнее средство и позвонила Люсе, Юриной подру-
ге. Делать это было довольно рискованно, поскольку у Люси были не только
двое сыновей, но и до чрезвычайности ревнивый муж. По закону невезения
он оказался дома и даже снял трубку. Но Люся тоже была дома, и это уже
было везением.
- Через сорок минут, - с ледяным спокойствием произнесла она, выслу-
шав вопрос о местонахождении ее возлюбленного сыщика.
- Вы встречаетесь через сорок минут? - догадалась Настя.
- Да, как договорились.
- Люсенька, приведи его в место, откуда можно позвонить. Я не в Моск-
ве, но мне срочно нужно с ним связаться. Запиши телефон.
Она продиктовала номер. Ну все, теперь остается только ждать.
Звонок Короткова раздался примерно через час. Голос у него был встре-
воженным.
- Аська? Что за пожар?
- Скорее наводнение, - отшутилась Настя. - В Питере убита мать Бах-
метьева.
- Да ты что?! Когда?
- Тогда же. Через несколько часов после Елены Шкарбуль и ее мужа.
Она как можно лаконичнее изложила свою просьбу. Срочно найти множест-
во разных людей: следователя, ведущего дело об убийстве супругов Шкар-
буль, эксперта, свидетелей, которые видели незнакомого молодого человека
в доме, где было совершено преступление. У следователя взять образцы
следов, изъятые на месте обнаружения трупов. Эксперта "привязать", иными
словами - уговорить сидеть на рабочем месте и никуда не уходить, даже
если сидеть придется до глубокой ночи, пообещав ему за это соответствен-
но чтонибудь существенное. Свидетелей тоже разыскать и собрать в одну
кучку, чтобы можно было без лишних потерь времени предъявить им фотогра-
фию Сурикова. Сам же Коротков должен, проделав все это, сидеть на Пет-
ровке в своем кабинете и никуда не выходить, потому что Стасов привезет
ему пакет с фотографиями и образцами следов, изъятыми на месте убийства
матери Бахметьева. Если следы неустановленного лица, побывавшего в обеих
квартирах, совпадут и если свидетели опознают Сурикова, то можно гово-
рить о том, что у него был сообщник. О сообщнике также можно вести речь
и в том случае, если в квартире Шкарбулей окажутся следы Сурикова. Зна-
чит, супругов-москвичей убил он, а Бахметьеву - сообщник. В любом слу-
чае, каким бы ни оказался ответ экспертов, это даст возможность Татьяне
раскрутить Сурикова.
- Ася, я все понял, кроме одного. Почему такая бешеная срочность? Что
за необходимость огород городить?
- Это долго рассказывать. Но ты мне поверь, так надо. Я тебе свидание
сорвала, да?
- Уж конечно. От тебя разве дождешься чего хорошего. Все, целую неж-
но. Да, погоди-ка, - спохватился Юрий, - рассказывать Гордееву можно или
все "срочно-секретногубЧК"?
- Можно, никаких секретов, если не боишься, что нам за нарушение всех
мыслимых и немыслимых правил головы пооткручивают.
После разговора Настя почувствовала себя более уверенно. Юра абсолют-
но надежен, как танковая броня. Он сделает все, что надо и как надо, че-
го бы ему это ни стоило. Жаль, конечно, что сорвалось свидание. Ему так
редко удается вырваться, чтобы просто погулять с Люсей по городу, хотя
бы час, один раз в месяц. У Юрки сумасшедшая работа, у Люси сумасшедший
муж. А жить когда?
В дверном замке клацнул ключ, послышались шаги и голос Ирочки:
- Настя! Мы приехали!
Всю дорогу до аэропорта Пулково Ира сокрушалась по поводу того, что
Настя и Татьяна целый день голодные, забыв при этом, что сама она точно
так же ничего не ела с тех пор, как утром кормила Настю завтраком.
- Нет, ну куда это годится? Что же это за работа такая идиотская у
вас? Почему надо было сразу мчаться в аэропорт, вместо того чтобы спо-
койно пообедать и только потом ехать?
- Ира, в Москве, в Шереметьеве, сидит Стасов и ждет пакет. Неужели
вам его не жалко? - пыталась увещевать ее Настя.
- Знаю я ваше Шереметьево, - упрямилась Ира, - там на каждом шагу
можно поесть, он от голода не умрет.
В аэропорту Настя разыскала отдел милиции и через двадцать минут уже
передавала пакет командиру экипажа. Самолет вылетал через полчаса. Пока
все шло более или менее успешно.
На обратном пути она попыталась представить себе завтрашний день. Как
его построить, чтобы все получилось и чтобы вечером уехать в Москву
втроем?
Через полтора часа Стасов заберет пакет и повезет его на Петровку.
Будет уже часов восемь вечера, когда Юра Коротков сможет отнести образцы
экспертам. Пусть посмотрят и ответят на вопрос, не Сергей ли Суриков по-
бывал в вечер убийства в квартире Шкарбулей? Пока они будут сравнивать
образцы, кто-то, может быть, сам Коротков, а может быть, и еще кто-ни-
будь, поедут к свидетелям показывать фотографию Сурикова. Интересно, где
Юрка их соберет? А вдруг удастся всех их привезти на Петровку? Нет, ма-
ловероятно, это слишком сложная задача для такого ограниченного времени.
Если окажется, что следы на месте убийства принадлежат Сурикову и свиде-
тели его опознают, Татьяна дожмет этого мальчишку и сможет за завтрашний
день собрать достаточное количество фактуры, чтобы его обвинить. Потом
дело доведут и без нее. Только бы не забеспокоились эти "приватизаторщи-
ки", только бы не почуяли запах паленого. Жизнь работника милиции стоит
так же мало, как жизнь любого гражданина. Никто не останавливается перед
убийством человека в погонах. И что ужаснее всего, никого не остановит
тот факт, что человек этот - женщина.
