Глава четвертая

   Он любил, когда жена уезжала в командировки. Конечно, из всех  предс-
тавителей рода человеческого она раздражала его меньше всего,  наверное,
именно поэтому он на ней и женился.  Но  когда  ее  не  было  рядом,  он
чувствовал себя лучше. Один в пустой квартире - что может быть  прекрас-
нее? Только одиночество в собственном большом доме, затерянном в  глухом
лесу. Никого не видеть. Никого не слышать. Ни с кем не общаться.
   Его детство прошло в бараке, среди клопов,  тараканов,  мышей,  среди
устоявшегося отвратительного запаха немытых тел и  прогорклой  еды,  без
горячей воды и с деревянным сортиром на улице. В крошечной  девятиметро-
вой комнатке их было пятеро: старый дед - отец матери, родители и  он  с
сестренкой. В его детстве было слишком много людей вокруг и слишком мало
возможностей для уединения. Уже тогда люди стали его раздражать.
   Став взрослым, он стал делить людей на тех, кого он может вынести,  и
тех, кого он не переносил совершенно. О том, что можно кого-то еще и лю-
бить, он и не догадывался. Нет, в книжках-то читал, само собой, и в кино
смотрел про это, но относился  к  любви  как  к  феномену,  описываемому
средствами художественного творчества, не более того.  В  конце  концов,
пишут же про Бога, про чудеса, про космос и про жизнь на Марсе, и  увле-
кательно пишут, иной раз и почитаешь не без удовольствия. И  про  любовь
пишут, она относится к тому же классу объектов. Но одно дело - читать, и
совсем другое - строить свою жизнь в соответствии с этим. Нет, при реше-
нии конкретных вопросов своей жизни он о любви и не вспоминал. Да и  что
это такое? Глупость какая-то. Выдумки. Можно с человеком  сосуществовать
- и хорошо.
   Когда у него родилась дочка, он ни на минуту не  испытал  теплых  от-
цовских чувств. Нужно, чтобы у супружеских пар были дети. Это  правильно
и разумно. Но почему при этом нужно непременно умиляться и сюсюкать?  От
детей шум, бессонные ночи, хлопоты, тревоги, одним словом - все, что ме-
шает нормальной плодотворной жизни научного работника. Как Только дочери
исполнилось восемнадцать лет, он с облегчением спихнул ее замуж, лишь бы
она не жила с ним в одной квартире. И вздохнул свободнее. Дочь  была  не
особенно умна, и ее присутствие нервировало его, как нервирует некоторых
людей постоянно включенный радиоприемник. Вроде безвредный, и разговари-
вает не особенно громко, и уже за долгие  годы  привыкаешь  не  замечать
его, но когда вдруг он замолкает, понимаешь, насколько лучше жить в  ти-
шине.
   Наблюдения за знакомыми супружескими  парами  лишь  подтверждали  его
уверенность в том, что любовь - миф, сказка  для  дураков.  Нет  никакой
любви, есть просто терпимость людей друг к другу.  Выбор  осуществляется
не по принципу "кто больше нравится", а по принципу "кто меньше  раздра-
жает".
   Он не изменял своей жене ни разу, но не потому, что считал это непра-
вильным, а потому, что не нашлось женщины, которая  бы  его  устраивала.
Все они казались ему  недалекими,  примитивными,  слишком  болтливыми  и
вздорными. И только одну он оценил как достойную  себя.  Это  была  жена
Гриши Войтовича.
   Гриша пришел с ней на банкет по случаю защиты докторской  диссертации
одним из заместителей директора их Института. Красивая молодая  женщина,
молчаливая и улыбчивая, в каждом из немногих произнесенных ею  слов  был
виден незаурядный ум и сильный характер. Она ему понравилась. Очень пон-
равилась.
   Как только Войтович уехал в командировку проводить  плановые  испыта-
ния, он позвонил ей домой.
   - Я хотел бы встретиться с вами, - заявил он без особых предисловий.
   - Зачем? - коротко спросила она. Казалось, она вовсе не удивилась его
звонку, будто ждала его. И это его воодушевило.
   - Я считаю, нам нужно поговорить.
   - О чем? - так же коротко спросила Женя Войтович.
   - О нас с вами.
   - Это не имеет смысла. Постарайтесь понять.
   - Что я должен понять? - внезапно рассердился он.
   - Что я люблю своего мужа, - по-прежнему лаконично ответила ему  Женя
и положила трубку.
   Он оторопел. Она что, слепая? Маленький несуразный Гриша Войтович  ни
в какое сравнение не шел с ним, уверенным в себе, перспективным  ученым.
Как можно терпеть Гришу рядом больше двадцати минут, он  не  понимал.  И
решил, что Женя просто валяет дурака и набивает себе цену.
   На следующий день он позвонил снова.
   - Перестаньте притворяться, - заявил он. - Назначайте время и  место,
где мы встретимся.
   На этот раз в ее голосе слышалась усталость.
   - Перестаньте мне звонить, я не хочу, чтобы вы меня ненавидели.
   - Почему я должен вас ненавидеть? - удивился он.
   - Потому что я все равно вам откажу. Чем больше вы будете меня угова-
ривать, тем более униженным будете потом себя чувствовать. Избавьте себя
от унижения, а меня - от вас.
   - Глупость не может унизить, потому что она  -  глупость,  -  холодно
произнес он. - Унизить может только  оскорбление,  нанесенное  достойным
противником. А ваш отказ - это самая элементарная глупость. Чего вы  до-
биваетесь? Ведь вы не удивились, когда я вам  позвонил,  значит,  ждали,
значит, еще тогда, в ресторане на банкете, поняли, что  мы  должны  быть
вместе.
   - Нет. Тогда, в ресторане, я поняла, что вы решили, будто  мы  должны
быть вместе. Вы решили. А вовсе не я. Всего доброго.
   Больше он ей не звонил.
   В субботу с утра Насте позвонил  отчим  и  окончательно  испортил  ей
настроение.
   - Ребенок, звонила мама, у нее к тебе просьба.
   Настина мать, профессор Каменская, была известным ученым,  разрабаты-
вавшим компьютерные  программы  для  обучения  иностранным  языкам.  Уже
больше трех лет она жила за границей, работая по контракту  в  одном  из
крупных университетов Швеции, домой наезжала два раза в год во время от-
пуска и, судя по всему, по мужу и дочери не очень-то скучала. Одно время
Настя страшно переживала из-за этого, подозревала, что и отчим,  и  мама
нашли себе других близких людей, и ей казалось, что семья разваливается.
Потом Леонид Петрович, который с раннего детства заменил ей отца и кото-
рого она называла папой,  популярно  объяснил  дочери,  что  многолетняя
дружба держит семью намного крепче, чем влюбленность и секс, а поскольку
они с мамой прожили почти тридцать лет в дружбе и согласии, то ни ее, ни
его роман уже ничего изменить не смогут. Даже в том  случае,  если  мама
захочет развестись с ним и выйти замуж за своего шведского  возлюбленно-
го, все они - Настя, мама и он сам - все равно останутся  близкими  друг
другу людьми, которых многое связывает и которые относятся друг к  другу
с нежностью, доверием и теплотой.
   Аргументы отчима показались Насте убедительными, особенно после того,
как она познакомилась сначала с пассией Леонида Петровича, а потом  и  с
поклонником матери. Год назад ей выпала удача побывать в командировке  в
Риме, и мать примчалась туда повидаться с ней,  прихватив  с  собой  для
компании своего друга. В самом деле, пусть люди будут вместе, если им от
этого хорошо, а никому другому от этого не больно.
   - Завтра утром в Москву прилетает мамин коллега, -  продолжал  Леонид
Петрович, - и мама просит, чтобы ты его встретила в Шереметьеве, отвезла
в гостиницу и сориентировала на местности. Показала, где  можно  поесть,
где купить самое необходимое, как разобраться в наших  изумительных  по-
рядках, как расплачиваться и так далее.
   - Разве его в Москве никто не принимает? - удивилась Настя. - Или  он
турист-одиночка?
   - Нет, его пригласили на симпозиум, но участники приезжают в среду, и
со среды ими, конечно, будут заниматься. А этот господин специально  хо-
чет приехать пораньше и за свой счет  удовлетворить  естественное  любо-
пытство. Твоя помощь нужна будет только завтра, а дальше  он  будет  сам
ходить по городу и смотреть, как мы живем.
   - И как я должна его встречать? - недовольно спросила Настя.  -  Мама
прислала его цветной портрет в полный рост? Или я должна  повесить  себе
на грудь объявление аршинными буквами?
   - Не злись, ребенок, мама не так часто обращается к нам с  просьбами,
- укоризненно сказал
   Леонид Петрович. - Она дала твой телефон своему коллеге, сегодня  ве-
чером он тебе позвонит, и вы обо всем договоритесь. Завтра утром заедешь
ко мне, возьмешь машину.
   - Может, лучше ты его встретишь, а? - робко спросила она. - И за  ма-
шину будешь спокоен, а то вдруг я ее разобью.
   - А как мне с ним объясняться прикажешь?
   На пальцах? Мама из тебя полиглота вырастила, и вот благодарность  за
все ее труды.
   - Ладно, - обречено вздохнула она. - Что ж теперь делать, раз она за-
ранее все решила. Пап, у меня для тебя новость, только ты  со  стула  не
падай.
   - Подожди, я сяду поудобнее. Так, выкладывай.
   - Я решила выйти замуж за Чистякова.
   - Слава тебе, Господи! - радостно выдохнул Леонид Петрович.  -  Нако-
нец-то ты начинаешь умнеть. Мои поздравления.
   - Кому, мне?
   - Чистякову. Сколько лет он ждал? Двенадцать?
   - Четырнадцать. Пап, если ты начнешь читать мне мораль, я передумаю.
   - Шантажистка. Мелкая отвратительная шантажистка, - рассмеялся Леонид
Петрович. - Когда свадьба?
   - Еще не знаю. Главное - решить вопрос в принципе, а остальное -  это
уже детали.
   - Ничего себе детали! - возмутился отчим. - А мама?  Она  же  захочет
приехать, и ей нужно сказать заранее, это тебе не из Петербурга в Москву
проехаться.
   - Ну... Где-то весной, в мае, может быть.
   - Ладно, ребенок, планируй сама и поставь маму в известность. Ты  мо-
лодец, что наконец решилась.
   Вечером раздался междугородний звонок.
   - Я могу  попросить  мадемуазель  Анастасию?  -  раздалось  в  трубке
по-французски.
   - Это я, - ответила Настя. - Я жду вашего звонка.
   - Вам удобнее говорить по-французски или по-испански? - вежливо осве-
домился коллега профессора Каменской.
   - Лучше по-французски, если вас не затруднит. Когда прилетает ваш са-
молет?
   - Завтра в 9.50 утра. Рейс из Мадрида. Как я вас узнаю?
   - Я... Как вам сказать... - смутилась Настя, - блондинка, высокая...
   Она уже хотела было описать собеседнику себя в  джинсах  и  куртке  и
вдруг подумала, что по приметам ее найти  будет  крайне  затруднительно.
Разве можно в толпе встречающих выделить незнакомую женщину  без  единой
яркой черты во внешности? Лицо? Никакое. Нормальное. Глаза?  Бесцветные.
Волосы? Непонятно-русые. Куртка - в таких полМосквы ходит.  Уродина?  Да
нет, пожалуй, обыкновенная. Красавица? Вот уж точно нет.
   - Алло! Анастасия! - окликнул ее мужчина.
   - Да-да, - торопливо ответила она. - Яркая блондинка, волосы длинные,
вьющиеся, глаза карие, полушубок изумрудно-зеленый и красный шарф.  Най-
дете?
   - Блондинку с карими глазами я найду даже в темноте и при вавилонском
столпотворении, - галантно пошутил он. - Ради встречи с ней я готов  бе-
жать впереди самолета.
   "Он еще и весельчак, - с раздражением подумала Настя.  -  Мало  того,
что он погубит мне целый день, который я могла бы провести  за  работой,
так мне еще вдобавок придется терпеть его  выкрутасы  и  реагировать  на
них, чтобы не выглядеть невоспитанной".
   Она тут же спохватилась, что не подумала о том, как будет  добираться
завтра утром в Шереметьево. Чтобы оказаться в аэропорту к 9.50, ей нужно
будет встать в половине седьмого, а уже в половине восьмого выйти из до-
ма. Вот радость-то по случаю воскресенья!
   Она досадливо поморщилась. Утренний подъем всегда превращался для нее
в пытку, ей приходилось собирать всю волю, чтобы выдернуть себя из  сон-
ной вялости. Длительное стояние под  душем  одновременно  с  выполнением
"умственных упражнений" вроде перемножения трехзначных чисел и  повторе-
ния иностранных слов, потом ледяной апельсиновый сок, за; ним - две чаш-
ки крепкого кофе и сигарета. Только после этого Анастасия Каменская мог-
ла идти на работу. Зато если выпадал выходной, она спала чуть ли  не  до
одиннадцати часов. В то же время соней ее вряд ли  можно  было  назвать:
засыпала она с трудом и частенько прибегала к снотворному. Просто ее ор-
ганизм от природы был предназначен для функционирования во второй  поло-
вине суток, а в первой он предпочитал отдыхать.
   Для того чтобы соответствовать обрисованному по телефону образу, Нас-
те нужно было сделать по меньшей мере три вещи.  Во-первых,  нужно  было
пришить еще в прошлом году оторвавшиеся застежки к  зеленому  полушубку.
Неплохо бы при этом еще и вспомнить, куда она задевала эти самые застеж-
ки. Во-вторых, нужно перерыть шкаф и найти красный шелковый шарф,  кото-
рый ей когда-то подарил Лешка и который  она  ни  разу  не  надевала.  И
в-третьих, нужно покрасить волосы специальной легко смывающейся  краской
и изобразить крупные кудри, а тонированные контактные линзы она  вставит
завтра утром перед выходом из дома. Ну почему она должна заниматься  та-
кой ерундой вместо того, чтобы сесть за компьютер и заняться делом!
   Уместив на коленях тяжелый кроличий полушубок и старательно  пришивая
к нему кожаные полоски с крючками и  петельками,  Настя  размышляла  над
тем, что ей удалось узнать о самоубийстве Григория Войтовича.
   Милицию вызвала его мать, когда, придя домой, застала ужасающее  зре-
лище: ее сын Григорий сидел в ступорозном состоянии на стуле, а на  полу
лежало окровавленное тело ее невестки Евгении  Войтович.  Рядом  валялся
охотничий нож, который обычно висел в ножнах на стене.  Григорий  охотой
не увлекался, нож ему подарили в одном из сибирских академгородков, куда
он приезжал оппонировать на защите диссертации.
   Войтовича увезли из квартиры и сразу же поместили в камеру. На допро-
сах он сначала недоуменно качал головой и повторял:
   - Неужели я это сделал? Этого не может быть. Я не мог этого  сделать.
Я не мог убить Женю, я же ее любил!
   Через сутки пребывания в камере он начал давать более связные показа-
ния и рассказал, что убил Евгению охотничьим  ножом  в  процессе  ссоры.
Глубоко и искренне раскаивался, обвинял себя, ужасался содеянному и впал
в депрессию. В то же время к следователю поступило ходатайство от  руко-
водства Института, где много лет работал Войтович, с просьбой освободить
его из-под ареста и избрать ему меру пресечения, не связанную с заключе-
нием под стражу. Следователь Бакланов только хмыкал в ответ: где это ви-
дано, чтобы убийцу, взятого  фактически  с  поличным,  отпускали  из-под
стражи. Однако в тот же день ему позвонил прокурор округа и сказал,  что
из городской прокуратуры был "сигнал", при этом "городские" ссылались на
прозрачные намеки со стороны Генеральной прокуратуры. Общая канва  наме-
ков состояла в том, что Войтович является одним  из  авторов  необычайно
важного и секретного научного проекта оборонного значения,  проект  этот
находится в стадии завершения, но Войтович - генератор идей и  без  него
проект закончить не смогут. Для завершения работ и проведения  необходи-
мых испытаний нужно еще недели две-три, после чего -  пожалуйста,  пусть
уважаемый Григорий Ильич идет обратно в  камеру.  Руководство  Института
вовсе не настаивает на том, чтобы Войтович продолжал ходить  на  работу.
Работать он может и дома, давая все необходимые  указания  по  телефону,
так нельзя ли заменить ему содержание под стражей чем-нибудь  вроде  до-
машнего ареста.
   В такой ситуации следователь Бакланов  не  счел  нужным  сильно  упи-
раться. Он никогда не был особо принципиальным и  не  цеплялся  за  свою
точку зрения, отстаивая ее перед руководством. Мнение начальства  о  нем
самом было для него куда важнее, чем его собственное мнение о чем бы  то
ни было. В течение трех часов Войтовича отпустили домой.  А  через  нес-
колько дней он повесился, оставив покаянную записку с невнятными словами
о вине и возмездии.
   Сведя воедино обрывочные воспоминания работников милиции и следовате-
ля,  Настя  обнаружила  странную  деталь.  Войтович  не  был  психически
больным, его за короткое время дважды осматривал врач и не нашел ни  ма-
лейших признаков отклонений в психике. В то же время сразу после  совер-
шения преступления он совершенно не помнил, почему убил жену, воспомина-
ния возвращались к нему постепенно, и по мере того, как шло время,  кар-
тина  преступления  становилась  все  более  детальной.  При  совершении
убийства в состоянии аффекта такого не бывает. Человек не осознает того,
что делает, но потом он деталей не вспоминает. В памяти - полный провал.
То, что происходило с Войтовичем, не было похоже ни  на  одну  известную
медицине клиническую картину. Зато очень походило на  чудовищную  ситуа-
цию, когда человек преступления не  совершал,  но  потом  ему  аккуратно
рассказали, как все было, а он это добросовестно пересказывал следовате-
лю. Но зачем? Зачем брать на себя чужую вину? И если так, то КТО мог все
это ему рассказать в камере? Любопытно было бы посмотреть,  что  написал
Войтович в предсмертной записке. Жаль, что она пропала вместе с  уголов-
ным делом...
   Наконец все застежки были пришиты, и Настя нехотя принялась за поиски
красного шелкового шарфа. Роясь в шкафу, она обнаружила массу нужных ве-
щей, которые либо считала давно потерянными, либо о существовании  кото-
рых напрочь забыла на другой же день после покупки. Оказалось, например,
что у нее есть по меньшей мере пар пять новых колготок, две упаковки ки-
тайских носовых платков, замечательные теплые  гетры,  которые  она  уже
давно отчаялась найти и которые здорово выручали ее,  когда  в  квартире
было холодно. Обнаружились также купленные года два назад теплые меховые
тапочки, так и лежащие в запечатанном пластиковом пакете. Настя вспомни-
ла, что приобрела их летом и положила до зимы в чемодан. На этом  трудо-
вая биография замечательных лохматых сиреневых тапочек бесславно  завер-
шилась. Этой находке она порадовалась больше всего, потому что постоянно
мерзла, а дома все время было холодно. Шарф в конце концов тоже нашелся.
Оставалось заняться волосами и после этого можно с чистой совестью  идти
спать.
   Прибытие рейса из Мадрида задерживалось на 45  минут.  Настя  немного
послонялась по аэропорту, потом не выдержала и позвонила Юре Короткову.
   - Аська! - обрадовался он. - Ты куда пропала с утра пораньше? Я  тебе
с восьми часов названиваю, а тебя дома нет. Хотел еще вчера вечером поз-
вонить, да пришел поздно, не решился тебя будить.
   - А что, есть новости?
   - Как посмотреть. Ты знаешь, кто был тот злостный хулиган,  чье  дело
сперли у Бакланова?
   - Нет. Фамилию знаю, но она мне ничего не говорит. А кто он?
   - Имиджмейкер Владимира Тарсукова.
   - Да что ты?! Самого Тарсукова?!
   - Ну а я о чем! Уж не знаю, какую телегу этот придурок Бакланов  нап-
равил в аппарат президента, но подозреваю, что ее и в природе-то не  бы-
ло. Кишка у него тонка бумаги Тарсукову слать. Но если и послал, то  сам
Владимир Игнатьевич, я так думаю, распорядился, чтобы  ее  никто,  кроме
него самого, не читал. Представляешь, какой был бы скандал, если бы ока-
залось, что Тарсуков, краса и гордость российской экономической  полити-
ки, формировал свой публичный образ, руководствуясь консультациями  пош-
лого хулигана. Наши отечественные домохозяйки его обожают, и вдруг такой
удар!
   - Да, Юрасик, озадачил ты меня, - протянула  Настя,  втайне  радуясь:
есть чем занять мозги, пока к Москве подлетает роскошный воздушный  лай-
нер с мадридским шутником на борту.
   - У тебя какие планы на сегодня? - спросил Коротков.
   - Неопределенные. Я сейчас в Шереметьеве, встречаю какого-то маминого
приятеля из Мадрида, потом везу его в гостиницу, далее -  по  усмотрению
сторон. А у тебя есть предложения?
   - Давай встретимся на ВДНХ, - предложил он.  -  Привози  туда  своего
страстного испанца, покажи ему наше народное гульбище с песнями и  пляс-
ками, а мы заодно кое-что обсудим.
   Настя поняла, что у Юры дома очередной скандал и он ищет, куда бы ему
уйти. Обычно в таких случаях он уходил на работу. Собственно,  и  сейчас
он собирался сделать то же самое.
   - Ты сейчас в контору? - спросила она.
   - Догадалась? - уныло ответил он. - Куда ж еще, в контору,  известное
дело.
   - Давай встретимся в четыре часа у того павильона, где мы летом  шаш-
лык ели. Помнишь?
   - Помню, - обрадовался он. - Спасибо тебе, Аська, ты всегда меня  вы-
ручаешь. Попробую Люсе позвонить, вдруг она тоже сможет вырваться. Будет
развлекать твоего Эскамильо, пока мы пошепчемся.
   Оставшиеся до прилета полчаса Настя провела в  машине.  Она  опустила
стекло, откинулась на спинку сиденья, закурила и прикрыла глаза. Три де-
ла. Три дела. Какое из них? Дело о хулиганстве, конечно, теперь выглядит
совсем по-другому. Если уж и красть, то только его. Слишком многое  пос-
тавлено на карту, особенно с учетом современной  политической  ситуации.
Война в Чечне заметно повлияла на расстановку сил в высших кругах,  Тар-
суков был в команде президента, и камень в его огород - это бомба,  под-
ложенная под законно избранного лидера. Папка с  материалами  уголовного
дела, бросающими тень на одного из приближенных президента, нужна в рав-
ной мере как самому Тарсукову,  так  и  его  противникам.  Ему  -  чтобы
скрыть, им - чтобы обнародовать. И в том, и  в  другом  случае  кража  -
вполне приемлемый способ решения задачи. Хотя, пожалуй, Тарсукову  проще
было бы действовать старым испытанным способом: деньгами и  звонками.  А
если не получается - тогда, конечно, кража. Только  с  одной  оговоркой:
нужно было хорошо представлять себе  характер  следователя  Бакланова  и
быть уверенным, что он не начнет звонить во все колокола по поводу укра-
денных дел. Нужно было точно знать, что Олег Николаевич Бакланов - дурак
и трус. Впрочем, эти сведения  вряд  ли  составляли  тайну  Версальского
дворца. Тот, кто решился на кражу, был неплохим психологом  и  правильно
предугадал реакцию следователя. Или договорился с ним,  посулив  большие
деньги в виде компенсации за неприятности по службе? Ничего себе  непри-
ятности! Уголовное дело по обвинению в халатности - это все-таки не  вы-
говор, пусть даже и строгий. Конечно, посадить не посадят,  но  кровушки
попьют. Нет, что-то не очень вытанцовывается.
   Если же кража - дело рук противников Тарсукова, то им-то как раз нап-
левать на шум, который может поднять следователь, для них главное - что-
бы дело не прикрыли и не замолчали, им нужно иметь  в  руках  подлинники
протоколов, в которых написано, как грубо и недостойно вел себя  гражда-
нин Свиридов, какими нецензурными витиеватыми  фразами  изъяснялся,  как
отправлял естественные надобности на глазах у изумленной публики и  ком-
ментировал этот процесс, поясняя, что выражает таким образом свое  отно-
шение к политической платформе одной из парламентских фракций. Документ,
судя по всему, весьма пикантный. Объяснения же протрезвевшего Свиридова,
насколько их смог припомнить следователь, отличались яркой образностью и
непринятой в политических кругах прямотой,  содержали  контробвинения  в
адрес ряда крупных политиков и хотя и не  свидетельствовали  о  развитом
интеллекте имиджмейкера Владимира Игнатьевича Тарсукова, но тоже были бы
кое-кому небезынтересны, а кое для кого - небезопасны.  Если  не  знать,
кто такой Свиридов, то ко всем этим документам можно  относиться  как  к
плоду воспаленного воображения человека, свихнувшегося на почве  полити-
ческой активности. Таких сейчас, слава Богу, пруд пруди. Именно  поэтому
дело о хулиганстве и показалось Насте с самого  начала  неперспективным,
не тянущим на роль главного объекта кражи. Но  если  понимать,  что  все
сказанное может оказаться не домыслами, а правдой, тогда дело другое.
   Дело о злостном хулиганстве, совершенном гражданином Свиридовым, было
простым и понятным, но очень привлекательным для заинтересованных  чита-
телей. Дело же о самоубийстве Григория Войтовича было абсолютно  неинте-
ресным с точки зрения его похищения. Но дело это Насте почему-то не нра-
вилось. И было еще третье дело о групповом разбое. Будем надеяться,  что
Коротков выяснил о нем достаточно, чтобы можно было делать выводы.
   Настя взглянула на часы и нехотя вышла из машины. Пора  было  идти  в
зал прилета.
   Подруга Юры Короткова Люся, она же майор  милиции  Людмила  Семенова,
работала старшим научным сотрудником в одном из научно-исследовательских
учреждений Министерства внутренних дел, а до  этого  была  следователем.
Юра познакомился с ней два с половиной года назад во время расследования
убийства Ирины Филатовой, Люсиной коллеги  и  подруги.  С  того  момента
влюбчивый Коротков приостановил  свои  амурные  похождения  и  терпеливо
ждал, когда вырастут его и Люсины дети, чтобы можно было вступить в  но-
вый брак. Как ни странно, но ему удалось  вытащить  Люсю  в  воскресенье
прогуляться по выставочному комплексу, который все по старой памяти про-
должали называть ВДНХ.
   Они медленно прогуливались по огромной территории комплекса,  держась
за руки и наслаждаясь так редко выпадающей  в  последнее  время  возмож-
ностью побыть вдвоем и спокойно поговорить. Но  разговор  почему-то  все
время съезжал с личных проблем на служебные.
   - Когда ты работала следователем, у вас за сроками строго следили?  -
спросил Коротков, разрывая обертку на мороженом  и  отхватывая  крепкими
зубами солидный кусок.
   - Еще как. Два месяца прошло - бежишь к  прокурору  срок  продлевать,
день в день, чтобы не опоздать. За вторым продлением придешь - он обяза-
тельно дело возьмет, прочитает и устроит тебе показательное  выступление
на тему: вы четыре месяца бездельничали, в деле никаких материалов  нет,
чем вы там занимались столько времени, а теперь хотите, чтобы я вам срок
продлевал. Примерно в таком духе. А почему ты спросил? Ты же  сам  прек-
расно все знаешь.
   - Люся, а может такое быть, чтобы дело лежало у следователя  месяцами
без всяких продлении?
   - Теперь все может быть. На следствии такой бардак творится - уму не-
постижимо. Никому ни до чего дела нет. Никто никого не  проверяет  и  не
контролирует. Все под честное слово, а то и вообще без него. Ты  мне  не
ответил, откуда такой пристальный интерес к  проблемам  предварительного
следствия.
   - Понимаешь, Люсенька, я столкнулся с тем, что у  следователя  украли
четыре уголовных дела, а он молчит, как воды в рот набрал.  Пока  его  к
стенке не приперли, он никому и не сказал, что у него дела украдены. Вот
я и пытаюсь разобраться, как такое может быть.
   - Да элементарно, Ватсон, - пошутила Людмила. -  Кому  могут  понадо-
биться материалы дела? Прокурору и самому следователю. Больше  никто  не
имеет права требовать, чтобы их показали. Правильно?
   - Ну, правильно, - согласился Коротков.
   - Прокурор их не требует, потому что ему наплевать.  Сам  следователь
перед оперативниками делает вид, что все в порядке, они работают,  он  с
умным видом кивает, дает им новые поручения, а сам потихонечку новую па-
почку заводит, протоколы по памяти восстанавливает,  потом  вызовет  под
каким-нибудь благовидным предлогом основных свидетелей  и  потерпевшего,
допросит их, подписи на те протокольчики скопирует - и вся недолга. Если
в деле были фотографии с места происшествия -  так  они  и  у  экспертов
есть, всегда можно попросить отпечатать снимки еще раз, мало ли для  че-
го. Допустим, для следственного эксперимента. Мол, первые  фотографии  в
дело вклеены, папка тяжелая, не тащить же ее с собой. Конечно, есть  до-
кументы, которые продублировать невозможно,  но,  Юра,  я  тебя  уверяю,
опытный следователь почти для любой краденой бумажки легенду  придумает,
чтобы получить дубликат. Тем более сейчас и легенда-то не особо нужна, я
же повторяю, никому ни до чего дела нет, никто никого не проверяет. А уж
если преступление раскрыто и сыщики рядом с ним не  крутятся,  то  можно
просто забыть о нем, как о вчерашнем сне. Какие дела-то украли?
   - Покушение на кражу джинсов из магазина, хулиганка, бытовое убийство
с самоубийством и разбой. Пожалуй, ты права, старушка...
   - Конечно, я права! - подхватила Людмила. - При покушении на кражу из
магазина нет реального потерпевшего, ущерб возмещен, кто  пойдет  трясти
следователя, чтобы он наказал виновного? Никто. При хулиганке был потер-
певший?
   - Нет. Морду никому не набили.
   - Вот видишь. Преступник есть, потерпевшего нет,  жаловаться  некому.
Сам хулиган, как ты понимаешь, тоже не побежит к следователю  с  криком:
"Давайте наказывайте меня скорее!" После самоубийства дело  об  убийстве
закрывается за смертью виновного. Остается разбой. Там что?
   - Почти ничего. Дело совсем свежее, к моменту кражи его дня  три  как
возбудили. Сыщики работают вовсю.
   - Ну вот, а следователь плоды своего трехдневного труда продублировал
и спит себе спокойненько. Коротков, перестань есть  мороженое,  на  тебя
смотреть холодно.
   Он посмотрел на часы.
   - Пора обедать, ты не находишь? У меня уже голодные спазмы  начинают-
ся. Пойдем съедим по шашлыку.
   Они подошли к тому месту, где летом Юра с Настей ели  вкусный  сочный
шашлык. Но на месте шашлычной оказались какие-то симпатичные павильончи-
ки, надписи на которых оповещали гостей выставки,  что  здесь  находится
индийский ресторан.
   - Рискнем? - предложил Коротков.
   - Боязно, - неуверенно ответила она. - А вдруг это несъедобно?
   - Ну интересно же, - настаивал Юра. - Пойдем.
   Они вошли внутрь и сели за столик. К ним  тут  же  подскочил  смуглый
официант-индус с меню.
   - Добро пожаловать, - вежливо произнес он на ломаном русском языке. -
Что будете кушать?
   Выбирать блюда оказалось трудно, названия были незнакомые и никак  не
отвечали на главный вопрос: из чего ЭТО сделано? Наконец  они  останови-
лись на чем-то под названием "спринг роллз" и цыпленке с апельсинами.
   Юра заметил, что Людмила, разговаривая с ним, как-то странно  посмат-
ривает ему за спину.
   - Ты чего? - поинтересовался он, перехватив ее взгляд.
   - У тебя за спиной, за столиком, сидит пара.
   Мне кажется, что женщину я откуда-то знаю, но не могу вспомнить, кого
она мне напоминает.
   - Что за женщина? - спросил он не оборачиваясь.
   - Блондинка в зеленой шубе. По-моему, француженка.
   - Это наша Аська, - ответил Коротков, отрезая аккуратный  кусочек  от
хрустящего блинчика с овощной начинкой и отправляя его в рот.
   - Она говорит по-французски, - возмущенно возразила Люда.
   - А это она какого-то испанца развлекает, - невозмутимо  пояснил  он,
старательно жуя "спринг роллз".
   - Коротков, ты хочешь, чтобы у меня ум за разум зашел? Эта  блондинка
- Каменская? Пофранцузски с испанцем?
   - А ты присмотрись повнимательней, - посоветовал  он,  делая  большой
глоток из пластикового стакана с банановым коктейлем.
   Людмила некоторое время молчала,  то  и  дело  бросая  быстрые  косые
взгляды на женщину за соседним столиком и на ее спутника. Потом  устави-
лась на Юру.
   - Коротков, ты гнусный, аморальный, лживый тип. Ты назначил ей встре-
чу здесь? У вас опять работа? Какого черта ты меня выдернул из дома? Для
прикрытия?
   Он поперхнулся и закашлялся.
   - Ой, Люська... Да ну тебя, нельзя же столько  вопросов  одновременно
обрушивать на человека, когда он ест. Ты хочешь,  чтобы  я  подавился  и
умер? Да, я назначил ей здесь встречу. И подумал, что  уж  коли  у  меня
есть возможность оторваться в воскресенье от дома и  семьи,  то  я  буду
полным дураком, если не попробую повидаться с тобой. Ты вспомни,  где  и
как мы встречаемся. На полчаса, на сорок минут, на чужой хате,  все  бе-
гом, наспех. А разговариваем  только  по  телефону,  потому  что,  когда
встречаемся, у нас на разговоры времени нет. Люся, я же  не  сексуальный
бандит, мне поговорить с тобой хочется, в глаза посмотреть, на лицо  по-
любоваться, за руку подержать. Это что, непонятно? Ты меня за это  упре-
каешь?
   - Извини, - примирительно улыбнулась Людмила. - Но было бы лучше, ес-
ли бы ты сказал мне это заранее.
   - Почему?
   - Да ведь ты мне почти в любви объяснился, с тобой такого  за  два  с
половиной года ни разу не было. А знаешь, как приятно это слышать? У ме-
ня бы уже целых три часа настроение было хорошее после таких слов.
   - А что, обязательно надо объясняться?
   - Обязательно.
   - Ну Люся, мы же и так вместе, зачем слова-то нужны?
   - Дурак ты, Коротков, - беззлобно засмеялась она. - Что мы теперь де-
лаем? Ждем, когда она нас узнает, или подходим первыми?
   - Вообще-то я хотел, чтобы ты ее узнала. Я же к ней спиной сижу, вро-
де как не вижу. Даже и не знаю, как лучше, - засомневался он.  -  Может,
подождать, пока она сама нас окликнет?
   - Это мы до завтра прождем, - уверенно сказала Людмила. - Она на  нас
даже и не смотрит, так увлеклась своим испанцем. Может, она влюбилась?
   - Нет, - качнул он головой, - она за Чистякова замуж собралась.
   - Да ну? Мир перевернулся. Тогда начнем благословясь!
   Через несколько минут все четверо сидели за одним столиком и оживлен-
но беседовали. Людмила ловко отвлекала внимание заморского гостя на  се-
бя, задавая ему множество вопросов и воодушевленно комментируя его отве-
ты. В конце концов испанец полностью переключился на новую знакомую, на-
чал объясняться с ней на плохом английском, но зато  без  помощи  Насти,
выполнявшей функцию переводчика.
   - Рассказывай, - вполголоса сказала Настя, убедившись, что гость  ув-
лечен разговором с Людой и не будет считать себя негостеприимно  брошен-
ным.
   - Про хулигана Свиридова я тебе уже рассказал. Что касается разбойно-
го нападения на Сбербанк, то там глухо, как в танке. В  материалах  дела
были показания свидетелей, но словесные описания  преступников  не  уда-
лись: все были в масках. С места происшествия изъяты кое-какие следы, но
все образцы, вещдоки и прочее в момент кражи были у экспертов,  они  как
раз готовили заключение. Если хотели украсть именно это дело,  то  кража
какая-то бессмысленная. Там совсем ничего не было.
   - Знаешь, чего я понять не могу? - задумчиво проговорила Настя. - Де-
ло о разбое - свежее, к моменту кражи - трехдневное. Дело о  хулиганстве
всего неделю пролежало у следователя. Самоубийство Войтовича - тоже дней
шесть-восемь. Но дело Димы Красникова лежало у Бакланова с 12  сентября.
Ты подумай только, с 12 сентября! К моменту, когда его украли, оно нахо-
дилось в производстве три с половиной месяца. Это при том, что мальчишка
был взят с поличным в момент кражи и расследовать там вообще  нечего.  Я
даже не понимаю, почему Бакланов его в камеру отправил. С  какой  стати,
спрашивается? И потом, чтобы держать у себя дело  больше  двух  месяцев,
Бакланов должен был  сходить  к  прокурору  и  попросить  продлить  срок
следствия. Чем он аргументировал свою просьбу? Почему  прокурор  продлил
ему срок?
   - Я уже у Люськи спрашивал, она все-таки бывший следователь, да  и  в
своем НИИ занимается предварительным следствием. Она мне все на  пальцах
объяснила. Аська, не ищи подводных камней, это самый обыкновенный,  хотя
и крупномасштабный, бардак. Повторяю по  буквам:  Борис,  Анна,  Руслан,
Дмитрий, Анжелика и Король. Бакланов мог вообще ни к какому прокурору не
ходить, никто бы и не спохватился, что у него дело черт знает сколько  в
шкафу валяется. А мог сходить с липовым документом и, не показывая дела,
получить продление под честное слово. А мог просто позвонить и  сказать,
дескать, Иван Иваныч, мне бы срок продлить, да я так безумно занят,  так
закрутился, никак до вас не добегу. А тот ему отвечает, мол, ладно,  бу-
дешь мимо пробегать - заглядывай, все вопросы заодно и  решим.  Но  чаще
всего просто засовывают дело в шкаф, и оно там протухает потихоньку  без
всякого прокурорского соизволения.
   - Но почему? - удивилась Настя. - Почему не  закончить  такое  плевое
дело и не передать его в суд? Зачем нужно запихивать его в шкаф?
   - Ой, Настасья, ну ты прямо идеалистка какаято!  Следователь  сколько
зарабатывает? Правильно, не много. А работы у него сколько?  Опять  пра-
вильно, много. Хочет он иметь больше денег, а если не  получается  -  то
хотя бы больше свободного времени? Снова правильно, хочет. Ну и  как  ты
думаешь, станет он убиваться на работе,  чтобы  закончить  какое-нибудь,
как ты выражаешься, плевое дело? Правильно  ты  думаешь,  Анастасия,  не
станет он убиваться. Он лучше скажет, что поехал в  прокуратуру,  а  сам
побежит домой ремонтом квартиры заниматься. Объявит, что он "на выезде",
а сам - бегом в какую-нибудь фирму консультацию давать, за доллары, меж-
ду прочим. Или просто выжидает, когда юридически безграмотный преступник
или его такие же невежественные родители взятку ему дадут, чтобы он дело
прекратил по какому-нибудь подходящему основанию. Они же не  знают,  что
теперь товарищеских судов нет, на поруки не отпускают, комиссии по делам
несовершеннолетних тоже приказали долго жить. Он деньги возьмет, а потом
скажет, что сделал все возможное, но прокурор-злюка постановление не ут-
вердил. Не все же такие, как ты. Это для тебя интересней работы ничего в
жизни нет. А у подавляющего большинства наших коллег работа - обуза, ко-
торую надо бы поскорее сбросить с рук и заняться чемнибудь более  полез-
ным для кармана. Понятно?
   - Теоретически - да, а практически - нет, - честно ответила Настя.  -
Я не хочу этого понимать, потому что это - оскорбительно. Для меня  при-
мер - Костя Ольшанский. У него две девчонки растут, разве ему деньги  не
нужны? Но он же пашет как вол, не за страх,  а  за  совесть.  Неужели  я
должна относиться к нему как к смешному  исключению  из  отвратительного
правила? Не хочу и не буду.
   - Ну ладно, не кипи, успокойся.  Не  все  следователи  -  халтурщики,
большинство действительно нормально работают. Я просто пытался объяснить
тебе, почему Бакланов...
   - Я поняла, спасибо. Ты не знаешь, Доценко сведения о вызовах  "неот-
ложки" собрал?
   - По-моему, еще собирает. Я его сегодня в конторе видел, он  с  каки-
ми-то километровыми списками ковырялся. Слушай, этот твой идальго у меня
Люсю не уведет? Что-то он больно нежно на нее смотрит.
   - Ну и пусть смотрит, чего ты дергаешься. Посмотрит немножко и  уедет
в свою Испанщину, от тебя не убудет.
   - Он женат? - поинтересовался Юра.
   - Откуда я знаю? - пожала плечами Настя. - Мне и в голову  не  пришло
спросить его об этом. Какая разница?
   - Интересно.
   - Юрка, не валяй дурака. Пусть женщина пофлиртует с красивым  богатым
мужчиной, это полезно.
   - Для чего полезно?
   - Для поддержания формы. Женщина должна иметь возможность побыть жен-
щиной хотя бы полчаса в месяц. Ты даешь ей такую возможность?
   - Ну... Я... - растерялся Коротков. - Я стараюсь.
   - Ну и он старается. Не возникай.
   На улице уже совсем стемнело. Они вчетвером дошли до  выхода,  а  там
расстались. Юра с Людмилой пошли к метро, им хотелось еще побыть  вдвоем
и они отказались от Настиного предложения подвезти их на машине.
   - У вас очень привлекательная подруга, - заметил гость,  забираясь  в
машину. - Но кажется, у нее слишком ревнивый муж. Он так злобно на  меня
смотрел. Я надеюсь, я его ничем не обидел?
   - Разумеется, нет, - успокоила его Настя. - Особенно если учесть, что
он ей не муж.
   - О, тогда все понятно! - всплеснул руками испанец. -  Мне  тоже  это
показалось странным, ведь мужья редко  бывают  столь  ревнивы,  как  ваш
Юрий. Заочно приношу ему свои извинения.
   - Я передам, - улыбнулась Настя, выруливая на проспект.
   Инна Литвинова устало бросила сумки на кухне и огляделась.  Но  столе
стояли две немытые чашки и пустая бутылка из-под джина, на тарелке засы-
хали остатки бутербродов с салями и свежими огурцами. Опять Юля  кого-то
приводила, опять, наверное, напилась  и  улетела  на  гулянку.  Господи,
только бы вернулась! Инна готова была прощать ей все, что угодно, только
бы девушка ее не бросила. Пусть приводит гостей, пусть  уходит  с  ними,
только пусть возвращается!
   Больше всего Инна боялась, что Юля влюбится в мужчину. Юля была  рав-
нодушна к женскому телу, не испытывая к нему ни тяги, ни отвращения, но,
волею судьбы встретившись на пути Инны Литвиновой, решила устроить  свою
жизнь временно в роли ее партнерши. Она тянула из Инны деньги, пользова-
лась ее квартирой, позволяла себя кормить, поить и обслуживать, но в об-
мен на это честно старалась в постели, хотя особой  радости  ей  это  не
доставляло. Но чего не сделаешь, когда твоя семья из шести человек живет
в коммуналке, отец - запойный алкоголик, а один из братьев страдает  бо-
лезнью Дауна. И вечное безденежье...
   Инна знала об этом, как знала и то, что рано или поздно Юля уйдет. Но
пусть это будет попозже! Нужны деньги, очень много  денег,  только  этим
можно будет хоть на какое-то время удержать возле себя эту белокожую ры-
жую сучку с бесстыжими светло-зелеными глазами и  таким  обольстительным
телом...