Глава 18

   Это был уже пятый по счету вуз, куда пришла Настя Каменская со  своим
странным вопросом: когда в соответствии с учебным  планом  у  них  сдают
криминологию. В четырех  предыдущих  учебных  заведениях,  где  готовили
юристов, этот предмет сдавали во время летней сессии, а если  подозрения
Насти по поводу странной шпаргалки, обнаруженной случайно в бумагах  Со-
ловьева, верны, то экзамен должен был состояться зимой.
   Девушка в учебном отделе  смотрела  на  Настю  с  нескрываемым  любо-
пытством.
   - Что же это за преступление такое, что вы нашим учебным планом инте-
ресуетесь? - спросила она, доставая из несгораемого шкафа толстые папки.
   - Да так, - неопределенно улыбнулась Настя. - Вы  разве  наизусть  не
знаете, какой предмет когда сдают?
   - Что вы! - замахала руками инспектор учебного отдела. - У нас  учеб-
ный план почти каждый год меняют. В этом году криминологию третьекурсни-
ки сдают летом, это я точно помню, потому что мы уже расписание  экзаме-
нов на летнюю сессию составили. А в позапрошлом году вполне могло  быть,
что и зимой. Если вводятся новые предметы или меняется количество часов,
отводимых на дисциплину, то и расстановка экзаменов может измениться.  И
потом, у очников, вечерников и заочников расписание  разное.  Вас  какой
год интересует?
   - Девяносто третий - девяносто четвертый.
   - Сейчас посмотрю. Да, в том учебном году  криминологию  на  вечернем
отделении сдавали зимой. А очники и заочники - летом.  Этого  достаточно
или что-нибудь еще нужно?
   - Нужно. Мне нужен пофамильный список  всего  курса,  который  сдавал
криминологию в ту зимнюю сессию.
   - Ничего себе! - охнула инспектор. - Их же триста человек.
   - Что поделать, - вздохнула Настя. -  Вы  говорите,  это  был  третий
курс?
   - Да. Сейчас они на пятом, через неделю у них госэкзамены начинаются.
Вы можете подождать минут десять? У меня все списки в компьютере, я рас-
печатаю. Вам алфавитный список курса или с разбивкой по группам?
   - Нет, по группам не надо.
   Девушка принялась усердно щелкать клавишами. Настя  терпеливо  ждала,
примостившись в уголке на колченогом стуле, который каждую секунду  гро-
зил развалиться под ней при малейшем неосторожном движении. Внезапно  ее
осенило.
   - Скажите, а экзаменационные билеты у вас сохранились?
   - Конечно. Мы обязательно по одному экземпляру оставляем. Достать?
   - Если не трудно.
   Это, разумеется, была простая вежливость. Даже если бы оказалось, что
достать эти старые билеты трудно, Настя все равно настояла бы на  своем.
Это был хоть и микроскопический, но шанс,  позволяющий  избежать  нудной
проверки всех трехсот человек.
   Пока принтер натужно скрипел, распечатывая триста фамилий,  инспектор
достала папку с подшитыми в нее копиями экзаменационных билетов.
   - Вам любые билеты по криминологии или именно с той сессии?
   - Именно с той.
   Экземпляр был совсем "слепой", наверное, четвертый или пятый, сделан-
ный на машинке под копирку. Настя быстро пробежала глазами вопросы и  на
второй странице нашла то, что искала. Билет  номер  17.  Первый  вопрос:
"Основные приемы анализа уголовной статистики". Второй вопрос:  "Предмет
криминологии как науки".  Искомый  студент  был  человеком  предусмотри-
тельным, готовил шпаргалки не на отдельные вопросы, а на билет  целиком.
Потому два крошечных листочка и оказались сколоты скрепкой, чтобы лежали
вместе.
   - Вот, пожалуйста. - Инспектор протянула Насте длинную бумажную ленту
распечатки. - Это все?
   - Вы меня простите, - покаянно сказала Настя, - но я, кажется,  пото-
ропилась. Это далеко не все. Теперь мне еще нужны экзаменационные  ведо-
мости.
   - Господи! - всплеснула руками инспектор. - А это-то зачем?  Вы  что,
подозреваете, что кто-то из наших преподавателей берет взятки за хорошие
оценки на экзаменах?
   - Ну что вы, - успокоила ее Настя. - Ни в коем случае. Мне нужно най-
ти всех студентов того курса, которые вытащили на  экзамене  семнадцатый
билет. Только и всего.
   - А что это за билет? - живо  заинтересовалась  девушка.  -  Какой-то
особенный?
   - Пока не знаю. Может, и особенный. Если мне повезет. Так как  насчет
ведомостей?
   Девушка снова полезла в огромный несгораемый шкаф и  через  некоторое
время извлекла на свет Божий очередную папку. Свободного стола в комнате
не было, и Насте пришлось выписывать фамилии, положив то и дело  норовя-
щую закрыться толстую папкускоросшиватель к себе  на  колени.  Всего  на
курсе было десять групп. Десять человек, по  одному  из  каждой  учебной
группы, вытащили на экзамене семнадцатый билет с вопросами по статистике
и предмету криминологии. Что ж, десять - это не триста.  Намного  легче.
Но легче только в том случае, если Настина догадка верна. Если же она  в
очередной раз ошиблась, то симпатичная десятка снова превращалась в  ог-
ромные неуправляемые три сотни. Не хотелось бы...
   Догадка же ее была проста, но, по большому счету, не очень-то правдо-
подобна и убедительна. Вытащив билет, студент садится за стол готовиться
и ухитряется достать из кармана или из портфеля нужную шпаргалку. Подго-
товив ответ и написав его на отдельных листах, как и положено, он  шпар-
галку прячет. Маловероятно, что он старательно засовывает  ее  туда  же,
откуда вытащил. Обычно просто кладет куда-нибудь поближе, но так,  чтобы
не привлекать внимания преподавателя-экзаменатора. Например, в нагрудный
карман пиджака, сделав вид, что достает носовой платок или прячет  авто-
ручку. Либо засовывает листочки в принесенную  из  библиотеки  программу
курса - программами на экзамене пользоваться разрешают.  Иными  словами,
отработанная, использованная шпаргалка в девяти случаях из десяти оказы-
вается лежащей отдельно от всех остальных шпаргалок, заготовленных к эк-
замену. Это и был тот шанс, на который так надеялась Настя. Если же слу-
чайно потерянная шпаргалка не  лежала  отдельно,  то  вся  затея  теряла
смысл. Тогда придется проверять весь курс.
   Выписав из экзаменационных ведомостей десять фамилий, она внимательно
перечитала получившийся список. Нет, похоже, идея-то  оказалась  плодот-
ворной. Одна фамилия была знакомой. Совсем недавно  она  фигурировала  в
отчете Селуянова.
   Случай с Вадимом Устиновым был тем классическим случаем, когда опера-
тивники точно знают, кто убийца, а доказать ничего не могут. Подобраться
к Устинову оказалось практически невозможно. Что можно  ему  предъявить?
Только то, что его автомобиль какое-то время находился рядом  с  машиной
Марины Собликовой на дороге неподалеку от коттеджного  городка  "Мечта".
Это что, основание для обвинения в убийстве? Да ничуть. На  найденном  в
лесу оружии отпечатков пальцев Устинова не было.
   И никаким способом "привязать" этот пистолет к  сотруднику  налоговой
полиции было невозможно. Приезжал он в "Мечту"? Ну, допустим,  приезжал.
Зачем? Узнал, что "Шерхан" затеял какую-то возню  вокруг  дома  ведущего
переводчика издательства. А почему бы ему и не приехать? Имеет право. Он
ведет оперативную разработку издательства "Шерхан",  вступил  в  довери-
тельные отношения с человеком, приближенным к руководству  издательства,
- с любовницей генерального директора. Она периодически давала  ему  ин-
формацию. Нормально? Вполне. Почему не признался оперативникам с Петров-
ки, что работает по издательству? Опять же имеет право. На то она и опе-
ративная работа, чтобы не трубить о ней направо и налево.  Почему  ночью
приехал? А кто сказал, что ночью? Вечером приезжал, хотел зайти к  пере-
водчику Соловьеву, познакомиться, но передумал, решил не торопиться. От-
ложил визит до следующего раза. Что еще вы имеете мне сказать, господа?
   В замечательных книгах  Рекса  Стаута  про  гениального  сыщика  Ниро
Вульфа все было бы куда как проще. Вульф собрал бы в своем кабинете всех
участников, вовлеченных в дело, сел в свое  знаменитое  красное  кожаное
кресло и в деталях рассказал бы, как, по его представлениям, все  проис-
ходило. И истинный виновник обязательно выдал бы себя неосторожным  жес-
том или словом, а приглашенный для участия в торжествах полицейский  не-
медленно арестовал бы его на глазах у изумленной публики.
   Показания манекенщицы Оксаны Бойко, искренние и подробные,  не  могли
ни в чем уличить Устинова. И даже ее рассказ о том, как и когда он  пла-
нировал прибрать издательство к рукам, оставался пустым сотрясением воз-
духа, потому что Устинов этого не подтверждал. Да, он  говорил  об  этом
Оксане, но говорил только для того,  чтобы  заинтересовать  ее  будущими
деньгами и заставить сотрудничать. На самом деле он вовсе  не  собирался
этого делать, это была хитрая легенда. И поди-ка докажи, что это не так.
   Доказывать  было  нечем.  Нужно  было,  чтобы  Устинов  признался   в
убийстве, но делать этого он, разумеется, не станет, он же не идиот.  На
худой конец сгодился бы и свидетель, который видел его стреляющим в Соб-
ликову и Коренева. Но свидетеля такого не было.
   Как ни грустно в этом признаваться, убийство в доме Соловьева обещало
остаться "висяком". Убийца известен, а преступление считается  нераскры-
тым. Вот такие парадоксы следственно-оперативной жизни...
   Зато благодаря работе, проделанной в ходе раскрытия этого  преступле-
ния, выявились факты и обстоятельства,  совершенно  по-иному  освещающие
жизнь Владимира Александровича Соловьева. Ибо  один  из  десяти  студен-
тов-вечерников, кому предположительно  принадлежала  случайно  найденная
шпаргалка по криминологии, был не кем иным, как двоюродным братом некое-
го Мешкова, состоящего в штате издательства "Шерхан" и более  известного
как Вовчик, личный телохранитель Кирилла Есипова. Кузен Мешкова, Георгий
Шикеринец, в вечернее время учился в юридическом вузе, а в дневное  слу-
жил в должности милиционера полка патрульно-постовой службы. Личное дело
его хранилось в ГУВД, и достаточно было одного взгляда на написанную  им
собственноручно автобиографию, чтобы утвердиться в  подозрениях  о  том,
чьей рукой была написана злополучная шпаргалка. Конечно,  взгляд  опера-
тивника - не источник доказательств, и автобиография  Георгия  Шикеринца
была изъята из дела и направлена на экспертизу вместе с клочками бумаги,
на которых записаны отрывочные фразы о статистике и предмете  криминоло-
гии. Эксперты скорого ответа не обещали, впрочем, как и всегда, но  осо-
бой спешки и не было.
   - Каким образом я, по-твоему, должен посылать это  на  экспертизу?  -
спросил Настю следователь городской прокуратуры Ольшанский. -  В  рамках
какого уголовного дела?
   Вопрос был закономерным. Для того чтобы эксперты могли работать, нуж-
но было возбужденное уголовное дело. А ведь никакого дела по факту напа-
дения на Соловьева не было ни два года назад, ни сейчас. И как его  воз-
будить, это дело, если сам Соловьев молчит, как воды в рот набрал, и  не
желает вступать ни в какие разговоры о причинах своей  внезапной  тяжкой
болезни?
   - Ну, давайте проведем экспертизу в рамках дела об убийстве  Соблико-
вой и Коренева, - предложила Настя. - Ведь по  делу  точно  установлено,
что Собликова с помощью Коренева пыталась  что-то  найти  в  архиве  Со-
ловьева. Мало ли что я придумала насчет информационного письма с предло-
жением тиражей. А может, искали вовсе не письмо, а как раз шпаргалку.  В
конце концов, передо мной стояла задача найти среди бумаг Соловьева пос-
торонние документы, которые могли стать объектом поисков для  Собликовой
и издателей. Я вам нашла два документа. И  идет  проверочная  работа  по
обоим.
   - Анастасия, врать нехорошо, - строго произнес Ольшанский.
   - Почему врать-то? - искренне возмутилась Настя. - Ничего  не  врать.
Мы отрабатываем все возможные версии, обычное дело. А  если  вас  что-то
смущает, я вам скажу еще больше. Юрка Коротков выехал в тот  город,  где
погибла жена Соловьева. Уж по факту ее смерти дело точно  есть,  хотя  и
приостановленное, поскольку убийство не раскрыто.
   - Но то дело и находится в ведении того города. Как же я  могу  своей
властью в него лезть? Не дело ты говоришь, Каменская.
   - А если из этого города к вам поступит официальный запрос? Если Юрка
сумеет добиться, чтобы расследование возобновили?
   - Тогда другое дело, - согласился  следователь.  -  А  у  тебя  такие
серьезные основания полагать, что и к болезни Соловьева, и к смерти  его
жены приложили руку шерхановцы?
   - Серьезные, - кивнула она. - Гордеев правильно сказал, когда два од-
нотипных события случаются уж очень вовремя, это обычно дурно  попахива-
ет. Соловьев собрался разводиться, вступать в новый брак  и  уезжать  со
второй супругой за границу. Гибель жены эти планы нарушила,  потому  что
он не мог оставить здесь пятнадцатилетнего сына одного. Потом, два с по-
ловиной года назад, он снова собрался уезжать, на этот раз ему предложи-
ли пятилетний контракт за рубежом с перспективой  впоследствии  остаться
там насовсем. И тут очень кстати делается эта таинственная  болезнь,  от
которой у него ноги не ходят. Врач со "Скорой  помощи"  утверждает,  что
его, избитого, привезли в больницу прямо с улицы. Издатели, корча траги-
ческую мину, поют нам песни о том, что это случилось на  нервной  почве,
что Владимир Александрович не смог оправиться после  трагической  смерти
жены, а тут еще и сын от рук отбился и связался с  дурной  компанией.  А
сам Соловьев вообще ничего не говорит. Но знаете, что самое любопытное?
   - Что же, интересно знать?
   - А то, что Соловьев, как бы трудно ему ни было, наотрез отказывается
жить вместе с сыном. Видеть его не хочет и говорить о нем тоже не хочет.

И меня это наводит на вполне определенные мысли.
   - Да, Анастасия, мыслей у  тебя,  я  смотрю,  навалом,  -  усмехнулся
Ольшанский. - Ну давай, излагай.
   - Похоже, он уверен в том, что к избиению причастен  его  сын.  Тогда
понятно, почему он сделал все, чтобы дело не дошло до милиции.  И  точно
так же понятно, почему он видеть его не  хочет.  Пожалел,  родная  кровь
все-таки, но простить не смог.
   - Чего-то ты накрутила, по-моему,  -  поморщился  следователь.  -  Уж
больно сложно.
   - Ну, Константин Михайлович, было бы просто - давно бы уже все наружу
выплыло, - возразила Настя. - И потом, хоть и сложно, я согласна, зато в
такой постановке вопроса все концы сходятся. Мне бы, конечно, такой раз-
ворот событий и в голову не пришел, если бы я не узнала, как сильно  за-
висит эта шайка-лейка от Соловьева, от его присутствия здесь, в  России,
в Москве. Ведь именно на нем все завязано,  вы  поймите.  Он  сделал  из
безграмотного графомана Накахары знаменитого  писателя  Отори  Митио.  И
рвущийся к мировой славе Митио щедро отстегивает тем, кто ему эту малину
устроил. Он-то как раз человек если и не кристально честный,  то  благо-
родный и в чем-то даже порядочный. Откуда ему знать, что его  деньги  не
доходят до того, чьими усилиями он превратился в настоящего писателя? Не
будет Соловьева - не будет новых романов сначала Накахары, а потом и Ми-
тио. Ведь заменить одного переводчика на другого уже невозможно. Это  им
с Соловьевым так повезло, спокойный интеллигентный человек, он переписы-
вает творения, переводя их с японского, и слишком многого за это не тре-
бует, он самореализуется в этой работе и вполне счастлив.  И  потом,  он
ведет замкнутый образ жизни, нигде почти не бывает и мало с кем  общает-
ся. То есть шансы, что вскроется истина, достаточно малы. Он  ведь  даже
"левые" тиражи русских изданий не отслеживает. А другой переводчик может
оказаться куда более зубастым и когтистым, с ним и контрафактные  тиражи
не пройдут, и про Отори Митио он в два  счета  узнает.  И  хорошо,  если
только свою долю потребует. А то ведь может и разоблачением  пригрозить.
Но главное даже не в этом. У Соловьева есть свой литературный стиль, не-
повторимый, своеобразный. Этот стиль и сделал популярного  писателя  Ми-
тио. Никакой другой переводчик этого не сможет повторить,  даже  если  у
него будет талант и он в принципе сможет из полуграмотного  лепета  сде-
лать настоящую книгу. "Шерхан" скупил у японца оптом  по  бросовой  цене
все рукописи, а Соловьев обработал только половину. При этом  наш  зару-
бежный автор из Страны восходящего солнца не остановился, он  продолжает
писать, и предполагается, что Соловьев до конца  жизни  или,  во  всяком
случае, еще много  лет  будет  обеспечивать  "Шерхану"  красивую  жизнь.
Представляете, каких заработков они все лишатся, если Соловьев  сорвется
с крючка и уедет за границу? Или просто по каким-то причинам  перестанет
с ними сотрудничать? Это же для них полная катастрофа.
   - Красиво рассказываешь, - задумчиво покивал головой Ольшанский. - Но
уж очень неправдоподобно. Что-то нам с тобой в последнее время на  писа-
телей везет, не находишь? Раньше все спекулянты золотомбриллиантами  по-
падались да контрабандисты, перевозящие оружие и наркотики. А теперь пи-
сатели.
   - Ничего удивительного, - пожала плечами Настя. - Где большие  деньги
- там и преступления. Раньше на литературе больших денег не делали,  по-
тому и мы с вами этим не занимались. А теперь развлекательная  продукция
дает такие прибыли, что только диву даешься. Пока мы  только  писателями
занимались, а завтра нам еще трупы вокруг кинобизнеса подбросят. Телеви-
дение свое громкое слово уже сказало, только за два последних года  было
несколько убийств вокруг рекламных дел. Вы же с телевизионщиками в прек-
расные годы застоя тоже небось дела не имели.
   - Это точно. Ладно, Каменская, уговорила ты  меня.  Сделаю  вид,  что
твоя шпаргалка из одной оперы с информационным письмом. Возьму  грех  на
душу, пошлю на экспертизу. Ты есть не хочешь случайно?
   - Случайно хочу, - засмеялась Настя. - Ужасно. А что у вас есть инте-
ресного?
   - Сам не знаю. Нина мне что-то с собой завернула, я и  не  посмотрел.
Но пахнет из портфеля вкусно.
   Он достал довольно солидный пакет, и по небольшому неуютному кабинету
мгновенно разлился упоительный запах свинины,  запеченной  со  специями.
Ольшанский достал из стола нож и тарелку, нарезал толстыми ломтями хлеб.
   - Угощайся. Выпить хочешь?
   - Нет, спасибо. Вы на меня не обращайте внимания, выпейте, если  душа
просит.
   - Еще чего, - поморщился Константин Михайлович. - Она у меня  никогда
не просит, тем более на работе.
   - Зачем же предлагаете?
   - Ну так, для проформы. Считай, из вежливости.  Гостья  как-никак.  У
меня для гостей в сейфе всегда что-нибудь булькает. Ох, мать честная,  а
дверь-то я не запер!
   Он метнулся из-за стола, в два огромных шага пересек кабинет и,  гро-
мыхнув связкой ключей, запер дверь изнутри.
   - Ну вот, - облегченно вздохнул Ольшанский, - теперь жить можно. А то
ворвется какой-нибудь подследственный, а мы тут с тобой ресторан устрои-
ли. Ты мне скажи-ка, вы насчет Устинова ничего не придумали?
   - Ничего, - призналась Настя. - Умный он. И хитрый. Ничем его не под-
цепишь.
   - Умный-то умный, а Оксану проглядел, - заметил следователь,  с  нас-
лаждением пережевывая ароматное мягкое мясо. - Обидел девушку, она к нам
и побежала. Должен был предусмотреть, если умный.
   - Любовь - такая штука, которую не предусмотришь. Согласна, другой на
его месте улегся бы с Оксаной в койку, дабы не сердить ее.  А  он  поче-
му-то не смог. То ли принципы у него, через которые  он  переступить  не
может, то ли проявил легкомыслие и забыл о старой истине.
   - О какой истине?
   - Нет ничего страшнее, чем месть отвергнутой женщины.
   - Как такое могло произойти? - недоумевал  полковник  Гордеев.  -  Вы
ведь предъявляли Черкасову фотографии всех, кто живет в "Мечте". Или вы,
по обыкновению, схалтурили и кого-то пропустили?
   - Нет, Виктор Алексеевич, всех показали. Всех до единого, ручаюсь,  -
твердо ответил Миша Доценко.
   - Почему же он никого не узнал? Ведь должен был узнать. Не мог не уз-
нать. То, что преступник не отреагировал на фотографию Черкасова, это  я
понимаю. Так и должно быть. Но Черкасов-то должен был узнать его.
   - Он мог не знать его. Я это вполне допускаю.
   - А его жену он тоже мог не знать? Думай,  что  говоришь,  дружок,  -
сердито откликнулся Гордеев.
   - Она сильно изменилась, Виктор Алексеевич. Действительно до  неузна-
ваемости. Была юной стройной девушкой, а превратилась в бабищу  весом  в
сто килограммов. Когда училась в институте вместе с  Черкасовым,  носила
короткую стрижку, а теперь у нее шевелюра - кудри длиной до лопаток, все
лицо закрывают. И косметики, как на полотнах  великих  мастеров.  Ничего
удивительного.
   - Ну хорошо, допустим, - смягчился полковник. - А Черкасов?  Он  тоже
изменился до неузнаваемости? Почему она его не узнала?  Ведь  фотографию
Черкасова показывали всем в "Мечте".
   - Нет, Черкасов не сильно изменился. Дело в том, что Янина  Борисовна
Якимова находится за границей. Когда мы вышли на Черкасова,  ее  уже  не
было в Москве, и она эту фотографию не видела.
   - Черт знает что! - в сердцах бросил Гордеев. - Вот всегда так: из-за
какой-нибудь ерунды, которую и предусмотреть-то невозможно,  вся  работа
стопорится. Когда она вернется?
   - Через два дня.
   - Ладно. Что делаете сейчас? Якимова, я надеюсь, ума хватило не  тро-
гать?
   - Не трогаем. Проверяем все его связи потихоньку, ищем место, где  он
держал  мальчиков.  В  первую  очередь,  конечно,  осмотрели  дачи,  его
собственную и его родителей. Осталась еще дача родителей Янины  Борисов-
ны. Может, еще какое-нибудь тихое местечко проклюнется. Канал, по  кото-
рому он добывал наркотики, Селуянов уже нашел.
   - Вот жизнь, - тяжело вздохнул Виктор Алексеевич. - Живут люди, живут
себе в достатке, в счастье, в покое, горя не  знают.  И  вдруг  начинают
мстить, счеты сводить, старое вспоминать. Зачем, а? Не знаешь?
   - Не знаю, - тихо ответил Доценко. - Наверное, их это точит, жить  не
дает, разъедает, как ржавчина. Такой человек может много лет страдать, а
потом отомстит - и успокоится.
   - Если бы так, сынок. Беда-то вся в том, что успокоения это не прино-
сит. Берут грех на душу, страшный грех, а легче не становится. И понима-
ют они, что все напрасно было, а поправить уже  ничего  нельзя.  Глупцы,
право слово.
   Дача родителей Янины Борисовны Якимовой, в девичестве Яны (или  Нины,
как ее называли друзья и сокурсники) Бергер, находилась в  ближнем  Под-
московье по Рижской дороге. Дом был большой и ухоженный,  но  для  жизни
зимой не приспособлен. Дачный сезон уже начался, на каждом участке  были
люди, и супруги Бергер тоже здесь. Селуянов вошел в калитку, поднялся на
крыльцо и вежливо постучал.
   - Входите, открыто! - послышался из дома приятный женский голос.
   Мать Янины Борисовны была красавицей и в свои годы, плавно приближаю-
щиеся к семидесяти. Возраст не испортил точеных черт ее лица и почти  не
тронул сединой густых темных волос. Фигура была стройной, но походка уже
выдавала усталость и болезни.
   - Добрый вечер, - вежливо поздоровался Селуянов. - Вы не  подскажете,
можно ли в вашем поселке снять дачу на лето?  Вы  ведь,  наверное,  всех
здесь знаете.
   - Почему вы так решили? - удивилась женщина.
   - У вас сад очень ухоженный, и видно, что вы здесь много лет.
   - А вы наблюдательны, - засмеялась Бергер. - Я с ходу ничего  вам  не
скажу, давайте спросим у мужа. Борис! Спустись, пожалуйста!
   По скрипучей лестнице спустился со второго этажа  отец  Янины,  Борис
Моисеевич.
   - У нас гости? - радушно пророкотал он густым басом. -  Здравствуйте,
молодой человек.
   - Здравствуйте. Ваша супруга посоветовала мне обратиться  к  вам.  Не
знаете ли вы, где здесь поблизости можно снять дачу на все лето?
   - У Шараповых, - тут же ответил Бергер, не задумываясь. - Они себе  в
районе Переделкина роскошный дом отстроили, а эту дачу  с  удовольствием
сдают. Только я не знаю, может, они уже с кем-нибудь договорились. Я мо-
гу вам дать, если хотите, их московский телефон, позвоните им, спросите.
   - Спасибо большое, - благодарно ответил Николай. - А может быть,  они
сейчас здесь?
   - Это вряд ли, - покачала головой мать Янины. - Они здесь  вообще  не
появляются с тех пор, как построили новый дом. Что им тут делать?  Дого-
вариваются со съемщиками в Москве, дают им ключи и берут оплату  вперед.
Но вы на всякий случай подойдите, конечно. Если там  кто-то  уже  живет,
значит, дача сдана. Я вам сейчас объясню, как пройти. Боря, дай мне лис-
точек бумаги, я нарисую, а то молодой человек не найдет.
   Она быстро набросала на клочке бумаги схему дачного поселка, и Селуя-
нов, который всю жизнь любил топографию и разные карты и схемы, поразил-
ся тому, что рисунок получился четкий, точно сориентированный по  сторо-
нам света, с соблюдением всех пропорций.
   - Мы сейчас с вами находимся вот здесь, - она отметила крестиком мес-
то на схеме. - Вам нужно пройти между вот этими домами, пересечь дорогу,
пройти мимо магазина и зайти вот сюда. Я понятно объяснила?
   - Еще как, - восхищенно ответил Николай. - У вас, я  смотрю,  большой
навык в составлении схем.
   - А как же, - вмешался Борис Моисеевич, все это время придирчиво наб-
людавший за карандашом в руках жены. - Сорок лет за  кульманом.  Лауреат
нескольких премий за архитектурные проекты.
   Было видно, что он гордится женой, не ударившей в грязь  лицом  перед
этим молодым, с его точки зрения, пареньком.
   - Я потрясен, - искренне сказал Селуянов и, повинуясь внезапному  по-
рыву, поднес к губам морщинистую, но все еще изящную руку  матери  Янины
Якимовой.
   Выйдя из дома Бергеров и направляясь в соответствии с указанным марш-
рутом к участку Шараповых, Николай не переставал  удивляться  сам  себе.
Откуда возник этот порыв? Почему он вдруг поцеловал руку старой женщины?
И дело было вовсе не в том, что она вызвала у него симпатию и даже  вос-
хищение профессионализмом в работе над схемой. В ближайшие дни  их  ждет
страшный удар. Уж как там они относятся к зятю, любят ли его или  просто
терпят, Селуянов не знал, но их единственная дочь окажется женой  убийцы
и останется одна с тремя детьми на руках. Через два дня Янина  Борисовна
вернется из-за границы, и, если за это время  будут  найдены  все  улики
против ее мужа, Евгения  Якимова  арестуют.  Если  улики  будут  найдены
раньше, арест все равно отложат до ее возвращения.  Нельзя  забирать  из
дома отца и оставлять троих детишек одних. Они ни  в  чем  не  виноваты.
Пусть рядом с ними будет мать, которая, может быть, найдет в  себе  силы
как-то смягчить удар, обмануть их, сказать, что папа  уехал  надолго  по
делам...
   Вот и дом, который ему нужен. От  участка  Бергеров  далеко.  Николай
опытным взглядом окинул окна, входную  дверь,  замок.  Непохоже,  что  с
прошлого лета здесь никого не было. Множество мельчайших примет говорило
о том, что в течение зимы и весны сюда  приезжали,  и  неоднократно.  Но
сейчас здесь, пожалуй, никого нет. На двери висячий замок, тишина, и нет
того особого запаха, который непременно появляется там, где  есть  люди.
Николай на всякий случай постучал, но ответа, как и  предполагалось,  не
дождался.
   Потоптавшись возле дома, он перешел дорогу и зашел на чей-то участок.
Небритый мужик в старых тренировочных штанах, сидя на корточках,  что-то
мудрил с кустами смородины. Услышав за спиной шаги, он с трудом поднялся
на ноги и, охая, схватился за поясницу.
   - Чего надо? - неприветливо спросил он, зыркнув недобрыми глазами  на
Селуянова.
   - Шараповых ищу, - миролюбиво ответил оперативник, будто  не  замечая
откровенного недовольства хозяина дачи.
   - Эка махнул! - Небритый мужик скорчил злобную мину и сплюнул. -  Они
здесь уж сто лет не бывают. У богатеев свои причуды,  новый  дом  где-то
построили, а этот только сдают. Здесь ты их не найдешь.
   - Жалко, - огорченно сказал Николай. - Я ведь почему сюда притащился?
Мне сказали, у них можно дачу снять. Правда, предупреждали,  что  искать
их в Москве надо, здесь их теперь не бывает, но, говорят, они тут  появ-
лялись. Вот я и подумал, что, может, застану.
   - Не, это тебе наврали, - отозвался дачник. - Приезжали,  это  верно,
только не они. Они, видать, дом кому-то еще  осенью  сдали.  То  и  дело
шваль какаято на иномарках прикатывала. Человек по пять. Чего уж они там
делали, я не знаю, но тихо себя вели, наговаривать на людей не стану. Ни
там громких песен, ни скандалов, ничего такого. Тихие, культурные. Прие-
дут, в дом войдут - и до следующего дня. Потом выйдут, по машинам расся-
дутся - и привет. Я уж подумал, сходка у них там политическая.  К  выбо-
рам-то.
   - Одни и те же приезжали или разные?
   - Эка, - снова крякнул дачник. - Тебе-то что за разница, ежели ты да-
чу снять хочешь? Любопытный ты, парень, не в меру.
   - Ага, - с готовностью подтвердил Николай. -  Жутко  любопытный.  Что
сделаешь, хозяин, характер такой. Меня мамка с детства  за  это  лупила.
Хлебом не корми - дай в чужие дела нос сунуть. Не сердись.
   Небритый дачник глянул на него с интересом и даже с некоторой  тепло-
той. Селуянов знал, что самокритичность - хорошее оружие. Сам себя обру-
гаешь, вину признаешь - глядишь, и смягчится собеседник. Так оно и  выш-
ло.
   - Вообще-то я на лица не больно глядел, но машины были одни и те  же.
То есть похожие. А тебе зачем?
   - А просто так, - обезоруживающе улыбнулся Селуянов. - Ладно, хозяин,
не буду больше тебя отвлекать, поеду в Москву, там Шараповых найду.  Да,
кстати, ты Бергеров знаешь?
   - Архитекторшу? Знаю. Они старожилы, у них дача здесь  уж  лет  трид-
цать.
   - А дочку их тоже знаешь?
   - Нинку-то? А как же. Только она давно уж тут не  бывает.  Когда  ма-
ленькая была, каждое лето с родителями на даче проводила.  А  как  замуж
вышла, так и не видно ее. Архитекторша говорила, у них с мужем своя дача
есть, они теперь туда ездят.
   - Богатый, видно, муж-то, - словно невзначай заметил Селуянов.
   - Да бес его знает, богатый он или бедный. Я его и не видел ни  разу.
Я ж говорю, как Нинка замуж вышла, так и не бывает здесь. Ни с мужем, ни

одна. А тебе чего до Бергеров? Опять любопытствуешь?
   - Ну, - подтвердил оперативник, - Говорят, дочка у них крутая бизнес-
менша, вот и спросил. Интересно же, какие у таких дочек мужья бывают.  Я
б сам на такой женился.
   - Женился бы он, - презрительно хмыкнул дачник. - Конечно,  на  чужой
каравай рот разевать - много ума не надо. Женился вот один такой на моей
дочке, сначала тихий был, смирный, а потом враз так дело  повернул,  что
мы с женой теперь круглый год на даче  живем.  Выжил  нас  из  городской
квартиры. А ведь мы ее своим трудом по копейке, по рублику  строили.  Да
что там говорить...
   Он безнадежно и обиженно махнул рукой и снова вернулся к своим сморо-
диновым кустам.
   - Надо же, как просто, - удрученно сказала Настя, когда Селуянов вер-
нулся вечером на Петровку. - Ищем всюду, ищем, а место оказывается у нас
под носом. Не зря говорят: нахальство - второе счастье. В  полукилометре
отдачи родителей жены устроиться - это надо суметь.
   - Он не очень-то рисковал, - заметил Коля. -  Ведь,  кроме  Бергеров,
его в поселке никто не знает, а они бывают на даче только летом. Я уж не
говорю о том, что все дело происходило осенью, зимой и весной, когда там
вообще довольно безлюдно. Похоже, кроме мужика, с которым  я  разговари-
вал, там никто постоянно не живет. Так что риск на самом деле был  мини-
мальный. Меня гораздо больше интересуют тихие культурные люди на иномар-
ках, которые туда систематически наведывались.
   - У тебя есть объяснение? - спросила она.
   - Есть. Только оно очень страшное. Даже и говорить не  хочется.  При-
дется мне для начала еще разочек Славика Дорошевича потрясти.
   - Может, скажешь, до чего додумался?
   - Нет, сначала проверю. Очень уж гадко.
   Он уже взялся за ручку двери и собрался выйти из кабинета, когда Нас-
тя окликнула его:
   - Коля, ты что, всерьез думаешь, что это может быть так?
   - Ты о чем? - оторопело обернулся он.
   - О том, о чем ты мне только что говорил. И не делай из  меня,  пожа-
луйста, невинный цветок, не надейся, что до твоих гадостей я сама не до-
думаюсь. Ты ведь подозреваешь, что в пустой даче Шараповых устроили бар-
дак для гомосексуалистов, верно? Мальчишек с первого же  дня  сажали  на
иглу и держали их постоянно под кайфом, пока они не  умирали.  И  давали
ими попользоваться избранной элите за хорошие деньги. Разве  ты  не  это
имел в виду?
   - Это. Трудно с тобой, Аська.
   - Не всем, - скупо улыбнулась она. - Только некоторым. Мы дом  осмат-
ривать будем или как?
   - Обязательно. Я уже разговаривал с хозяином дачи, с  Шараповым.  Дом
был сдан в ноябре прошлого года приличному мужчине. Срок - пока до лета.
Мужчина по приметам - не Якимов.
   - Понятное дело. Подставной. Якимов мог от жены или от  ее  родителей
услышать о том, что дом Шараповых сдается, и решил не искать удачи в за-
морских краях, не светиться в поисках дома, который можно снять.  В  по-
селке его никто не знает, можно наведываться  туда  безболезненно,  если
соблюдать элементарную аккуратность. Но кто-то же должен был там  посто-
янно находиться с мальчиками. Ясно, что не сам Якимов.  Он  -  отец  се-
мейства, ему детей обихаживать надо. У него  свободное  время  -  только
днем, когда дети в садике и в школе. Наверное, тот человек, который  до-
говаривался с Шараповыми, и мальчиков стерег. Тоже примета времени, меж-
ду прочим.
   - Что ты имеешь в виду?
   - А то, что раньше местный участковый обязательно поинтересовался бы,
кто в доме живет и что там происходит. А теперь никому ни до  чего  дела
нет. Для преступников наступила эпоха великой безопасности. Так до  чего
ты с Шараповым-то договорился?
   - Завтра с утречка встретимся и поедем осматривать дом.  Он  запасные
ключи возьмет, чтобы замок не ломать.
   До ухода с работы Насте нужно было успеть переделать кучу дел, но все
валилось из рук. Она с трудом заставляла себя сосредоточиться и  тут  же
снова отвлекалась на мысли то о Якимове, то о Соловьеве. В конце  концов
она не выдержала и позвонила мужу:
   - Лешик, какие у тебя планы на завтра?
   - Вопрос не предвещает ничего хорошего, - ответил Алексей. - Завтра я
собираюсь сидеть дома и работать. У тебя есть возражения?
   - Я хотела спросить, могу ли я завтра взять машину.
   - Ася, весь год, что мы с тобой женаты, я, как тупой  дятел,  пытаюсь
вдолбить тебе в голову, что у нас все общее - и деньги, и  машина.  Если
тебе надо - бери и не спрашивай.
   - Ладно, - вздохнула она. - Возьму и не спрошу. Но она тебе точно  не
нужна?
   - Не понимаю, как я мог на тебе жениться. Был уверен, что ты умная. А
ты, как выяснилось, с первого слова ничего не понимаешь. Тебе  все  надо
по три раза объяснять.
   - Не смей меня критиковать, - рассмеялась Настя. - Пусть я глупая, но
зато я тебя люблю. Это мое главное достоинство, которое перевешивает все
мои многочисленные пороки.
   - Ну разве что...
   Ей все-таки удалось заставить себя выбросить  из  головы  посторонние
мысли и заняться неотложными делами. Завтра она поедет к  Соловьеву,  не
дожидаясь возвращения Короткова из командировки.
   Но, прежде чем ехать в "Мечту", она отправилась на городскую квартиру
Соловьева, где теперь жил его сын Игорь. Вид квартиры привел ее в  ужас,
но чего-то подобного она и ожидала. Кроме самого Игоря, по комнатам бро-
дили какие-то сомнамбулического вида парни в черных майках, черных кожа-
ных жилетках и черных же повязках на голове.  Игорь  Соловьев,  впрочем,
выглядел точно так же.
   - Ты разговаривать-то в состоянии? - спросила  его  Настя,  пройдя  в
комнату.
   - Смотря о чем, - ухмыльнулся юноша. - Вы из милиции, что ли?  Так  я
только употребляю, имею право, закон разрешает. А если вы насчет  хране-
ния - так у меня ни-ни. Я законы знаю, не маленький.
   - Подготовился на все случаи жизни, - спокойно констатировала  Настя.
- Но я наркотиками не занимаюсь. Не мой профиль.
   - А чего ж тогда? Вы мне больше ничего не шейте, на мне ничего нет.
   - Уверен?
   Парень вмиг стал агрессивным, глаза превратились в  узкие  щелки,  из
которых на Настю полыхнуло одновременно ненавистью и презрением.
   - Не берите на поит. Я вас сюда не звал.
   - Это верно, - покладисто согласилась она, решив не ссориться с  Иго-
рем. Трое здоровых парней под наркотическим дурманом - не та компания, с
которой можно было позволить себе конфликтовать. - Я хочу  поговорить  с
тобой об отце.
   - У-у-у, опять благотворительность, - протянул он. - Чего ж вы не уй-
метесь никак? Все воспитываете меня, воспитываете, время вам девать  не-
куда. Оставили бы вы меня в покое, а? И его заодно.
   - Оставлю, - пообещала Настя. - Вот задам тебе несколько вопросов - и
оставлю. Честное слово. И воспитывать не буду. Ну как, поговорим?
   - Только недолго, - предупредил Игорь. - Мне уходить надо.
   - Хорошо, я постараюсь недолго. Почему отец не хочет, чтобы ты жил  с
ним?
   - Во спросили? - грубо расхохотался он. - Это я не хочу с ним жить, а
не он со мной.
   - Ты не понял. То, что ты не хочешь жить с отцом, я могу объяснить  -
Но ведь и он не хочет тебя видеть. Почему?
   - А черт его знает, - махнул рукой Игорь. - Вбил себе  в  голову  ка-
кую-то дурь. Кто его разберет?
   - Какую именно дурь?
   - Да про деньги. Я ему честно сказал, что  деньги  нашел  в  почтовом
ящике, в конвертике, а он не верил. Говорил, что вроде я украл их,  муть
всякую нес.
   - А ты их действительно нашел, а не украл?
   - Ну точно. Я ж не сумасшедший. Нашел и начал тратить. А  отец  заме-
тил, что у меня шмотки новые появились, и прицепился, мол, откуда. А что
я, должен был, по-вашему, в милицию их нести? Нашли придурка.
   - Когда это случилось?
   - Ну тогда, когда он в больницу попал. К нему сначала не пускали нес-
колько дней, а потом, когда пустили, я в новой куртке  пришел,  шикарная
такая куртка, дорогая, и "кроссы" новые прикупил. А  он  прямо  взвился,
как увидел. Я ему говорю: "Нашел деньги в конверте случайно". А он  мне:
"Уйди, видеть тебя не хочу". Вот так и не хочет до сих пор.
   - А с чем он в больницу попал? Что с ним случилось?
   - Да избили его. Напали какие-то суки, избили, "дипломат"  отняли,  а
там денег много было, он как раз в издательстве большой гонорар подучил,
домой возвращался.
   - Может быть, он думал, что это ты и твои дружки его избили?
   - Не знаю я, что он там думал, - огрызнулся Игорь.
   - Но ты хотя бы пытался объясниться с ним? Это же не  по-человечески:
отец непонятно почему говорит сыну "уйди", а сын поворачивается и уходит
навсегда, будто так и надо.
   - А чего мне с ним объясняться, если он мне не верит. Не  очень-то  и
хотелось.
   - Но ведь он любит тебя, Игорь. У него никого нет, кроме тебя.
   - У-тю-тю, - предостерегающе поднял палец сын Соловьева. - Мы же  до-
говаривались, что воспитывать не будете.
   - Не буду. Спасибо, что нашел для меня  время.  Только  хотелось  бы,
чтобы ты не забывал: твой отец сделал все, чтобы факт  его  избиения  до
милиции не дошел, потому что был уверен, что ты принимал в нем  участие.
Он хотел оградить тебя от тюрьмы, несмотря на то, что сам остался  инва-
лидом. И, между прочим, регулярно пересылает тебе справки о своей  инва-
лидности, которые освобождают тебя от армии. Это я говорю не  в  порядке
воспитания, а в порядке информации. Закрой за мной дверь.
   Выйдя из подъезда и сев за руль, Настя заметила, что у нее дрожат ру-
ки. Отвращение к сыну Соловьева было таким острым, что ей захотелось не-
медленно принять душ, чтобы отмыться.
   Перемена в Соловьеве была столь разительной, что  Настя  не  поверила
своим глазам. Даже произошедшее почти у него на глазах двойное убийство,
в результате которого погибли его любовница и помощник, не  оставило  на
его лице такого заметного следа, как дни, которые он провел в одиночест-
ве, наедине со вспыхнувшей в нем ненавистью к бессовестно обиравшим  его
издателям. Щеки ввалились, теплые серые глаза стали  жесткими  и  словно
посветлели. Даже мягкий обволакивающий голос налился металлом.
   - Володя, у нас с тобой будет трудный разговор, но я не могу тебя  от
него избавить, - сказала Настя. - Мы должны наконец расставить все точки
над "и".
   - Ты меня пугаешь, - недобро усмехнулся Соловьев. - Какое еще  непри-
ятное известие ты для меня припасла?
   - Известие будет. Но сначала вопросы, впрочем, они тоже неприятные. Я
не спрашиваю тебя, от какой такой болезни у тебя отнялись  ноги.  Я  уже
точно знаю, что тебя избили. И знаю, что были  предприняты  определенные
меры к тому, чтобы дело не дошло до милиции. Ты подозревал, что  в  этом
замешан твой сын?
   - Я тебя не понимаю.
   - Не надо, Володя, этот этап мы уже прошли. Ты можешь спокойно  гово-
рить со мной на эту тему, потому что твой сын действительно не  имеет  к
избиению никакого отношения. Поверь мне. И ему  поверь.  Наверное,  тебе
есть в чем его упрекнуть, но только не в этом.
   - Как ты узнала?
   - Узнала. Я должна перед тобой извиниться за обман. Я  не  работаю  в
фирме.
   - А где же?
   - Там, где и работала. В  милиции,  в  уголовном  розыске.  Мне  было
странно, что ты поверил в легенду о фирме. Мне казалось, ты должен лучше
знать меня и понимать, что свою работу я ни на что не променяю. А ты по-
верил и этим огорчил меня. Но суть не в  том.  После  убийства,  которое
произошло у тебя в доме, мне пришлось довольно плотно заниматься "Шерха-
ном". И то, что я узнала, на многое открыло мне глаза. Я  расскажу  тебе
все, что знаю сама, но сначала я хочу услышать от тебя, что произошло  в
декабре девяносто третьего года. Ты получил в издательстве большой гоно-
рар, положил деньги в "дипломат" и пошел домой. Было  темно  и  довольно
поздно, на тебя напали, избили, отняли "дипломат". Приехала  "скорая"  и
увезла тебя в больницу. Что было потом?
   Соловьев долго молчал, пристально разглядывая Настю.  Внешне  он  был
спокоен, только кадык судорожно дергался вверх-вниз.
   - Ты можешь мне обещать, что Игорь не пострадает,  если  я  все  тебе
расскажу?
   - Даю слово. Правда, один раз я тебя обманула, но я  прошу  тебя  мне
поверить. Игорь не пострадает уже хотя бы потому, что он не участвовал в
нападении на тебя.
   - Ну хорошо. Приехал Автаев из издательства. Долго мялся, искал  сло-
ва...
   ...Он выглядел очень несчастным и виноватым. Было  видно,  что  хочет
сообщить Соловьеву что-то неприятное, но не знает, как это сделать.  На-
конец решился:
   - Володя, мы все потрясены тем, что случилось. И знаешь, мы подумали,
что это не может быть совпадением. На тебя напали как раз  в  тот  день,
когда ты получил большие деньги. Мы перетрясли всех своих ребят в  изда-
тельстве, ну и... Одним словом... Володя, наберись  мужества.  Один  па-
рень, фотограф, признался, что твой сын просил его  сообщить,  когда  ты
получишь гонорар. Уж не знаю, где и как они познакомились. Но он сообщил
Игорю еще утром в тот день, что ты должен приехать за гонораром.  Конеч-
но, мы этого фотографа моментально уволили. Сегодня утром мы говорили  с
Кириллом и решили, что в этом несчастье есть и наша вина.  Все-таки  наш
сотрудник... Поэтому насчет денег ты не беспокойся, через пару  дней  мы
всю сумму компенсируем. А что делать с Игорьком - ума не приложу.
   - Я не верю, - прошептал Соловьев, с  трудом  поворачивая  голову.  -
Игорь не мог.
   - Володя, нам тоже трудно было в это поверить. Вчера я был у тебя до-
ма, хотел спросить у мальчика, не нужно ли чем-то помочь. И знаешь,  что
я увидел? Новую одежду и новую аппаратуру. Видеомагнитофон,  музыкальный
центр - и все новенькое,  еще  в  коробках.  Игорек  сказал,  что  нашел
деньги, случайно нашел. Якобы в почтовом ящике, в  конверте.  Ты  можешь
этому поверить? Отца ограбили, а сын в это  же  время  находит  случайно
большую сумму? Я понимаю, что тебе больно это слышать, но мы должны  ре-
шить вопрос сейчас, пока еще не поздно, пока можно что-то сделать.
   - Что ты хочешь сделать?
   - Спасти Игоря. Он - твой сын, и ты должен его простить.  Он  трудный
мальчик, он перенес страшную трагедию, когда погибла Светочка, он  пошел
по кривой дороге, но ты - отец. Пойми, сейчас еще можно попытаться спас-
ти его от тюрьмы. Если ты согласен, мы это устроим.
   - Каким образом?
   - Я знаю, к кому надо пойти и заплатить, чтобы сообщение из  больницы
в милицию не имело хода дальше. Все бумаги уничтожат, ни одного следа не
останется. Мы все возьмем на себя, Володя, ты ни о  чем  не  беспокойся.
Подумай о том, как ты будешь страдать, если твой сын окажется в тюрьме.
   - Хорошо, - бессильно прошептал Соловьев. - Сделайте это. И  вот  еще
что, Гриша. У меня уже достаточно денег для того, чтобы купить жилье.  Я
не хочу больше жить с этим подонком. Пока я в больнице, займитесь  поис-
ками новой квартиры для меня.
   - Может быть, дом? - оживился Автаев. -  Сейчас  на  окраинах  Москвы
строят прелестные коттеджные городки, дом можно построить  по  индивиду-
альному проекту, чтобы в нем все было так, как удобно владельцу.
   - Пусть будет дом, - равнодушно откликнулся Соловьев. - Мне все  рав-
но. А на первое время снимите для меня квартиру.
   Автаев был первым посетителем, пришедшим к нему после того,  как  его
перевели из послеоперационной палаты в общую. Когда на другой день явил-
ся сын, Соловьев сразу обратил внимание на новую дорогую  одежду.  Игорь
рассказывал что-то совершенно невразумительное о  найденных  в  почтовом
ящике деньгах, и Владимир Александрович понял, что Автаев говорил  прав-
ду. А уж когда сын заявил, что два дня назад  украденный  "дипломат"  со
всеми документами подбросили прямо к дверям квартиры, Соловьев больше не
сомневался.
   - Уйди, - сквозь зубы сказал он сыну. - И не смей сюда  приходить.  Я
не хочу тебя видеть.
   Сын молча пожал плечами и ушел, и это в глазах отца стало  еще  одним
доказательством его вины.
   Прошло еще несколько дней, и издатели устроили  перевод  Соловьева  в
хорошую платную клинику, где никто не знал, что его, избитого,  привезли
прямо с улицы, где он лежал в одноместной палате и получал еду,  которая
вполне могла соперничать с ресторанными блюдами...
   - И теперь ты хочешь убедить меня в том, что мой сын ни в чем не  ви-
новат?
   - Хочу. Потому что я знаю, кто все это устроил.
   - Кто же?
   - Твои друзья из "Шерхана".
   - Ты с ума сошла! Как тебе такое могло в голову прийти?
   - Пришло, как видишь. Сколько человек участвовали в нападении на  те-
бя?
   - Трое.
   - Ты видел их лица?
   - Смутно. Было темно.
   - Жаль. Потому что фотографию одного из участников я  могла  бы  тебе
показать уже сейчас.
   - Настя, то, что ты говоришь, нелепо.
   - Ничуть. Один из нападавших смотрел  твои  бумаги,  которые  были  в
"дипломате". Уж не знаю, что он там искал, может  быть,  просто  проявил
любознательность, но он их вынул и положил на стол вместе со своими  бу-
магами. Потом сложил обратно в "дипломат" и не  заметил,  как  вместе  с
твоими документами в "дипломат" попали два маленьких листочка бумаги.  С
этого все и началось для меня. Я выяснила, что это за листочки, и  нашла
человека, которому они принадлежали. Знаешь, кто  он  такой?  Двоюродный
брат Вовчика Мешкова, личного телохранителя Кирилла Есипова. До  совмес-
тительству - милиционер, сержант.
   - Все равно это нелепость, - упрямо покачал головой Соловьев. - Зачем
"Шерхану" это нужно было? Я не вижу причин. Более того, они  компенсиро-
вали мне все украденные деньги, они из  своего  кармана  давали  взятки,
чтобы откупиться от врачей и милиции и заставить всех молчать. Они пошли
на такие огромные затраты, приложили такие усилия...
   - Интересно, зачем? - осведомилась Настя. - Из любви к тебе?
   - Они нормальные добрые ребята, они всегда хорошо ко мне  относились,
мы дружим. Что неестественного ты видишь в их бескорыстной  помощи?  Или
ты настолько очерствела на своей милицейской работе,  что  всюду  видишь
только корысть и злой умысел? И в конце концов, зачем им нужно было ссо-
рить меня с Игорем? Этому нет объяснения и быть не может.
   - Ты хочешь меня обидеть? Не старайся. На своей милицейской работе  я
научилась не обижаться, даже когда ко мне бывают несправедливы.  Ссорить
тебя с сыном они не хотели, это было просто  следствием  того,  что  они
сделали. Они не хотели, чтобы ты уехал за границу. И  не  хотели,  чтобы
нападением на тебя занималась милиция, иначе все могло вскрыться. Поэто-
му они решили свалить вину на Игоря и связать этим тебе  руки.  Как  ви-
дишь, у них это получилось. С кем-нибудь другим, может быть, и не  полу-
чилось бы, но тебя они хорошо знали, знали твой характер и были уверены,
что в вину сына ты легко поверишь, ведь его поведение  оставляло  желать
много лучшего. И еще одна деталь. О покойниках плохо не говорят,  но  ты
вспомни, как твой помощник вдруг невзлюбил меня и привечал Марину.  Шер-
хановцам не нужна чужая женщина рядом с тобой. Потому что чужая  женщина
может заставить тебя изменить твою жизнь. Например, уехать  куда-нибудь.
Или она начнет совать нос в твои дела и возьмет на себя твои отношения с
издательством. Они не могли этого допустить. Кроме того, на подходе была
Марина, и для нее нужно было расчистить пространство,  а  я  мешала.  Но
хватит об этом. Послушай лучше историю про замечательного писателя Отори
Митио, это тебя развлечет. И, может быть, после этого ты мне поверишь.
   Он возненавидел Михаила Черкасова в тот самый день, когда увидел  его
на студенческом балу танцующим с Яной. Студенты  инженерно-строительного
института, где учился Якимов, устроили  совместный  новогодний  вечер  с
Плехановским. Тогда Евгений впервые  увидел  Яну  и  понял,  что  должен
чувствовать человек, сраженный наповал. Он всегда  был  веселым,  компа-
нейским парнем, активно ухаживал за девушками, но ничего  подобного  ни-
когда не испытывал. Ноги делались ватными при одном  только  взгляде  на
нежное темноглазое лицо, дыхание останавливалось, руки тряслись. Он сде-
лал попытку познакомиться с ней, Яна поболтала с ним несколько  минут  и
умчалась танцевать с высоким рыхловатым длинноволосым парнем, на которо-
го смотрела влюбленно и нежно. И таких приступов ревности у Якимова тоже
никогда не было. Он просто сходил с ума.
   Это было похоже на наваждение. Он не мог думать ни о  чем,  только  о
Яне. Она снилась ему, он слышал ее голос, он готов был узнать ее в  каж-
дой стройной черноволосой девушке на улице, в метро, в здании института.
Он узнал, где она живет, и начал следить за ней. Вид Яны, идущей под ру-
ку с Черкасовым, обнимающейся с ним на трамвайной остановке,  целующейся
в темном зале кинотеатра, был болезненно невыносим.
   Он стал худеть, таял на глазах, терял сон. Он ничего не  мог  с  этим
поделать. Многие его сокурсники на том новогоднем балу  познакомились  с
девушками из Плехановского и стали с ними встречаться. От них-то и узнал
Женя Якимов, как опозорил Яну отвратительный педераст Черкасов.  И  Женя
кинулся на помощь.
   Яна узнала его с трудом, она совсем  не  помнила  студента-строителя,
который пытался завязать с ней знакомство несколько месяцев  назад.  Она
была мало похожа на ту девушку, которую он видел еще две недели назад  с
Черкасовым в Сокольниках, где они, взявшись за руки, прогуливали лекции.
Она стала бледной, под глазами залегли огромные темные круги, речь стала
замедленной, будто заторможенной. Женя повел ее в кафе,  и,  когда  она,
съев два кусочка шашлыка, бросилась в туалет, зажимая рот рукой, он  все
понял.
   - Выходи за меня замуж, - сказал он ей на другой день. - Как  бы  там
ни было, ребенку нужен отец. Если ты не захочешь со мной жить  -  разве-
демся, когда маленькому исполнится год. Но пусть он родится в браке.
   - Зачем тебе это? - медленно спросила Яна. - Ты берешь на себя  такую
обузу. Женщина с ребенком, отец которого - отвратительное, порочное  чу-
довище. Зачем?
   - Я люблю тебя. Можешь смеяться надо мной. Но я тебя люблю.  Мне  все
равно, кто отец твоего ребенка. Важно, что ты - его мать.  И  тебе  надо
уйти из Плехановского, они же тебя затравят.
   Это было разумно. Яна к этому времени уже хорошо прочувствовала,  что
такое быть всеобщим посмешищем. С трудом дотянув до сессии,  она  подала
документы на перевод в экономико-статистический  институт,  отучилась  в
нем один семестр и взяла академический отпуск на год в связи с рождением
ребенка. Мальчик родился в законном браке.
   Но Якимов себя переоценил. Когда он предлагал Яне руку и  сердце,  он
искренне верил в то, что ему безразлично, кто отец ребенка. После рожде-
ния мальчика все изменилось. Он смотрел на малыша,  а  видел  Черкасова.
Наваждение вернулось, но это было уже наваждение не любви, а  ненависти.
И каждый раз, ложась в постель с женой, Евгений мысленно представлял се-
бе, как она занималась любовью с гомосексуалистом. Интересно, какую позу
он предпочитал? Наверное, сзади, чтобы можно было убедить себя, что лас-
каешь мальчика.
   После академического отпуска Яна вернулась в институт и  благополучно
закончила его. Якимов сразу же стал настаивать на рождении их общего ре-
бенка, и Яна с радостью согласилась. Первая  беременность  прибавила  ей
десять килограммов лишнего  веса,  но  теперь  она  нравилась  мужу  еще
больше. Казалось, он был влюблен даже сильнее, чем тогда,  когда  испод-
тишка следил за ней, умирая от ревности и любви.
   Второй ребенок - девочка - принес Яне еще десяток килограммов  и  ог-
ромное счастье в их семью. Они с самого начала жили дружно, их характеры
оказались удивительно подходящими друг к другу, а общий  ребенок  сделал
их еще ближе. Когда Яна забеременела в третий раз, встал вопрос об абор-
те.
   - Рожай, - решительно заявил Якимов. - Чем больше детей - тем лучше.
   - Но у меня только-только пошли дела, - неуверенно  возразила  Янина,
которая как раз занялась собственным бизнесом, и весьма успешно. -  Если
я выпаду из обоймы хотя бы на год, все потом придется начинать сначала.
   - Я уйду с работы и буду сидеть с детьми, а ты сможешь спокойно  про-
должать свое дело. Ну пожалуйста, Яночка, пусть у нас будет еще один ре-
бенок.
   - А если я еще больше растолстею? - смеялась Яна. - Ты же  меня  бро-
сишь.
   - Не смей даже шутить так, - сердился Якимов. -  Я  никогда  тебя  не
брошу, даже если ты будешь весить  тонну,  облысеешь  и  станешь  носить
вставную челюсть.
   Ее не пришлось долго уговаривать, она тоже любила детей и готова была
рожать их столько, сколько в состоянии прокормить.
   Все было хорошо. Но сын Янины и Черкасова подрастал и с  каждым  днем
делался все больше и больше похожим на своего отца. Рядом с Якимовым це-
лыми днями ходил маленький Миша Черкасов. Жизнь снова сделалась  невыно-
симой. Мальчик проявлял недюжинные способности  к  математике,  блестяще
играл в шахматы, одним словом, был живым воплощением этого негодяя, этой
падали, для которой на земле не должно быть места. Сын  гомосексуалиста!
А вдруг это передается по наследству? Якимов не перенесет такого позора,
если мальчик, носящий его фамилию и считающийся его родным сыном,  будет
пойман со спущенными штанами рядом с голой задницей какого-нибудь друго-
го парня. Никогда. Ни за что. Это он виноват, Черкасов, это он превратил
жизнь Жени Якимова в ад, ежедневный,  постоянный,  непрекращающийся.  Он
опозорил Яну, заставил ее страдать. Он отравил жизнь самому Якимову. Нет
ему места на земле. Нет и быть не может.
   Сначала Евгений хотел просто убить его. Слежка была делом  привычным,
в свое время он хорошо натренировался, когда по пятам ходил за обожаемой
Яной. Выяснив в Мосгорсправке адрес Черкасова, Якимов стал  не  торопясь
вникать в образ жизни врага, его привычки, круг общения,  режим  работы,
придумывая способ, как, где и когда его безопаснее всего убить. Но  пос-
тепенно план модифицировался. Рядом с Черкасовым появился очаровательный
Олег Бутенко - копия молодой Яны. Значит, этот урод остался верен  своим
вкусам. Что ж, тем хуже для него.
   Улучив момент, когда Черкасов был на работе, Евгений позвонил  в  его
квартиру. Договориться с Олегом было  несложно,  он  оказался  существом
крайне легкомысленным и легко пошел на контакт, потому что запас  нарко-
тиков у него иссякал. Тогда  и  сложился  окончательно  чудовищный  план
уничтожения Михаила Черкасова. Оставалось только выяснить, какими нарко-
тиками пользуется Бутенко, и достать их в достаточном количестве,  чтобы
обеспечить сходство будущих смертей.
   Проблемы решались поэтапно. Сначала  помощник,  человек,  готовый  за
деньги делать все, что угодно. Потом дом - дача Шараповых. На оплату ус-
луг помощника и на наркотики требовались деньги, и изощренный ум, терза-
емый ревностью и ненавистью, породил идею о том, где их взять. Точнее  -
как заработать. Похищаемых мальчиков можно сдавать в аренду таким же чу-
довищам, как и сам Черкасов. Когда будут найдены трупы, экспертиза уста-
новит, что мальчики жили половой жизнью с мужчинами, это должно  навести
на Черкасова. И за это можно брать деньги.
   Оставалось решить вопрос с уликами. Это был уже третий визит  Якимова
к Олегу Бутенко. Чрезмерно концентрированный препарат быстро сделал свое
дело. У Якимова от  волнения  резко  подскочило  давление,  пошла  носом
кровь. Достав платок и крепко прижав к носу, он отогнул край ковра, что-
бы не запачкать его кровью. Успел вовремя - несколько  капель  упали  на
пол как раз там, где только что был светлый палас. Приведя себя в  поря-
док, Евгений своим же платком тщательно протер  пол  и  вернул  палас  в
прежнее положение. Засунул подальше блокнот, который был  у  первого  из
похищенных им мальчиков, Валерия Лискина. Поискал среди вещей  Черкасова
что-нибудь, что можно будет подбросить рядом с трупом, нашел  галстучную
булавку, оторвал от нее подвеску-подковку и сунул  в  карман.  Убедился,
что Олег мертв. Все, можно уходить.
   Теперь оставалось искать подходящих мальчиков,  знакомиться  с  ними,
сажать в машину и увозить за город. Потом, когда они умрут  от  наркоти-
ков, вывозить трупы. И ждать, когда милиция доберется  до  этого  ничто-
жества. Разумеется, ей надо помочь. Якимов знал, как это сделать.
   Одного из мальчиков, Диму Виноградова, он высмотрел на улице как  раз
в тот момент, когда у него заглохла машина. Не заводилась - хоть тресни.
А мальчуган был чудо как хорош - просто  одно  лицо  с  Олегом  Бутенко,
только помладше, лет четырнадцати. И на Яночку похож, на молодую.  Впро-
чем, все они были на нее похожи. Якимов с сожалением уже  собрался  было
отказаться от затеи на сегодня, но внезапно  рядом  затормозила  голубая
"Волга", хозяин которой выскочил из машины и быстро куда-то побежал, ос-
тавив ключи в замке зажигания. Это был шанс. Якимов мгновенно пересел  в
"Волгу" и помчался в сторону универсама, куда несколько минут назад ушел
мальчик с темными глазами. Методика быстрого знакомства была  отработан-
ной. Через полчаса он уже вез Диму в сторону "Мечты": Яна была в  отъез-
де, ее машина стояла в гараже, и еще через час Якимов ехал  с  мальчиком
на машине за город. А "Волгу" бросил на дороге.
   Когда он наконец прочитал в газетах об аресте Черкасова, у  него  ка-
мень с души свалился. Он сделал ЭТО. Теперь он может спать спокойно.
   Вернувшись на работу после поездки к Соловьеву, Настя  удивилась,  не
застав на месте ни Селуянова, ни Доценко. Они ведь обещали к  концу  дня
подъехать, им нужно было обсудить кучу вопросов.
   - Ты бы больше шлялась, - проворчал полковник Гордеев. - Они  поехали
Шикеринца задерживать.
   - Как? Уже? - изумилась Настя. - Что-нибудь случилось?
   - Коротков отзвонился, там улик на Шикеринца - видимо-невидимо. А  уж
когда его фотографию предъявили - вообще  все  закрутилось.  В  деле  об
убийстве Светланы Соловьевой есть описание примет некоего мужчины, кото-
рого видели возле нее несколько раз, но которого никто  не  знал.  Между
прочим, в эпизоде с женой Соловьева Шикеринец действовал вместе с  кузе-
ном, с Мешковым то есть. Здесь-то, в Москве,  Мешкова  нельзя  было  за-
действовать, его Соловьев в лицо знал. А там они  расслабились.  Короче,
ребята поехали за обоими. Будешь ждать?
   - Не знаю. Подожду, наверное.
   - Не советую. Езжай-ка домой, Стасенька. Ты выглядишь плохо,  отдохни
немного. Никуда они не убегут, завтра все узнаешь.
   - Тоже верно, - вздохнула она.
   Назавтра началась  обычная  рутинная  жизнь.  Оперативное  совещание,
справки, отчеты, рапорты, сводки, новые трупы и новые подозреваемые. Все
как обычно.
   Около пяти часов вечера Настя зашла в кабинет, который  занимали  Ко-
ротков и Селуянов. Юра ночью прилетел из командировки и сидел небритый и
серый, но бодрый и веселый.
   - Слушай, даже не верится, что мы наконец разделались с этими  трупа-
ми, - заявил он, целуя Настю в щеку. - Такой клубок дерьма навертелся  -
казалось, в жизни не расхлебаем. А ничего, глядишь - и справились. Глаза
боятся - руки делают.
   Настя хотела уже что-то ответить, но на столе  у  Селуянова  зазвонил
телефон. Он снял трубку, бросил несколько коротких слов, быстро закончил
разговор и посмотрел на часы.
   - Звонил Лесников из Шереметьева.  Янина  Якимова  прошла  паспортный
контроль. Сейчас чайку попьем и поедем, помолясь. Как раз она успеет  до
дома добраться.
   Настя глубоко вздохнула и задержала дыхание, борясь со внезапно подс-
тупившими слезами.
   - Неужели и правда - все?
   - Все. Асса, мы сделали это. Мы вытащили это дохлое "еврейское" дело.
Эй, ты что, плачешь? Тебе кого жалко-то?
   - Нет, просто напряжение отпустило. Дура я, да?  Давайте  я  вам  чай
сделаю. И все. Закончим с этим.
   Прошло еще несколько дней, и вечером ей домой позвонил Соловьев. Нас-
тя все-таки оставила ему свой новый номер телефона.
   - Это правда, что Женя Якимов - преступник? - спросил он  без  долгих
предисловий.
   - Чем вызван твой вопрос? - осторожно откликнулась Настя.
   - Я все понял. Ты все время лгала мне. Я не был тебе интересен, ты не
хотела разбираться в себе, когда приехала поздравить меня с днем  рожде-
ния.
   - Володя, ну что ты...
   - Не надо, Настенька. Я все понял. Ты прикрывалась мной,  потому  что
на самом деле тебе нужен был мой сосед, а вовсе не я. Ты  только  делала
вид, что интересуешься мной. А я, дурак, поверил, слюни распустил.  Ждал
тебя. Телефон обрывал, пытаясь до тебя дозвониться. Это жестоко,  Настя.
Зачем ты это сделала?
   - Володя, то, что сделал Якимов, еще более жестоко. Подумай об  этом.
И прости меня, если можешь.
   - Ты лгала мне, - упрямо повторил Соловьев.
   - Да, - призналась она. - Но ведь и ты мне лгал. Тогда, много лет на-
зад. Я же не устраивала тебе сцены из-за этого.
   - Это что, месть? - зло усмехнулся он.
   - Нет, это не месть. Просто у меня такая работа. Что поделать, я  вы-
нуждена иногда делать людям больно. Надеюсь, что ты меня поймешь.  Прос-
ти, Володя.
   - Нет.
   - Ну, как знаешь.
   Она тихонько положила трубку на рычаг и взяла сигарету. Опять она  во
всем виновата. Мало того, что Соловьев страдает, так она  еще  разрушила
его такую размеренную, налаженную и обеспеченную жизнь. С  "Шерханом"  в
ближайшее время будет покончено, и это значит, что не  будет  больше  ни
переводов, ни гонораров. То есть будут, конечно, в  каком-нибудь  другом
издательстве, но это уже будет не то. Соловьев не сможет больше получать
радость, преобразуя рукой стилиста чьи-то творения. И деньги будет полу-
чать не такие большие, ведь "Шерхан" - самое богатое из московских изда-
тельств. Правда, она постаралась вернуть ему сына...
   Ну и пусть, подумала Настя со внезапным ожесточением. На всех не уго-
дишь. Она не золотой червонец, чтобы всем нравиться. У нее есть дело,  и
она его делает. Как умеет.