Глава шестнадцатая

   Поднимаясь в лифте в квартиру к Шитовой, он снова проговорил про себя
оба варианта: если она дома и если ее нет. Первый  вариант  был  намного
более предпочтительным. Он приходит, отдает ей деньги, которые якобы был
должен Галактионову, намекает на кофе... Дальше все понятно. Через  нес-
колько минут Шитова умирает, он  оставляет  сложенное  вчетверо  письмо,
подписанное Лысаковым, и уходит. Если ее нет, он открывает дверь, подсы-
пает цианид в чайную заварку или в банку с растворимым кофе. Может быть,
у нее в холодильнике стоит кастрюля с супом.  Короче,  найдет  он,  куда
подсыпать яд. Главное, не в сахар, глюкоза нейтрализует цианиды.  Остав-
ляет письмо и уходит.
   И в том, и в другом случае он возвращается к Лысакову.  Рабочий  день
закончен, завтра праздник, милиция к нему домой точно не  нагрянет,  они
тоже живые люди, им тоже отдыхать хочется. Отравить Лысакова и уйти, ос-
тавив на видном месте второе письмо, - дело  нескольких  минут.  На  это
нужно ровно столько времени, сколько нужно  Лысакову,  чтобы  вскипятить
чайник и подать чай.
   Милиция найдет отравленную Шитову и написанное Лысаковым (вне  всяких
сомнений, Лысаковым: бумага, отпечатки пальцев, принтер, подпись  -  все
принадлежит ему) письмо, в котором он предупреждает ее о визите. А потом
найдут мертвого Лысакова, не выдержавшего груза совершенных злодеяний  и
ушедшего из жизни. Ну и, естественно, письмо, в котором он признается  в
убийстве Галактионова и Шитовой.  Отпечатки  пальцев,  бумага,  принтер,
подпись - он обо всем подумал.
   - Главное, чтобы покончивший с собой Лысаков не был обнаружен раньше,
чем умрет Шитова. Такое, конечно, может случиться,  если  сейчас  он  не
застанет ее дома, вернется к Гене, убьет его, а труп найдут до того, как
Шитова появится дома и выпьет отравленного чайку. С точки зрения  теории
вероятности такое может случиться, но по жизни - вряд ли. Завтра  празд-
ник, милиция работать не будет, Лысаковым могут начать интересоваться не
раньше утра четверга. Ни в чем серьезном его, конечно,  не  подозревают,
это совершенно очевидно. Если бы его подозревали в убийстве Галактионова
с вескими уликами, то никак не оставили бы дома, несмотря на то, что ка-
меры сейчас переполнены и людей держать негде. Говорят, адвокат Лысакова
где-то раздобыл и внес за него колоссальный залог. Такой залог, что Ген-
надий и дернуться не смеет, ведь если он сбежит, сумма будет обращена  в
доход государства, соответственно, те, кто дал деньги для внесения зало-
га, беглеца из-под земли достанут. Надо же, умный человек  залог  приду-
мал. Охранять не надо, казенными харчами обеспечивать не  надо,  а  если
сбежит - и искать не надо, кто деньги дал на залог,  тот  и  найдет,  не
сомневайтесь.
   Итак, милиция спит спокойно и Лысаковым не интересуется аж до  самого
четверга. За это время Шитова должна умереть. Должна. Должна.
   Он позвонил в квартиру и с облегчением услышал по  ту  сторону  двери
торопливые шаги.
   - Кто там? - спросила Шитова.
   - Моя фамилия Лысаков, - очень громко, даже громче, чем нужно, сказал
он в надежде, что услышит кто-нибудь из соседей. - Геннадий Иванович Лы-
саков. Я был у вас дома вместе с Александром Владимировичем как раз тог-
да, когда вас увезли в больницу. Вы меня помните?
   - А что вы хотите? - спросила Шитова, не открывая дверь.
   - Видите ли, я брал у Александра Владимировича деньги в долг  на  три
месяца. И теперь не знаю, кому их возвращать. Его  супруга  меня,  мягко
говоря, не жалует, вот я и подумал, что, может быть, лучше  я  отдам  их
вам. Вы были очень близки...
   Дверь распахнулась, но вместо эффектной брюнетки  Шитовой  на  пороге
возникла худенькая невзрачная блондиночка, которую он  уже  неоднократно
видел и в Институте, и на Петровке.
   - Проходите, Павел Николаевич, - гостеприимно улыбнулась  она.  -  Мы
вас ждем.
   Он рванулся назад, на лестницу, но его тут же схватили  крепкие  руки
невесть откуда взявшихся мужчин.
   Было уже почти семь вечера, когда Вадим Бойцов вдруг понял, что он  -
дурак. Вот так просто, неожиданно, буквально в одно мгновение он это по-
нял. Он так и не повзрослел с тех самых пор, когда впервые подумал,  что
девчонки сами придумывают правила и сами же их нарушают, поэтому с  ними
невозможно иметь дело. Главной его ошибкой, которая тянулась  за  ним  с
тех юношеских пор, была попытка обобщить всех представительниц  женского
пола, найти некую единую характеристику, которая давала бы ключ к каждой
из них, позволяла бы их понимать и с ними взаимодействовать. Если бы ему
на пути вовремя попался мудрый человек, то объяснил бы Вадиму,  что  де-
вочки и впрямь почти все одинаковые (но только почти),  потому  что  все
примерно одинаково (но только примерно) проходят  процесс  взросления  и
социализации. Дети и подростки во многом (но не во всем) походят друг на
друга, но взрослые люди - абсолютно разные. Их нельзя обобщать, стараясь
найти единую характеристику и вывести единую закономерность.  К  каждому
взрослому человеку нужно искать свой ключ. Индивидуальный.
   Ошибка Вадима Бойцова состояла в том, что он  пытался  понять  женщин
вообще, и, не преуспев на этом поприще, начал их бояться, ибо решил, что
ему природой не дано их понять. Столкнувшись с Анастасией Каменской,  он
неожиданно понял, что женщины так же непохожи друг на друга, как и  муж-
чины. А сегодня он познакомился с чудесной девушкой и  начал  как  дурак
примерять ее к тем играм, в которые с ним играли зрелые опытные кокетки.
Вот именно, как дурак. Даже имя ее не спросил.
   Перед его глазами вновь встала удаляющаяся стройная фигурка в длинном
бирюзовом пальто, он припомнил ее чуть вздернутый носик с парой золотис-
тых веснушек, короткие блестящие волосы, яркие губы, не  тронутые  пома-
дой, густые ресницы, ее звенящий от слез голос, когда она рассказывала о
том, как избивали ее шестилетнего братишку, ее прелестную улыбку,  когда
она отказывалась от его услуг, потому что он устал и ему надо отдохнуть.
Такая юная, такая искренняя, такая... Настоящая. Он наконец подобрал оп-
ределение, которое полностью передавало его впечатление от той девушки.
   Да, он дурак. Но он должен ее найти.
   Он рывком тронул машину и помчался в Восточный округ. В школе, конеч-
но, уже никого не было, кроме уборщицы и бабки-вахтерши. Вадим промучил-
ся почти час, пока не убедил уборщицу дать ему телефон директора. Дирек-
тор, напротив, оказалась дамой вполне сговорчивой и легко поверила в со-
чиненную им байку о том, как он сидел на скамеечке возле школы и  позна-
комился с девушкой, и потом девушка ушла, не заметив, как из книги выпа-
ли какие-то бумаги, судя по всему, личного характера.  Он  хотел  бы  их
вернуть, но не знает ее имени, знает только, что ее брата  зовут  Павли-
ком, он учится в первом классе и недавно его дважды избивали  ребята  из
соседнего ПТУ.
   - Да, я знаю, о ком вы говорите, - сказала директор, - но я не увере-
на, что могу дать вам их адрес. Откуда я знаю, кто вы такой.
   - А почему надо из адреса делать секрет?  -  Вадим  сделал  вид,  что
очень удивлен. - Представьте себе, что я злоумышленник, увидел на  улице
девушку и выследил ее до самого дома. И адрес мне никто не  давал,  а  я
все равно дурное замыслил и сделал.
   - В общем-то, вы правы, - засмеялась в трубку директор.  -  В  логике
вам не откажешь. Дайте трубочку тете Зоею
   Вахтерша тетя Зоя внимательно выслушала указания директора.
   - Пошли, - скомандовала она, повесив трубку.
   Вместе с Бойцовым она поднялась на второй этаж и открыла учительскую.
Достав с полки классный журнал первого класса "Б", она открыла последнюю
страницу, где были выписаны адреса  и  номера  телефонов  всех  учеников
класса.
   - Вот, Веденеев Павел, адрес записывай. А сестру его Любой звать, она
тоже в нашей школе училась, я ее хорошо помню.
   Вадим быстро записал улицу, номер дома и квартиры.
   - Телефон будешь записывать? - спросила тетя Зоя.
   - Обязательно. Нехорошо являться в дом, не позвонив предварительно  и
не спросив разрешения. Тетя Зоя, а можно я прямо сейчас и позвоню?
   - Звони, чего ж, - согласилась вахтерша. Судя по тому, что директорша
не ругалась, она, тетя Зоя, все сделала правильно, а раз так, чего ж ко-
бениться. Пусть парень позвонит, ведь и вправду в незнакомый дом с улицы
просто так не придешь.
   - Добрый вечер, - вежливо поздоровался он, когда у  Веденеевых  сняли
трубку. - Я могу попросить Любу к телефону?
   - Я вас слушаю.
   - Меня зовут Вадим, мы с вами сегодня  вместе  на  скамеечке  Павлика
ждали.
   - Я вас узнала. А как вы меня нашли?
   Он был уверен, что Люба улыбается.
   - Расскажу. Люба, мы могли бы с вами встретиться?
   - Могли бы, - легко согласилась она.
   - Когда?
   - А хоть сейчас. Хотите - сейчас?
   - Хочу, - ответил он, чувствуя, как у него начинает колотиться  серд-
це.
   - Вы где? Далеко?
   - Нет, я в школе, где учится Павлик. Куда мне идти?
   - Идите мимо ПТУ, в ту сторону, куда я уходила, помните?
   - Помню.
   - После здания ПТУ будет сквер, потом аптека,  ремонт  обуви,  ремонт
телевизоров, перекресток, потом высокий двенадцатиэтажный дом,  а  потом
автобусная остановка. Вот на этой остановке мы с вами и встретимся.  Че-
рез десять минут. Годится?
   - Я уже бегу! - крикнул он, бросая трубку на рычаг.
   Через четыре минуты он стоял на автобусной остановке. Еще  через  три
минуты из подъезда напротив выскочила фигурка в длинном бирюзовом пальто
и бегом устремилась через дорогу прямо к нему.
   - Я рада, что вы меня нашли, - заявила она без предисловий и погляде-
ла на Вадима сияющими глазами.
   - Правда, рады? - Он не мог поверить своему счастью.
   - Честное слово. Мне было ужасно жалко, когда вы не пошли нас  прово-
жать.
   - А мне было ужасно жалко, что вы отказались от моих услуг,  -  приз-
нался он. - Слушай, - он внезапно перешел на "ты", - а можно, я тебя по-
целую?
   Они стояли на автобусной остановке и целовались. Пришел автобус,  со-
шедшие с него пассажиры аккуратно обошли их и разошлись по домам.  Потом
пришел еще один автобус. И еще один...
   - Пойдем, - он потянул Любу в сторону, подальше от остановки.
   - Куда?
   - Никуда. Просто погуляем. А хочешь, поедем куда-нибудь? У меня маши-
на тут неподалеку стоит, возле твоей школы.
   - А можно, мы с тобой дойдем до метро и ты  купишь  мне  цветы?  Мно-
го-много цветов. Можно?
   - Конечно.
   Они шли обнявшись, периодически останавливаясь и начиная  целоваться.
Вадим подумал, что такое с ним случается впервые. Он никогда не целовал-
ся вечером на улице. Это всегда были квартиры или гостиничные номера,  и
все было заранее просчитано и предусмотрено.
   - Эй! - послышался откуда-то сбоку пьяный окрик. -  Любаха!  Ты  куда
это намылилась?
   - Идем быстрее, - шепнула Люба, ускоряя шаг.
   - А в чем дело?
   - Это мой сосед по дому. Мы с ним когда-то в одном классе учились.
   - И что? - не понял Вадим.
   - Ну, когда-то мы с ним дружили, еще в девятом классе. Сто лет назад.
Но он почему-то считает, что у него есть на меня какие-то права. Подума-
ешь, целовались мы с ним, так это когда было.
   А теперь он совсем свихнулся, пьет по-черному, постоянно в драки вле-
зает.
   - Любаня! - не отставал пьяный злой голос. - Ты чего,  нового  фраера
завела? Да погоди, куда бежишь-то, познакомила бы, мы бы с ним выпили по
стакану, обменялись бы впечатлениями, где у тебя самые сладкие места,  а
где - самые мягкие...
   Вадим резко остановился.
   - Ну, иди, иди, меняльщик, ближе подходи, сейчас впечатлениями  обме-
няемся, - спокойно сказал он, поворачиваясь лицом в ту  сторону,  откуда
доносился голос.
   Из темноты возник здоровенный громила с тупым  испитым  лицом.  Вадим
понял, что драться с ним не придется. Он был высоким  и  мощным,  но  не
тренированным, а от постоянного питья реакция и скорость давно сошли  на
нет.
   - Вадим, не надо, - услышал он из-за спины дрожащий голосок  Любы.  -
Не связывайся ты с ним. Ты же видишь, он пьяный, ничего не соображает.
   - Кто не соображает? Кто пьяный? - взревел громила. В ту  же  секунду
он замахнулся, держа в руке неизвестно откуда взявшийся  булыжник,  а  в
следующее мгновение рухнул на колени и взвизгнул от боли.
   - Пошли, - скомандовал Вадим, снова обнимая Любу за плечи. -  Как  же
тебя угораздило с таким идиотом связаться?
   - Да кто же знал, что он таким станет, - вздохнула Люба.  -  В  школе
хорошим парнем  был,  отличником,  между  прочим,  чемпионом  района  по
конькам. Потом, конечно, дурь из него полезла, ну как из всех лет в сем-
надцать-восемнадцать лезет. Потом вроде стало проходить, попивал,  прав-
да, не больше других. А в последние полгода как с цепи  сорвался,  прямо
не узнать человека, как будто его подменили. Чуть выпьет - и  пошел  ис-
кать кому бы морду начистить. Ко мне постоянно цепляется, мы же в  одном
доме живем, я тебе говорила, после восьми вечера без родителей  стараюсь
не улицу не выходить.
   - Так это из-за него?
   - Не только, но и из-за него в том числе. Вон посмотри, что делается.
   Люба показала куда-то в сторону. Вадим при смотрелся и увидел  сквозь
ветви густого кустарника мелькающие тени. Через мгновение он понял,  что
трое или четверо молодых мужчин с остервенением пинают ногами еще  одно-
го, лежащего на земле.
   - У нас такое можно каждый вечер увидеть. То на одной  улице,  то  на
другой.
   Вадиму казалось, что у агрессии есть запах, терпкий, острый, пронзаю-
щий все тело запах, исходящий от людей,  несущих  в  себе  разрушение  и
смерть. Он чувствовал этот запах, и к горлу подкатывала мерзкая тошнота.
Сейчас все здесь было не так, как утром. Совсем не  так.  Перед  глазами
вставали те фотографии, которые ему показывала Каменская. Один  из  рас-
терзанных трупов был обнаружен, кажется, как раз в  этом  самом  сквере.
Господи, как же люди живут здесь? Что за дети у них растут? Ведь у детей
психика неустойчивая, они-то в первую очередь испытывают на себе влияние
установки, которую смонтировали на крыше Института,  скрыв  от  всех  ее
страшный эффект. Скрыв для того, чтобы иметь возможность сделать  прибор
для повышения боеспособности войск. И заплатив за это ТАКУЮ цену...
   - Где здесь поблизости автомат? - спросил он. - Мне нужно позвонить.
   Они допрашивали Бороздина уже почти два часа. При  нем  было  слишком
много улик, чтобы имело смысл кроить какую-нибудь сложную ложь.  Поэтому
он просто молчал, лишь изредка бросая ничего не значащие реплики.
   Настя устала. Она чувствовала, что начинает медленнее соображать. На-
чиная с вечера пятницы, когда она поняла, что ее три раза почти убили, и
до нынешнего момента, до вечера вторника, прошло примерно девяносто  ча-
сов. Девяносто часов невероятного напряжения, страха, бессонницы.  Орга-
низм отказывался существовать и нормально функционировать в таком  режи-
ме, он требовал чувства безопасности, еды и сна.
   - Я повторяю свой вопрос, - монотонно говорила она.  -  Для  чего  вы
пришли к Надежде Андреевне Шитовой?
   Молчание.
   - Следующий вопрос: почему вы сказали ей, что  ваше  имя  -  Геннадий
Иванович Лысаков?
   Молчание.
   - Как вы объясните тот  факт,  что  в  вашем  портфеле  были  найдены
письма, подписанные Лысаковым?
   - Откуда у вас ампула с цианидом калия?
   - Какой документ для министерства вы распечатывали на принтере  Лыса-
кова?
   Молчание. Молчание. Молчание.
   Она понимала, что завтра все будет по-другому. Завтра перед ней будет
не замкнувшийся в гордом молчании доктор наук, а человек, проведший ночь
в переполненной камере, где сорок человек дышат, испражняются,  разгова-
ривают, ругаются, дерутся, вступают в сексуальные  контакты,  издеваются
над слабыми и немощными. Завтра он забудет свою гордость и  надменность.
Но если позволить ему молчать до завтра, если отпустить его в камеру, не
вытянув из него самого главного, то она, Настя, сойдет с ума. Она должна
узнать, кто и почему пытался ее убить, она не выдержит еще одну ночь без
сна, проведенную в страхе и напряжении. Поэтому она упорно долбила  одно
и то же, задавая ему вопросы. Тактика ее была простой: задавать  одни  и
те же вопросы, касающиеся только сегодняшнего дня, задавать их  монотон-
но, однообразно. А когда Бороздин совершенно отупеет, выучит все ее воп-
росы наизусть и расслабится, поняв, что ничего другого она уже не  спро-
сит, огорошить его чем-нибудь неожиданным. Надо только придумать, чем.
   Они сидели в кабинете Гордеева. Сам Колобок восседал за своим столом,
внимательно наблюдая за тем, как Анастасия мерно долбит одно и то же.
   Периодически ее сменял Юра Короткой, и тогда Настя  уходила  к  себе,
чтобы быстро выпить чашку кофе, выкурить сигарету и  посидеть  несколько
минут с закрытыми глазами. Гордеев же рта не открывал и не  проронил  ни
звука.
   - Откуда вам известен адрес Шитовой? - в очередной раз вступил в раз-
говор Коротков, и Настя, облегченно  вздохнув,  вышла  из  кабинета  на-
чальника.
   Еще только подходя к своей двери, она услышала телефонный звонок. "Не
буду снимать трубку", - подумала она. Сама мысль  о  том,  что  нужно  с
кем-то разговаривать, казалась ей непереносимой. Да и кто может ей  поз-
вонить в десять вечера 7 марта на работу? Никто, от кого  можно  ожидать
чего-нибудь хорошего.
   Телефон умолк и через минуту зазвонил снова.
   Она насчитала пятнадцать гудков, прежде чем надоедливый абонент отсо-
единился. Это не мог быть Леша, потому что Леша сейчас сидел у нее  дома
и готовил завтрашний праздничный обед. Приехав с задержания,  она  сразу
же предупредила Чистякова, что будет занята еще долго, а  когда  освобо-
дится - позвонит сама.
   Опять начались звонки. Она терпеливо выждала, когда они  прекратятся,
и быстро набрала свой домашний номер.
   - Лешик, меня никто не искал?
   - Тебе только что звонил Бойцов. Сказал, что не может найти  тебя  на
работе, а у него какое-то срочное сообщение. Между прочим, ты на  работе
или нет?
   - Да, я сейчас у себя. Лешик, если Бойцов еще раз позвонит,  дай  ему
номер Гордеева.
   Она старалась говорить спокойно, но ей хотелось кричать дурным  голо-
сом, рвать на голове волосы, бить посуду. "Дура! Идиотка!  Почему  я  не
сняла трубку?! Ну почему я такая кретинка?! А вдруг он больше не  позво-
нит?"
   - Ну что? - сочувственно спросила Люба. - Не можешь дозвониться?
   - Никто не подходит.
   - Может, попозже еще раз попробуешь? Это что, так срочно?
   - Это очень срочно, Любаша. И очень важно. Я  когда-нибудь  тебе  все
расскажу, а сейчас не будем о делах, ладно? Мы же шли покупать тебе цве-
ты, вот и пойдем туда, где их продают.
   Они снова принялись целоваться прямо в телефонной будке. Через  неко-
торое время девушка перевела дыхание и сказала:
   - Ну, давай еще одну попытку. Сейчас должно повезти.
   Вадим покорно опустил в прорезь жетон и набрал номер служебного теле-
фона Каменской. Она сняла трубку сразу, еще первый звонок не успел дове-
рещать до конца.
   - Вадим?
   - Да, я. Минутку.
   Он прикрыл микрофон рукой и обратился к Любе:
   - Выйди, пожалуйста. Мне сейчас придется нецензурно выражаться,  и  я
бы не хотел, чтобы ты это слушала.
   Люба ласково улыбнулась ему и послушно вышла из будки на улицу.
   - Я хотел вам сказать две вещи, - торопливо заговорил он  вполголоса.
- Бороздин разрабатывал прибор для повышения  агрессивности  в  войсках.
Прибор собирался купить Мерханов. Узнав, что работы над прибором  приос-
тановлены из-за вашего вмешательства, Мерханов дал  команду  вас  убить.
Первая партия наемников уже выбыла из строя, но  не  исключено,  что  он
наймет еще кого-нибудь. Второе. Дома у Бороздина есть встроенный сейф, в
котором лежит уголовное дело Войтовича. Я видел его собственными глазами
несколько часов назад и сфотографировал. В сейф вмонтировано устройство,
которое автоматически уничтожит все содержимое, если  не  нажать  специ-
альную кнопку. Имейте это в виду, когда будете делать обыск. Не  давайте
Бороздину самому открывать сейф, лучше пригласите специалиста.
   - Спасибо. Если вы мне это сказали, значит, у вас  тяжелая  ситуация.
Что я могу сделать для вас?
   - Вы можете помочь мне скрыться?
   - Могу. Вадим, я сделаю для вас все, хотя бы потому,  что  вы  трижды
спасли меня от смерти. Каковы ваши условия? Я готова принять любые.
   - У меня нет условий. Просто спасите меня.
   Мои начальники не простят мне того, что я вам рассказал.
   - А если я смогу спасти вас таким образом, что  вам  не  нужно  будет
скрываться?
   - Мне все равно. Анастасия, мы с  вами  совсем  мало  знакомы,  но  я
все-таки скажу... Я встретил девушку и начал по-настоящему бояться смер-
ти. Я, наверное, говорю невнятно, но я вам все объясню при  встрече.  Вы
должны знать, как много вы для меня сделали. Как много вы для  меня  те-
перь значите. Вы мне поможете?
   - Конечно. Я сделаю все, что нужно. Даже не сомневайтесь. Где вы сей-
час? Дома?
   - Нет, на улице.
   - Вы можете приехать ко мне на Петровку?
   - Когда?
   - Немедленно.
   - Я постараюсь. Через сорок пять минут, - коротко ответил он и  пове-
сил трубку.
   Настя вошла в кабинет Гордеева, стараясь следить за лицом и ничем  не
выдать своего волнения. Юра Коротков по-прежнему терпеливо задавал  воп-
росы, а Павел Николаевич Бороздин по-прежнему хранил высокомерное молча-
ние.
   - Виктор Алексеевич, - обратилась Настя к Колобку, не повышая голоса,
но и не понижая его. - Мне надоело, я устала и хочу спать. Где у нас де-
журный следователь?
   - Как где? В комнате дежурной группы.
   - Пусть возьмет эксперта и понятых и поедет домой к Павлу  Николаеви-
чу, проведет там обыск.
   - Я настаиваю, чтобы обыск в  моей  квартире  проходил  в  моем  при-
сутствии, - неожиданно подал голос Бороздин.
   - Зачем? - удивленно спросила Настя. - Вы нам там совершенно не  нуж-
ны. Еще не дай Бог кнопочку нажать забудете, дело Войтовича прямо в сей-
фе и сгорит. Мне будет обидно. А вам?
   Бороздин сидел к ней спиной, и Насте приходилось вглядываться в  лицо
Короткова и Гордеева, чтобы понять, попал ли в цель нанесенный ею  удар.
По тому, как на висках и лысине Колобка выступила испарина, она  поняла,
что Бороздин "поплыл". Теперь можно уходить. Не нужно, чтобы доктор  на-
ук, профессор "ломался" в присутствии женщины, для дальнейших  взаимоот-
ношений с подследственным это не очень полезно. Нельзя  лишать  человека
чувства собственного достоинства, в противном случае с  ним  никогда  не
найдешь общего языка, от него можно будет добиться только рабского  пос-
лушания битой собаки.
   Она вернулась к себе и посмотрела на часы. Почти половина  одиннадца-
того. До появления Вадима Бойцова оставалось еще тридцать пять минут.
   Вадим вышел из телефонной будки и огляделся.  Люба  стояла  метрах  в
двадцати от него и с любопытством изучала театральную афишу.
   - Любишь театр? - спросил он, подходя и снова обнимая ее.
   - Люблю, - кивнула она. - Особенно пьесы про любовь. Ну чего ты  сме-
ешься? Понимаешь, Вадим, театр - жанр очень специфический для показа лю-
бовных историй. В кино можно показать крутую эротику и даже порнуху, по-
тому что актер настолько отдален от зрителя, что у него чувство  стыдли-
вости даже и не включается. Про литературу я вообще не говорю, там герои
бумажные. А в театре-то вот он, голубчик, из первого ряда до него  дотя-
нуться можно, его дыхание на своем лице почувствовать. Тут с эротикой не
больно разбежишься. Согласен? Поэтому театру приходится говорить о любви
совсем по-особенному. И мне всегда ужасно интересно: а как на  этот  раз
сделают? А что нового в этой пьесе придумают?
   - Любаша, милая, мне нужно ехать. Давай-ка я провожу тебя домой и по-
еду по своим делам. А завтра позвоню тебе прямо с утра. Или ты мне  поз-
вони, мне будет приятно. Запиши мой телефон.
   Она не стала капризничать, сочтя, видимо, совершенно нормальным,  что
в первый день знакомства они просто погуляли и пообнимались  пару  часи-
ков.
   Они свернули за угол и снова оказались перед тем самым сквером. Вадим
не успел опомниться, как перед ними выросла внушительная группа  молодых
парней, настроенных весьма и весьма решительно.
   - Отойди, - только и успел он сказать Любе, сунув руку за пазуху, где
в наплечной кобуре висел пистолет. Но достать оружие он не смог: подско-
чившие сзади два амбала крепко держали его за руки.
   - С нашими девочками, значит, гуляешь, - угрожающе протянул уже  зна-
комый ему громила - бывший одноклассник Любы.
   - Жора, перестань, - крикнула Люба. - Как тебе не стыдно. Прекрати!
   - Цыц, прошмондовка, тебе слова не давали. Вот сейчас  хахалю  твоему
яйца поотрываю, как лепестки у ромашки, а потом и тебе разрешу рот  отк-
рыть, - он гадко заржал. Вслед за ним над грязной шуткой начали хихикать
и его соплеменники.
   Вадима швырнули на землю и резко ударили  ногой  в  живот.  Он  сумел
увернуться, чтобы смягчить силу удара, и быстро вскочил на ноги. Но дра-
ка с десятком пьяных разъяренных мужиков совсем не походила  на  класси-
ческий тренировочный бой в спортзале. В темноте и на небольшом  пятачке,
окруженном деревьями и кустами, у Вадима не было возможности для  манев-
ра. Совершая очередной прыжок вправо, он больно ударился плечом о дерево
и застонал. Кто-то из нападавших не удержал равновесия и свалился  прямо
Вадиму под ноги, увлекая его за собой на землю. После этого  падения  он
уже не поднялся. Ему только удалось из  последних  сил  сгруппироваться,
чтобы защитить от жестоких ударов  жизненно  важные  органы.  Последнего
удара, нанесенного массивным камнем по незащищенному затылку, он даже не
почувствовал. Просто только что он был жив и слышал, как отчаянно и жут-
ко кричит Люба, и ему было очень больно. А в следующую  секунду  он  уже
ничего не слышал и боли не чувствовал. Он умер.
   Наступила полночь. Вадим должен был приехать час назад. Почему он  до
сих пор не приехал? Передумал? Или с ним что-то случилось?
   Как же она устала! Ей казалось, что тело намертво прилипло к стулу, и
нет такой силы, которая сможет поднять ее и заставить куда-то идти.  Она
так устала, что у нее даже не было сил спать.
   Неужели она стареет? Тоже мне, героиня-любовница, замуж собралась  на
старости лет.
   То ли дело Миша Доценко - столько сил потратил на то, чтобы  расшеве-
лить память Шитовой, с таким трудом добился от нее  уверенного  указания
на одного из пяти подозреваемых, который "точно  не  он".  Потом,  после
мнимого ареста Лысакова, сидел тихонечко, как мышка, у него дома, обере-
гал, охранял. Когда распределялись, кому где сидеть в засаде, кому  идти
к Лысакову, кому - к Шитовой, ни словом не обмолвился, ни единым жестом,
ни взглядом не дал понять, что предпочел бы охранять Надежду, а не  Ген-
надия Ивановича. И не потому вовсе, что влюбился по уши и минуты прожить
не может без своей ненаглядной Надюши, а потому, что в  таких  ситуациях
всегда надеешься больше всего на себя, а не на других. Когда человек те-
бе небезразличен, начинает казаться, что никто, кроме  тебя  самого,  не
сможет его защитить и уберечь от беды. А если получается так, что  охра-
нять его доверяют все-таки не тебе, и ты, зная, что дорогому твоему  че-
ловеку грозит опасность, вынужден находиться на расстоянии от него,  вот
тут-то и начинается та самая адова мука, которую не у  всякого  достанет
сил вынести. Каждую минуту, каждую секунду воображение рисует тебе  кар-
тины одну страшнее другой, и ты с ума сходишь от неизвестности,  от  не-
возможности вот прямо сейчас, немедленно узнать, все ли  в  порядке,  не
нужна ли помощь. Но Миша выдержал, у него достало сил просидеть сутки  в
квартире Лысакова и ни разу не позвонить Шитовой, потому что таково было
указание Гордеева. Кто знает, сколько седых волос появилось за эти сутки
в его черной густой шевелюре? Однако сразу же после задержания Бороздина
он поблагодарил Лысакова за помощь и гостеприимство и помчался к  Надеж-
де. И откуда только силы берутся? Что ж, двадцать семь лет, молодость...
   Ее размышления прервал звонок внутреннего телефона.
   - Товарищ майор, вы просили позвонить, когда  подъедет  Бойцов  Вадим
Сергеевич.
   - Да-да, - обрадовалась Настя. Наконец-то! - Он приехал?
   - Нет. Но в дежурную часть только что поступило сообщение об  обнару-
жении трупа мужчины около тридцати лет. При нем документы на имя Бойцова
Вадима Сергеевича. Группа сейчас выезжает. Поедете с ними?
   - Да. Сейчас спущусь.
   Она плохо помнила, как спустилась вниз и села в машину, как ехала  из
центра Москвы на окраину, в Восточный округ. Очнулась она только  тогда,
когда увидела залитый светом переносных  прожекторов  сквер,  и  в  этом
мертвенном искусственном свете - Вадима с проломленным  черепом.  Судеб-
но-медицинский эксперт Айрумян, с трудом вытащив из машины свое  грузное
тело, кряхтя склонился над трупом. Где-то вдалеке,  Насте  казалось,  за
много-много километров отсюда, билась в истерике совсем молоденькая  де-
вушка в длинном бирюзовом пальто, около нее суетились две  женщины  пос-
тарше. Рядом с собой она с удивлением увидела участкового, того  самого,
с которым совсем недавно разговаривала о криминальной ситуации в Восточ-
ном округе. Он тоже ее узнал и приветливо кивнул.
   - Вот видите? - сказал он, делая выразительный жест рукой. -  Вот  об
этом я вам и говорил. Чего они не поделили?  Чего  привязались  к  этому
парню? Чем он им помешал? Хоть бы деньги у него забрали, часы там,  сум-
ку, что ли. Тогда бы хоть понятно было - убийство из корыстных  побужде-
ний. Мерзость, но понятная мерзость. А тут? Свидетельница, Люба Веденее-
ва, сказала, что зачинщиком был парень, с которым она когда-то  в  одном
классе училась. Имя его назвала. Мы их за полчаса всех выловили,  сейчас
в камере отсыпаются. Вы думаете, они смогут членораздельно объяснить, за
что они этого Бойцова убили? Нет. Так и пойдут в зону, ничего не поняв и
не объяснив. И что с людьми происходит? Откуда в них столько злобы?
   Настя развернулась и медленно, едва передвигая ноги, поплелась обрат-
но в микроавтобус. Забравшись на заднее сиденье, она согнулась  пополам,
словно ее скрутила внезапная боль в животе, и уткнулась лицом в  ладони.
Ее трясло. От усталости. От нервного напряжения. От ненависти к Борозди-
ну и Томилину. От горя. И от сумасшедшей, разрывающей ей душу жалости  к
людям, живущим в этом аду и не знающим, что происходит с их детьми, с их
близкими и с ними самими.
   Она не станет ждать четверга. Она возьмет с собой Лешу, который хоро-
шо разбирается в физике, и завтра, нет, уже сегодня прямо с утра  поедет
к этому жирному ублюдку Томилину. Поедет к нему домой, если он не  захо-
чет разговаривать с ней в официальном месте. Она вцепится в него мертвой
хваткой и не отстанет, пока он не вызовет директора Института и  они  не
снимут эту проклятую антенну. Наплевать, что это нерабочий день.  Напле-
вать, что это Международный женский день. Она заставит их сделать это.
   А с Мерхановым пусть разбираются контрразведчики. Это не ее дело.  Ее
дело - раскрыть убийство Галактионова и кражу уголовных дел у следовате-
ля Бакланова. Эти преступления она раскрыла. И еще ее дело -  уничтожить
антенну на крыше Института. Защитить несчастных ни в  чем  не  виноватых
людей, которым не повезло жить в Восточном округе. Разделаться с Томили-
ным, невежественным и наглым карьеристом. Вычислить всех, кто, кроме Бо-
роздина и покойного Войтовича, работал над прибором. Кого-то из них  на-
верняка жал Бойцов, но теперь он уже ничего не скажет. Что ж, она и сама
справится. Миша Доценко и Юра Коротков помогут. Вот только чуть-чуть от-
дохнуть, хотя бы капельку сил набраться. Только бы исчез ком, стоящий  в
горле, мешающий дышать и глотать, только бы прошел озноб, и еще  поспать
бы несколько часов.
   В четверг она начнет работать в группе по раскрытию убийства тележур-
налиста. У нее есть только завтрашний день, а потом придется  переложить
всю работу на Короткова и Доценко. Настя с трудом выпрямилась, осторожно
набрала в легкие побольше воздуха, задержала дыхание, потом медленно вы-
дохнула. Закипавшие в уголках глаз слезы отступили. Она сделает все, что
нужно. Она успеет. Она сделает, чего бы ей это ни стоило.