Александра Маринина
   Чужая маска


   Любые совпадения имен и событий этого произведения с реальными имена-
ми и событиями являются случайными


   Глава 1

   Настя Каменская ушла в работу с головой и недовольно поморщилась, ус-
лышав телефонный звонок.
   - Ася, у тебя телевизор включен? - послышался в трубке голос мужа.
   Алексей всю неделю жил у родителей в Жуковском. В институте,  где  он
работал, начался отчетный период, и он целыми днями пропадал в своей ла-
боратории, а от дома родителей до института было не больше десяти  минут
средним шагом.
   - Нет, я работаю, - ответила Настя. - А что в телевизоре?
   - По РТР идет очень забавная передача про то, как  у  вас  в  милиции
права граждан нарушаются. Посмотри, получишь удовольствие.
   - Какое уж тут удовольствие, - вздохнула она. - Опять  небось  пинают
нас грязными сапогами.
   - Пинают, - со смехом согласился Алексей, -  но  ваши  сопротивляются
изо всех сил. Ты включи, не пожалеешь. Там приятель твой, генерал Заточ-
ный, с ними сражается.
   Настя метнулась к телевизору. Да, действительно, на  экране  возникло
знакомое худое лицо Ивана Алексеевича Заточного, одного из руководителей
главка по борьба с организованной преступностью. Впервые она увидела ге-
нерала в форме и не могла не признать, что в кителе, отлично сидящем  на
сухощавом поджаром теле. Заточный смотрелся  намного  эффектнее,  чем  в
куртке или спортивном костюме - как Настя привыкла видеть его  во  время
их постоянных прогулок.
   Противником генерала в этих теледебатах был какой-то  плюгавый  мужи-
чонка в огромных очках, то и дело сползающих по тонкой переносице на са-
мый кончик длинного носа.
   - Ко мне постоянно обращаются граждане, - вещал мужичонка, - с  жало-
бами на то, что в милиции грубо нарушались их права, в том числе и право
на телесную неприкосновенность.
   В это время на экране появились титры: "Николай Поташов,  правозащит-
ник".
   - Переводя на русский язык, - продолжал Поташов, - эти люди  жалуются
на то, что в милиции их избивают и пытаются  обманом  вынудить  признать
себя виновными в том, чего они не совершали. Вам, Иван  Алексеевич,  из-
вестны такие факты, или то, что я рассказываю, является для вас открове-
нием?
   - Мне, положим, известны и не такие факты, - усмехнулся Заточный. - А
вам, уважаемый господин Поташов, известно, что работники милиции  иногда
оказываются ворами, грабителями, насильниками и убийцами? Мы, если  пом-
ните, однажды уже пережили эпоху министра внутренних дел,  который  счи-
тал, что коль в милиции попадаются негодяи и сволочи, то она  вся  наск-
возь плохая и нужно ее немедленно всю поголовно обновить. А что из этого
получилось, тоже помните? В  нашу  систему  пришли  партийные  и  комсо-
мольские работники, которые вообще ничего в нашем деле не понимали,  за-
то, как предполагала тогдашняя идеологическая доктрина, были все до  од-
ного честные и порядочные. Правда, очень скоро оказалось, что они в пла-
не честности ничуть не отличаются от всех остальных милиционеров, а  ра-
ботать не умеют, и в результате работа по раскрытию  преступлений  и  их
предупреждению оказалась разваленной. Я это к тому говорю, что работники
милиции в своей массе точно такие же, каково население в целом.  В  нашу
систему сотрудники не с неба падают, их не в  инкубаторах  выводят.  Они
родились и выросли в нашей среде, так почему они должны быть лучше,  чем
мы все?
   - Ну, уж это ваше заявление не выдерживает никакой критики! - всплес-
нул руками правозащитник Поташов. - Зачем государству такая милиция, ко-
торая ничем не отличается от основной массы населения? Весь смысл  вашей
системы в том, что в нее должны приходить лучшие, чтобы бороться с  худ-
шими. Это принцип построения любой правоохранительной  системы  в  любой
стране.
   - А как вы собираетесь отличать лучших от худших? - иронично  поинте-
ресовался генерал. - У них что, на лбу написано?
   - Должен быть строгий отбор и полная непримиримость к малейшим  прос-
тупкам, не говоря уже о служебных нарушениях, - твердо заявил Поташов. -
Только так вы сможете очистить свои ряды от тех негодяев, которые  изде-
ваются над гражданами.
   - Хорошо, Николай Григорьевич, мы так и сделаем. Завтра вашу квартиру
обворуют, вы позвоните в службу "ноль-два", а там вам никто не  ответит:
мы всех девушек уволили, потому что они или на работу опаздывают, или  с
гражданами недостаточно вежливо разговаривают, или совершают администра-
тивные проступки, например, нарушают правила дорожного  движения.  Тогда
вы позвоните в свое отделение милиции, и там вам скажут, что всех  сыщи-
ков поувольняли и ехать к вам некому. Один дежурный остался, потому  что
должен же кто-то на телефоне сидеть. И что ж вы думаете, нам  так  легко
будет новых сотрудников набрать? Умных, образованных, вежливых,  профес-
сионально грамотных и неподкупных. Умные и образованные юристы уже давно
по фирмам да службам безопасности разбежались, им наша милицейская зарп-
лата - тьфу, даже сказать стыдно.
   - Что же, по-вашему, выходит, лучше плохие  милиционеры,  чем  совсем
никаких? - взвился Поташов. - Это уж, знаете ли, вообще ни в какие  рам-
ки...
   - Не передергивайте, Николай Григорьевич, - едва  заметно  поморщился
Заточный. - Я так не говорил. Я пытался объяснить вам, что ту  элиту,  о
которой вы мечтаете, взять негде. Нечем нам их привлечь к себе, понимае-
те? И потом, есть еще один немаловажный аспект - а где их готовить?  Сы-
щиков и следователей учить нужно,  а  где?  Вы  хотя  бы  приблизительно
представляете себе, какие здесь существуют проблемы?
   - Насколько я знаю, только в одной Москве существует целых три высших
учебных заведения МВД. Неужели этого мало?
   - Увы, - развел руками Заточный, - мало. Я вам  приведу  только  один
пример - Московский юридический институт.  Площадей  не  хватает,  прием
слушателей на первый  курс  ежегодно  увеличивается,  институт  вынужден
арендовать учебные помещения по всей округе, занятия идут в три смены  в
четырех разных зданиях. А сколько за  эту  сумасшедшую  работу  получают
преподаватели? В переводе на общепонятный коэффициент  -  около  трехсот
долларов, это вместе с доплатами за офицерское звание, за выслугу лет  и
за ученую степень. Так скажите мне, уважаемый Николай Григорьевич, кто в
таких условиях будет учить будущих работников милиции? Да пусть у нас  в
Москве будет не три, а десять высших учебных заведений, где ж мы наберем
преподавателей для этой адской работы? Опять-таки, я говорю все  это  не
для того, чтобы вас разжалобить, а для того, чтобы вы поняли, что в  ны-
нешних условиях милиция - это то же самое население, не хуже,  но  и  не
лучше. А для того, чтобы заниматься отбором элиты, нужно, чтобы к нам на
работу стояла очередь...
   Насте стало скучно. Все это она слышала неоднократно, да и не  только
слышала, а сама много раз говорила.
   - И все-таки все эти ваши трудности не оправдывают  фактов  нарушения
прав граждан работниками милиции. Никакими трудностями нельзя  оправдать
нарушения закона. Люди идут в милицию со своей бедой, надеются на помощь
и сострадание, а что они видят?
   - Минуточку, - поднял ладонь Заточный. - Мы о чем с вами  говорим?  О
том, что в милиции плохо обращаются с потерпевшими или все-таки с  прес-
тупниками? То, что с потерпевшими бывают недостаточно вежливы и терпели-
вы, нас не украшает, но нарушения гражданских прав  здесь  нет,  поэтому
давайте не будем уходить от темы нашей дискуссии...
   Настя ушла на кухню и поставила чайник на огонь. Раз уж она все равно
оторвалась от работы, так хоть поест заодно. Плохо, когда Лешки нет, го-
товить для себя она ленится, приходится перебиваться бутербродами и  ко-
фе. Отрезав два толстых ломтя буженины, Настя щедро полила их  кетчупом,
немного подумала и выложила из банки на тарелку несколько ложек  консер-
вированного зеленого горошка. Вполне приличная имитация мяса с овощами.
   Когда чайник закипел, она налила себе огромную чашку  крепкого  кофе,
поставила ее на поднос вместе с бужениной  и  горошком  и  устроилась  в
кресле перед телевизором.
   - ...практикуются незаконные осуждения, в местах лишения свободы ока-
зываются невиновные. Эти люди пишут мне из колонии, а после освобождения
приходят сами и просят защитить их, добиться правды  и  реабилитации.  Я
допускаю, что нераскрытое преступление может оказаться следствием недос-
таточной квалификации следователя и  оперативного  работника,  но  когда
преступление, с позволения сказать, раскрывается таким вот  образом,  то
есть за счет невиновного, это уже может  быть  связано  только  со  злым
умыслом. И оправдания этому нет и быть не может! - горячо говорил  Пота-
шов.
   - У вас есть конкретные факты? - вмешался ведущий. - Если вы предста-
вите нам документы по таким фактам, мы пригласим экспертов из числа наи-
более компетентных сотрудников правоохранительной системы и  попросим  в
нашей следующей передаче прокомментировать их. Наше время, к  сожалению,
подходит к концу. Я благодарю всех участников передачи и напоминаю,  что
спонсором нашей программы является...
   Настя выключила телевизор и снова погрузилась в размышления об анали-
тической справке, которую готовила для своего начальника. Конец года - у
всех отчетный период, не только у научных работников, таких, как ее  муж
Алексей Чистяков. Хорошо, что завтра воскресенье. Если ничего экстренно-
го не произойдет, она, пожалуй, сумеет закончить справку и в понедельник
отдаст полковнику Гордееву. Но от разноса на оперативном  совещании  это
ее все равно не спасет: убийство модного молодого писателя  Леонида  Па-
раскевича висит на ней мертвым грузом и вот уже две недели ни с места.
   Поскольку в чашке еще оставался кофе, а вставать с уютного кресла  ей
не хотелось, она решила позвонить Заточному.
   - Иван Алексеевич, вы стали телезвездой, -  шутливо  поприветствовала
она генерала.
   Да ну вас, - отмахнулся тот. - Будете теперь издеваться.  Вам  только
попади на язычок.
   - А вы не попадайтесь. Нет, правда, вы выглядели очень уверенным,  не
то что ваш оппонент. Откуда он взялся?
   - Понятия не имею. Меня с ним уже в студии  познакомили.  Должен  вам
сказать, он не такой уж противный, каким кажется на первый взгляд. Мане-
ры, конечно, чудовищные, но мужик он толковый. Кстати, почему вы  перес-
тали гулять в парке? Мы с вами почти два месяца не встречались.
   - Холодно, декабрь же.
   - Не годится; Гулять надо обязательно, иначе потеряете  работоспособ-
ность. Завтра жду вас в восемь утра там же, где обычно.
   - Иван Алексеевич, спать хочется, рано уж очень. Может, хотя бы в де-
сять?
   - В восемь, - рассмеялся генерал. - Мир  принадлежит  тем,  кто  рано
встает. И потом, не надо нарушать традиции.
   - Ладно, - тяжело вздохнула Настя, - не будем нарушать.
   Санаторий располагался в двадцати километрах от кольцевой автодороги,
добираться туда было удобно, и Сергей Николаевич Березин  навещал  Ирину
ежедневно, а иногда и по два раза в день.
   Они неторопливо прогуливались по заснеженным  аллеям,  изредка  кивая
идущим навстречу людям. Ирина находилась здесь уже три недели и со  мно-
гими была знакома.
   - В понедельник я тебя заберу домой, - сказал Березин. - Два дня  по-
будешь дома, а в среду у нас мероприятие. Ты готова?
   - Я боюсь, - тихо сказала Ирина. - А вдруг у меня не получится?
   - А ты настройся. Ты - моя жена, все время помни об этом и  не  теряй
уверенности. Тогда все получится.
   - Вдруг я что-нибудь ляпну? Я же ничего в ваших делах не понимаю.
   - А ты и не должна понимать. Политика - это не женское дело, так всем
и говори. Будь милой, приветливой, улыбайся, в дискуссии не  вступай,  и
все будет в порядке. Ты несколько месяцев лежала в  клинике,  потом  три
недели провела в санатории, вполне естественно, что ты не в  курсе  пос-
ледних событий. И самое главное - не стесняйся говорить, что ты  чего-то
не помнишь. Ты же попала в аварию, у тебя было сотрясение  мозга,  после
этого вполне нормально, что начались проблемы с памятью.  Все  же  люди,
все это понимают. Если почувствуешь, что-то не так, у тебя  начнет  кру-
житься голова - разыщи меня в этой толпе. Не бойся,  Ирочка,  все  будет
хорошо.
   - Знаешь, многие считают, что жена политика должна быть его  соратни-
цей и разбираться во всех его делах. Если я окажусь круглой дурой,  меня
просто не поймут.
   - А мы с тобой считаем, что жена  должна  обеспечивать  мужу  крепкий
тыл, оказывать ему моральную поддержку во всех начинаниях, быть хозяйкой
и просто любимой женщиной. Потому что ни один мужчина не в состоянии за-
ниматься своим делом, если у него за спиной не стоит любимая  и  любящая
женщина, в которой он уверен. Запомнила?
   - Запомнила, - слабо улыбнулась Ирина. - А вдруг меня начнут  спраши-
вать про твою первую жену?
   - А ты ничего не знаешь, это вообще не твое дело.
   - Но ведь считается, что это я вас развела. Если я начну напирать  на
крепкий тыл и любимую жену, разговор может выйти на нее. Как тогда быть?
   - Мило улыбайся и отвечай, что эта тема  тебе  неприятна.  Что  может
быть естественней? Ирочка, я еще раз повторяю, если ты  сама  не  будешь
бояться, все пройдет отлично. Пойдем, я провожу тебя до корпуса, ты, на-
верное, замерзла.
   - Да, немного. - Она зябко повела плечами. - Эта шуба такая холодная,
никак к ней не привыкну. Моя дубленка была теплее.
   - Что поделать, привыкай. Жена политика не должна ходить в  дубленке,
это неприлично.
   - Ты уже говорил, я не забыла.
   Они молча дошли до ярко освещенного входа в корпус и  вошли  в  холл.
Березин нежно поцеловал ее в щеку, дождался, пока  за  Ириной  закроются
двери лифта, и вышел на улицу. Несмотря на все успокаивающие слова,  ко-
торые он ей говорил, сам Сергей Николаевич нервничал ничуть не меньше. А
может быть, и больше. Две Ирины в его жизни. Две Ирины.  Одна  оказалась
сущим адом, проклятием. А чем окажется другая? Спасательным  кругом  или
ловушкой, в которую он сам себя загоняет?
   Тяжело переставляя ноги, Галина Ивановна Параскевич шла домой из  ма-
газина. Сумки с продуктами были неподъемными, и она все пыталась взять в
толк, для чего она столько накупила.  По  привычке,  наверное.  Двадцать
семь лет они в семье справляли Новый год торжественно, обязательно с ел-
кой и подарками под ней, приглашали друзей и родственников. Потом, когда
Ленечка подрос, на Новый год приходили его друзья, потом и девушки. А уж
когда женился, то и Светочкины родители и подружки. В доме  Параскевичей
этот праздник любили, готовились к нему загодя и отмечали шумно и  весе-
ло. А теперь Ленечки нет больше... Две недели как схоронили. И зачем она
тащит домой все эти продукты? Какой теперь праздник? Горе,  одно  безыс-
ходное, нескончаемое горе.
   В декабре темнеет рано, еще только семь часов, а кажется, будто ночь.
Галина Ивановна свернула в проход между домами, там фонари не горели, но
зато путь к дому был короче.
   - Мама, - послышался тихий и какой-то неземной голос.
   Галина Ивановна замерла, руки сами собой разжались, и сумки упали  на
снег.
   - Ленечка, - прошептала она. - Ленечка, сынок.
   - Мама... - Голос, казалось, куда-то удалялся, делался все тише и ти-
ше, но никому другому он принадлежать не мог. Только  Леониду.  -  Мама,
теперь ты довольна? Теперь все, как ты хотела.
   - Леня!!! - закричала Галина Ивановна во весь голос и тут же  опомни-
лась.
   Какой Леня? Леня на кладбище, в колумбарии. А вот душа  его,  невинно
загубленная, до сих пор успокоения не найдет, потому и мерещится ей  его
голос. В который раз уже мерещится. Никогда он ей не простит, что  Свет-
лану невзлюбила с первого дня.
   Хоть и делала вид, что хорошо  относится  к  невестке,  а  все  равно
нет-нет да и проскользнет недовольство. Ленечка чуткий  был,  настроение
матери понимал с полувздоха. Иногда в порыве говорил ей:
   - Ты была бы счастлива, если бы Светка в твоем доме не появлялась.  И
почему ты ее так не любишь? Но имей в виду, пока она моя жена, она будет
приходить сюда вместе со мной.
   Конечно, он был прав, что и говорить.  Галина  Ивановна  Светлану  не
просто не любила - видеть ее не могла. И дело здесь было не  в  Светлане
как таковой, а в том, что она - жена сына, она теперь его  хозяйка,  она
видит его чаще и проводит с ним больше времени, чем мать. И сын думает о
ней больше, чем о матери. И скучает без нее сильнее, чем без матери. Что
же, выходит, она его растила, одевала, кормила, учила, лечила, а все для
того, чтобы потом этот сильный, красивый, образованный  парень  достался
уже готовеньким какой-то там... И все, и мать  побоку.  Галина  Ивановна
изо всех сил старалась найти в невестке явные и тайные недостатки, чтобы
оправдать свою ненависть к ней, и не понимала, что, будь она даже  анге-
лом во плоти, ничего бы не изменилось. Все равно не любила бы, все равно
ненавидела бы и со свету сживала. Как говорилось в старой шутке: кого бы
там себе ни выбрал, она мне уже не нравится.
   Вот теперь, после Ленечкиной смерти, и мерещится Галине Ивановне  его
голос. Упрекает ее сын, простить не может. Конечно, теперь Светлана вро-
де как уже и не член их семьи, живет отдельно, к ним в дом ходить не бу-
дет. Ну и ладно. Век бы ее не видеть.
   Подняв валяющиеся в снегу сумки, Галина Ивановна поплелась домой.
   - Чтобы не замерзнуть, Настя надела на себя три свитера -  один  тон-
кий, типа водолазки, с высоким воротом, другой - потолще, а третий  сов-
сем свободный, толстой вязки и длиной до  колен.  Обмотав  шею  пушистым
шарфом, она натянула сверху пуховик и  подумала,  что  теперь,  пожалуй,
сможет выдержать ритуальную прогулку с Иваном Алексеевичем.
   Заточный ждал ее, как обычно, на платформе метро "Измайловская",  не-
высокий, худощавый, в куртке, накинутой поверх спортивного костюма, и  с
непокрытой головой.
   - На вас смотреть холодно, - улыбнулась Настя, подходя к нему. -  Как
бы мне научиться не мерзнуть? А где Максим?
   - Наверху, по киоскам бегает, ищет подарок для своей девушки к Новому
году.
   Сын генерала заканчивал школу и собирался поступать в тот самый  Мос-
ковский юридический институт, о бедах и проблемах  которого  так  хорошо
был осведомлен Заточный. Иван Алексеевич всерьез занялся спортивной под-
готовкой Максима, потому что нормативы для поступления в  институт  были
довольно суровыми.
   Они вышли на улицу и не спеша пошли в сторону парка. Вскоре их догнал
запыхавшийся Максим.
   - Здрасте, теть Насть, - бросил он на бегу и помчался вперед.
   - Чудно как-то, когда меня называют тетей, - сказала Настя.  -  Сразу
начинаю чувствовать себя старухой. Пусть ваш сын называет меня просто по
имени, ладно?
   - Нет, не ладно, вы - человек, с которым я дружу, стало быть, вы сто-
ите на одной доске со мной. Между ним и вами дистанция должна быть такой
же, как между ним и мной. Понятно?
   - Понятно, - вздохнула она. - В угоду вашим педагогическим  принципам
я должна не только истязать себя ранним вставанием, но и  постареть  лет
на пятнадцать. Кстати, Иван Алексеевич, хочу задать вам вопрос, который,
наверное, надо было бы задать намного раньше. Вы живете вдвоем с сыном?
   Генерал помолчал, потом посмотрел на Настю в упор и коротко ответил:
   - Да.
   Ей стало неудобно расспрашивать, но ведь ответа на свой  вопрос  она,
по большому счету, так и не получила.  С  Иваном  Алексеевичем  Заточным
Настя  познакомилась  меньше  года  назад,  в  марте,  когда  занималась
убийством, совершенным в "Совинцентре". Одним из подозреваемых  оказался
подполковник Платонов, работавший в главке у Заточного. Подружились  они
как-то на удивление быстро, и Настя еще долго недоумевала: отчего ей так
нравится этот невысокий лысеющий человек, причем нравится до такой  сте-
пени, что это уже граничило с влюбленностью. Именно тогда, весной, они и
стали два раза в месяц по воскресеньям гулять в Измайловском парке. Бро-
дили по аллеям и разговаривали ни о чем или просто молчали, а Максим или
бегал взад-вперед, готовясь к кроссу, или занимался на  турнике.  Иногда
Насте приходилось звонить генералу домой, но ни разу к телефону  не  по-
дошла женщина. Более того, за столько месяцев знакомства Заточный ни ра-
зу не упомянул ни о матери Максима, ни о своей жене, поэтому Насте оста-
валось только теряться в догадках: женат ли Иван Алексеевич, и если  же-
нат, то на ком - на матери своего сына или уже на другой женщине. Женат?
Разведен? Вдовец? Холостяк, усыновивший чужого ребенка?  Ей  никогда  не
приходило в голову спросить об этом. А если судить по краткости  ответа,
то генерал не был расположен обсуждать тему.
   - Анастасия, вас подключили к делу Параскевича? - спросил Заточный.
   - Сразу же, - кивнула она. - Только я не понимаю зачем.  По-моему,  в
округе прекрасно справились бы и без нас. Он же не банкир и не  рэкетир.
Организованная преступность, которую вы так любите, там не пляшет ни под
какую музыку.
   - Расскажите подробнее, - попросил генерал.
   - Параскевич Леонид Владимирович, двадцати восьми лет  от  роду,  был
убит при выходе из лифта в своем собственном доме. Застрелен из пистоле-
та с глушителем. Труп обнаружила жена Параскевича  Светлана.  Она  ждала
его, но не особенно волновалась, потому что Параскевич был  в  гостях  у
приятеля. Около часа ночи она подошла к окну, чтобы задернуть  шторы,  и
увидела внизу, на улице, машину мужа. Машина стояла как раз под  фонарем
и была прекрасно видна. Светлана заметила, что машина странно  поблески-
вает, а через секунду догадалась, что ее уже успел  припорошить  снежок,
стало быть, стоит она? здесь не пять минут. Она выскочила из квартиры  и
увидела мужа, лежащего у лифта. Вот, собственно, и вся прелюдия. С точки
зрения криминалистики ситуация абсолютно дохлая.
   - Почему?
   - Дело в том, что Параскевичи незадолго до несчастья переехали в  но-
вый дом. Дом, конечно, роскошный, но пока еще не телефонизированный. Это
первое. Второе - в этом доме, как и в  очень  многих  других,  квартиры,
лифтовая шахта и лестница отделены друг от друга  дверьми.  Более  того,
лестница на уровне каждого этажа имеет выход на балкон. Третье: дом, как
я уже сказала, только начал заселяться, жильцы друг друга совсем не зна-
ют и своего от чужого отличить не могут. И вот представьте себе, - выхо-
дит Светлана Параскевич из своей квартиры, открывает  дверь,  отделяющую
отсек с квартирами от коридора с лифтами, и видит лежащего на полу мужа,
не подающего признаков жизни. Что она делает, как вы думаете?
   - Кричит, наверное, - предположил Заточный. - Или падает  без  созна-
ния.
   - Кричит, - подтвердила Настя. - На ее крик долго никто  не  выходит,
потому что на том этаже, где  живут  Параскевичи,  заселено  только  три
квартиры из десяти, соседи друг с другом еще не знакомы и,  естественно,
боятся. А на других этажах крик не слышен, хоть оборись. Наконец  выполз
сосед, увидел лежащего Параскевича и обезумевшую Светлану  и  сообразил,
что нужно звонить в милицию. Он вообще оказался  мужиком  расторопным  и
неглупым, подумал даже о том, что Светлане самой нужно оказать медицинс-
кую помощь. Короче говоря, побежал он по этажам и  принялся  звонить  во
все квартиры подряд с двумя вопросами: нет ли у хозяев сотового телефона
и нет ли среди них врача? Дом, как я вам напоминаю, не  телефонизирован-
ный. Врач, к счастью, нашелся, и телефон сотовой связи тоже, так что ми-
лицию хоть и не сразу, но вызвать удалось. Вы  же  понимаете,  когда  во
втором часу ночи звонят в квартиру, должно пройти немало времени, пока с
вами начнут хотя бы через запертую дверь разговаривать, не говоря  уж  о
том, чтобы ее открыть. В доме двадцать два этажа, Параскевичи  живут  на
третьем, а телефон нашелся только у  жильцов  семнадцатого  этажа.  При-
киньте, сколько времени наш расторопный сосед мотался по дому.
   - Догадываюсь, чем дело кончилось, - усмехнулся  Иван  Алексеевич.  -
Вокруг потерпевшего и его жены собралась  хорошенькая  такая,  маленькая
толпа, площадку, лифты и лестничный балкон затоптали, и к приезду дежур-
ной группы криминалистам можно было отдыхать. А что по выстрелу?
   - Выстрел произведен от порога двери, отделяющей лестницу от площадки
с лифтами. Балкон выходит на ту же сторону, что и окна квартиры Параске-
вичей. Видимо, убийца стоял себе на балкончике, покуривал, ждал  Леонида
Владимировича. Увидел, как тот подъехал на машине, дождался, когда жерт-
ва поднимется в лифте на свой этаж, и нажал на спусковой крючок. Просто,
выгодно, удобно. Знаете, Иван Алексеевич, если бы я  была  мэром,  я  бы
запретила утверждать архитектурные проекты без визы  криминалистов.  Уже
лет двадцать пять в Москве строят эти идиотские дома, в  которых  лифты,
квартиры и лестницы существуют отдельно, а на первых этажах никто не жи-
вет. Такое впечатление, что они специально разрабатывали проекты  домов,
в которых удобно совершать преступления. У меня родители как раз в таком
доме живут, так в их подъезде в течение шести месяцев произошло два  со-
вершенно однотипных убийства с ограблением. И никто  ничего  не  слышал,
хотя жертвы орали как резаные, судебные медики в один голос  утверждали,
что об этом свидетельствует состояние голосовых связок.  Короче  говоря,
Иван Алексеевич, никто не слышал,  как  стреляли  в  Параскевича,  никто
убийцу не видел и никто, как водится нынче, ничего не знает  и  даже  не
предполагает. По заключению судмедэксперта, смерть Параскевича наступила
в промежутке от ноля до ноля тридцати, то есть к тому моменту,  как  его
обнаружила жена, он уже не менее получаса лежал возле лифта  мертвым.  А
если бы она случайно не выглянула в окно или если бы Параскевич поставил
машину в другом месте, кто знает, когда его нашли бы. Так или  иначе,  у
убийцы был вагон времени, чтобы убраться с места преступления подальше.
   - Сочувствую вам, - очень серьезно сказал генерал. - Оружие нашли?
   - А как же, - хмыкнула Настя. - Сейчас дураков нет,  чтобы  оружие  с
собой уносить и обратно в шкафчик на кухне прятать.  Оружие  лежало  там
же, рядом с трупом. Симпатичный такой пистолет с  глушителем.  И  номера
все спилены. Это тоже стало доброй традицией. По пулегильзотеке провери-
ли - чистый, в деле не был.
   - Совсем беда, - согласно кивнул Заточный. - Но это по убийству. А по
потерпевшему что есть?
   - Тоже немного. Но, в общем, кое-что можно выкрутить. Леонид Параске-
вич был весьма популярным писателем. И знаете, на чем он прославился? На
женских романах. Не детективы, не фантастика, не звездные войны и кибор-
ги-убийцы, а женские любовные романы. Книги шли нарасхват. Он начал  пи-
сать лет пять-шесть назад, и сразу получилось удачно.  Первая  же  вещь,
которую дамы и девицы, естественно, покупали "на пробу", завоевала серд-
ца читательниц всерьез и надолго. Отныне они ждали его романы, спрашива-
ли у продавцов, просили оставить, как  только  появится  что-нибудь  но-
венькое. К моменту гибели Параскевич написал двадцать шесть любовных ис-
торий, и все они вышли в разных издательствах довольно приличными  тира-
жами. Все бы ничего, Иван Алексеевич, но меня в  этой  связи  интересует
вопрос: - был ли Параскевич богат, и если да, то где его деньги, а  если
нет, то почему? Автору такого класса, каким был Леонид  Владимирович,  в
издательствах должны платить самое меньшее - по двести долларов  за  ав-
торский лист, а написал и издал он более  пятисот  листов.  Подчеркиваю,
двести долларов - это минимум. По-хорошему-то, должны платить четыреста.
Он писал невероятно быстро. И вообще был очень талантливым. Я  серьезно,
Иван Алексеевич,  -  добавила  Настя,  заметив,  что  по  лицу  генерала
скользнула усмешка. - Я ведь  не  поленилась,  прочитала  несколько  его
книг, выборочно, две первые, две - двухгодичной  давности  и  три  самые
последние. Он действительно здорово пишет, соплей -  минимум,  и  знание
женской души - просто на удивление. Видно, его жена постоянно консульти-
ровала. Так вот, если ему платили по  минимально  приличной  ставке,  он
должен был заработать за пять лет больше ста тысяч долларов. А где  они?
Машина у него старенькая, приобретена еще до того, как  он  начал  столь
успешно издаваться. Квартира досталась ему практически даром, потому что
до этого они с женой жили в двухкомнатной, жутко запущенной, сто лет  но
ремонтированной квартире, но зато в пределах Садового кольца. Эту  квар-
тиру "новые русские" у него с руками оторвали, отвалили за нее  столько,
что ему вполне хватило на прекрасную трехкомнатную в новом доме, правда,
у черта на куличках, куда еще и метро не ходит. Переехали они, как я уже
сказала, дней за десять до убийства, мебель новую  только-только  начали
приобретать, до этого все пять лет супружеской жизни  жили  скромно,  за
границу отдыхать не ездили, мехов и бриллиантов не покупали. Так вот, я,
как говорят в Одессе, интересуюсь знать: где деньги? Неутешная вдова  на
мой нескромный вопрос о деньгах ответила, что у них  имеется  в  наличии
тысяч двадцать долларов, на которые они и планировали обставить квартиру
и, может быть, если останется что-нибудь, поменять машину на  более  но-
вую.
   - Так где же деньги? - с неожиданным интересом спросил генерал. -  Вы
меня прямо заинтриговали, Анастасия. Вам удалось что-нибудь выяснить?
   - Увы, Иван Алексеевич. Есть только одна версия, и та не моя, а  при-
надлежит супруге покойного, Светлане Параскевич. Она утверждает, что Ле-
онид был человеком невероятно мягким и интеллигентным, он никому не  мог
отказать, никому не мог сказать "нет". Его все обманывали, а он всем ве-
рил, и даже, может быть, не  столько  верил,  сколько  стеснялся  проде-
монстрировать недоверие. Короче,  Светлана  Параскевич  рассказала,  что
после удачного первого романа и после того, как второй разлетелся с при-
лавков в мгновение ока, к Леониду пришел его старый школьный приятель и,
краснея и бледнея от смущения, признался,  что  занимается  издательской
деятельностью, но что-то дело у него не идет -  то  ли  авторов  хороших
нет, - то ли невезуха ему судьбой предназначена. И не  будет  ли  старый
школьный друг Леня так добр, не напишет ли для его издательства  две-три
новые вещи, чтобы фирма могла хоть чутьчуть окрепнуть и на ноги  встать.
На Лениных новых книжках, изданных большими тиражами, издательство  смо-
жет хотя бы залатать основные дыры. Только уж извиняйте, господин  хоро-
ший, большой гонорар мы вам заплатить не можем, потому как на  мели  си-
дим. Ну, выручи, Христом Богом прошу, ну, что тебе стоит, ну, хоть  одну
книжку, а? Ты же так быстро пишешь, тебе же эту книжку  написать  -  раз
плюнуть, два месяца - и готово. В общем,  уговорил.  Написал  Параскевич
для него очередной  бестселлер,  издательство  сделало  на  нем  хорошие
деньги, а гонорар автору выплатило в размере  шестисот  долларов,  иными
словами - по цене в сорок долларов за лист. Снова прибежали, слова  бла-
годарности говорили, очень просили написать еще,  чтобы,  значит,  изда-
тельство уж совсем крепко на ногах стояло.  И  гонорар  даже  увеличили,
предложили целых восемьсот долларов за книжку. Он  снова  согласился.  А
дальше так и пошло. Эти суки поняли, что разжалобить Параскевича  легко,
особенно если к нему приходит не совсем уж чужой человек, а хотя бы  ша-
почно, но знакомый. И все по очереди стали ему петь песни про  бедствен-
ное положение и про то, что он, написав для них всего  одну  книгу,  ос-
частливит их  и  облагодетельствует.  Но  лучше,  конечно,  не  одну,  а
две-три. И он ловился. Уж не знаю, то ли он действительно был таким  су-
пердоверчивым, то ли знал, что врут, да отказывать не умел, но он прода-
вал свой труд за такие жалкие гроши, что даже сказать неприлично. Причем
все издатели, которые приходили с подобными просьбами, использовали один
и тот же трюк. У меня такое впечатление, что они все были в сговоре, де-
лились опытом, а заодно и прибылью от продажи тиражей.  Потому  что  вся
эта история напоминает хорошо организованную кампанию.
   - Вы начали про трюк, - напомнил Заточный.
   - Да, про трюк. Так вот, каждый раз после того, как в очередном изда-
тельстве впервые выходила книга Леонида Параскевича, издатель  с  унылым
видом говорил, что тираж "не пошел", что  у  каждого  издательства  есть
свой круг читателей, что люди, которые читают, знают и любят  Параскеви-
ча, покупали его книги, изданные другими издательствами, так что на про-
дукцию данного конкретного издательства они внимания не  обращают  и  не
ожидают "встретить" здесь романы Параскевича. Очень  жаль,  но  залатать
финансовые дыры при помощи одного-единственного романа известного  писа-
теля не удалось. Вот если был он написал еще одну вещь...
   - И он, конечно, писал.
   - Конечно. В итоге - двадцать шесть книг, а  в  кармане  чуть  больше
двадцати тысяч долларов.
   - И вы, конечно, ищете его убийцу среди книгоиздателей.
   - Естественно, - подтвердила Настя. - Где же мне, горемычной, еще его
искать?
   - А Параскевич чем-нибудь занимался кроме того, что романы писал?
   - Насколько мне известно, ничем. Он уже заканчивал  факультет  журна-
листики, когда написал и опубликовал свой первый любовный роман. И после
окончания университета уже не стал устраиваться ни на какую службу -  ни
на государственную, ни в частный сектор, а сел за письменный стол и  за-
нялся художественным творчеством. В коммерческих  операциях  участия  не
принимал, в вашей службе на него ничего нет.
   - А ревность и прочая бытовуха? Не хотите там поискать?
   - Хочу, но рук не хватает. Знаете, Иван Алексеевич,  этот  Параскевич
был, по-моему, глубоко несчастен.
   - Что, проблемы с женой?
   - Скорее, с матерью. Мать у него - такая, знаете ли,  особа,  которая
искренне считает всех окружающих глупее себя. Вот, например, о своей не-
вестке Светлане она отзывается следующим образом: я, дескать, не была  в
восторге от Лениного выбора, но, в конце концов, не мне с  ней  жить,  а
ему, поэтому я всегда была приветливой со Светочкой и всеми силами  ста-
ралась ее полюбить как родную. У нас с невесткой были прекрасные отноше-
ния, мне очень скоро удалось преодолеть  неприязнь  к  ней,  ведь  самое
главное для меня - чтобы мой сын был счастлив. А сама Светлана и  многие
друзья Параскевичей, как старших, так и младших, в один голос  утвержда-
ют, что Галина Ивановна так люто ненавидела невестку, что даже не  умела
этого скрывать, хотя, может быть, и старалась. Ненависть  выплескивалась
во всем, в каждом слове, в каждом взгляде, в жесте. В  любой  мелочи.  А
Галина Ивановна свято уверена, что она - великая актриса и о ее истинных
чувствах никто не догадывается. Властная, нетерпимая  к  чужому  мнению,
если оно не совпадает с ее собственным, все за всех решает, всегда  зна-
ет, кому как лучше поступить. В общем - чума. У таких матерей обычно вы-
растают очень несчастные дети, потому что эти дети с младенчества  приу-
чены беспрекословно слушаться, боятся делать наперекор и при  этом  тихо
ненавидят мать. Ненависть с каждым днем, с каждым  годом  накапливается,
но страх перед матерью не позволяет ей выплескиваться наружу криком  или
просто резким замечанием, поступком. Представляете, в  каком  аду  живут
эти несчастные дети? Им уже за пятьдесят, а матери продолжают их  трети-
ровать, смотреть в рот и давать советы, что нужно есть,  а  что  нельзя,
критически оглядывать одежду и комментировать их  стиль  и  манеру  оде-
ваться. Они суют нос во все семейные проблемы детей, осуждают их  супру-
гов, дают рекомендации по воспитанию внуков,  командуют,  распоряжаются,
повышают голос, позволяют себе грубости и бестактные выходки.
   - И что же, мать Параскевича именно такая?
   - Один в один, - подтвердила Настя. - Даже хуже. А жена у него  очень
милая, мне она понравилась. По-моему, она  по-настоящему  любила  своего
мужа...
   Светлана Параскевич повернулась на бок  и  стала  осторожно  вылезать
из-под теплого пухового одеяла. Она старалась  не  потревожить  лежащего
рядом мужчину, но он все-таки открыл глаза, быстрым жестом  обхватил  ее
за плечи и уложил обратно, крепко прижав к себе.
   - Ты куда это собралась?
   - Пойду чайник поставлю.
   - А поцеловать? Как это можно - оставить любимого  мужчину  одного  в
комнате и уйти, не поцеловав его?
   Светлана нежно поцеловала его в губы, в глаза, в щеки.
   - Я тебя обожаю, - прошептала она. - Ты - невероятный. Лучше тебя ни-
кого нет.
   - А твой покойный муж?
   Она расхохоталась звонко и весело.
   - Только мой покойный муж может сравниться  с  тобой,  -  проговорила
она, гладя мужчину по плечам и груди. - Но ты все равно лучше.  Ты  сво-
боднее, а значит - сильнее. Ты независим. Ты можешь  себе  позволить,  в
отличие от него, быть гордым. Ведь у тебя нет такой матери,  какой  была
моя свекровь.
   - Но у меня нет и такого таланта, какой был у твоего мужа.  Кто  я  в
сравнении с ним? Жалкий учитель русского языка и литературы,  получающий
гроши.
   - Это неважно, - тихонько сказала Светлана, обнимая его. - Ты  мужчи-
на, которого я люблю. А талант тебе и не нужен. Достаточно того, что  он
есть у меня.