Глава 2

   По квартире разливался аромат крепкого, только что смолотого  и  сва-
ренного кофе. Сергей Николаевич Березин сладко потянулся под  одеялом  и
привычно протянул руку на другую половину огромной супружеской  кровати.
Протянул - и тут же отдернул. Все месяцы, пока Ирина была в клинике и  в
санатории, он знал, что дома ее нет, поэтому даже спросонок  не  забывал
об этом. Но вчера он привез ее сюда, и подсознание дало команду: раз же-
на в квартире, она должна быть в супружеской постели.
   А ее нет. Нет и быть не может. Ирина будет спать в маленькой  комнате
на диване. Она сама сделала выбор,  хотя  Березин  предлагал  ей  занять
спальню.
   Сергей Николаевич легко выпрыгнул  из-под  одеяла,  сделал  несколько
взмахов руками, чтобы разогнать кровь, натянул  джинсы  и  отправился  в
ванную. Через десять минут, выбритый и  благоухающий  хорошей  туалетной
водой, он появился в кухне. Ирина сидела на  стуле,  некрасиво  сгорбив-
шись, непричесанная, в небрежно застегнутом халате и в тапочках со стоп-
танными задниками. Березин недовольно поморщился, не сумев скрыть неудо-
вольствия.
   - Доброе утро, - сдержанно сказал он.
   - Здравствуй, - вяло откликнулась Ирина.
   - Ты плохо себя чувствуешь? - вежливо поинтересовался он.
   - Нормально.
   Она пожала плечами и отпила кофе. Березин заметил, что чашка была  не
из сервиза, стоящего на кухне в застекленном шкафчике, а из  тех  разно-
мастных, с отколотыми ручками и царапинами, которые  использовались  для
отмеривания, например, сахара, или муки, или воды, или крупы.  Та  Ирина
никогда не стала бы пить кофе из этих чашек.
   - Тогда почему ты в таком виде?
   - А что? Чем тебя мой вид не устраивает? Я же дома, а не на приеме  в
посольстве.
   - Ира, ты не должна забывать - ты моя жена. Пожалуйста, веди себя со-
ответственно.
   - Но ведь здесь нет никого, - искренне удивилась она, и  Березин  по-
нял, что Ирина действительно не понимает, чего он от нее хочет.
   - Пойми, - мягко сказал он, наливая себе кофе  в  красивую  чашку  из
тонкого фарфора, - ты не должна расслабляться даже дома. Ты  должна  все
время вести себя так, как будто за тобой наблюдают десятки глаз.  Только
так ты сможешь обрести уверенность и стать настоящей женой политика. Ес-
ли ты будешь делить свое поведение на две категории - "для дома" и  "для
людей", - ты обязательно допустишь грубую  ошибку,  причем  публично.  И
первое, что ты должна сделать, - не ходить дома распустехой  и  не  пить
кофе из битых чашек, даже когда ты одна.
   Ирина молча вышла из кухни, и Березин с досадой подумал, что она ока-
залась более обидчивой, чем он предполагал. Намучается он с  ней.  Ирина
вернулась через несколько минут в длинной, до пола, вязаной юбке,  узкой
и прямой, и в трикотажной блузке с длинными рукавами, завязанной на  жи-
воте в узел и открывающей маленький кусочек ослепительной  кожи.  Волосы
ее были стянуты на затылке и закреплены в узел, губы слегка  подкрашены.
Теперь она, тонкая и изящная, напоминала натянутую струну,  готовую  при
умелом прикосновении откликнуться мелодичным звуком.
   Не говоря ни слова, Ирина вылила в раковину  остатки  кофе  из  своей
чашки с щербатыми краями, достала чашку из сервиза, налила в нее кофе  и
уселась напротив Березина, закинув ногу на ногу. Он невольно залюбовался
ее прямой спиной, длинной шеей и гордо вскинутым подбородком. Как  похо-
жа, Боже мой, как она похожа на ту! Наваждение.
   - Так хорошо? - спросила она очень серьезно, и Березин с  облегчением
понял, что Ирина не обиделась.
   - Отлично. Только чуть-чуть помягче. Опусти немного голову, а то  вид
у тебя уж очень неприступный. Мы же решили, что ты - мой тыл, милая, за-
ботливая, любящая. Между прочим, у тебя есть  еще  что-нибудь  такое  же
длинное, до самого пола?
   - Есть, - удивленно ответила она. - Два вечерних платья для  рестора-
на.
   - Это не годится. А попроще?
   - Если попроще - только то, что на мне. А в чем дело?
   - Это удивительно удачная находка, - объяснил  Сергей  Николаевич.  -
Когда женщина ходит в длинном платье дома, это напоминает  девятнадцатый
век, когда еще существовало понятие хранительницы очага.  Нужно  сделать
это твоим стилем. Да-да, - оживился он, -  именно  так.  Длинные  платья
всегда, в любой обстановке: дома, на приемах, в театре - всюду. И непре-
менно прическа из длинных волос, вот как сейчас. Благородно и просто.  И
главное - тебе очень идет. Нужно немедленно заняться твоим гардеробом.
   Он схватил телефонную трубку и начал накручивать диск.
   - Алло! Татьяна Николаевна? Березин говорит. Машина  пошла  за  мной?
Очень хорошо. Татьяна Николаевна, моей жене срочно нужна  портниха.  Да,
да. Нет, к завтрашнему дню, к нашему мероприятию. Нет, она еще не  очень
хорошо себя чувствует, мне не хотелось бы везти ее в центр, сейчас всюду
такие пробки... - Да, пусть приедет на дом. Да, разумеется, образцы тка-
ней тоже нужны. Ну вот, - весело сказал он, повесив трубку, - через  два
часа сюда приедет портниха. Татьяна все  организует.  Закажешь  ей  нес-
колько нарядов - для публичных выходов и для дома. Для дома даже важнее.
И продумай наряд для завтрашнего мероприятия. Его сошьют в  первую  оче-
редь, все остальные обговори, выбери ткань, все сделают в течение  неде-
ли.
   - Сережа... - робко сказала Ирина. - Я боюсь. Я что, должна буду  ос-
таться с ней один на один? Без тебя?
   - Разумеется. Я через десять минут уеду и вернусь только вечером.
   - Но как же... Что я буду ей говорить? Я же не знаю...
   - Ира, возьми себя в руки, в конце концов, - жестко произнес Березин.
- Нельзя бояться до бесконечности. Я не смогу водить тебя за  ручку  всю
оставшуюся жизнь, привыкай действовать самостоятельно. В  первый  раз  я
совершил ошибку, женившись на девице из хорошей семьи, потому что девица
оказалась блядью. Теперь я взял в жены тебя, - он сделал  выразительную,
паузу, с удовлетворением наблюдая, как разливается  румянец  по  нежному
лицу Ирины, - и очень надеюсь, что ты сможешь стать похожей на девицу из
хорошей семьи.
   Она резко поднялась и отвернулась к окну, не ответив  на  его  выпад.
Сергей Николаевич допил кофе и быстро оделся. Уже стоя  в  прихожей,  он
заметил, что Ирина так и стоит на кухне возле окна. Ему стало не по  се-
бе, он не хотел уходить из дома с тяжелым сердцем, оставляя  в  квартире
обиженную женщину.
   - Ира, я пошел. Пожелай мне удачи. У меня будет трудный день.
   Она медленно повернулась. Краска стыда и негодования уже сошла  с  ее
лица, оно снова было бледно-розовым и очень нежным.
   - Я желаю тебе, дорогой, чтобы  ты  не  забывал,  при  каких  обстоя-
тельствах мы с тобой познакомились. Не исключено, что я  от  этого  зна-
комства выиграла, хотя пока еще ничего не ясно. Но идея принадлежала те-
бе, и кровь - на твоих руках, а не на моих. Ты только что напомнил  мне,
что до знакомства с тобой я была проституткой. Теперь я напоминаю тебе о
том, кто ты такой.
   - Ира, не стоит... - начал было Березин, но она прервала его:
   - Я даю тебе слово, что научусь быть достойной женой политика.  Но  я
никогда не буду женой убийцы.
   Она пересекла кухню, прошла мимо. Сергея Николаевича и скрылась в ма-
ленькой комнате, ожесточенно хлопнув дверью.
   Административный корпус отличался от всех остальных зданий и сооруже-
ний исправительно-трудовой колонии только тем, что находился "на  воле",
а не за забором и проволокой. Внутри царил тот же  всепроникающий  запах
пропотевших сапог и немытых тел, стены были  покрашены  унылой  масляной
краской, и вообще вся атмосфера вызывала ассоциации не со служебным  по-
мещением, а именно с казенным домом.
   Наталья терпеливо сидела в коридоре, в очереди  таких  же,  как  она,
приехавших на свидания или привезших посылки: почта теперь работает  так
плохо, что посылка или не дойдет совсем, или ее по дороге разворуют. Хо-
рошо, если не дойдет, тогда можно и новую послать. А  если  дойдет  ящик
наполовину пустым, то будет считаться, что осужденный посылку получил  и
другой в ближайшие полгода ему уже не полагается. Многие  стали  посылки
привозить лично или с оказией передавать, так надежнее.
   Наталья приехала на свидание, первое с тех пор, как Евгений  оказался
в колонии. Она так давно его не видела, что боялась даже представить се-
бе, каким стал ее муж. По рассказам знакомых, по книгам  и  фильмам  она
уже имела кое-какое представление о том, что такое жизнь  в  колонии,  и
ожидала увидеть Евгения поникшим, с ранними  морщинами,  с  почерневшими
зубами и трясущимися руками.
   Наконец подошла ее очередь. Она оглянулась  на  сидящих  в  тоскливой
очереди женщин (мужчин здесь почему-то не было, видно, на свидания  при-
езжали только матери и жены, а отцы и сыновья предпочитали другие  разв-
лечения), незаметно перекрестилась и толкнула деревянную дверь кабинета.
   - Я к осужденному Досюкову Евгению Михайловичу, статья сто три,  срок
восемь лет.
   - Жена? - не поднимая головы, спросил хмурый капитан в зеленой  форме
офицера внутренней службы. - Документы, пожалуйста.
   - Вот. - Наталья торопливо протянула ему паспорт,  совсем  новенький,
полученный всего два месяца назад, когда она меняла фамилию.
   Капитан аккуратно перелистал паспорт от первой до последней страницы,
потом поднял голову и с любопытством уставился на нее.
   - Тут отметочка о заключении брака. Вы поженились полгода назад?
   - Совершено верно.
   - Досюков в это время, был под следствием? - уточнил капитан.
   - Да.
   - И вы, значит, добровольно согласились стать женой  убийцы?  Почему,
интересно? Вы его одобряли?
   - Нет, вы не так поняли, - торопливо заговорила Наталья. - Я же  нор-
мальный человек, как я могу одобрять убийство? Но я  хотела,  чтобы  он,
отбывая наказание, знал, что я его жду, что он мне нужен, что он  должен
справиться со всем этим... У него ведь нет никого, кто ездил бы  к  нему
на свидания, кто посылал бы ему продукты. Мать  совсем  старая  и  почти
слепая, она из дома практически не выходит. Отца нет, он давно умер. Же-
ня у нее единственный сын, ни братьев нет, ни сестер. И если  бы  мы  не
расписались, меня бы не пускали к нему на свидания. Пусть он убийца,  но
ведь должен у него быть кто-то, кому он верит и на кого может надеяться.
   - Вы сейчас сказали интересную вещь, - заметил капитан. - Вы сказали:
пусть он убийца. Так вы верите в то, что он совершил убийство?
   - Я не понимаю, - вмиг пересохшими губами сказала Наталья.
   - Я хочу сказать, что ваш муж ведь не признался в совершении убийства
ни на следствии, ни на суде. И он до сих пор не признает себя  виновным.
Поэтому я и спросил вас: а вы как считаете? Вы тоже уверены, что он  не-
виновен?
   - Я... - растерялась она. - Я не знаю. Честное слово, я не знаю. Женя
не такой человек, чтобы убить кого-то... Но ведь чужая душа  -  потемки,
ни за кого нельзя ручаться, даже за себя самого. Нет, я не  знаю.  Но  я
знаю, в чем состоит мой долг. Если государство сочло  необходимым  нало-
жить на него кару за что-то, то мой долг - помочь  ему  пережить  это  с
достоинством, чтобы он не потерял человеческого  облика,  чтобы  осознал
ошибку, осознал свой грех, если он всетаки это совершил, и чтобы покаял-
ся, исправился.
   - Вы - верующая?
   - Как вам сказать...
   Она улыбнулась впервые с тех пор, как вошла в этот кабинет.
   - Когда Женю арестовали, я стала ходить в церковь просто потому,  что
очень хотела хоть как-то ему помочь, а как - не знала. Познакомилась  со
священником, он и объяснил мне, что если я столько лет прожила  рядом  с
Женей и не сумела отвратить его от греха, то  мой  долг  теперь  сделать
все, чтобы помочь ему очиститься, обновиться и исправиться.
   Капитан открыл несгораемый шкаф,  за  которым  оказались  картотечные
ящики, выдвинул один из них, долго перебирал карточки, наконец вынул од-
ну из них и внимательно изучил.
   - У вас краткосрочное свидание, три часа.
   - Так мало? - в отчаянии всплеснула руками Наталья. - А  мне  говори-
ли...
   - Вам говорили про долгосрочное, - сухо перебил ее капитан, - на трое
суток. Это вам пока рано, срок еще не подошел.
   - А когда же?
   - Через три месяца, не раньше, да к тому же в  зависимости  от  того,
как ваш муж будет себя вести. Если нарушит режим, то в качестве  наказа-
ния он может быть лишен посылки или свидания.
   - А он что, нарушает? - робко спросила она.
   - Пока нет, но все когда-то бывает в первый раз, -  философски  изрек
капитан.
   Он снял телефонную трубку на аппарате без диска.
   - Седьмой отряд, Досюков Евгений Михайлович, сто третья, восемь  лет.
На краткосрочное.
   Выслушав ответ, он снова  повернулся  к  Наталье  и  усталым  голосом
объяснил ей, куда теперь идти, что сказать и какую бумажку показать.
   - Вам там скажут, но я предупреждаю на всякий случай заранее: деньги,
колющие и режущие предметы, алкогольные напитки, сигареты с фильтром...
   Она на мгновение прикрыла глаза и отключилась.
   Целые сутки в плацкартном  вагоне,  продуваемом  насквозь,  где  даже
ночью не гасится свет и постоянно мимо тебя кто-то ходит. Она совсем  не
смогла заснуть, - ей было очень холодно и очень страшно. И теперь в неу-
ютном, вонючем, но таком теплом кабинете ее разморило.  А  о  том,  чего
нельзя приносить с собой на свидание, она и так знала  еще  с  тех  пор,
когда приходила в следственный изолятор на регистрацию брака.
   - Гражданочка! - услышала Наталья голос над самым ухом.  -  Гражданка
Досюкова!
   - Ой, простите. - Она смущенно улыбнулась, поправила шапочку, шарф  и
встала. - Всю ночь в поезде. Спасибо вам. До свидания.
   - До свидания. Ваш муж - сейчас на работе, его смена закончится в во-
семнадцать ноль-ноль, тогда и встретитесь.
   - Спасибо вам, - повторила Наталья, берясь за ручку двери.
   До шести вечера была еще уйма времени, и его нужно было  где-то  про-
вести. Она вышла из административного здания колонии и побрела  к  плат-
форме пригородной электрички. Пожалуй, она вернется в город, а  к  шести
часам снова приедет сюда, Наталья  быстро  окинула  глазами  висящее  на
платформе расписание - поезда ходят каждые полчаса,  так  что  добраться
вовремя она всегда сможет. А до города ехать минут сорок.
   В электричке было грязно и холодно, вагоны не  отапливались,  но  она
мужественно терпела неудобства, понимая, что выхода все равно нет. Можно
подумать, что ей предлагали отдохнуть в  теплом  гостиничном  номере  на
мягкой чистой постели. Если бы не села в электричку, слонялась бы сейчас
по поселку вокруг колонии или сидела  бы  в  коридоре  административного
здания, погрузившись в атмосферу горя, страдания,  слез,  отчаяния.  Что
одно, что другое - большая "радость".
   Выйдя на вокзале в самом центре крупного  промышленного  города,  На-
талья Досюкова первым делом решила поесть. Энергично  вскинув  на  плечо
ремень большой дорожной сумки, в которой были только продукты  и  теплые
вещи для Жени, она бодро зашагала по широкому проспекту,  вглядываясь  в
витрины и вывески, ища глазами то, что ей нужно. Ее внимание привлек не-
большой ресторанчик, расположенный в полуподвале. Она знала,  что  очень
часто именно такие маленькие полуподвальные заведения оказываются самыми
что ни на есть изысканными, с прекрасной кухней и первоклассным обслужи-
ванием.
   Едва толкнув дверь, Наталья поняла, что не ошиблась. К ней немедленно
подскочил мужчина средних лет в идеально отглаженных брюках, черном  жи-
лете поверх белоснежной сорочки и галстуке - бабочке".
   - Добрый день, - заговорил он хорошо поставленным  голосом.  -  Добро
пожаловать. Желаете пообедать или только слегка перекусить?
   - Пообедать, - решительно ответила Наталья, царственным жестом, будто
песцовую шубу, сбрасывая ему на руки тяжеленную сумку. - Вкусно, сытно и
с хорошим сервисом. Это возможно?
   - Нет ничего невозможного,  если  этого  хочет  красивая  женщина,  -
сверкнул зубами швейцар, он же гардеробщик, он же, судя по  мускулатуре,
вышибала. - Уверен, что вы останетесь довольны. Позвольте вашу  курточку
и шапочку. Прошу в зал, будьте любезны.
   Она оглядела себя в зеркале с ног до головы. Нет, еще вполне, вполне.
Для поездки в "зону" она оделась, конечно, попроще, понимала,  что  при-
дется ночь провести в холодном вагоне, потом разговаривать с начальством
в колонии, потом встречаться с Женей. Глупо и неуместно одеваться в  до-
рогие шмотки. Нужны вещи, которые не мнутся и не пачкаются. Черные джин-
сы и черный теплый свитер из ангоры - вот самый подходящий наряд для та-
кой поездки. В самом деле, не на праздник же она собралась - на свидание
с осужденным убийцей как-никак. Шубу надевать тоже не хотелось,  хотя  в
поезде она ох как пригодилась бы - накрыться. Но нехорошо, шуба дорогая,
красивая, в пол. Что ж, в такой шубе на  свидание  являться?  Напоминать
лишний раз Жене, какая жизнь за воротами осталась? Правильно она  сдела-
ла, что надела куртку, длинную, темно-зеленую, с фиолетовой  и  бордовой
отделкой. Эти цвета были в моде в год последней зимней Олимпиады, позап-
рошлой зимой, тогда Наталья и купила эту куртку, теплую и немаркую, спе-
циально чтобы на рынок ходить да на дачу ездить.
   Она стояла перед зеркалом, вся в черном, и с удовольствием оглядывала
красивую большую грудь, округлые бедра и тонкую талию.  Она  никогда  не
была худышкой, грудь и попка у нее все да были заметными  и  притягивали
мужской глаз, но зато талия была на удивление тонкой, и Наталья  прикла-
дывала немало усилий к тому, чтобы на ней не появлялись лишние сантимет-
ры. И лицо у нее было яркое, с темными глазами и густыми, красиво  очер-
ченными бровями. Нет, вполне, очень даже вполне, подумала она, поправляя
волосы.
   Она вошла в зал царственной походкой красивой и уверенной в себе жен-
щины и, не глядя по сторонам, направилась к свободному столику. Народу в
зале было немало, видно, ресторанчик уже имел  сложившуюся  репутацию  и
постоянную клиентуру. Она едва успела сесть за столик и открыть  лежащую
перед ней карту вин, как подскочил официант.
   - Добрый день, мы рады вас приветствовать в нашем ресторане. Я  прошу
прощения, но мне кажется, вам будет удобнее вот за тем столиком.
   С этими словами он чуть повернулся и указал рукой на столик в  проти-
воположном конце зала. Тот столик был около окна, а этот у стены,  непо-
далеку от зажженного камина.
   - Почему вы считаете, что там мне будет лучше?  -  надменно  спросила
Наталья.
   - Столик возле окна традиционно считается лучшим, -  с  ослепительной
улыбкой пояснил официант.
   - Я замерзла, - сердито ответила Натальям - и  хочу  остаться  здесь,
поближе к огню. А из окна наверняка дует. Тема исчерпана, молодой  чело-
век, принесите мне кофе и меню.
   На лице официанта отразилась такая растерянность, что ей стало  смеш-
но. Видно, она заняла чейто постоянный столик, и  бедняга  теперь  будет
мучительно соображать, как выкручиваться, если его клиент явится раньше,
чем она уйдет отсюда. Но она не уйдет еще долго, на вокзале нужно быть в
пять часов, а сейчас только половина второго.
   - Какой кофе желаете? "Нескафе", "Пеле", "Якобе", эспрессо,  капуччи-
но, по-турецки?
   - Эспрессо и стакан минеральной без газа. И позовите метра.
   Через полминуты перед ней возник представительный метрдотель  в  смо-
кинге и с меню в руках. За его спиной робко маячил официант с  подносом,
на котором дымился кофе и сверкал стакан с минеральной водой.
   - Слушаю вас, - важно заявил метр неожиданно высоким тенорком.
   - Я, по-видимому, заняла чей-то постоянный столик, - сказала Наталья,
открывая меню и начиная его изучать. - Прошу вас не беспокоиться, это не
войдет в привычку, я приезжая, и сегодня вечером меня уже не будет в ва-
шем городе. Но я не хочу никуда пересаживаться, я очень замерзла и пред-
почитаю сидеть поближе к огню. Если придет тот человек,  который  обычно
здесь сидит, предоставьте мне самой извиниться перед ним. Я надеюсь,  он
не будет в претензии. С этим все. Теперь заказ. Коктейль из креветок,  -
продолжила она без паузы, по-прежнему не глядя ни на метрдотеля,  ни  на
официанта, нимало не интересуясь, слушают ли они ее,  записывают  ли  ее
заказ и удовлетворены ли ее объяснениями. - Шашлык из  осетрины,  карто-
фель фри, маринованная свекла, лук не класть, огурец не  класть.  Десерт
"Мирабелла", кофе "Якобе" двойной и еще один стакан минеральной без  га-
за, лед обязательно. После десерта и кофе примерно через полчаса  прине-
сете еще один кофе эепрессо. Не перепутайте.
   Она давно уже разделила все человечество на господ, халдеев  и  дина-
мичную прослойку, которая в конечном итоге разделяется на тех, кто приб-
лижен к господам, и тех, кто превращается в  халдеев.  Женя  всегда  был
господином, с самого рождения. Он господствовал над  своими  родителями,
над своими женщинами, над своими партнерами  по  бизнесу  и  над  своими
деньгами. Она, Наталья, двадцать три года бултыхалась в вонючей аморфной
прослойке, пока не нашла Женю и не стала плавно подплывать к нему. Четы-
ре года они прожили вместе, пока наконец не  поженились.  Теперь  и  она
принадлежит к клану господ, а смотреть в лицо халдеям много чести.
   Официант странно напряженным голосом повторил  заказ,  глядя  в  свой
блокнот, она выслушала и отпустила его царственным кивком. Этим  штучкам
с тремя чашками кофе разного сорта она научилась у Жени.
   - Если ты хочешь понять, в какое заведение попала, совсем  не  обяза-
тельно перепробовать все блюда. Достаточно сделать один сложный заказ, и
тебе сразу станет понятно, как здесь с дисциплиной, кого набирают на ра-
боту - растяп и безмозглых дураков или людей профессионально  пригодных.
Достаточно определить, каковы официанты, чтобы догадаться, какова кухня,
потому что подход к подбору кадров един. Он или правильный, или  нет.  И
если официанты подобраны грамотно, то и повара в  ресторане  хорошие,  а
плохих работников здесь не держат.
   Когда она приходила в ресторан без  Жени,  она  всегда  делала  такие
"сложные" заказы, даже если ресторан был знакомым и проверять его  нужды
не было. Ей нравилась эта игра, ей нравилось ощущение  принадлежности  к
клану господ.
   Она уже доела коктейль из креветок и потянулась к чашке, чтобы допить
остывающий кофе номер один, как заметила на белой накрахмаленной скатер-
ти нечто темное. В первый момент Наталья не поняла, что это такое. Но  в
следующую секунду сообразила, что это не что иное, как рука, принадлежа-
щая чернокожему человеку. Она подняла глаза от тарелки и  обворожительно
улыбнулась.
   - Я заняла ваш столик? Прошу извинить, но на улице так холодно,  и  я
очень замерзла, а здесь огонь... Если вы настаиваете, я пересяду.
   Она знала, что он не будет настаивать. И никто бы не стал. Не родился
еще на свет тот мужчина, который смог бы прогнать ее из-за своего стола.
   - The table was not reserved, it was the case  of  habit,  -  ответил
мужчина и вдруг легко перешел на русский: - Вы  позволите  мне  все-таки
сесть там, где я привык? Или вы предпочитаете обедать в одиночестве?
   - Я буду рада, если вы его разделите.
   Наталья отметила, что говорил по-русски он бегло и  правильно,  но  с
сильным  мягким  акцентом.  Она  неплохо  владела  английским  и  поняла
единственную сказанную не по-русски фразу: "Столик не был заказан, прос-
то я привык к нему".
   - Вы каждый день обедаете здесь? - спросила она.
   - Да, почти каждый, - ответил чернокожий. - А вы здесь в первый раз?
   - И, надеюсь, в последний. Я сегодня уезжаю домой, приехала  на  один
день по делам. А вы? Работаете здесь?
   - Да, я журналист, наша газета прислала в Россию большую группу  жур-
налистов освещать ход и итоги выборов. В нашей стране  к  вашим  выборам
проявляют интерес.
   - И давно вы здесь?
   - Почти месяц.
   - Надоело? - улыбнулась Наталья. - Домой, наверное, хочется?
   - Конечно. Уже недолго ждать, через две недели буду дома.
   - Жена, дети, да?
   - Да, у меня их пятеро.
   - Пятеро! - ахнула она. - Какой вы молодец!
   - При чем тут я? - засмеялся журналист. - Их рожает моя жена, это  ее
заслуга.
   - Почему вы ничего не заказываете?
   - Здесь знают мои вкусы, я всегда беру одно и то же, они уже не спра-
шивают. Если я специально ничего не сказал, значит, подавать нужно,  как
обычно. Меня зовут Джеральд. А вас?
   - Наталья. Натали, так проще.
   Он протянул ей руку, и прикосновение к его бархатистой ладони обожгло
ее. Почти год у нее не было мужчины, с того самого дня,  как  арестовали
Женю. Этот год был так наполнен тревогами, заботами и хлопотами, что  ей
просто некогда было вспомнить о сексе. А теперь  вдруг  вспомнилось.  Ну
надо же, как некстати. Низ живота  налился  тяжестью,  появилась  ноющая
боль.
   - Чем вы занимаетесь, Натали? У вас свой бизнес?
   - Ну что вы, - рассмеялась она через силу, от души  надеясь,  что  ее
глаза не начали похотливо блестеть. - Я не приспособлена к  тому,  чтобы
самостоятельно заниматься бизнесом. Живу на деньги мужа.
   - У вас есть дети?
   - Нет. Но я надеюсь, что будут.
   Ей принесли кофе с десертом "Мирабелла", а Джеральду - огромный бифш-
текс.
   - Вы раньше бывали в этом городе? - спросил он.
   - Нет, в первый раз приехала.
   - У вас здесь друзья или дела?
   - Скорее дела, - улыбнулась она.
   - Но здесь есть кто-нибудь, кто занимался бы вами? Я имею в виду, по-
казал бы вам город, исторические памятники, музеи. Здесь есть очень кра-
сивые места и музеи прекрасные, поверьте мне, я за месяц весь город наи-
зусть изучил.
   - Нет, мной никто не занимается, но мне это и не нужно. У меня  здесь
еще нерешенное дело, но я его выполню обязательно и  поздно  ночью  уеду
обратно, в Москву. Так что мне развлекаться некогда. Да  и  не  хочется,
честно говоря. Настроения нет.
   - У вас проблемы, Натали?
   "О Господи, - испугалась Наталья, - все-таки не уследила, дала  прор-
ваться настроению. Чего себя-то обманывать,  настроение  испортилось  не
оттого, что у меня муж сидит, а оттого, что я хочу этого чернокожего  до
обморока, до судорог, до истерики. Черт, до чего же он мне нравится!"
   - Что вы, Джеральд, никаких проблем, я вообще на редкость благополуч-
ная особа. Просто этот город кажется мне неуютным,  неухоженным,  холод-
ным, мне здесь не нравится и хочется побыстрее уехать.
   Она умолкла и принялась ложкой ковырять желеобразный десерт,  розовый
с голубыми и зелеными цветочками из крема. Когда она снова подняла  гла-
за, то по лицу журналиста было видно: он понял все. На губах его  играла
улыбка, одновременно мягкая и приглашающая и в то же время чуть  иронич-
ная. Белой русской женщине смерть как захотелось черного мужчину.  Обык-
новенный сексуальный голод плюс тяга к экзотике. Почему бы и нет, в кон-
це концов. Тем более она сегодня ночью уедет, и никаких проблем.
   Без пяти шесть Наталья Досюкова снова стояла  перед  административным
зданием колонии, где ее муж отбывал наказание  за  умышленное  убийство.
После железных объятий Джеральда все тело болело  и  казалось  ей  одним
сплошным синяком. Они занимались любовью в его  гостиничном  номере,  не
тратя времени на слова и обещания. У них было около  полутора  часов,  и
они провели их в страстном молчании, прерываемом только тяжелым дыханием
и редкими стонами. В половине пятого Наталья выскочила из постели, забе-
жала на несколько минут в ванную, оделась и умчалась на вокзал. Джеральд
не задавал ей никаких вопросов, почему и куда ей нужно ехать  на  элект-
ричке, но уже у самой двери, когда Наталья выходила из номера, сказал:
   - Если до отхода поезда в Москву у тебя останется свободное  время  -
ты знаешь, где меня найти. Я буду рад тебя видеть.
   Она только кивнула, в глубине души совершенно уверенная  в  том,  что
непременно прибежит к нему вечером, когда вернется в город из поселка со
странным название - Киркомбинат. Обзывая себя похотливой сукой,  Наталья
ехала в электричке и прикидывала, в котором часу может окончиться  трех-
часовое свидание с Женей, на платформе остановилась у расписания и  пос-
мотрела, когда идут поезда в город после двадцати двух часов...
   Наконец ее привели в узкую неуютную, словно наполненную слезами и му-
ками тысяч и тысяч матерей и жен, комнату  для  свиданий.  С  замиранием
сердца прислушивалась Наталья к шагам за дверью, ожидая  увидеть  вместо
своего мужа разбитого болезнями старика с почерневшими от чифиря зубами.
Чтобы хоть чем-то занять дрожащие руки, она стала выкладывать  из  сумки
продукты и аккуратно расставлять их на столе, а  теплые  вещи  стопочкой
сложила на стуле. Наконец дверь открылась.
   Это был он, все тот же Евгений Досюков. На  миг  Наталье  показалось,
что она участвует в каком-то нелепом спектакле, где Женя по роли  должен
был побрить голову и напялить черную робу и черный ватник. Но это только
на время спектакля, а потом он снимет все это, наденет свой обычный кос-
тюм из дорогого магазина и повезет ее, Наталью, ужинать в ресторан.
   Он по-прежнему гордо держал голову, по-прежнему смотрел на нее ласко-
во и чуть насмешливо, и глаза его были по-прежнему ясными, а зубы -  бе-
лыми и ровными. Единственное, что отличало его от прежнего Жени, - голод
и зверский аппетит. Ни разу за все четыре года, что они прожили  вместе,
не видела Наталья, чтобы он так безудержно запихивал в себя продукты.
   Она терпеливо ждала, пока он насытится.
   - Как ты, милый? - спросила она. - Тебе очень плохо здесь?
   Он удивленно взглянул на нее.
   - А кому же здесь может быть хорошо? Конечно, мне плохо. Но я не  со-
бираюсь ждать восемь лет, пока правосудие очухается. Я буду бороться  за
свою свободу и доказывать свою невиновность. И я  очень  рассчитываю  на
твою помощь. Деньги у нас, слава Богу, есть, так что нанимай самых  луч-
ших адвокатов, пусть пишут жалобы, пусть  поднимают  журналистов,  пусть
обращаются в Комиссию по правам человека. Я не собираюсь тут  сидеть  за
преступление, которого не совершал.
   По ее лицу пробежала тень, и это не укрылось от Евгения.
   - Ты что, не веришь мне? Ты думаешь, я убил Бориса? Ну скажи же, ска-
жи мне, что ты считаешь меня убийцей, и я не стану приставать к тебе  со
своими просьбами. Как-нибудь обойдусь.
   В эту секунду он был так похож на себя прежнего - резкого,  жесткого,
преуспевающего, безжалостного, что Наталье стало казаться, что она  схо-
дит с ума. Может быть, ничего не было? Может,  ей  все  приснилось  -  и
арест, и следствие, и суд, и даже сегодняшний день?
   - Что ты, Женечка, я верю тебе. Если бы я считала тебя убийцей, я  бы
не вышла за тебя замуж, когда ты был под следствием. Я же  сделала  это,
потому что верила в твою невиновность. И хотела, чтобы все вокруг знали:
я не считаю тебя преступником. И я сделаю все, что нужно, чтобы тебя оп-
равдали.
   Три часа тянулись невыносимо долго, ей все время  приходилось  искать
темы для разговора, и темы эти почему-то так быстро иссякали...
   - Как у тебя со здоровьем? - заботливо спрашивала она.
   - Порядок, делаю зарядку, поддерживаю форму. Не беспокойся" я глупос-
тями не увлекаюсь.
   - Ты не чифиришь?
   - Я не сумасшедший, - усмехался он. - И себя не на помойке нашел.
   - Тебя здесь не обижают? Знаешь, мне  рассказывали,  что  в  колониях
есть паханы, мужики, шестерки, обиженные, в общем, целая иерархия. И  не
дай Бог впасть в немилость у пахана, тогда совсем жизни не будет, а то и
убить могут. Это правда, Женя? Я так боюсь за тебя.
   - Правда, Ната, правда, но ты за  меня  не  бойся.  Главное  в  жизни
деньги, у кого они есть, тот и пахан. У меня много денег, и не только  в
Москве, а по всей России и даже за рубежом. Это ни для кого  не  секрет,
деньги у меня законные и конфискации не подлежат.  Стало  быть,  обижать
меня никто не станет. Ты у мамы бываешь?
   - Конечно, Женечка, каждую неделю захожу и звоню через  день.  Ты  за
нее не беспокойся, у нее все в порядке, за тебя только очень переживает.
   - Скажи, а там, в Москве, все поверили, что это именно я Бориса убил?
Неужели ни одна живая душа не усомнилась?
   - Нет, Женечка, никто, кроме меня, не верит, что ты этого  не  делал.
Ну ты сам посуди, ведь тебя все видели, и даже Борис перед смертью  ска-
зал, что это ты в него стрелял. И на твоей одежде обнаружили частицы по-
роха, а на пистолете - микрочастицы твоих шерстяных перчаток, в  которых
ты обычно в гараже работаешь. Мне же следователь все  документы  показы-
вал. Как тут не поверить? И я бы поверила, если бы не  любила  тебя  так
сильно. Пойми, Женя, я ведь не верю в твою  виновность  не  потому,  что
улики слабые, а только лишь потому, что не хочу верить.  А  улики-то  на
самом деле...
   - Я понял, - перебил ее муж. - Значит, ты тоже  уверена,  что  это  я
убил Бориса. Ты тоже, как и все, считаешь меня убийцей. Ты готова отвер-
нуться от меня... Что ж, валяй, не буду тебя удерживать, устраивай  свою
жизнь по своему разумению. Только объясни мне, зачем ты  замуж  за  меня
вышла, в таком случае?
   - Но я люблю тебя, неужели ты не  понимаешь  этого?  Мне  все  равно,
убийца ты или нет, виновен ты или нет. Да пусть ты десять  раз  виновен,
пусть ты сто человек убил, ты все равно  для  меня  лучше  всех.  Хочешь
правду? Да, я не верю, что ты не убивал Бориса. Я знаю, что  это  сделал
ты. Но мне это все равно, понимаешь? Мне это безразлично. Я люблю тебя и
хочу быть твоей женой совершенно независимо от того, убийца ты или  нет.
И оттого, что ты сидишь в тюрьме, ты не стал для меня хуже. Я все  равно
буду тебя любить и буду тебя ждать столько, сколько нужно.
   Она обняла мужа и прижалась лицом к его плечу. От черного ватника ис-
ходил неприятный запах, но Наталья этого не замечала.  Для  нее  главным
сейчас было заставить Евгения поверить.
   Он отстранил ее и отступил на шаг.
   - Значит, ты тоже не веришь, - задумчиво произнес он. -  Очень  жаль.
Выходит, за свою свободу мне придется сражаться одному. Ты мне не помощ-
ница. Что ж, придется биться в одиночку.
   Наталья не выдержала напряжения и расплакалась.
   - Женечка, я все сделаю, я найму самых лучших  адвокатов,  я  заплачу
им, они вытащат тебя...
   - Не нужно, я не хочу, чтобы ты занималась моим освобождением, думая,
что на самом деле я преступник. Или ты веришь мне и помогаешь, или я бу-
ду действовать сам.
   - Но, Женя...
   - Все, Натка, время кончается, давай прощаться.
   Пришел угрюмый конвоир и увел Евгения. Наталья вытерла  слезы,  умыла
лицо под краном, вытерла носовым платком, надела куртку и отправилась на
платформу. В городе она будет часов в одиннадцать вечера, даже раньше, а
поезд на Москву уходит в 1:45 ночи. Можно еще успеть...
   Стоя на холодном ветру и жмурясь от колких  крупинок  снега,  гонимых
метелью, она снова и снова вызывала в памяти лицо мужа. Черт возьми, как
приятно думать о Евгении Досюкове как о муже! Четыре  года  она  жила  с
ним, засыпала и просыпалась рядом, кормила его обедами, стирала ему  ру-
башки, ждала по вечерам, когда он уходил на приемы и банкеты без нее.  И
четыре года она мечтала о том, что в один Прекрасный  день  он  все-таки
опомнится и сделает ей предложение. А он все не делал его и не  делал...
И нужно было случиться такой огромной беде, чтобы Евгений Досюков,  мил-
лионер, президент акционерного общества "Мегатон",  женился  на  Наталье
Гончаренко.
   И вот теперь оказывается, что она совсем его не  знает.  Четыре  года
они провели бок о бок, а она так и не разглядела в  нем  ту  невероятную
силу, которую всегда принимала за удачливость. Наталья была уверена, что
суровый приговор сломит Женю, а месяцы, проведенные сначала в следствен-
ном изоляторе, потом в колонии, очень быстро превратят его в  нравствен-
ного калеку, морального урода, больного,  слабого,  утратившего  способ-
ность сопротивляться и прочифирившего здоровье и интеллект. А все оказа-
лось совсем не так. Потому что большей неудачи, чем случилась  с  Женей,
нельзя даже придумать, а он собирается бороться за свою свободу,  он  не
опустил рук. И, что самое ужасное, он требует от нее, своей жены, веры в
собственную невиновность.
   Четыре года Наталья Гончаренко любила в Евгении  Досюкове  две  вещи:
его властность и его деньги. И того и другого было так  много,  что  ос-
тальное было уже  просто  невозможно  разглядеть.  Он  был  весьма  пос-
редственным любовником, он был не особенно красив, чтобы не сказать гру-
бее, у него был порой невыносимый характер, вероятно, имелись и  какието
достоинства, но ничего этого Наталья не видела, потому что ее "угол  об-
зора" охватывал только властность и богатство.
   А сейчас, трясясь в холодной грязной электричке и вспоминая  короткое
трехчасовое свидание с мужем, она  впервые  почувствовала  что-то  вроде
уважения к нему. К его несгибаемости, воле, мужеству.  Ведь  кто-кто,  а
она-то уж совершенно точно знала ответ на вопрос о его виновности.
   И в этот момент Наталья вдруг поняла, что  ни  к  какому  чернокожему
журналисту Джеральду она не пойдет.