 |
|
 |
Глава 11
Всю неделю после выборов Сергей Николаевич Березин мало бывал дома,
уходил рано утром и возвращался вечером, обычно не один. Он объяснял
Ирине, что через месяц старая Дума сложит свои полномочия и вновь изб-
ранные депутаты приступят к дележу мест, кресел и должностей. К этому
следовало готовиться заранее, объединяться в блоки, прорабатывать канди-
датуры, продумывать стратегию парламентской борьбы при избрании спикера
и председателей комитетов. В то же время Березину как депутату нельзя
было больше заниматься бизнесом, и ему нужно было свернуть свое участие
в коммерческих предприятиях, получить свою долю и с честью выйти из де-
нежной игры. Одним словом, работа предстояла большая, и Сергей Николае-
вич погрузился в нее с головой. Кроме того, он не забывал и о популяр-
ности, поэтому почти ежедневно в их доме были гости - то товарищи по
партии, то представители прессы, то просто старые друзья и знакомые Бе-
резина. Конечно, Сергей Николаевич всегда звонил Ирине и предупреждал,
что выезжает и приедет не один, но все равно она была в постоянном нап-
ряжении, потому что понимала: даже если он предупредит ее за час до при-
езда, она не успеет обеспечить ему такой прием, какого он требует, поэ-
тому все должно быть готово заранее, чтобы за оставшийся час только нак-
рыть на стол, "сделать красиво" и разогреть блюда.
- Ира, - возбужденно говорил ей Березин, - твои кулинарные способнос-
ти натолкнули меня на мысль о русском стиле. Это блестящая идея. Я не
собираюсь играть в русофила и великодержавного шовиниста, но политик,
который не столько ориентируется на Запад, сколько черпает силу в чем-то
традиционно русском, должен вызывать симпатию. Если бы я был толстым и
лоснящимся, то походил бы на купца, который увяз в русофильстве только
лишь потому, что толщина щек закрывает ему обзор и не дает широко раск-
рыть глаза. А у меня внешность вполне европейская, я езжу на хороших до-
рогих машинах и ношу хорошую дорогую одежду, у меня молодая стройная же-
на, и слегка русифицированный стиль быта придаст неповторимость и изю-
минку моему образу. Как ты считаешь?
Она ничего такого особенного не считала, потому что в политике не
разбиралась и интереса к ней не испытывала. Но в то же время помнила: у
нее с Сергеем договор. Обоюдно выгодный договор, согласно которому он
получает приличную жену, а она вырывается из цепких лап Рината - профес-
сионального сутенера, эксплуатировавшего своих девочек, как рабынь на
хлопковых плантациях. Березин свою часть договора выполнил, при помощи
Виктора Федоровича сделал так, что Ринат теперь Ирине не страшен. Вот и
она должна выполнять свою часть - играть роль такой жены, какую хочет
иметь Сергей Березин. Поэтому каждый день в доме были борщ с пампушками,
пироги, кулебяки, мясо молочного поросенка, холодец. Но все это, разуме-
ется, не отменяло и европейских напитков и закусок. Ирина занималась ве-
дением хозяйства с удовольствием, перечитывала кулинарные книги, выиски-
вала все новые и новые рецепты, смело экспериментировала, каждый раз с
робким удивлением убеждаясь в том, что у нее опять все получалось отмен-
но, и, несмотря даже на то, что в описании технологии было место, кото-
рого она не воняла, она чисто интуитивно сделала все правильно. Ей нра-
вился запах, исходящий от разогретой раскаленным утюгом ткани, когда она
гладила постельное белье или сорочки Березина. Ей нравилось каждое утро,
после того как Сергей уйдет, убирать в квартире, вытирать пыль, пылесо-
сить паласы и мягкую мебель. Однажды, войдя в спальню и принявшись за
ежедневную уборку, она задумчиво присела на край неубранной постели, по-
том прилегла, уткнувшись лицом в подушку, на которой спал Березин. От
подушки исходил едва различимый запах его кожи и волос, тонкий и прият-
ный. Точно так же пахло от него, когда он приходил вечером не один и при
всех целовал Ирину в щеку и в краешек губ. Несмотря на связавший их
смертный грех, ей все больше нравился этот привлекательный мужчина, спо-
койный, деловой, сдержанный. Она и не думала обижаться на некоторые его
замечания и порой оскорбительные выпады, потому что понимала: общего
греха на них - поровну, а она, кроме того, еще и шлюхой была, тогда как
Сергей вел жизнь достойную и порядочную во всех отношениях.
Она лежала на его подушке, закрыв глаза, и думала о том, что, может
быть, когда-нибудь она действительно станет его женой, и у них еще будут
дети, и они станут настоящей семьей. С тех пор как она попала к Ринату,
у нее была только одна мечта: дом, муж, дети. Дом есть, есть хозяйство,
которое нужно вести и есть мужчина, за которым нужно ухаживать. Сделано
ровно полдела. Осталось сделать так, чтобы с мужчиной связывало не
только хозяйство и штамп в паспорте, а нечто большее, и родить ребенка.
Хотя бы одного.
Ирина вспомнила, какое встревоженное лицо у него было, когда она
рассказала ему о визите Дианы Львовны.
- Она ничего не заметила? - допытывался Березин.
- Откуда я знаю, - пожимала плечами Ирина. - Судя по разговору, нет.
Правда, она сказала, что я очень подурнела, но я думаю, это потому, что
ей хотелось меня уесть, уколоть, а не потому, что это правда. Скажи, Се-
режа, а ты действительно приходил к ней в первое время после нашей
свадьбы жаловаться на жизнь?
- И это рассказала? - хмурился Сергей. - Диана всегда была злой.
Всегда любила выдать чужую тайну публично и наслаждалась, глядя на не-
ловкость и смущение другого человека.
- Значит, приходил?
- Приходил. И что?
- Ничего, просто было бы лучше, если бы ты вспомнил, что ты ей тогда
говорил. Это уберегло бы меня от многих неприятных неожиданностей. Я по-
дозреваю, что мне с Дианой Львовной еще не раз предстоит встретиться.
Березин, пряча глаза, добросовестно вспоминал все то, что семь лет
назад говорил своей первой жене, жалуясь на вторую. Что-то из рассказан-
ного было правдой, что-то небольшим преувеличением, а чтото - явным пе-
редергиванием, и Сергею Николаевичу было неловко, но он мужественно
рассказывал, потому что понимал: Ирина в данном случае права на все сто
процентов, ей необходимо это знать, если она хочет соблюсти все условия
их договора.
Наконец пытка откровениями закончилась, и Березин перевел дух.
- Ты очень испугалась, когда она пришла? - спросил он Ирину.
- Очень. Я ведь совсем не понимала, как себя вести. Мне казалось, что
бы я ни сделала - все оказывалось невпопад. Пытаюсь говорить вежливо -
нарываюсь на издевку, дескать, из грязи - в князи, из шлюх - в принцес-
сы. Пытаюсь проявить жесткость - она требует снисходительности, напоми-
нает, что я значительно моложе. Веду себя скромно, стараюсь не раздра-
жать ее своей молодостью, а она тут же повторяет, что я плохо выгляжу и
вообще подурнела. Знаешь, она, словно кошка с мышкой, со мной играла.
Скажет гадость - и смотрит, наблюдает будто исподтишка, интересуется,
что получилось.
- Она и со мной так себя вела, - кивнул Березин. - Все двенадцать
лет, что мы с Дианой прожили, я чувствовал себя мышкой, на которой ста-
вят эксперимент.
- Мне показалось, она старше тебя, - заметила Ирина.
- Да, на шесть лет. Кстати, как она выглядит?
Два года назад, когда я видел ее в последний раз, она была в отличной
форме. Сейчас ей уже под пятьдесят.
- Она и сейчас в отличной форме. Подтянутая, почти без седины, глаза
блестят, хороший костюм. Знаешь, мне показалось, в ней нет ненависти к
тебе. И мне она не завидует. Это хорошо или плохо?
- Боже мой, Ирочка, конечно же, это хорошо.
Иметь врагом Диану Львовну - лучше сразу удавиться, чтобы не му-
читься. И ты умница, что не стала с ней конфликтовать, а сумела догово-
риться. Черт с ней, пусть занимается своими женскими глупостями, только
пасть не разевает. Ты же понимаешь, ей есть что порассказать про Сергея
Березина и его вторую жену. Как политический противник она мне не страш-
на.
- Почему?
- Потому что у нашего народа чувство юмора развито в меру. Перебора
нет.
- Я не поняла, - нахмурилась Ирина. - При чем тут чувство юмора?
- Ну ты же смотришь телевизор, наверняка видела выступление Задорно-
ва, когда он говорил: "Почему выбрали Жириновского? - А это народ так
пошутил". Для того чтобы партия, возглавляемая женщиной, набрала на сле-
дующих выборах более пяти процентов, народ снова должен испытать неист-
ребимое желание пошутить, еще более сильное, чем в этом году. Но, я ду-
маю, через четыре года у избирателей смешливости поубавится, когда они
увидят, чем обернулся их специфический юмор. Так что можешь смело делать
Диане рекламу, как она и просила. Пусть потешится, лишь бы гадостей не
делала.
Всю эту суматошную неделю Ирина не ложилась спать, пока Сергея не бы-
ло дома. Об этом Березин просил ее особо, и она не могла отказать, хотя
приходил он очень поздно - в двенадцать, а то и в час ночи. Бывало, при-
езжал часов в шесть с двумя-тремя незнакомыми людьми, Ирина изображала
гостеприимную хозяйку и кормила их обедом, после чего Сергей Николаевич
снова уезжал до позднего вечера. Случалось, и в первом часу ночи приез-
жал не один. Тогда Ирина накрывала легкий ужин и терпеливо ждала, когда
гость уйдет.
- Если хозяйка ушла отдыхать, - говорил Березин, - гость начинает
чувствовать себя неловко, думает, что это он ее утомил, а теперь мешает
спать. Поэтому я прошу тебя, не ложись спать раньше меня. В конце кон-
цов, тебе вовсе не обязательно вскакивать каждое утро в половине седьмо-
го, чтобы приготовить мне завтрак. Я вполне могу справиться с этим сам,
а ты спи сколько хочешь. Но мне важно, чтобы вечером я мог спокойно
пригласить к себе кого угодно и твердо знать, что дверь мне откроет улы-
бающаяся жена, а в квартире будет пахнуть пирогами. Это важно для меня,
ты понимаешь?
Ирина тогда ушла спать в свою комнату, с облегчением думая о том, что
завтра будет валяться в постели до полудня. Однако, несмотря на то, что
легли они почти в два часа ночи, в половине седьмого она уже встала и
отправилась в ванную умываться и причесываться, а к семи часам из кухни
полились упоительные звуки жужжащей кофемолки, свистящего чайника и ши-
пящей сковороды. Звуки, символизирующие для нормального мужчины домашний
уют, женскую заботу и нормальную семью.
- Ты все-таки поднялась, - с упреком сказал Сергей Николаевич, выходя
к завтраку. - Я же сказал тебе вчера, что ты можешь спать утром по-
дольше.
Но он сам не заметил, как на лице его расплылась блаженная улыбка,
когда он увидел Ирину в длинном нежно-голубом платье, поверх которого
был повязан кокетливый вышитый фартучек. Черт возьми, - ему было прият-
но, что она все-таки встала, чтобы приготовить ему завтрак и проводить
на службу. И ему было приятно ее видеть.
- Ты не понимаешь, Сережа, - улыбнулась она. - Для меня удовольствие
- встать рано, чтобы приготовить завтрак для мужа. Я ловлю себя на том,
что просыпаюсь, включаю свет, смотрю на часы, вижу, что уже шесть утра,
и радостно думаю: как хорошо, осталось ждать всего полчаса. Я ведь без
будильника просыпаюсь.
- Да ты что? - изумился Березин. - Зимой, в такую темень - и без бу-
дильника? Никогда не поверю.
- Зайди ко мне в комнату и посмотри, - предложила Ирина. - У меня
есть будильник, но он так и лежит в чемодане. Я его ни разу не доставала
с тех пор, как ты привез меня из санатория.
В то утро, уходя на работу, Березин вдруг испытал неожиданное и не-
объяснимое, но очень острое чувство радости оттого, что вечером, когда
он вернется, его будет ждать дома эта милая женщина с нежным лицом. Он
уже надел пальто и взял в руки перчатки, но внезапно подошел к Ирине и
обнял ее.
- Я очень рад, что ты моя жена, - тихо сказал он. - И вообще я впер-
вые начал наконец понимать, что значит иметь жену. Первые двенадцать лет
у меня вместо жены была строгая и требовательная наставница, которая
учила меня жизни и хорошим манерам. А потом на протяжении семи лет рядом
со мной был взбесившийся капризный ребенок, который в любую минуту мог
выкинуть любой фортель и за которым надо было постоянно присматривать и
систематически испытывать крайне неприятные минуты острого стыда за его
поступки. И только теперь я начинаю понимать, что такое жена.
Ирина замерла, почувствовав его теплые руки на своей спине. Неужели
он ее поцелует? Она робко подняла голову, готовая вложить в этот поцелуй
всю приобретенную опытом сексуальность и всю накопившуюся за долгие годы
нежность. Сергей смотрел на нее теплыми ласковыми глазами, но в них Ири-
на не увидела той знакомой легкой "очумелости", которая обычно предшест-
вует поцелую, если, конечно, этот поцелуй не является техническим, то
есть необходимым структурным элементом сексуальной процедуры.
Она оказалась права. Объятие не стало обнадеживающе крепким, а поце-
луя не последовало. Уже у самой двери Березин сделал прощальный жест и
снова уехал на целый день.
Это было в пятницу, а в субботу с утра позвонил Виктор Федорович.
- Как дела, голубушка? - поинтересовался он своим мягким улыбчивым
голосом, от которого на душе становилось спокойно и уютно.
- Спасибо, кажется, все хорошо.
- Что значит - кажется? У вас есть сомнения?
- Нет-нет, что вы, все в порядке. Просто... - Ирина запнулась.
Ей очень хотелось поговорить с кем-нибудь о своих отношениях с Серге-
ем. Но этим "кем-нибудь" мог быть только Виктор Федорович, немолодой
мужчина, который никак не годился на роль Ирининой задушевной подружки.
Ни один человек на свете не может понять, что делается у нее в душе,
кроме Сергея и Виктора Федоровича.
- Так что же, голубушка? - настойчиво переспросил он, и в его голосе
Ирина ясно уловила нарастающую тревогу. - Что вас беспокоит? Вы не долж-
ны ничего скрывать от меня. Мы с вашим мужем должны держать руку на
пульсе, чтобы в случае неблагоприятных изменений немедленно принять со-
ответствующие меры.
- Не волнуйтесь, Виктор Федорович, ничего не случилось. Ничего.
- Правда?
- Правда. Честное слово.
- Тогда почему вы запнулись? Почему недосказали то, что хотели ска-
зать?
- Потому что это смешно и нелепо. Но, чтобы вы не беспокоились понап-
расну, я вам скажу: мне кажется, я влюбляюсь в Сергея. Он с каждым днем
нравится мне все больше и больше.
- Да? Это любопытно. Это крайне любопытно. - Голос Виктора Федоровича
вновь стал мягким и улыбчивым. - А Сергей Николаевич как к вам относит-
ся?
- Мне трудно судить... Порой мне кажется, что он видит во мне только
домработницу, которая дала ему честное слово в присутствии посторонних
играть роль жены. А иногда кажется, что я ему нравлюсь. Иногда мне даже
кажется, что он хочет близости со мной, но в последний момент его что-то
останавливает.
- Хм... Очень интересно. Но, голубушка, согласитесь, что это к лучше-
му. Приятное дополнение к удачно проведенной операции. Кстати, об опера-
ции. Сергей Николаевич закончил свои финансовые дела?
- Кажется, еще нет. Он пропадает в банке с утра до вечера, проверяет
всю документацию, передает дела, одним словом, там масса хлопот. Он дол-
жен проверить каждую бумажку, чтобы потом никто его не упрекнул в недоб-
росовестном ведении дел, ведь это может повредить его политической
карьере.
- Да-да, разумеется. Но мне хотелось бы знать несколько более опреде-
ленно, когда он получит деньги и сможет рассчитаться со мной. Меня уже
сроки поджимают.
- Я передам ему, - пообещала Ирина. - Я плохо разбираюсь в его де-
лах...
- Как и полагается хорошей жене, - добродушно перебил ее Виктор Федо-
рович. - Голубушка, не воспринимайте мой звонок так, будто я давлю на
него и тороплю. Пусть все идет своим чередом, без ненужной спешки и суе-
ты, но у меня должна быть ясность. Я должен определиться со сроками. По-
этому попросите вашего супруга позвонить мне сегодня вечером.
Весь день она провела в приподнятом настроении, причину которого не
смогла бы объяснить. Ей вдруг вспомнилось, как в минувшее воскресенье
Сергей в шесть утра поехал искать для нее подарочный набор пирожных.
Ирине захотелось тоже сделать ему сюрприз, но она никак не могла приду-
мать, чем можно, порадовать Березина. Она плохо знала его вкусы и совсем
не представляла себе его потребностей. Чем можно его приятно удивить?
Что может доставить ему неожиданное удовольствие? Ирина принялась вспо-
минать в деталях все, что знает о Сергее, воспроизводить в уме каждое
его слово, каждый жест, каждый намек. Ничего на ум не приходило. Тогда
она зашла в спальню, внимательно ее осмотрела и вспомнила, что он жало-
вался на висящую над изголовьем лампу: она рассчитана на лампочки -
"миньон", а от них мало света, и ему трудно читать. Покупать же другую
лампу он не хочет, потому что ему очень нравится дизайн. Он долго ее вы-
бирал и купил именно то, что ему больше всего захотелось. Только вот
насчет лампочек не рассчитал. Решено, подумала Ирина, она объедет весь
город, но найдет то, что нужно.
Светлана Параскевич любила необжитые места. За двадцать восемь прожи-
тых лет ей много раз приходилось переезжать, и она знала совершенно точ-
но: переезжать в давно заселенные и освоенные районы она не любит. Она
очень болезненно переживала первый, довольно длительный, период, когда
остро ощущала себя незваной гостьей, чужой, нежеланной среди людей, ко-
торые живут здесь давно, знают и друг друга, и продавцов в магазинах, и
маршруты муниципального транспорта, и время работы ателье по ремонту
обуви. Но больше всего Светлану угнетала мысль о том, что в квартире до
нес кто-то жил, страдал или радовался, любил или ненавидел, предавал и
утешал, и ее буквально преследовало ощущение, что дух прежних жильцов,
вобравший в себя все пережитое на этих квадратных метрах, витает теперь
над ней самой, определяя ее мысли и поступки.
Зато в районы новостроек Светлана всегда переезжала охотно. В новост-
ройках все равны и приятно щекочет чувство, будто начинаешь жизнь с чис-
той страницы - в новой квартире, где до тебя никто не жил, с новыми со-
седями, с которыми можно выстроить наконец правильные отношения и кото-
рые не знают про тебя того, что тебе хотелось бы от них скрыть.
Поэтому новая квартира, в которую они переехали с Леонидом чуть
больше месяца назад, ей очень нравилась, и она с сожалением думала о
том, что ей придется снова переезжать. Но остаться здесь она не могла.
Сегодня она снова ездила смотреть квартиру, в которую ей предстояло
вскоре переехать: нужно было замерить рулеткой кухню, чтобы не ошибиться
при покупке мебельного гарнитура. Район тоже был новым, таким же отда-
ленным и неблагоустроенным, без телефонной станции и отделения милиции,
даже без уличного освещения, но Светлану он устраивал. Ведь она собира-
лась жить здесь с человеком, которого любила, и ей совсем не нужно, что-
бы ей ежедневно звонили и приезжали знакомые или родственники. Она -
вдова, и перспектива ловить осуждающие взгляды и выслушивать высокон-
равственные сентенции ей вовсе не улыбалась.
Она вышла из подъезда дома и не спеша двинулась к месту, где оставила
машину. Свет в салоне не был включен, но Светлана знала, что он не спит
и наблюдает за ней, хотя обычно он засыпал мгновенно, стоило ему остано-
вить машину и расслабиться. Она открыла переднюю дверь, но садиться не
стала.
- Давай пройдемся, - предложила Светлана. - Подышим воздухом, погуля-
ем. Мы с тобой за три недели ни разу вместе не гуляли.
Опираясь на руку идущего рядом мужчины, Светлана Параскевич в который
раз за последнее время подумала о том" какая же она счастливая, потому
что у нее есть человек, которого она так сильно, так остро и так безза-
ветно любит. И перед этой любовью совершенно меркнет расчетливая мыслиш-
ка о том, а любит ли он ее. Это было совершенно не важно, это не имело
никакого значения. Значение имело только то, что этот мужчина был для
нее лучше всех на свете.
- Мне не дает покоя то, что рассказал следователь, - сказала она,
прижимаясь щекой к рукаву его дубленки. - Все-таки это ужасно.
- Не вижу ничего ужасного.
- Но ведь Людмила умерла!
- И что? Она была сумасшедшей и покончила с собой. Это было ее
собственное решение. Повторяю, я не вижу в этом ничего ужасного.
- Ну как же ты можешь так говорить, - произнесла она с упреком. - Да,
пусть она сумасшедшая, но она же живой человек. Живой, ты понимаешь? И
она должна была жить до тех пор, пока не умрет естественной смертью.
- Для сумасшедшего естественная смерть - это смерть, которую он сам
себе приносит. Прекрати ее жалеть, она этого не стоит.
- Что ты говоришь! - возмутилась Светлана. - Каждый человек достоин
того, чтобы его пожалели. Нельзя так.
- Она убийца. Ты что, забыла об этом? Она убила любимого мужчину
только лишь потому, что не хотела, чтобы он принадлежал другой женщине,
то есть тебе.
- Она убила человека не по собственной инициативе, а потому, что он
ее об этом попросил. Не делай вид, что ты этого не помнишь.
- Все равно. Света, не впадай в сентиментальность. Вспомни, что она
сделала с тобой, вспомни, как ты лежала в этой чертовой больнице и как
тебе шесть раз в день делали эти чертовы уколы, и твои ягодицы и бедра
превратились в один сплошной синяк, и ты не могла ни сидеть, ни лежать.
Быстро же ты ей все простила. Ты даже готова забыть, что до сих пор про-
сыпаешься по ночам, когда тебе снится, что на тебя бросается женщина с
огромным ножом. Людмила получила то, что заслужила, и не смей ее жалеть.
- Но она же больной человек! - почти в отчаянии воскликнула Светлана.
- Как же можно обвинять ее во всем этом! Да, она сделала это, она броса-
лась с ножом, она стреляла из пистолета, но она же не в себе, она не ру-
ководит своими поступками, она не отдает себе отчета в них. Разве можно
мстить душевнобольному? Разве можно радоваться самоубийству?
- Можно, Светочка. Можно. А в данном случае - нужно.
Светлана выдернула свою руку из-под согнутой руки мужчины и слегка
отстранилась.
- У тебя есть сигареты? Я свои в машине оставила.
Он молча достал из кармана пачку сигарет и зажигалку. Ветер дул прямо
в лицо, и Светлане пришлось повернуться, чтобы прикурить. Она несколько
раз глубоко затянулась, потом медленно пошла назад к машине.
Ей было неприятно оттого, что он проявил такую жестокость. И еще бо-
лее неприятно ей было оттого, что такой жестокости и бездушия она в нем
и не подозревала.
Подойдя к машине, она села на место водителя.
- Я отвезу тебя домой, - сдержанно сказала она.
- Разве ты не зайдешь? Ты же хотела.
- Я не рассчитала времени. Думала, мы с квартирой раньше управимся. А
сейчас уже поздно, мне нужно возвращаться, - уклончиво ответила Светла-
на.
- Тогда я поеду с тобой.
- Нет. Ты со мной не поедешь. Я отвезу тебя домой.
- Светка, я не могу так больше. Я умираю, когда тебя нет рядом. Я хо-
чу быть с тобой все время, двадцать четыре часа в сутки.
- Нужно подождать. Сейчас еще рано. Вот перееду сюда - и будем вмес-
те.
Она постаралась улыбнуться как можно теплее и ласковее, надеясь этой
вымученной улыбкой отогнать от себя охватившую ее внезапную неприязнь к
человеку, которого она любила и который только что проявил такой неверо-
ятный цинизм.
- Галина Ивановна вчера звонила, - сказала она, только чтобы что-ни-
будь сказать. - По-моему, она совсем плоха. Всерьез собралась со мной
судиться.
- Крыша у нее дырявая, - презрительно фыркнул он. - Ты же ей сказала,
что книги написала ты. Она что, не поверила?
- Конечно, нет. А кто бы поверил? Любая вера во что бы то ни было ос-
нована в первую очередь на совпадении того, что тебе хочется услышать, с
тем, что ты слышишь. Вот моя мама, если бы ей сказали, что, гениальный
писатель - это ее дочь, а вовсе не зять, сразу бы поверила, потому что
любая мать, сознательно или подсознательно, но всегда хочет, чтобы ее
ребенок оказался выдающимся, талантливым, известным. Поэтому скажи любой
матери, что ее ребенок безумно талантлив, и она охотно тебе поверит. А
если матери известного писателя сказать, что он - бездарность и двух
слов связать не может, а все его гениальные книги написаны ненавистной
невесткой, то надо быть большим оптимистом, чтобы ожидать, что она с
первого раза поверит.
- И что эта кретинка собирается делать?
- Будет подавать иск о разделе наследства. А я ей в ответ иск об ус-
тановлении авторства произведений, подписанных Леонидом Параскевичем.
Она будет доказывать свое право на наследство сына, а я - что спорные
денежные суммы не входят в наследственную массу, так как принадлежат
лично мне как автору.
- Дура безмозглая. Кто бы мог подумать, что она так люто тебя ненави-
дит!
- Перестань, - поморщилась Светлана. - Да, Галина Ивановна совершает
не самые умные и не самые этичные поступки, но это пожилая женщина, и
нужно быть к ней терпимыми хотя бы в силу ее возраста. И потом, напомню
тебе, если ты забыл, дорогой, что три недели назад она похоронила
единственного сына. Когда человек умирает после тяжелой болезни, то у
близких есть хоть какое-то время, чтобы морально подготовиться к утрате.
А когда молодой человек погибает от руки убийцы, то от такого шока не
скоро оправляются. Вполне возможно, когда Галина Ивановна придет в себя,
через год или два, ей самой станет стыдно за то, как она ведет себя сей-
час.
- Стыдно? - рассмеялся он. - Светка, я тебя обожаю за твою неизбывную
веру в хорошее. Тебе покажи маньяка, на руках которого кровь сотни не-
винных младенцев, ты и про него скажешь, что его, наверное, в детстве
обделили любовью и заботой, что мать больше любила младшего братика, чем
его, поэтому он через всю жизнь пронес ненависть к маленьким мальчикам.
Твоя любимая свекровь никогда не будет стыдиться того, что делает сегод-
ня, и не надейся. Но она, наверное, сильно удивилась бы, узнав, что ты
пытаешься ее как-то оправдать. Она ведь уверена, что ни в каких оправда-
ниях не нуждается.
Светлана помолчала, потом тихо сказала:
- Откуда в тебе столько злости? Раньше ты не был таким безжалостным.
- Я изменился? - спросил он надменно, и Светлана с болью отметила,
что раньше никогда не замечала у него этого надменного, холодного тона.
- Да. Ты изменился. Очень изменился. Я даже не подозревала, что ты
такой.
- Какой же?
- Холодный. Безжалостный. Циничный.
- Глупости, Светик. Тебе показалось. Просто ты чрезмерно сентимен-
тальна и жалостлива, а я разумно расчетлив и справедлив, но тебе моя
рассудительность кажется жестокостью и холодностью в силу того, что ты
сама слишком эмоциональна. Еще раз повторяю, сумасшедшая Людмила заслу-
жила свою смерть, потому что осмелилась поднять руку на тебя, на женщи-
ну, которую я люблю больше жизни.
Светлана не ответила, и остаток пути они проделали молча. Высадив его
возле его дома, она не стала, как обычно, ждать, пока он войдет в
подъезд, а тут же тронулась и быстро набрала скорость. На душе у нее бы-
ло тяжко и очень тревожно. Впервые за много месяцев она вдруг усомнилась
в том, что поступает правильно. Тут же на память пришли слова Виктора
Федоровича: хирург, сделав операцию, уже не имеет права сомневаться в
том, нужно ли было ее делать, а должен думать о том, как выходить
больного. Что ж, операция сделана, вырезанный и выброшенный орган обрат-
но не вошьешь, и теперь начинается долгий и сложный этап выхаживания.
Тот же Виктор Федорович говорил, что сделать операцию - не фокус, а вот
выходить послеоперационного больного - это уже задача посложнее, она
требует терпения, внимания, квалификации. Светлана тогда не связала его
слов с той ситуацией, в которой оказалась сама, потому что ее собствен-
ная операция требовала длительной и тщательной подготовки и про нее ник-
то не смог бы сказать, что это "не фокус". А оказалось, что послеопера-
ционный период - еще сложнее, еще тяжелее и требует еще больше душевных
сил, чем сама операция. Светлана была женщиной сильной и знала, что вы-
несет все тяготы этого непростого периода, но сейчас впервые она засом-
невалась в том, что игра стоит свеч.
Работая на Наталью Досюкову, Стасов решил всетаки снова повидать всех
свидетелей, на показаниях которых было выстроено обвинение Евгения Досю-
кова в убийстве Бориса Красавчикова. Их набралось одиннадцать человек.
Впрочем, Стасов не исключал, что на самом деле их могло быть и больше,
просто только одиннадцать были вызваны в суд. Пока что у него на руках
была только копия приговора, а потом, может быть, придется залезть и в
само уголовное дело.
Итак, дама, выходившая из ресторана "Лада" вместе с Красавчиковым,
швейцар-охранник, еще двое посетителей ресторана, выскочившие на улицу,
услышав отчаянный вопль дамы, - это четверо. Три работника милиции и два
медика "скорой помощи" - пятеро. И еще двое - Игорь Тихоненко, хозяин
страдавшего поносом дога по кличке Лорд, и некто Пригарин, кинувшийся
выполнять свой гражданский долг, увидев арестованного убийцу по телеви-
зору. Итого - одиннадцать душ.
Проще всего было "достать" милиционеров, поскольку они должны были
работать в одном месте, раз вместе выехали на место происшествия. Надеж-
ды Стасова оправдались, но лишь частично. Все трое милиционеров, которые
приехали по вызову к ресторану "Лада" и были допрошены в судебном засе-
дании в качестве свидетелей, действительно год назад работали в УВД
Центрального округа Москвы, а сейчас в округе остался только один из
них. Второй перевелся в Юго-Западный округ, потому что там ему пообещали
помочь с жильем. ("Может, и не наврали, - подумал Стасов, - в южной час-
ти еще идет строительство, а в Центральном округе хрен чего получишь,
там один квадратный жилой метр стоит в десять раз больше, чем на окраи-
не".) Третий милиционер вообще уволился из органов и процветал в качест-
ве юрисконсульта в какой-то фирме.
У Стасова ушло два дня (а точнее - два вечера, поскольку днем он дол-
жен был отрабатывать зарплату в "Сириусе") на то, чтобы разыскать всех
троих. Все они дружно утверждали, что к моменту их приезда на месте про-
исшествия находились лежащий на тротуаре Красавчиков и около него женщи-
на и трое мужчин, один из которых был швейцаром ресторана "Лада", а двое
других - посетителями того же ресторана. Потерпевший был в тяжелом сос-
тоянии, но в сознании. На вопрос: "Вы знаете, кто в вас стрелял?" он от-
ветил тихо и с трудом, но совершенно отчетливо: "Досюков... Женя... Ев-
гений... Досюков".
Женщина и мужчины тут же подтвердили, что те же самые слова он уже
произносил несколько раз до приезда милиции.
После милиционеров Стасов принялся за врачей, поскольку они тоже
должны были быть с одной подстанции. Так и оказалось. То ли у медицинс-
ких работников текучесть кадров меньше, чем в милиции, то ли Стасову
просто повезло, но оба - врач и фельдшер - по-прежнему работали вместе.
И никаких признаков того, что им кто-то заплатил за ложные показания,
Стасов не углядел. Злые на весь мир, нищие и в то же самое время веселые
и любящие пропустить стаканчик-другой, они, не колеблясь, подтвердили
то, что было записано в приговоре. Да, они приехали к ресторану "Лада",
забрали оттуда мужчину с огнестрельным ранением, который скончался по
дороге в институт Склифософского, но до самого конца был в сознании и
отвечал на вопросы работника милиции, поехавшего вместе с ними.
- Какие вопросы задавал работник милиции, не помните?
- Да, в основном, одни и те же. Кто в вас стрелял?
Почему он в вас стрелял?
- А что Красавчиков отвечал?
- Имя называл. И все удивлялся: за что, мол, он меня?
- А можно в прямой речи, а не в косвенной? - попросил Стасов.
- Можно, - добродушно согласилась врач, толстая немолодая женщина с
обвислыми щеками и удивительно сильными руками. - Значит, так примерно:
"Женька, Досюков Женька. Господи, за что? За что? Женька, за что?" Вот
так и бормотал всю дорогу, пока не помер. Не довезли мы его.
- Так, Может, бредил он? - предположил Стасов. - Вам не показалось?
- Нет, - вступила в разговор тоненькая фельдшерица с явными признака-
ми раннего увядания на лице. - Милиционер ему и другие вопросы задавал,
адрес спрашивал, имя его собственное, потерпевшего то есть, день какой,
число, с кем был в ресторане. И он все ему сказал правильно. Милицио-
нер-то, видно, грамотный был, тоже стал проверять, не бредит ли раненый.
При таком раскладе пытаться найти что-то особенное, разговаривая со
швейцаром, двумя посторонними посетителями ресторана и знакомой Красав-
чикова, было делом бесперспективным. Но Стасов в силу природной добросо-
вестности их все-таки разыскал, потратив на это еще три вечера. И ничего
нового не услышал.
Оставались двое: сосед с нижнего этажа Игорь Тихоненко и случайный
прохожий Пригарин. После этого нужно будет падать в ножки Насте, а то и
самому генералу Заточному, чтобы раздобыть в архиве суда уголовное дело
по обвинению Евгения Досюкова. Посмотреть внимательно, кто еще допраши-
вался по этому делу, какие мелькают факты и суждения, которые по той или
иной причине не вошли в обвинительное заключение. Особое внимание нужно
будет уделить заключениям экспертов, посмотреть, какие вопросы поставили
им следователи и что именно было обнаружено в ходе экспертного исследо-
вания. Но это все потом, когда из архива раздобудут дело, а пока нужно
побеседовать с Игорем Тихоненко. В конце концов, подавляющее большинство
свидетелей были не более чем передатчиками информации: услышали, какие
слова говорил Красавчиков, пересказали милиции. А вот сам Красавчиков и
Игорь Тихоненко ничьих слов не пересказывали, они своими глазами видели
хорошо знакомого человека. Но Бориса Красавчикова теперь уже не спро-
сишь.
Тихоненко оказался жутко подозрительным мужиком, никого не впускающим
в квартиру без долгих предварительных переговоров. Визит Стасова в его
головенке не укладывался, потому что суд давно состоялся, Досюков сидел
в колонии, и какие такие дополнительные беседы нужно по этому поводу ве-
сти - совершенно непонятно. В конце концов Владислав разозлился, поднял-
ся этажом выше и попросил Наталью подойти вместе с ним к квартире Тихо-
ненко.
- Игорь, - громко сказала она, - это я, Наташа, из двести семнадцатой
квартиры.
Только после этого недоверчивый Тихоненко соизволил открыть дверь, но
огромный, мышиного цвета дог стоял рядом с хозяином и весьма недружелюб-
но поглядывал на Стасова. Наталью он, по-видимому, знал.
- Игорь, пожалуйста, ответь на вопросы Владислава Николаевича, - поп-
росила она соседа.
- Какие еще вопросы? - недовольно буркнул Тихоненко, который оказался
невысоким и довольно хлипким на вид мужичком лет тридцати двух - тридца-
ти трех. - Чего опять старое ворошить?
- Я наняла частного детектива, - стала объяснять Наталья, - и хочу
доказать, что Женя никакого убийства не совершал. Я уверена, что прои-
зошло недоразумение, трагическая ошибка, а в результате за решеткой ока-
зался невинный человек. Пожалуйста, Игорь, поговори с Владиславом Нико-
лаевичем. Это нужно в первую очередь для тебя самого.
- Почему? - вздернул кустистые брови Тихоненко. - Мне-то на кой хрен
это все нужно?
- Потому что, когда Женя выйдет на свободу, он очень удивится, узнав,
что ты не захотел разговаривать с человеком, который делает все, чтобы
его реабилитировать и доказать его невиновность.
Фраза была совершенно бесстыдная в своей прозрачности, как дорогое
женское белье. Дескать, уроет тебя Женя в землю по самое естество, если
узнает, что ты нанятого по его указанию частного детектива послал по да-
лекому, но хорошо всем известному адресу. А если поговоришь с человеком
по-хорошему, то Женя-то, глядишь, и отблагодарит тебя за то, что помог в
трудную минуту. Ведь как знать, может, и вправду не виноват Женя, и оп-
равдают его, и выйдет он на свободу уже совсем скоро, да и узнает, что
ты, Тихоненко, человека, посланного за его освобождение бороться, с со-
бакой встречал и на порог не пускал.
В результате времени на пугливого Тихоненко было потрачено много, а
толку - чуть. У Стасова не было никаких сомнений в том, что Игорь, выгу-
ливая глубокой ночью интенсивно гадящую собаку, действительно видел сво-
его соседа Евгения Досюкова.
Обознаться он не мог по множеству причин. Во-первых, он на допросах
правильно описал одежду, в которой видел в ту ночь Досюкова. Во-вторых,
Досюков с ним разговаривал, назвал по имени и упомянул кличку дога. А
в-третьих и в главных, Игорь Тихоненко и Евгений Досюков жили в этом до-
ме уже пятнадцать лет и все пятнадцать лет были знакомы. Тихоненко прек-
расно знал и родителей Евгения. Им разбогатевший сынок купил новую квар-
тиру, поменьше, чем эта, в которой сам остался, но тоже очень приличную.
И при таких условиях обознаться он не мог, поэтому все показания об
одежде и о разговоре вообще были избыточными.
Эти рассуждения были верны в том случае, если не сомневаться в добро-
совестности Тихоненко и проверять только достоверность его слов, иными
словами - возможность ошибки и заблуждения. Ошибки и заблуждения, как
выяснилось, быть не могло. Но могла быть ложь. Тихоненко не видел в два
часа ночи Евгения Досюкова, выходящего из дома, и не разговаривал с ним.
Ведь никто факта этого разговора не подтверждает, никаких свидетелей
нет. Досюков вообще все отрицает, в том числе и то, что выходил в ту
ночь из дома. Значит, на самом-то деле показания Игоря ничем не подт-
верждены и не проверены. Единственная зацепка - одежда. Досюков любил
красивую модную одежду и покупал ее в больших количествах, превышающих
нормальную потребность. Когда у человека одно пальто, то можно на протя-
жении сезона смело описывать его, не боясь ошибиться. А когда у него
столько курток, пальто, пуховиков и дубленок, сколько висит в шкафу у
Евгения Досюкова, то случайное попадание становится весьма сомнительным.
Тихоненко описал именно ту куртку - короткую, из светло-коричневой кожи,
отделанную белым мехом, с широкими плечами и плотным "манжетом" на та-
лии, - которую описали и другие свидетели и на которой экспертами были
обнаружены частицы пороха. И время выхода Досюкова из дома он назвал
правильно.
- Пес у меня заскулил, стал одеяло стягивать, я понял, что ему опять
приспичило, свет включил - е-мое, без пятнадцати два. Ну, делать нечего,
не мучить же бессловесную скотину, встал я, полусонный, штаны натянул,
кроссовки, куртку и поплелся с ним вниз. Только вышел - минуты через
три, может, через пять Женька спускается. Стало быть, времени было от
без пяти двух до двух.
От дома Досюкова до ресторана "Лада" по ночным пустым улицам было не
больше двадцати минут с учетом гололедицы, которая, если принять во вни-
мание, что стоял декабрь, вполне могла иметь место. Вызов по "ноль-два"
к ресторану "Лада" зарегистрирован в 2:52 ночи. Жизнь показывает, что от
момента выстрела в человека до телефонного звонка в милицию проходит от
5 до 15 минут - в зависимости от количества находящихся поблизости лю-
дей. Есть некое оптимальное число присутствующих, при котором звонок
поступает практически сразу же. Если людей мало, не более трех человек,
то они тут же дружно бросаются к раненому и пытаются выяснить, что прои-
зошло и можно ли ему помочь, и только спустя довольно длительное время
кому-нибудь из них приходит в голову гениальная мысль позвонить в мили-
цию. Особенно ярко такая ситуация проявляется, если среди присутствующих
малочисленных граждан есть близкие потерпевшего, которые при виде слу-
чившегося сами начинают падать в обморок или орать благим матом и в ре-
зультате переключают внимание на себя. Если же народу слишком много, то
большинство считают, что в милицию уже и так позвонили, а если кто-то
пытается выяснить, сделано ли это, то ничего толкового добиться не может
и вместо того, чтобы плюнуть на все и позвонить самому, начинает у всех
спрашивать, вызвали ли милицию.
В момент убийства Бориса Красавчикова народу было немного, но зато
один из них был более или менее тренированным охранником, у которого ре-
флекс "вызвать милицию" был отработан вполне прилично, поэтому можно
считать, что роковой выстрел раздался в интервале от 2:45 до 2:50. Если
предположить, что Досюков в 2 часа отъехал от дома и примерно в 2:20
подъехал к ночному ресторану, то вполне можно допустить, что ему приш-
лось ждать целых полчаса, пока появится Красавчиков. Это нормально, тем
более что Досюков был хорошо знаком с потерпевшим и знал его привычки, в
частности, когда примерно он уходит из ночных ресторанов. Вероятно, Кра-
савчиков имел обыкновение уходить в промежутке от половины третьего до
трех, и, кстати, именно этим может объясняться тот факт, что разгневан-
ный и кипящий ревностью Евгений не сразу побежал разбираться с обидчи-
ком, а терпеливо ждал до 2 часов ночи. Так вот, если допустить, что
Игорь Тихоненко по каким-то неведомым пока соображениям говорит неправду
и Евгения Досюкова он в ту ночь на улице не видел, то как он мог так
точно "попасть" со временем? Да назови он время чуть более позднее, нап-
ример, не 2:00, а 2:30, и возникло бы сомнение, как это убийце Досюкову
удалось так точно подгадать время своего прибытия к ресторану с момен-
том, когда оттуда выходил Красавчиков. А скажи Тихоненко, что это было в
2:45, - и все обвинение рушится, как карточный домик. Потому что Досюков
за три минуты никак не мог бы доехать до "Лады". Ну ни при каких услови-
ях.
Но нет, Игорь Тихоненко упорно называл одно и то же время - от без
пяти два до двух, - и никакие уловки многоопытного Стасова не заставили
его поколебаться. Тихоненко не врал.
