 |
|
 |
Глава 5
КАМЕНСКАЯ
В понедельник после утренней оперативки Настя Каменская и Юрий Корот-
ков стали составлять план действий. С самого утра Настя успела поинтере-
соваться заключением судебных медиков, проводивших вскрытие трупа Алины
Вазнис. Причина смерти - асфиксия, то есть умерла Алина оттого, что ее
задушили. Но вот в крови обнаружены следы сильнодействующих транквилиза-
торов, причем в довольно больших количествах.
- Ну и что мы имеем с гуся? - грустно спросил Коротков. - Транквили-
заторы были у Ксении Мазуркевич, не менее восьмидесяти таблеток, и со-
вершенно непонятно, куда она их девала. А если у нее их не было, то дол-
жен быть рецепт. Или одно, или другое. Семенцова вполне могла удушить
несчастную Вазнис, накачав ее предварительно этими транквилизаторами. И
с Харитоновым ничего не ясно. Одно дело доказать, что ты не был в ка-
ком-то месте, потому что в это время тебя видели в другом. А вот как до-
казать, что ты там был, если тебя там никто не видел? Он клянется, что
привез Алине весь долг. Как проверить?
- Ладно, не ной, не так все страшно. Ксенией пусть занимается следо-
ватель, он ее допросит и про рецепт, и про таблетки. Кстати, надо бы нам
с тобой проверить, не являются ли Ксения и Зоя Семенцова близкими подру-
гами.
- Ты что? - Коротков вскинул на Настю удивленные глаза. - Думаешь,
они могли вместе Алину убить?
- А что? Каждая - за свое. Причина была у обеих, а у одной еще и таб-
летки впридачу. Заметь себе, алиби нет ни у той, ни у другой. Стасов за-
нимался передвижениями Ксении в пятницу и ничего не обнаружил. После де-
вяти вечера - ни малейшего следа, никто ее не видел и не слышал. Правда,
ее саму пока что никто не спрашивал, может, она и сказала бы, где была,
но это мы оставим следователю. А что с Семенцовой?
- Ничего. В парикмахерской она не была, у массажистки тоже не была,
это все вранье. Более того, Стасов нашел людей в "Сириусе", которые ут-
верждают, что звонили вечером Зое домой в районе десяти-одиннадцати ча-
сов. Знаешь, оказывается, когда у тебя случается неприятность, находится
куча людей, которые хотят спросить у тебя, правда ли это. И вечером ей
позвонили по меньшей мере две приятельницы, чтобы узнать, правда ли, что
Смулов хотел взять ее на эпизод, а Зарубин запретил, и правда ли, что
случилось это по инициативе самой Алины Вазнис. Одна из них звонила в
начале одиннадцатого, другая - почти в одиннадцать, а около половины
двенадцатого снова позвонила первая. Видать, уж очень сильно ей хотелось
посмаковать чужую беду.
- И Семенцовой, конечно, дома не было?
- Конечно, не было. Во всяком случае, трубку никто не снял. А Стасову
она сказала, что пришла домой около десяти. Ася, ты вроде не в себе се-
годня.
- Почему ты решил? - искренне удивилась Настя. - Настроение у меня
нормальное, чувствую я себя отлично, ничего не болит, никто меня не оби-
дел. Что ты выдумываешь-то?
- Я не выдумываю, а только я сижу у тебя уже полчаса, а ты еще ни ра-
зу кофе не выпила и мне не предложила.
Настя расхохоталась. Юрка был ее давним и близким товарищем и прек-
расно знал, что без чашки кофе она не может прожить и двух часов. Много-
летние наблюдения говорили о том, что после утренних оперативных совеща-
ний Настя, возвращаясь в свой кабинет, первым делом включала кипятильник
и делала себе огромную чашку крепкого кофе, без этого она работать не
начинала.
- Надо понимать, что главное в твоей фразе - последняя часть. Ты веж-
ливо намекаешь на то, что я тебя не угощаю.
Она достала кипятильник, налила воду из графина в большую керамичес-
кую кружку, достала из тумбочки две чашки, банку с растворимым кофе и
коробку с сахаром.
- Ну так что, вымогатель, делать-то будем? Ксению Мазуркевич отдадим
следователю?
- Отдадим, - согласно кивнул Коротков.
- А Семенцову? Стасов выжал из нее все, что смог, имеет ли смысл ему
и дальше с ней работать?
- Ладно, Семенцову я возьму на себя. Конечно, Стасову не с руки про-
являть жесткость, они же вроде как сотрудники одной фирмы, а мне все
можно, я для нее чужой.
- Значит, так и порешим. Следователь будет проверять алиби Ксении Ма-
зуркевич, ты - алиби Зои Семенцовой, я займусь выяснением вопроса о том,
не являются, ли эти милые дамы близкими подругами. У нас провисает Хари-
тонов, - задумчиво сказала Настя. - Колобок обещал разобраться с текуч-
кой и дать нам кого-нибудь в помощь. Видно, не получается. Что-то он
молчит.
Колобком в их отделе любовно называли начальника, Виктора Алексеевича
Гордеева, за коренастую крепкую фигуру и круглую лысую голову. Гордеев о
своем прозвище знал, но не обижался - оно приклеилось к нему так давно,
что Виктор Алексеевич рассматривал его как свое второе имя.
- И еще одно, Юрочка. Надо нам с тобой выяснить, не имела ли Алина
Вазнис обыкновения принимать транквилизаторы. А то мы с тобой тут сейчас
наворочаем версий, а окажется, что она сама регулярно принимала препара-
ты. Ты позвони Смулову прямо сейчас, чтобы мы уже внесли ясность и не
мучились.
Коротков покорно снял телефонную трубку и набрал номер Смулова. Тот,
к счастью, оказался дома.
- Транквилизаторы? Нет, никогда. У Алины были на редкость крепкие
нервы, она вообще никогда ничего такого не принимала. И даже в пятницу,
когда я посоветовал ей побыть дома и успокоиться, она пила только нас-
тойку пустырника. Так она сама мне сказала. Единственное успокоительное,
которое я у нее видел, - это валерьянка в таблетках. Алина, видите ли,
очень боялась зубных врачей, и от страха ее даже наркоз плохо брал. Поэ-
тому ей посоветовали предварительно принимать несколько таблеток, чтобы
обезболивание было более эффективным.
- И вы никогда не видели у нее дома никаких препаратов?
- Нет, - твердо ответил Смулов. - Никогда.
Коротков положил трубку и отхлебнул кофе.
- Номер не прошел, - прокомментировал он. - Наша потерпевшая психот-
ропными препаратами не баловалась, и вообще нервная система у нее была
отменная. Боялась только зубных врачей и пила только валерьянку в таб-
летках. Изредка - настойку пустырника. Это все.
- Жаль, - огорченно вздохнула Настя. - Значит, придется заниматься
Мазуркевич и Семенцовой. А мне так не хотелось...
- Да? А почему?
- Да ну их. - Она вяло махнула рукой. - С женщинами всегда трудно.
Врут, врут, одно на другое налепляют, потом разлепить невозможно. Тем
более одна - алкоголичка, другая - с бешенством матки. Такие в жизни ни
одного слова правды не скажут, будут голову морочить до помрачения рас-
судка. Знаешь, почему с мужиками проще? Если его припереть к стенке и
доказать, что он сказал неправду, у него руки опускаются сразу. После
этого с ним работать - одно удовольствие. А бабы - они по-другому устро-
ены. Им не бывает стыдно, когда их уличаешь во лжи, у них прямо азарт
какой-то просыпается, до того им хочется тебя обмануть, лапшу тебе наве-
шать. Ты им, мол, неправда ваша, тетенька, а они тебе в ответ: нет,
правда, и не знаю я, кто вам сказал такую глупость, кто меня уличил во
лжи. А есть и посложнее вариант: да, я сказала вам неправду, но это по-
тому, что... И дальше загоняет тебе еще большее вранье. А когда ты ее и
во второй раз уличишь, она начинает рыдать и рассказывать тебе страшную
историю про какуюнибудь кошмарную тайну, которую ни в коем случае нельзя
разглашать, поэтому она и говорила неправду все это время. Во имя сохра-
нения тайны, так сказать. Ох, Юрочка, бабы - страшная штука.
- Можно подумать, - фыркнул Коротков. - А сама-то ты кто будешь?
- Я, миленький, не баба, - улыбнулась Настя. - Я - сыщик женского по-
ла. Две большие разницы и одна маленькая.
"Сливки" Настя сняла сразу, позвонив Стасову и попросив его выяснить,
не являются ли Ксения Мазуркевич и Зоя Семенцова близкими приятельница-
ми. Ее вопрос показался Стасову более чем странным.
- Да что у них может быть общего? - удивился он. - Жена президента и
спившаяся актриса.
- Я тоже так думаю. Но ты все-таки узнай, ладно? Может, они в школе
вместе учились, или в институте, или в молодости время проводили в одной
компании. Может, в больнице вместе лежали. Знаешь, всякое бывает. Слава,
ты пойми меня правильно, мне на данном этапе не нужна правда, мне нужно
общественное мнение. Я хочу понять, официально считается, что они хорошо
знакомы или что они не имеют друг к другу никакого отношения. А уже по-
том я буду шагать дальше.
- Ах это, - с облегчением ответил Стасов. - Ну это я быстро. Минут
через десять перезвони мне.
Через десять минут Настя услышала от него примерно то, что и ожидала:
когда девять лет назад создавался "Сириус", заслуженная артистка Зоя Се-
меннова была одной из первых, кого пригласили для подписания контракта.
У нее была хорошая репутация добросовестной и трудолюбивой актрисы, не
замеченной в склоках и интригах. Пригласили ее по инициативе Леонида
Сергеевича Дегтяря, который знал Зою давно и которому для его
фильмов-опер нужна была актриса среднего возраста. В операх для женщин
такого плана пишут партии меццо-сопрано и контральто: Графиня в "Пиковой
даме", Флора в "Травиате", Ульрика в "Бале-маскараде". Ксения никакого
интереса к личности Семенцовой не проявляла и даже, когда у той случи-
лось несчастье, не сочла нужным выразить ей соболезнование, хотя все в
"Сириусе" без исключения ходили к Зое в больницу или присылали цветы и
записки. Одним словом, Ксения Семенцову знать не знала.
Что же до самой Семенцовой, то она никогда никому не говорила и даже
не намекала, что близко знакома с женой президента. Встречаясь на сбори-
щах и тусовках, премьерах и презентациях, они вежливо кивали друг другу
и расходились.
- Слушай, Слава, а тебе это не напоминает застарелую вражду? - спро-
сила Настя, выслушав отчет Стасова.
- Нет, мне это напоминает Лабрюйера, - усмехнулся тот в ответ. - Если
не ошибаюсь, это он написал: когда мужчина и женщина, встретившись на
людях, расходятся по разным углам, не поднимают друг на друга глаз и не
обмениваются ни словом, все сразу понимают, что это означает.
- Ну, в общем, ты прав, - согласилась Настя. - Так или иначе, факт
давнего знакомства придется проверять. Сильно подозреваю, что наши дамы
его старательно скрывают. Кстати, как девичья фамилия Ксении?
- Козырева. Я же тебе говорил, она дочь банкира Козырева Валентина
Петровича. Забыла?
- Нет, я помню, но иногда дети носят фамилию матери или ее второго
мужа, поэтому я и спросила.
- Послушай, Анастасия, ты чертовски предусмотрительна, - с невольным
уважением сказал Стасов. - На воду дуешь?
- Ага. Знаешь, сколько раз обжигалась. Однажды с таким фокусником
столкнулась - в страшном сне не приснится. Он находил нуждающихся жен-
щин, платил им приличные деньги за то, чтобы они с ним расписались и че-
рез месяц развелись. При регистрации брака брал фамилию жены, быстренько
получал новый паспорт, после развода бежал в милицию, писал заявление,
что паспорт потерял, или ограбили его, или еще что-нибудь, получал но-
вый, с фамилией разведенной жены, поскольку при разводе фамилию не ме-
нял, потом снова женился, и вся процедура сначала. К тому моменту, как
мы его отловили, у него было четыре подлинных паспорта на разные фами-
лии. Подлинных! А уж сколько он дел наворотил с этими паспортами - ни в
сказке сказать, ни пером описать. У него, между прочим, подельница была,
так он как только разведется, так давай скорей на ней жениться. Она тоже
фамилию меняла, и тоже в милицию бегала с заявлениями, а паспорта в тум-
бочку складывала. Их по всей России лет восемь ловили, они раз двадцать,
наверное, за это время через милицейские руки проходили. Искали Иванова
и Сидорову, а они предъявляют документы на имя Петрова и Тютькиной, или
Бубликова и Кругликовой, посылают запросы, проверяют - все чисто, пас-
порта подлинные, фотографии совпадают, извиняйте, дяденька и тетенька.
Так что насчет фамилий у меня всегда сомнения есть.
- Ничего себе! - выдохнул Стасов. - Так это, выходит, ты Корягина
поймала? Черт, я же знаю эту историю, но я не думал, что это ты...
- Не преувеличивай, Слава, я его не поймала. Я вообще в жизни еще ни
одного преступника не поймала. Я этого не умею. Я его вычислила. Догада-
лась насчет того, что он фамилии каждый раз законным путем менял. Это же
так просто на самом деле. Только по жизни бывает редко, поэтому никому и
в голову не приходит, что мужчина возьмет фамилию жены. Он на это и
рассчитывал. Тогда я всех его жен вычислила, а уж когда мы получили пол-
ный перечень фамилий в его документах, тогда все само собой сделалось. А
поймал его, кстати. Юрка Коротков.
Итак, к полудню понедельника у Насти Каменской сложились следующие
версии убийства Алины Вазнис.
Первая. Алину убил Николай Степанович Харитонов, чтобы не отдавать ей
долг, который для него оказался непомерно большим.
Вторая. Убийство совершила Ксения Мазуркевич, подсыпав Алине в чай
или кофе огромную дозу транквилизаторов, а когда та стала вялой и ее на-
чало клонить ко сну, просто задушила ее подушкой. Следов борьбы в квар-
тире не было, синяков и ссадин на шее потерпевшей тоже нет.
Третья. Способ убийства тот же, убийца - Зоя Семенцова.
Четвертая. То же самое, но убийц двое: Ксения и Зоя.
Была и пятая версия. Ее Настя Каменская еще не придумала, но знала
точно, что она наверняка есть. Она нутром чуяла такие дела, когда все
время появляются новые и новые подозреваемые. Появления пятой версии она
ждала с минуты на минуту.
И оказалась права.
СТАСОВ
Он не успел еще ничего сделать для проверки биографий Ксении Мазурке-
вич и Зои Семенцовой, когда его вызвал к себе сам Мазуркевич. Стасов
поднялся на третий этаж, где находился кабинет президента, и толкнул тя-
желую дубовую дверь.
Мазуркевич с расстроенным лицом сидел за своим столом, а напротив не-
го в креслах для посетителей Стасов увидел Андрея Львовича Смулова и по-
жилого мужчину с грубо вытесанным тяжелым лицом.
- Вот, Владислав Николаевич, - проговорил Мазуркевич как-то растерян-
но, - знакомьтесь, это Валдис Гунарович, отец Алины.
- Я по поводу наследства, - тут же произнес Вазнис, не поворачивая
головы. - Пусть он откроет квартиру Алины, мы заберем все вещи. У него
ключи есть, я знаю.
Под "ним" Вазнис подразумевал Смулова, но не счел нужным хотя бы наз-
вать его по имени.
- Это невозможно, Валдис Гунарович, - как можно мягче сказал Стасов.
- Пока не закончено расследование обстоятельств ее смерти, в квартиру
могут входить только работники милиции. Во всяком случае, если вы хотите
что-то забрать, то вам нужно получить разрешение у следователя. Ни Миха-
ил Николаевич, ни я, ни тем более Андрей Львович не вправе впускать вас
в квартиру Алины. Поймите это.
- Я имею право, - сухо ответил Вазнис, словно не слыша объяснений
Стасова. - Я являюсь законным наследником дочери и имею право на все ее
имущество.
- Безусловно, право вы имеете. Но чуть позже, не сейчас.
- Но мне нужно взять одежду, в которой Алину будут хоронить. Я же не
могу положить ее в гроб в этом...
Он презрительно скривился, и Стасов вспомнил, что мертвую Алину обна-
ружили лежащей на диване в почти прозрачном пеньюаре, накинутом поверх
соблазнительно коротенькой ночной сорочки с кружевами и на тоненьких
бретельках.
- Это другой разговор. Но все равно нужно получить разрешение у сле-
дователя. С вами поедет кто-нибудь из работников милиции, и вы возьмете
все, что нужно для похорон.
- Пусть он отдаст ключи, - упрямо повторил Вазнис, глядя куда-то в
пространство...
- Но у меня их нет, - подал голос Смулов. - Их забрали работники ми-
лиции. Так что вам в любом случае нужно обращаться к ним, а не к нам.
Вазнис медленно поднялся с кресла, и Стасова поразило, какого он ока-
зался огромного роста. Самому Стасову до двух метров не хватало четырех
сантиметров, и он уже давно, еще со времен детства, забыл, как можно
стоять и смотреть человеку в глаза, не наклоняя при этом голову вниз.
Старый латыш смотрел на Стасова в упор своими маленькими серыми глазка-
ми, и тому в какой-то миг стало жутко от той враждебности, которая вып-
леснулась на него через эти серые щелочки. Затем Вазнис неторопливо по-
вернулся к Мазуркевичу, окатив и его холодным взглядом. И наконец пере-
вел глаза на Смулова, неподвижно сидевшего в кресле у стола.
- Это ты ее убил, - сказал он громко и внятно. - Если бы ты не снимал
ее в своих сраных фильмах с этими сраными ужасами, она была бы жива. Это
ты виноват. Ты.
Все оцепенели от неожиданности, и никто даже не заметил, как Валдис
Вазнис покинул кабинет Михаила Николаевича Мазуркевича.
- Что Вазнис имел в виду? - спросил Стасов, усаживаясь поудобнее и
закуривая. - В чем он считает вас виноватым?
Они со Смуловым спустились на второй этаж в кабинет Стасова, все еще
находясь под впечатлением последней реплики отца Алины.
- Видите ли, он вообще был против того, чтобы Алина снималась в русс-
ких фильмах. А уж в триллерах-то тем более. Валдис - человек старой зак-
васки, он этого жанра не понимал. Он считал, что нельзя своими руками
создавать ужасы, творить их, иначе эти ужасы остаются в реальной жизни и
губят человека. Понимаете, он верил в это. Он ведь почти не разговаривал
с Алиной последние годы.
- Не разговаривал, а за наследством прибежал, - заметил Стасов. -
Что, у Алины были какие-то ценности? Сбережения? Дорогие вещи?
- Ничего особенного, - пожал плечами Смулов, - кроме бриллиантов ма-
тери. Так ведь они пропали, Валдис не может этого не знать. Я думаю,
здесь рука Иманта, старшего брата. Он был очень недоволен, что оказался
самым нищим в семье.
- Да? - сразу встрепенулся Стасов. - А почему так вышло?
- Драгоценности первой жены Валдис определил Алине с самого начала.
Потом средний, Алоиз, как-то встал на ноги, удачно женился, завел
собственное дело. А Имант так и остался с десятью классами и профессией
токаря. Из троих детей высшее образование было только у Алины. Но Алоиз
сумел пробиться, он вообще парень напористый к энергичный, а Имант - он
какой-то... Туповатый, что ли. В прошлом году собрал все свои сбережения
и купил акции "МММ", когда они еще стоили тысячу четыреста рублей. Цена
акций, если вы помните, росла очень быстро, котировку объявляли два раза
в неделю, и он дважды в неделю чувствовал, что становится богаче и бога-
че. Имант запасливый, у него на черный день деньги были отложены, милли-
он рублей, вот он на весь этот миллион купил тысячу акций, даже еще за-
нимал у Алины четыреста тысяч, это при мне было. Когда акции стали сто-
ить по сто тысяч за штуку, он уже чувствовал себя миллионером, планы на-
чал строить, как откроет собственное дело, ну и так далее. А потом, ког-
да цена акций поднялась до ста двадцати пяти тысяч, все рухнуло в один
момент. Понимаете? Вот вчера только у него было сто двадцать пять милли-
онов, а сегодня - пшик. Он чуть с ума не сошел, бедняга. А впрочем, мо-
жет быть, и сошел, - задумчиво добавил Смулов. - Но чужой достаток ему
покоя не давал. Алина рассказывала, что он неоднократно требовал у нее
поделить драгоценности матери. В общем, его можно понять. Почему Алине
досталось все, а ему - ничего? Потому что отец так решил? А с чего он
принял такое решение? Чем Алина лучше его, Иманта?
- Значит, вы говорите, Имант претендовал на драгоценности матери?
- Да. Алина часто об этом говорила.
- Очень любопытно. Вы не возражаете, если я сообщу Юрию Викторовичу о
том, что вы мне только что рассказали?
- Да ради Бога, если это поможет...
КОРОТКОВ
Вазнисы жили в этом доме больше тридцати лет. Сначала, сразу после
свадьбы Сонечки и Валдиса, молодые жили с родителями Сони, которые тут
же начали строить кооператив для любимой дочки и ее мужа. Первый сын,
Имант, родился, когда Соня и Валдис еще не отделились от тещи с тестем,
но второго, Алоиза, из роддома принесли уже в новую квартиру, большую,
четырехкомнатную. Родители у Сонечки были людьми состоятельными и для
дочки не скупились.
Когда-то этот дом, наверное, был предметом зависти множества "беск-
вартирных" москвичей: с улучшенной (по тем временам и стандартам) плани-
ровкой, лоджиями, большими квадратными прихожими и встроенными шкафами,
которые позволяли не загромождать пространство монстроподобными
трехстворчатыми гардеробами. Лучше этого дорогого кооперативного дома
были только дома ЦК и Совмина. Но все это было давно, и теперь от былого
величия мало что осталось. Дом, судя по всему, не был на капитальном ре-
монте и впечатление сейчас производил несколько убогое. Хотя Коротков,
который жил в крошечной двухкомнатной квартирке с женой, сыном и парали-
зованной тещей и не имел ни малейших перспектив улучшить жилищную ситуа-
цию, был бы счастлив, если бы жил в таком доме, как Вазнисы.
Дверь Короткову открыла моложавая статная женщина с невыразительным
лицом и подтянутой фигурой. "Мачеха, - сразу понял Коротков. - Что ж,
тем лучше".
- Проходите, - сказала она с сильным акцентом, словно и не прожила в
Москве почти двадцать лет. - Это вы нам звонили? Насчет Алины?
- Да. Вы - Инга?
- Инга, - подтвердила женщина, глядя на Короткова в упор немигающими
глазами, отчего ему стало не по себе. - Нас уже вызывал следователь. Что
вы еще хотите?
- Я хотел бы поговорить с вами о детстве Алины, - соврал Коротков.
Но не объяснять же ей, что он пришел поговорить о ее старшем приемном
сыне Иманте. Разговор на Иманта он сам выведет, лишь бы начать. Но начи-
нать нужно с безобидного.
- О ее детстве? Зачем?
- Чтобы понять ее характер. Вот, например, говорят, что у нее не было
близкой подруги. Странно, правда? Как так может быть, чтобы у молодой
женщины не было задушевной подруги? Другое дело, что на работе могли
этого не знать, а вы - ее семья, вы наверняка знаете больше.
Коротков хотел польстить Инге, но вышло как раз наоборот. Глаза жен-
щины гневно вспыхнули.
- Семья? Алина была сама себе семья. Она нас презирала, считала нас
недалекими и некультурными. Мы ей были не ровня. Она всегда считала себя
выше нас всех.
- Ну почему вы так говорите, - попытался Коротков сгладить нелов-
кость. - Алина всегда очень тепло отзывалась обо всех вас, она вас люби-
ла. Напрасно вы...
- Откуда вы знаете? - подозрительно спросила Инга. - Вы что, знали
ее?
- Нет, я не был с ней знаком. Но Андрей Львович мне говорил...
- Андрей Львович! - Инга презрительно фыркнула. - Этот развратник!
Режиссеришка! Мало чего он вам наговорил. Если бы он был приличным чело-
веком, он бы женился на Алине и не снимал ее в этих отвратительных филь-
мах, да еще почти голой. Совести у него нет, да и у нее тоже, раз жила с
ним и позволяла раздевать себя на глазах у всего народа.
- Послушайте, Инга, ведь Алина умерла, и не просто умерла, а была
убита. Неужели вам совсем не жалко ее?
- Жалко? Да, жалко. Может быть. - Она как-то странно посмотрела на
Короткова, - Она никогда не была мне родной. Имант - да. Алоиз - да. Они
были мне как сыновья, любили меня, уважали, слушались. Советовались. А
она всегда была мне чужой. Она так и не приняла меня после смерти мате-
ри. Она меня ненавидела.
- Но почему, Инга? Почему вы так считаете? Алина никогда не сказала
про вас худого слова.
- Вот! - Она торжествующе подняла палец. - Вот именно. Она вообще не
сказала ни одного слова, ни про меня, ни мне самой. Она меня вообще не
замечала. Даже когда маленькой была, ни разу не подошла ко мне, чтобы я
ей бант завязала или платьице застегнула. Всегда сама мучилась, пыхтела,
а не подошла мм разу. Я как-то сама предложила, давай, мол, помогу, она
на меня так зыркнула, будто испепелить хотела. Не надо, говорит, спаси-
бо, тетя Инга, я сама. Вежливая была, что и говорить, а внутри - холод.
Пустота. Души в ней не было. Чужая она была нам всем.
- Ну хорошо, пусть чужая, - сдался Коротков. - Но ведь и чужого чело-
века жалко, когда он погибает таким молодым. Это же несправедливо, разве
нет?
Неожиданно Инга расплакалась. Она плакала так горько, как умеют пла-
кать только дети, опустив голову и закрыв лицо руками. Коротков терпели-
во ждал, когда она успокоится.
- Я виновата, теперь я понимаю, что виновата.
Инга отняла руки от опухшего заплаканного лица, было видно, что она
совсем не стесняется постороннего человека.
- Я думала - пятерки приносит, не болеет, школу не прогуливает, зна-
чит, и ладно. Все в порядке. Меня в дом взяли хозяйство вести, Валдис
больше детей не хотел, и так уже трое. Хоть он и женился на мне, но все
равно я была как домработница. А когда он на меня закричал, чтобы я не
смела Сонины бриллианты трогать, что они принадлежат только Алине, я по-
няла свое место в этой семье. Соня - да, жена. А я - домработница с про-
пиской. Меня только Имант в этой семье любил, только он один. Алоиз рано
от дома отбился, все дела какие-то у него, деньги начал рано зарабаты-
вать, самостоятельным стал. А Алина... Она меня не замечала. Она никого
не замечала. Молчаливая была, замкнутая, никогда ничего не расскажет, не
поделится. А мне только-только девятнадцать исполнилось, когда меня сюда
привезли и к Валдису в жены пристроили. И сразу - квартира огромная, че-
тыре человека, и всех накормить, обстирать, квартиру в чистоте содер-
жать. Думаете, легко? Я не то чтобы к работе непривычная была, нет, на
хуторе в четыре утра вставала, к первой дойке, мы коров держали, поро-
сят. Хозяйство было большое, я работы-то не боялась. Но ведь целый
день... Пока все переделаешь - уже и ночь на дворе. А каждому ребенку в
душу заглянуть - времени не оставалось. Вот только Имант... Он домашний
всегда был, тихий, помогал мне. Алоиз из школы прибежит, покушает, пере-
оденется - и на заработки, машины мыть. Валдис с работы вернется злой,
усталый, грязный, помоется, поест - и к телевизору с газеткой усядется,
слова от него доброго не услышишь. Алина в своей комнате запрется, уроки
делает, даже еды не попросит, если к столу не позовешь. А Имант со мной
и на кухне сидел, и в магазины мы вместе ходили, он сумки нес, продук-
тов-то много нужно: мясо, картошка, капуста - тяжелое все, и со стиркой
помогал. Разговаривал со мной. Если бы не он, я бы вообще разговаривать
разучилась в этой вашей Москве. А теперь что вышло? Алоиз в Финляндии,
процветает, Алина - миллионерша. А Имант ни с чем остался.
Подозрение кольнуло Короткова, когда он, слушая сбивчивые объяснения
Инги, оглядывал стены большой уютной комнаты. Стены были оклеены светлы-
ми, холодных тонов, обоями. И прямо напротив Короткова висело единствен-
ное украшение - большая семейная фотография, на которой были все пятеро:
мрачный, хмурый Валдис, Алина с непроницаемо спокойным лицом, обаятельно
улыбающийся светловолосый молодой человек, по-видимому, это был Алоиз. И
Имант с Ингой. Именно так: все поодиночке, а Имант с Ингой. Даже тогда,
когда все они смотрели в объектив, женщина лет тридцати пяти и высокий
брюнет лет тридцати или чуть меньше смотрели друг на друга. Нет, глаза
их были устремлены вперед, но все равно они смотрели друг на друга. Они
были вместе. Они и сейчас вместе?
- А Имант женат? - спросил Коротков и понял ответ еще до того, как
услышал.
- Нет. Мы так и живем втроем, - уже совсем спокойно ответила Инга. -
Валдис, Имант и я.
Она сказала правду, внешне совершенно обычную, ну, живут себе отец,
неженатый сын и мачеха одной семьей, что тут необычного, даже если маче-
ха всего на шесть лет старше этого неженатого приемного сына. Но она
сказала и другую правду. Они действительно живут втроем, но только Вал-
дис этого не знает.
- Скажите, Инга, а Иманту никогда не было обидно, что бриллианты ма-
тери достались Алине?
- Не знаю, - сухо обронила Инга. - Он не обсуждал это со мной.
- Подумайте, Инга, вспомните. Ведь вы всегда были близки со старшим
сыном. - Коротков умышленно назвал Иманта сыном, чтобы не дать понять
ей, что догадался. - Разве он не делится с вами всеми своими проблемами?
- Не знаю, - повторила она еще суше. - Мы это не обсуждали.
- А вы не пытались поговорить с мужем, убедить его, чтобы он изменил
свое решение? Ведь это действительно несправедливо: Алине все, а сы-
новьям ничего.
- Он Алину любил больше. Она была последняя, младшая. Валдис говорил,
она на жену его очень похожа. Валдис говорил, мужчинам помогать не надо,
на то они и мужчины, чтобы самим всего добиваться. А Алина - девочка,
если родители о ней не позаботятся, то кто же?
- Хорошо, так считал Валдис. А вы? Лично вы как считали? Вы были сог-
ласны?
Инга опустила глаза и стала разглядывать узор на паласе.
- Никого не касается, как я считаю. Я, во всяком случае, на эти брил-
лианты не претендовала. Зачем они мне? Как Валдис решил - так и пра-
вильно.
Интересное дело! Не далее как полчаса назад она взахлеб говорила о
том, что решение мужа было неправильным, несправедливым. Алина - миллио-
нерша, а Имант ни с чем остался. Это же ее слова. Отыгрывает назад, по-
няв, что сказала лишнее?
- Инга, а где сейчас Имант?
В ее глазах вспыхнул страх, и она не успела его притушить.
- На работе, наверное.
- Когда он вернется?
- В семь, наверное, как обычно. Он не предупреждал, что задержится.
- Вам не кажется странным, что он продолжает как ни в чем не бывало
ходить на работу, когда сестра погибла? Ведь послезавтра ее похороны, с
этим всегда много хлопот.
- Этим занимается Валдис. У него сегодня выходной. У Иманта на работе
строго, отгулы только за свой счет. Мы и так каждую копейку считаем,
Валдис на пенсию вышел и продолжает работать, но это же гроши.
- А Алоиз? Он знает о несчастье?
Приедет на похороны?
- Не знаю.
- То есть как?
- Он сейчас в Финляндии. Звонить дорого, мы не можем себе позволить.
Если только он сам позвонит...
Из квартиры Вазнисов Коротков уходил с камнем на сердце. Эта семья не
была похожа ни на одну семью, которую он знал. Жадные? Скупые? Или прос-
то привыкли экономить, потому что никогда не было особого достатка? От
Инги он узнал, что, пока родственники первой жены Валдиса еще были в
Москве, они постоянно подбрасывали деньжат "на детей Сонечки". Скоропа-
лительная повторная женитьба Валдиса оскорбила их чувства, и общаться с
Валдисом они перестали, деньги переводили по почте. Но родственники эти
уже давно за границей, они уехали еще в восемьдесят втором году. Ну хо-
рошо, бедность бедностью, но должны же быть какие-то человеческие
чувства! Не сказать родному брату о том, что трагически погибла его
младшая сестра, только лишь потому, что международные звонки стоят доро-
го? Это не укладывалось в голове. Какие они, эти Вазнисы? Скупые на про-
явления эмоций? Или просто холодные и бездушные? Во всяком случае, про
Алину говорили именно это. И ее мачеха, и ее коллеги по "Сириусу" были
единодушны: вежливая и холодная. Внешне доброжелательная, но равнодуш-
ная, скрытная и жестокая.
Несомненно, Инге было обидно, что Имант остался ни с чем. Имант - ее
единственная отдушина в этом чужом городе, в чужой культуре, в чужой
стране. Бесправная домработница, которую лишили возможности родить
собственного ребенка, но вынуждали регулярно исполнять супружеский долг,
нашла утешение в молодом парне, всего на несколько лет моложе себя.
Близкие отношения между мачехой и пасынком, так же, как и между отчимом
и падчерицей, не являются редкостью, совсем наоборот. Просто говорить об
этом не принято, да и пишут мало. Дело обычное. Мог ли Имант убить
собственную сестру ради бриллиантов? Мог. А если Харитонов действительно
принес деньги, то, кроме драгоценностей, убийце "обвалилось" еще и шесть
с лишним тысяч долларов. А Инга? Могла ли она сделать это ради
единственного близкого ей человека? И она могла.
Коротков слишком давно работал в уголовном розыске, чтобы доверять
суждениям типа: он не мог этого сделать, он не такой человек. На вопрос
"мог или не мог" он всегда отвечал с точки зрения физических кондиций
подозреваемого. Толстый человек не мог пролезть в форточку. Человек ма-
ленького роста не мог нанести высокому человеку удар по голове сверху,
если не стоял при этом на табуретке. Человек не мог совершить наезд, ес-
ли он даже не знает, как завести машину. Все остальные рассуждения, опи-
рающиеся на оценки характера и психики, он отбрасывал. Юрий хорошо знал,
что человек может все. В самом буквальном смысле этого слова. И самые
добрые и мягкие могут озвереть. И самые жестокие и агрессивные могут
проявить жалость и сентиментальность. Все бывает на этом свете.
А что касается алиби, то Валдис Вазнис в ночь с 15 на 16 сентября,
когда была убита его дочь Алина, находился на работе. Выйдя на пенсию,
он подрабатывал вахтером "сутки через трое", заступил в шесть вечера в
пятницу и сменился в шесть вечера в субботу. Инга и Имант были дома
вдвоем. Замечательное алиби, мечта сыщика! Классика детективного жанра,
черт его дери.
Из автомата у метро Коротков позвонил Насте.
- Аська, только не убивай меня сразу, я тебе еще двух подозреваемых
несу.
- С мотивом?
- И с мотивом, и с возможностями, и без хорошего алиби. Они составля-
ют алиби друг другу, но они оба заинтересованы. Мне возвращаться в кон-
тору или заняться Семенцовой?
- Если можешь, приезжай сюда, расскажешь мне все подробно. Потом зай-
мешься Семенцовой, а я пока думать буду.
Коротков вышел из телефонной будки и только тут понял, как сильно
проголодался. Он огляделся и заметил неподалеку киоск, торгующий горячи-
ми сосисками. Взяв три сосиски с сомнительным на вид салатом из помидо-
ров и огурцов, он запил это гастрономическое великолепие бутылкой "Пеп-
си", сел в машину и поехал на Петровку.
АЛИНА ВАЗНИС ЗА ТРИ ГОДА ДО СМЕРТИ
Наконец-то жизнь улыбнулась ей. Наконец-то нашелся человек, которому
она не была безразлична, которому было интересно не только то, какая она
снаружи, но и что у нее внутри. Андрей Смулов.
Она сразу, с первого же момента, поняла, что режиссер влюбился в нее,
но в этом не было ничего необычного. В нее и раньше влюблялись точно так
же, с первой встречи. Необычным было другое - он вел с ней долгие разго-
воры, внимательно слушал, а потом снова и снова спрашивал, и снова слу-
шал...
- А что ты думаешь о...?
- А почему тебе нравится...?
- А почему не нравится...?
- Тебе бывает грустно, когда...?
- Ты видишь цветные сны?
И так до бесконечности.
Алина была признательна Смулову.
Он был терпелив и, когда на съемочной площадке что-то не получалось,
никогда не ругал ее, не злился, а объявлял перерыв, отводил ее в сторон-
ку и, пытливо заглядывая в глаза, спрашивал: почему? Почему ты не можешь
сделать так, как нужно? Что тебе мешает? Тебе это чтото напоминает?
Что-то неприятное? Расскажи мне, говорил он, и давай попробуем вместе
справиться с этим. Не держи в себе, не таись, затаенное страдание
разъедает твою душу и мешает тебе играть, выплесни его наружу, раскрой-
ся.
Ей было уже двадцать два года, и она превратилась в форменную неврас-
теничку. Псих появлялся в ее жизни с ужасающей регулярностью вот уже
шестнадцать лет. Он стал частью ее жизни, а жизнь стала кошмаром. Иногда
она пыталась заставить себя пойти в милицию и заявить на него, но мысль
о том, что придется перед чужими, не отличающимися деликатностью мужчи-
нами рассказывать все с самого начала, повторять те мерзкие слова, кото-
рые Псих говорил ей, повергала ее в ужас. Алина была уверена, что сама
во всем виновата, и именно это ей и скажут в милиции. Она нечистая. Она
порочная и испорченная. Она терпела это шестнадцать лет? Так ей и надо.
Рассказать им, как она, не вынеся напряженного ожидания неизбежной
встречи, сама выходила в скверик, чтобы ЭТО уже скорее случилось? Разве
они поймут? Они выставят ее на позор и посмешище.
Впрочем, в последнее время все стало по-другому. Псих появлялся, но
близко не подходил. Она стала уже взрослой, и подходить к ней и брать за
руку стало опасно. Он шел ей навстречу и смотрел в глаза. Подойдя вплот-
ную, ухмылялся, оскаливая гнилые зубы, шепотом бросал несколько слов и
проходил мимо. Но Алине и этого было достаточно, чтобы снова испытать
страх и отвращение. Иногда он поджидал ее в темном подъезде дома, где
она жила. Если она шла одна и в подъезде больше никого не было, он про-
тягивал руку, касался ее волос и протяжно стонал:
- Сладкая моя, сладенькая...
Алина опрометью бежала к лифту, стараясь не смотреть на Психа, но ус-
певала увидеть знакомую картину: его рука между ног.
Каждый раз после такой встречи она облегченно вздыхала: еще два меся-
ца передышки. Но проходило шесть-семь недель, и она начинала ждать. Она
теряла сон, не могла работать, плохо сдавала экзамены в институте, ско-
ванная ожиданием предстоящего страха, ожиданием встречи, которая могла
состояться каждую минуту. С девятнадцати лет она стала принимать транк-
вилизаторы. Чем дольше затягивалось ожидание, тем большие дозы ей требо-
вались. Под влиянием препаратов она становилась вялой, безразличной, и в
ее игре не было страсти, живости, настоящих чувств. Амитриптилин "отши-
бал мозги", и ей было трудно учить роли.
Да, Андрей Смулов был терпелив. Он долго и трудно завоевывал ее дове-
рие, но все-таки пробил стену молчания. Алина рассказала ему все. И как
она была счастлива, когда он не стал говорить о ее вине и испорченности,
а в ужасе всплеснул руками:
- Бедная моя, бедная моя девочка, и с этим кошмаром ты жила столько
лет? Как же ты выдержала? Как у тебя сил хватило? Теперь я понимаю, что
тебе мешает. Ты привыкла все скрывать, привыкла молчать. Поэтому ты и на
площадке не можешь раскрыться до конца. Но ничего, милая, ничего, мы с
этим справимся. Главное - мы теперь знаем причину.
Она испытала огромное облегчение. Все получилось именно так, как и
обещал Андрей. Она стала играть с каждым днем все лучше, это замечали
все. Смулов не отпускал ее от себя ни на шаг, отвозил по вечерам домой,
и если не оставался ночевать, то приезжал за ней по утрам.
- Ты не должна больше бояться, - говорил он. - Я же все время с то-
бой. Никто к тебе не подойдет, когда я рядом. А я буду рядом всегда.
Она относилась к Смулову как к божеству, высшему существу, которому
одному только дано понять ее, выслушать и пожалеть. Она смотрела на него
снизу вверх и тихо обожала.
Но она все равно боялась. Страх стал привычным, отравил все ее су-
щество. И она по-прежнему продолжала принимать лекарства.
А потом Андрей уехал на три месяца на натурные съемки в горы. Алину
не взяли, в "горных" эпизодах ее героиня не участвовала. Через три меся-
ца Смулов вернулся и понял, что нужно начинать все сначала. Алина была
на грани нервного срыва. Псих за это время появлялся почти ежедневно.
Она уже отделилась от семьи и жила в собственной квартире, но он и тут
ее нашел. Смулов впал в отчаяние...
