ГЛАВА 6

   Опасения Насти Каменской о том, что бывшие высокопоставленные  чинов-
ники и известные люди из окружения Екатерины Бенедиктовны  Анисковец  не
захотят с ней откровенничать, полностью подтвердились. Более того,  мно-
гие из них были отнюдь не "бывшими", их  карьера  сегодня  находилась  в
полном расцвете, и рассказывать о том, о чем  Насте  хотелось  услышать,
они не имели ни малейшего намерения. В самом деле, с чего она взяла, что
знакомые Анисковец, которым она предоставляла приют  в  своей  квартире,
должны непременно быть ее ровесниками? Вовсе нет. То есть когда-то,  мо-
жет быть, она и ровесников своих пускала на свидания, но в последние лет
пятнадцать-двадцать контингент счастливых любовников сильно помолодел по
сравнению с самой хозяйкой квартиры. Годы  шли,  Екатерина  Бенедиктовна
старела, но в кругу ее знакомых всегда было много людей моложе ее  и  на
десять лет, и на двадцать, и на сорок.
   Чем с большим числом людей Настя встречалась, тем сильнее ощущала не-
кую недоговоренность, едва заметную уклончивость в их словах. Не то что-
бы они впрямую отказывались отвечать на вопросы, но иногда,  прежде  чем
что-то сказать, они выдерживали какую-то непонятную паузу, будто  прики-
дывая, можно об этом говорить или лучше воздержаться. Это можно было  бы
назвать нарочитой аккуратностью формулировок. Насте приходилось хитрить,
расставлять всевозможные ловушки и капканы, но чем больше она старалась,
тем яснее понимала, что умолчание этих людей не связано с их собственны-
ми амурными похождениями. Они старательно обходили  какой-то  вопрос,  и
вопрос этот касался самой Екатерины Бенедиктовны. Как  ни  ломала  Настя
голову, она не смогла придумать этому объяснение. Что могло быть в жизни
дочери академика Смагорина такого, о чем не хотят распространяться хоро-
шо относившиеся к ней люди?
   Впрочем, если идти от противного, то вполне можно попробовать  узнать
об этом от людей, относившихся к убитой не очень хорошо. Иными  словами,
если не получается с друзьями, ищи врагов. Задачка тоже,  прямо  скажем,
не из простых. Кто ж признается, что относился плохо или даже  враждовал
с человеком, которого нашли убитым?
   Пришлось снова обращаться к помощи Марты Генриховны  Шульц,  которая,
как и все остальные, строго придерживалась правила "о покойных - ничего,
кроме хорошего".
   - Почему вы не сказали, что у вашей подруги были личные тайны? -  на-
чала Настя прямо в лоб. - Я так рассчитывала на вашу помощь, Марта  Ген-
риховна, а вы, оказывается, вводили меня в заблуждение. Вы  боялись  ко-
го-то подвести? Поймите, речь идет об убийстве, и в этих вопросах излиш-
няя щепетильность часто мешает изобличить преступника.
   Шульц была дамой умной и опытной, из пяти или шести бесед, которые  у
нее раньше состоялись с Настей, она успела сделать  вполне  определенный
вывод о том, что майор Каменская - человек спокойный и во всех отношени-
ях порядочный. Поэтому дальше темнить не стала.
   - Что ж, - вздохнула она, - раз вы сами узнали... Конечно, мы не  хо-
тели об этом говорить, тем более что Катю всетаки все любили.
   - Кто это - мы?
   - Иван Елизарович и я. И Петр Васильевич, бывший муж Кати, тоже был с
этим согласен. Ни к чему ворошить эту историю, ей  уже  так  много  лет,
что... Сами понимаете.
   Положение у Насти было сложное. Марта Генриховна сразу поверила в то,
что в милиции уже все известно. А известно ничего не было. Как спросить,
чтобы не выказать обман? "Сами понимаете". Ничего себе! Было бы что  по-
нимать. Однако зацепка для беседы все-таки есть.
   - Почему вы сказали, что обсуждали это только с Бышовым и бывшим  му-
жем Екатерины Бенедиктовны? - спросила она.  -  Разве  больше  никто  не
знал?
   - Разумеется, нет, - тут же откликнулась Марта Генриховна. -  Как  об
этом мог знать кто-то еще? Катя умела хранить секреты и свои,  и  чужие,
она и это скрыла бы от нас, если бы могла.
   Час от часу не легче! Знать бы еще, что такое "это".  А  надо  делать
вид, что все отлично знаешь, иначе старая дама тут  же  поймет,  что  ее
провели. Судя по тому, что в курсе оказались друг детства Бышов и разве-
денный муж Анисковец, речь идет о чем-то семейном. Марта оказалась  пос-
вящена в проблему на правах самой близкой подруги.
   И все-таки что-то не сходилось. "Фигура умолчания" просматривалась  в
беседах со многими из знакомых Екатерины Бенедиктовны, а Шульц утвержда-
ет, что в тайну были посвящены только три человека, кроме самой  Аниско-
вец. Похоже, имеет место какое-то недоразумение. Марта говорит об одном,
а Настя имеет в виду совсем другое. Но отступать некуда, надо  двигаться
вперед на ощупь и очень аккуратно.
   - Знаете, - задумчиво произнесла Настя, - а у меня сложилось  впечат-
ление, что об этом знают многие.
   - О, Бог мой, да что они знают! - всплеснула руками Марта Генриховна.
- Они могут знать только одно: Катя отказала ему от  дома.  Сделала  это
публично и весьма резко. Вот и все.
   Прелестно. Катя отказала ему от дома. Кто такой "он"?  И  почему  она
отказала ему от дома, да еще публично и весьма резко? И почему никто  не
жаждет это обсуждать?  Вопросы  нагромождались  друг  на  друга,  и  вся
конструкция грозила каждую минуту с оглушительным треском развалиться.
   - Интересно, как знакомые Екатерины Бенедиктовны восприняли  этот  ее
поступок? - забросила Настя очередную удочку. - Ведь такой жест требовал
немалого мужества, согласитесь.
   Выстрел был сделан вслепую, и она ждала результата,  в  глубине  души
приготовившись к очередной неудаче.
   - Вы правы, голубушка, - кивнула Шульц. - Все испугались. Он - страш-
ный человек и, будучи публично  оскорбленным,  мог  начать  рассказывать
все, что знал. Но он этого не сделал, и понемногу  страсти  улеглись.  О
нем почти не упоминали, но все о нем помнили, в этом я могу вас уверить.
Правда, теперь прошло уже так много лет, что его откровения вряд ли  мо-
гут быть для кого-то интересными и опасными. Ведь случился скандал в се-
редине семидесятых, тому уж лет двадцать. В то время - да, бесспорно,  а
теперь - вряд ли.
   - И почему же он этого не сделал, как вы считаете?
   - Из-за Кати, это же очевидно. Он любил ее.
   - Екатерина Бенедиктовна отвечала ему взаимностью?
   - Это и есть самое сложное. Она, видите ли,  любила  его  много  лет.
Много - это значит действительно много, десятилетия. Они  познакомились,
когда Катя была замужем за беднягой Швайштейном, а случилось это  вскоре
после окончания войны. И с тех пор эта связь не прерывалась,  хотя  Катя
после смерти первого мужа дважды вступала в брак, да и романы у нее  бы-
ли. Знаете, как это бывает - любишь одного, замуж выходишь  за  другого.
Или даже за других. Когда открылась правда, Катя отказала ему  от  дома,
но многолетняя привязанность так просто не  проходит.  Спустя  несколько
месяцев она его простила.
   - И об этом никто не знал? - догадалась Настя.
   - Никто, кроме меня и Ванечки. Петр Васильевич узнал  об  этом  много
позже, Катя сама ему рассказала, когда он порвал со своей  юной  профур-
сеткой.
   - Получается, что о ссоре знали все, а о примирении - только вы трое,
- подытожила Настя. - Может быть, не имело смысла скрывать этот факт? Вы
сами говорите, все боялись, что, будучи оскорбленным, этот человек  нач-
нет рассказывать все, что ему известно. Если бы все узнали, что Екатери-
на Бенедиктовна помирилась с ним, они вздохнули бы с облегчением.  Разве
не разумнее было бы перестать мучить людей постоянными страхами?
   - Вы не понимаете, - грустно сказала Марта Генриховна. -  Здесь  речь
идет не только о страхе.
   - А о чем же еще?
   - О чести. О совести. У любого человека  этого  поколения  кто-то  из
близких пострадал от репрессий. Друзья, родственники, соседи. Наши с Ка-
тей ровесники, да и более молодые люди тоже пережили ужас ночных звонков
в дверь. Вы этого не знаете, вы еще очень молоды. Сначала  мы  терзались
вопросом: за что? А когда поняли, что ни за что, поняли  и  другое:  мы,
каждый из нас или наших близких может стать следующим. Людей, виновных в
этих арестах, не прощали. Когда Катя совершенно случайно узнала, по чьей
инициативе был арестован ее муж, это было для нее ужасным потрясением. И
тогда она в порыве гнева заявила об этом в  присутствии  большого  числа
людей. А потом поняла, что не может вот так просто разорвать многолетние
отношения. И стала встречаться с Семеном тайком.  Ей  было,  видите  ли,
стыдно перед людьми. Я могу ее понять, ведь тогда на волне обличительно-
го порыва слишком многие ее поддержали. Негодяй, трус, подонок, доносчик
и так далее. После этого она не могла бы смотреть людям в глаза, если бы
все узнали, что она продолжает поддерживать с ним отношениям Это был са-
мый трудный период в ее жизни. Знать, что человек способствовал аресту и
фактически смерти ее мужа, и не найти в себе  сил  перечеркнуть  все  те
прекрасные минуты, которые они пережили вместе. В общем, она его прости-
ла, хотя и мучилась все эти месяцы ужасно. Вы знаете, у Кати очень долго
не было седины, мы все ей завидовали, а за эти месяцы  она  стала  почти
совсем белая.
   Значит, его зовут Семеном. Ну что ж, лед тронулся. Если доктор Швайш-
тейн действительно был арестован по доносу этого человека, то найти  его
имя и адрес не так уж сложно, данные должны быть  в  архивном  уголовном
деле. И если все так, как рассказывает Марта Шульц,  то  неведомый  пока
Семен наверняка и есть тот самый человек, с кем  Екатерина  Венедиктовна
Анисковец могла делиться чужими секретами. Сама Марта невольно это подт-
вердила, сказав, что "все испугались". А уж когда их отношения стали  от
всех скрываться, тем более можно было без опасений выкладывать ему  все,
ибо никаких контактов с общими знакомыми больше  быть  не  могло.  Семен
стал изгоем в кругу людей, общавшихся с Екатериной Бенедиктовной.
   В архив КГБ Настя сама не поехала. Она  хорошо  умела  отрешаться  от
эмоций и думать только о деле, но все-таки оставались вещи, делать кото-
рые она не могла просто органически. В том числе она не могла, вернее не
любила, бывать в ситуации, когда ее воспринимали в роли просителя и  де-
лали ей огромное одолжение, хотя на самом деле речь идет о работе, о  ее
служебных обязанностях и о служебных обязанностях тех людей, которые  ей
это "одолжение" делают. Ее первое посещение архива КГБ-ФСБ два года  на-
зад стало и последним. Появляться там снова у нее не было  ни  малейшего
желания. Конечно, с точки зрения служебной дисциплины это выглядело неп-
ростительным капризом, права на который офицер милиции просто не  имеет.
Но, поскольку других капризов у Анастасии Каменской не  было,  этот  ма-
ленький "пунктик" коллеги ей прощали и брали на  себя  все  мероприятия,
связанные с необходимостью просить и уговаривать,  выпрашивать  желанную
визу на документе и часами ждать под дверью.
   На следующий день Юрий Короткой положил перед Настей бумажку с именем
и адресом. Семен Федорович Родченко пребывал в полном здравии и проживал
в центре Москвы, в высотном доме на площади Восстания.
   - Ох, Аська, ну и гадюшник в этом архивном деле, - выдохнул Коротков,
привычно усаживаясь верхом на стул в кабинете Каменской и утаскивая чаш-
ку с кофе прямо из-под носа у Насти. - Может, я чего-то в этой жизни  не
понимаю, но наш Семен Федорович - благороднейшая личность, вот ей-крест.
   - Благородный доносчик? - недоверчиво хмыкнула Настя.  -  Это  что-то
новенькое.
   - Угу. По сравнению с другими. Ты думаешь,  доктора  Швайштейна  один
Родченко засадил? Ничего подобного. Там все постарались. И Иван Елизаро-
вич Бышов в том числе. В деле доносов - штук десять, авторы  -  люди  из
окружения Екатерины Бенедиктовны, но бумажки в основном  хиленькие,  без
яркой фактуры. А сообщение дорогого Семена Федоровича - в самый  раз.  И
по дате оно самое последнее. Чуешь, какой сюжетец?
   - Выходит, несчастный доктор кому-то  сильно  мешал,  и  этот  кто-то
страсть как хотел его упечь. И имел возможность давить на людей из окру-
жения супругов Швайштейн, вынуждая их дать на него  показания.  Но  люди
оказались то ли недостаточно злые, то ли  недостаточно  сообразительные,
то ли недостаточно пугливые и давали материал, который на  крепкое  дело
никак не тянул. А Семен Федорович такой материальчик дал. Оно и понятно,
у него злости и сообразительности должно было  быть  побольше,  коль  он
состоял в любовных отношениях с Екатериной Бенедиктовной. А может  быть,
тут другой разворот был. Например, Семен Федорович в чем-то очень сильно
зависел от того, кому мешал доктор Швайштейн. Или боялся этого человека.
Одним словом, не мог не подчиниться, хотя и не стремился навредить  мужу
любовницы. Просто выхода у него не было. Знаешь, Юрик,  я  всегда  боюсь
давать моральные оценки событиям того периода. Одни говорят - выхода  не
было, заставляли, шантажировали. Другие обличительно тычут в них пальцем
и утверждают, что порядочного человека нельзя заставить или запугать.  Я
не знаю, кто прав, кто виноват. Но я знаю одно: когда угрожают  не  тебе
лично, а твоим близким, твоим детям, ты все что угодно сделаешь,  только
бы их не тронули. Я слишком хорошо помню, как мне угрожал Арсен по теле-
фону и как я безумно испугалась за папу и за Лешку. И  за  дочку  Володи
Ларцева, которую Арсен похитил и которой меня шантажировал. Я ведь  сде-
лала все, как он мне приказал. Отказалась от  дела,  прекратила  работу,
распустила группу, взяла больничный и сидела дома. Другое дело, что, да-
же сидя дома взаперти и с прослушивающимся телефоном, я все равно сумела
его обмануть, но это уже вопрос из другой оперы. А почему ты сказал, что
Родченко благороднейший из доносчиков?
   - А потому, что он никого не выдал. Ты вспомни, что тебе сказала Мар-
та Шульц. Поскольку ты не была в курсе дела,  то  истолковала  ее  слова
по-своему.
   - Ну да, я решила, что слова "все испугались" относятся к страху  пе-
ред разглашением амурных похождений и супружеских измен. Что  же,  выхо-
дит, все эти люди знали друг про друга, знали, что писали доносы на мужа
Екатерины Бенедиктовны, и после разоблачения Родченко испугались, что он
тоже их всех заложит?
   - Я думаю, все было именно так, - кивнул Коротков. - А он их  не  вы-
дал. Потому я и говорю, что он благородный. Коль его публично опозорили,
было бы вполне естественно огрызнуться по принципу "а судьи кто?  ".  Но
он этого не сделал.
   - Или сделал, - задумчиво продолжила Настя. - Но не во  всеуслышанье,
а тихонько, на ушко горячо любимой Екатерине Бенедиктовне.  Может  быть,
кстати, поэтому она его и простила. Просто поняла, что он ничем не  хуже
остальных ее старинных друзей и приятелей. И нашла в себе силы  смолчать
и не испортить отношений с ними. А Марта Шульц случайно не писала  доно-
сов на мужа ближайшей подружки?
   - Чего нет - того нет, - усмехнулся Юра. - Ее муж писал. Его как нем-
ца к ногтю прижали легко и быстро, и он из страха за семью строчил доно-
сы - любо-дорого читать. Вообще-то  ситуация  была  примитивно  простая.
Доктор Швайштейн был, как ты сама понимаешь, врачом, а вокруг  Екатерины
Венедиктовны постоянно вращалась литературно-художественная  и  артисти-
ческая элита, так что при небольшом усилии элементарно доказывалось, что
врач-вредитель умышленно "залечивал" гордость советского искусства,  ве-
дущих актеров, режиссеров, писателей и художников. Только и нужно  было,
чтобы эта "гордость" пожаловалась на неправильное лечение. К Семену  Фе-
доровичу  Родченко  Настя  поехала,  внутренне  приготовившись   увидеть
больного, немощного, брызжущего злобой человека. Но ее ожидания оправда-
лись лишь отчасти. Конечно, восьмидесятилетний  Родченко  не  производил
впечатления молодого энергичного мужчины, но и на развалину он похож  не
был. Разумеется, возраст и болезни свое дело сделали, но ум у  него  был
ясный и память пока тоже не подводила. Жил Родченко в  большой  семье  с
сыном, невесткой, внучкой, ее мужем и двумя  правнуками.  Первых  десяти
минут, проведенных в этой огромной квартире,  Насте  хватило  для  того,
чтобы понять, что патриарха семьи здесь обожают. Еще через  полчаса  она
поняла, почему Семен Федорович не оставил в свое время семью и даже поз-
волил Екатерине Бенедиктовне дважды выйти замуж. Невозможно бросить  лю-
дей, которые так искренне и нежно тебя любят. Которые нуждаются в  тебе,
и вовсе не потому, что ты много зарабатываешь или занимаешь  ответствен-
ный пост, который дает тебе, а значит, и твоей семье, льготы и удобства.
Они нуждаются в тебе, потому что ты их понимаешь, потому  что  им  тепло
рядом с тобой, потому что... Любовь многолика и многогранна, и глупо пы-
таться описывать ее словами. Она царила в семье Родченко, и  средоточием
ее был сам Семен Федорович, доносчик, много лет  изменявший  собственной
жене.
   - Вы хотите поговорить о Катерине? - спросил он Настю, пригласив ее в
свою комнату с большим окном и просторным балконом.
   Дверь на балкон была распахнута, в городе стояла летняя жара, и Насте
был виден шезлонг с подушкой и лежащие на подоконнике с наружной стороны
очки поверх раскрытой книги. Видимо, перед ее приходом Родченко читал на
балконе.
   - И о вас тоже, - улыбнулась Настя. - Но в большей степени даже не  о
вас и не о ней, а о совсем других людях.
   - Вы так уверены, что я захочу отвечать на ваши вопросы? - скептичес-
ки осведомился Семен Федорович.
   - Наоборот, совсем не уверена и уже приготовилась  к  тому,  что  мне
придется вас просить и даже уговаривать. Некоторые мои вопросы имеют са-
мое непосредственное отношение к расследованию убийства Екатерины  Бене-
диктовны.
   - Только некоторые? А остальные?
   - Остальные я вам задам из чистого любопытства, и если вы не захотите
отвечать на них, я не буду настаивать. Ну как, договорились?
   - Что ж, - Родченко пожевал губами, - пожалуй. Давайте выйдем на воз-
дух, в комнате душновато, я этого не люблю. Настя с удовольствием приня-
ла приглашение - на балконе можно было смело закурить, не стесняясь и не
спрашивая разрешения. Родченко уселся в свой  шезлонг,  а  ей  предложил
устроиться на низеньком складном стульчике с матерчатым сиденьем.
   - Я так понимаю, что убийцу Катерины вы до сих пор не нашли? -  полу-
утвердительно заявил Родченко. - Неужели так сложно  поймать  преступни-
ков? В мое время с этим проблем не было. Когда речь идет о таких ценнос-
тях, которые невозможно сбыть на первом же углу, преступление  раскрыва-
лось весьма успешно и в короткие сроки. Что же вам мешает?
   - Мотив, - лаконично отозвалась Настя. - Мы не можем найти  мотив.  А
значит, не можем и вычислить человека, который по этим мотивам мог убить
Екатерину Бенедиктовну.
   - Вы хотите сказать, что коллекция не похищена? - несказанно удивился
Семен Федорович.
   - Коллекция цела и невредима.
   - Но тогда почему же... Впрочем, конечно. Вы сами только что сказали,
что не знаете, почему. Это очень странно. Более чем странно.
   - То есть вы полагаете, что убить Анисковец могли только из-за картин
и бриллиантов? - уточнила она.
   - А из-за чего же еще? Я тысячу раз говорил Катерине,  чтобы  она  не
относилась к ценностям столь легкомысленно. Если уж она не хочет их про-
давать, то пусть хотя бы отдаст музеям при жизни, там они будут  в  сох-
ранности. Все равно по завещанию именно музеи все и получат. Но она  уп-
рямилась, говорила, что хочет дожить свой век среди тех  вещей,  которые
ее всю жизнь окружали. Я не смог ее переубедить.
   - Вы считаете, что у Екатерины Бенедиктовны не было и не  могло  быть
врагов?
   - Ну почему же, враги могли быть. - Он помолчал, потом добавил: -  Но
их, насколько мне известно, не было. Катерина была тем редким человеком,
которого любили абсолютно все. Ее невозможно было не любить.
   - Семен Федорович, вы знали о том, что Екатерина Венедиктовна  покро-
вительствовала любовным похождениям своих знакомых?
   - Разумеется. Она с удовольствием обсуждала со  мной  эти  похождения
после того, как я перестал быть частью ее окружения. Вероятно,  вам  из-
вестна эта печальная история, раз уж вы ко мне пришли.
   - В самых общих чертах, - кивнула Настя. - Мне многое неясно, но  это
как раз те вопросы, на которые вам отвечать необязательно,  если  вы  не
хотите.
   - И что же вам неясно?
   - Например, почему Екатерина Бенедиктовна скрыла от всех, что продол-
жает с вами встречаться. Что в этом позорного? Ваша роль в аресте и  ги-
бели ее мужа касалась только ее, и отношение к этому - ее  личное  дело.
Она вас простила, и почему она должна была при этом на  кого-то  огляды-
ваться? Я этого не понимаю.
   - Постараюсь вам объяснить. Во всяком случае, ваше недоумение мне по-
нятно. Тогда, в сорок девятом году, мне было тридцать  два  года,  моему
сыну - три годика, а дочка  толькотолько  родилась.  И  я  очень  хорошо
представлял себе, что ждет мою семью, если я ослушаюсь. Я  сопротивлялся
так долго, как мог. Предлагал  воспользоваться  услугами  других  друзей
семьи Швайштейн, называл их имена, надеясь на то, что Катин муж, если уж
ему суждено быть арестованным, пострадает по крайней  мере  не  от  моих
рук. Уж не знаю, почему другие показания их  не  устроили,  но  я  точно
знал, что они были, и знал, кто именно их давал.
   - Откуда вы это знали?
   - Знал. Во времена тотальной слежки и повальных арестов круговая  по-
рука тоже существовала, она была всегда и никуда не исчезала. У меня бы-
ли в органах приятели, которые меня информировали. Самое печальное,  что
все люди, написавшие доносы на Катиного мужа, остались в ее кругу,  про-
должали ходить в ее дом и много лет считаться ее друзьями. Видели бы вы,
как они сочувствовали ей, когда Швайштейн умер! Все они были тогда моло-
дыми и к тому времени, когда разразился скандал, были еще живы. Я по не-
осторожности бросил несколько реплик, которые Катя не поняла, но  они-то
отлично поняли. Я вслух процитировал несколько пассажей из разных  доно-
сов, и авторы этих доносов, присутствовавшие при том, как Катерина отка-
зывала мне от дома, прекрасно поняли, что мне все  известно.  Я,  знаете
ли, не сторонник выяснения отношений по принципу "сам дурак", поэтому не
стал в ответ обличать других. В конце  концов,  моя  вина  от  этого  не
уменьшалась, я ее признал, а вина других пусть останется на их совести.
   - Екатерина Бенедиктовна знала о том, что доносы на ее мужа  сочиняли
не только вы?
   - Если и знала, то не от меня. Я ей не сказал.
   - Почему, Семен Федорович? Разве вас не задевало, что из всех,  напи-
савших в свое время доносы на доктора Швайштейна, пострадали  только  вы
один, а остальные продолжали водить шумные хороводы вокруг женщины,  ко-
торую вы любили?
   - Задевало? - задумчиво повторил  Родченко.  -  Может  быть.  Знаете,
странный у нас с вами разговор получается. Ведь я ни с  кем  не  мог  об
этом говорить, только с Катериной, но она была моложе меня всего на пять
лет, а после пятидесяти разница в пять лет - уже не разница. Поэтому да-
же с ней я не мог быть абсолютно откровенным. А сейчас с вами я стал по-
нимать, что у старости есть свои преимущества: мне было бы неприятно об-
суждать эту тему со своими ровесниками, а с молодыми - пожалуйста. Перед
вами мне не стыдно. Может быть, оттого, что молодые нынешнего  поколения
более безнравственны и потому более терпимы к чужим грехам, более равно-
душны к ним. Вы ведь не станете с пеной у рта обвинять меня, верно?
   - Верно, но не потому, что я безнравственна. В чем-то  вы,  наверное,
правы, Семен Федорович, ведь на человека более молодого я должна была бы
обидеться за такие слова. А на вас я даже обидеться не могу.
   - Вот видите, - дробно засмеялся Родченко, - возраст - хорошая  защи-
та. Молодые очаровательные женщины на меня уже не  обижаются,  какую  бы
чушь я ни нес. Теперь вы знаете, почему Катя скрывала свои отношения  со
мной. Она ведь не знала, что среди ее друзей есть люди, не менее достой-
ные осуждения. Она, святая душа, даже испытывала неловкость, оттого  что
простила меня. И не хотела, чтобы об этом узнали. Ей было  стыдно  перед
этими людьми. Вы представляете такой парадокс? Ей было стыдно перед ними
за то, что она сумела меня простить, что не смогла отказаться  от  нашей
любви.
   - Семен Федорович, неужели у вас никогда не возникало желания расска-
зать Екатерине Бенедиктовне правду о ее друзьях? Вы столько лет  хранили
эту тайну, добровольно приняв весь груз обвинений на одного себя.
   - Это сложно, Анастасия Павловна. Тут много всякого... Конечно, когда
она меня принародно оскорбила и запретила переступать порог ее дома, по-
рыв сделать это был очень сильным. Но он быстро прошел. Я подумал: а че-
го я этим добьюсь? Я уже потерял Катю, я больше ее не увижу,  и  оттого,
что она выгонит из своего дома еще кого-то, мне легче не станет.  Потом,
спустя несколько месяцев, она вернулась ко мне, и я  был  так  счастлив,
что вообще забыл о том, чтобы с кем-то сводить счеты. Тем более что  пе-
редо мной эти люди, в сущности, не  были  виноваты,  они  были  виноваты
только перед Катериной. За что бы я мог им мстить? Только за то, что  им
повезло больше и про них Катя не узнала? Так это не их вина и не их зас-
луга. Все вышло случайно. На моем месте мог оказаться кто угодно,  любой
из них. А через несколько лет наступил следующий этап, когда я уже ни за
что не рискнул бы открывать Кате глаза на ее окружение, даже если  бы  у
меня такое желание появилось. Мы старели, кто-то  умирал,  кто-то  тяжко
болел и уже не вставал, кто-то уезжал в другие города, поближе к  детям,
которые могли бы за ними ухаживать. Нас, стариков,  знавших  друг  друга
лет сорок-пятьдесят, оставалось все меньше. Вам, наверное, рассказывали,
что Катерина всегда была душой компании,  любила  общество,  вокруг  нее
постоянно вращалось большое число людей. Но вы  задумывались,  кто  были
эти люди? Среди них старых друзей и знакомых было не так уж много. И од-
ним махом лишить Катю всех этих людей, рассорить ее с ними? Вынудить  ее
отвернуться от Марты, от Ивана? Она осталась бы совсем одна. Вся  прочая
молодежь не заменила бы ей этих людей.
   - Но она могла бы их простить, как простила вас, - заметила Настя.
   - А вдруг не смогла бы? Как я мог рисковать?  Разделить  с  Катериной
старость я уже не мог. И вышло бы, что из мелочной мстительности  я  ра-
зорвал бы ее отношения с близкими ей людьми, обрек на одиночество, а сам
благодушествовал бы в окружении любящей меня семьи. Простите, вам не ка-
жется, что мы с вами несколько увлеклись этой темой? Вы сказали, что эти
вопросы  не  являются  обязательными  для  расследования   обстоятельств
убийства.
   - Да, - согласилась она. - Вернемся к делу. Екатерина Бенедиктовна не
рассказывала вам о том, что среди людей, которым она предоставляла приют
в своей квартире, был некий врач лет на двадцать пять моложе ее самой?
   - Врач-то? - усмехнулся Родченко. - Был. И не один. Знакомства в  ме-
дицинском мире были у Катерины обширные еще со времен ее жизни со Швайш-
тейном.
   - Меня не интересуют все ее знакомые врачи, - терпеливо сказала  Нас-
тя. - Мне нужны только те, которые лет шесть-восемь назад встречались со
своими любовницами на ее квартире. А если еще конкретнее, то  мне  нужен
врач, любовницу которого звали Галиной Терехиной.
   - Галина Терехина? Кто такая?
   - Женщина, которая шесть лет назад выбросила из окна троих своих  де-
тей, а затем и сама выпрыгнула.
   - А, да-да, - оживился Родченко. - Помню, помню.  Катя  рассказывала.
Ужасная какая-то история.
   - Семен Федорович, это очень важно, поэтому я попрошу вас  припомнить
как можно точнее и подробнее, что именно рассказывала вам Анисковец.
   ...В последние годы они встречались и ездили гулять в  парки  или  за
город. Очень любили Коломенское и Останкино, частенько бывали  в  Архан-
гельском. Необходимость встречаться в интимной  обстановке  с  возрастом
отпала, теперь они часами бродили по аллеям, сидели на лавочках и  много
разговаривали. Екатерина Бенедиктовна рассказывала о  чужих  романах,  а
Семен Федорович с удовольствием слушал ее рассказы. Язычок у его возлюб-
ленной был острым и язвительным, и ее устные повествования больше  напо-
минали читаемую наизусть прозу хорошего сатирика. Во всех этих рассказах
присутствовала одна особенность Екатерины Бенедиктовны: она старалась не
называть лишних имен. Это не было скрытностью, перед давним  другом  она
уже ничего не старалась скрыть, это было скорее  с  детства  воспитанной
культурой речи. К чему загромождать рассказ именами, которые собеседнику
ни о чем не говорят и только отвлекают внимание? Конечно, если речь  шла
об известном артисте или писателе - другое дело. Но в данном  случае  ни
врач, ни его подруга-домохозяйка известными личностями не были,  поэтому
и остались для Родченко безымянными, хотя упоминала о них Екатерина  Бе-
недиктовна довольно часто. Роман у врача и домохозяйки  был  таким  дли-
тельным, что она порой посмеивалась:
   - Они идут по нашим с тобой, Сеня, стопам. У обоих есть семьи,  кото-
рые они не хотят разрушать, но они вместе уже так долго,  что  наверняка
не расстанутся до глубокой старости. Впервые имя домохозяйки  прозвучало
незадолго до несчастья. Екатерина Бенедиктовна как-то сказала:
   - Похоже, им действительно уготована наша с тобой  судьба.  Не  пойми
меня превратно, Сеня, я не хочу напоминать о том, что произошло у нас  с
тобой, мы это уже похоронили, но врач оказался отъявленным мерзавцем,  а
бедная Галина ничего не подозревает. Интересно, узнает ли она  когда-ни-
будь о том, что он сделал? И если узнает, то сможет ли простить его?
   - Что же он такого сделал страшного? - вяло поинтересовался Семен Фе-
дорович.
   Он в тот день чувствовал себя из рук вон плохо,  уже  несколько  дней
болело сердце, то и дело  отнималась  рука,  темнело  в  глазах.  Ему  с
большим трудом удалось собраться с силами для  традиционной  прогулки  с
Екатериной. И разговаривать не хотелось, каждый звук, даже тихий, болез-
ненно отдавался в висках и затылке.
   - Пока точно не знаю, но он... Что  с  тобой,  Сеня?  Ты  плохо  себя
чувствуешь?
   - Да, что-то нехорошо мне, - признался Родченко.
   - Господи, да ты бледный какой! Зачем же ты пошел на прогулку? Почему
не сказал, что болен? Пойдем, пойдем, - заторопилась Екатерина  Бенедик-
товна. - Сейчас поймаю тебе такси, отправляйся домой и ложись. И  непре-
менно вызови врача. Мы с тобой уже не молоденькие, со  здоровьем  шутить
нельзя.
   Он покорно поднялся со скамейки и поплелся следом за ней к выходу  из
парка. Дома он сразу улегся в постель, а вечером пришлось вызывать  "не-
отложку", которая и увезла его в больницу. Вышел из больницы Семен Федо-
рович только через три месяца, и судьба безымянного доктора  и  какой-то
Галины волновала его в то время меньше всего. О  последнем  разговоре  с
Екатериной Бенедиктовной он и думать забыл. Спустя еще  некоторое  время
он снова возобновил неспешные прогулки с Анисковец,  и  та  сама  как-то
сказала:
   - Знаешь, Сеня, та история с врачом и его многолетней любовью все-та-
ки закончилась трагически. Несчастная пыталась покончить с собой и детей
из окна выбросила. Об этом даже газеты писали. Не  знаю,  как  он  будет
дальше жить с таким грузом на совести. Сейчас я начинаю корить  себя  за
то, что потворствовала этим отношениям. На меня тоже ложится часть вины.
   - Бог с тобой, Катя, - возразил Родченко, - какая же тут  может  быть
твоя вина?
   - Но я предоставляла им квартиру, они встречались у меня.
   - Если не у тебя, так в другом месте встречались бы. Не бери на  себя
лишнего, - пытался успокоить ее Семен Федорович.
   - Нет, Сеня, - она покачала головой, - ты не понимаешь. Я очень вино-
вата перед ней. Мне следовало быть более осмотрительной.
   Но ему не хотелось говорить о чужих  трагедиях.  Выведенный  усилиями
врачей из клинической смерти, проведя три месяца в больнице  и  еще  два
месяца дома, не вставая с постели, он так испугался  собственной  близко
подступившей кончины, что избегал разговоров на печальную тему.  Поэтому
он постарался сменить предмет обсуждения и задал Екатерине  Бенедиктовне
вопрос о чем-то совершенно постороннем. Больше они к этому не  возвраща-
лись...
   - Семен Федорович, мне нужно найти этого врача, - твердо сказала Нас-
тя. - И я прошу вас подумать как следует и вспомнить все, что вам  гово-
рила о нем Екатерина Бенедиктовна. Пусть вы не знаете его имени, но  мне
важна любая информация о нем. Вот вы обмолвились, что у него была семья,
которую он не хотел оставлять. Уже что-то.  Может  быть,  есть  еще  ка-
кая-нибудь информация?
   - Еще Катя говорила, что этот врач - знакомый какого-то другого  вра-
ча, не то его ученик, не то что-то в этом роде. Да, вспомнил!  Романовс-
кая. Вам, Анастасия Павловна, это имя что-нибудь говорит?
   - Певица? - осторожно спросила Настя.
   Она еще училась в школе, когда на советской эстраде начала  семидеся-
тых блистала Елена Романовская, которую критики называли  Тихим  ангелом
песни. Стройная, хрупкая, с  толстой  русой  косой,  свободно  свисающей
вдоль спины до самой поясницы, она нежным  негромким  голосом  исполняла
лирические песни советских композиторов, в основном о России и о простых
русских женщинах.
   - Да, знаменитая певица, - подтвердил Родченко. -  Пресловутый  Тихий
ангел. Знали бы они, какой это был ангел! Из койки в  койку  прыгала  не
переставая. Прошу прощения за грубость, но блядища она была первостатей-
ная. Из абортов и венерических заболеваний не вылезала. Но  муж!  Муж  у
нее был в аппарате ЦК, и перед ним сияла блестящая карьера по  партийной
линии. Поэтому, сами понимаете, Леночка  Романовская  должна  была  быть
весьма и весьма осторожной, чтобы не сломать мужу служебное восхождение.
Она прекрасно понимала, что звездой эстрады она будет ровно до тех  пор,
пока он ее муж и пока он кормится возле власти. Как только хотя бы  одно
из этих двух условий будет нарушено, ее попрут с подмостков взашей. И не
будет ни записей на радио, ни съемок на телевидении,  ни  гастролей,  ни
даже самых захудалых концертиков в провинциальных клубах. Она сдохнет  в
нищете. Посему все свои проблемы Леночка решала в приватном порядке и  с
соблюдением строжайшей конспирации. Абортмахер у нее  был  постоянный  и
очень доверенный, Катерина свела ее с одним из  коллег-друзей  покойного
Швайштейна. Потом, когда Лена совсем с тормозов сорвалась, начала пить и
шляться с кем ни попадя, пошли вензаболевания. И тут Катя тоже ей помог-
ла, познакомила с надежным и опытным  дерматовенерологом,  опять  же  из
числа друзей покойного мужа, с которыми все годы не прекращала поддержи-
вать отношения. И вот однажды этому дерматовенерологу что-то не понрави-
лось в состоянии здоровья Романовской, и он отправил ее на какое-то  до-
полнительное обследование. Лена, естественно, долго сопротивлялась,  она
боялась вовлекать в свои дела лишних людей, но венеролог заверил ее, что
его коллега - человек доверенный, на него можно положиться,  молчать  он
умеет, тем более что этот молодой коллега очень обязан самому  венероло-
гу. И врач он превосходный. Леночка зубками скрипнула, но пошла обследо-
ваться. Уж не знаю, чем этот молодой коллега так ее расположил  к  себе,
но спустя какое-то время Романовская попросила Катерину помочь. Дескать,
такой славный человек, но такой  несчастный.  Жена  молодая,  но  тяжело
больна, она - инвалид после автокатастрофы, бросить ее он  не  может  ни
при каких условиях, это было бы непорядочно, но у него есть женщина, ко-
торую он любит, а вот встречаться им негде. Ну и так далее. Сами понима-
ете. Разумеется, Катерина разжалобилась и дала согласие.
   - Но ведь Романовская сошла со сцены очень давно, - заметила Настя. -
Я точно помню, в восемьдесят втором, когда я закончила университет,  она
уже не выступала. Когда же это все произошло?
   - Намного раньше. Году, наверное, в семьдесят четвертом  -  семьдесят
пятом, когда Леночка была в зените славы. Вы правы, в начале восьмидеся-
тых она уже не выступала, спилась окончательно, срывала концерты, не яв-
лялась на записи. Ее первое время пытались как-то  вытянуть,  покрывали,
придумывали уважительные причины, но после смерти Брежнева, когда начали
менять аппарат ЦК, карьера ее супруга накрылась, и с ней  перестали  во-
зиться.
   Выходит, таинственный врач встречался с Галиной Терехиной лет пятнад-
цать. Ничего себе! Но это означает, что в принципе все дети Галины могли
быть и его детьми. Все четверо, а не только Наташа. Хотя,  конечно,  тот
факт, что интерес он проявляет к ней одной, говорит скорее в пользу  то-
го, что остальных детей Галина родила все-таки от  мужа.  Как  же  найти
этого неуловимого "дядю Сашу"? Остается последняя надежда - Елена  Рома-
новская и ее врач-венеролог. Только они могут назвать его имя.
   Найти врача, который лечил когда-то известную певицу Елену  Романовс-
кую от венерических болезней, можно было только через саму  Романовскую.
Ибо пытаться установить его имя, исходя из круга друзей  доктора  Швайш-
тейна, умершего в сорок девятом году, было делом абсолютно  безнадежным.
Вернувшись на работу после визита к Семену  Федоровичу  Родченко,  Настя
заглянула в кабинет, который занимали Юра Коротков и Коля Селуянов.  Юра
был в бегах, а Коля сосредоточенно строчил какой-то документ, то и  дело
заглядывая в разложенные на столе блокноты и отдельные листочки с  запи-
сями.
   - Коленька, я пойду к Колобку докладываться, а  ты  найди  мне,  будь
добр, Елену Романовскую.
   - Отчество у твоей Елены имеется? - скептически осведомился Селуянов.
- Или она - плод непорочного зачатия, как принято в приличных библейских
семьях?
   - Имеется, - улыбнулась Настя. - Но я его не  знаю.  Зато  знаю,  что
двадцать пять лет назад она была знаменитой  эстрадной  певицей.  Сейчас
ей, должно быть, лет пятьдесят пять - шестьдесят. Поищешь? Да, и  муж  у
нее в ту пору был сотрудником аппарата ЦК.
   - Замечательная примета, - хмыкнул Николай. - Аська, зачем ты пошла в
сыщики? Тебе нужно было заниматься археологией. Так и тянет тебя в древ-
ней истории покопаться. Ладно, поищу. А что мне за это будет?
   - Я тебе булочку куплю в буфете, - пообещала  Настя.  Через  полчаса,
отчитавшись перед полковником Гордеевым, она снова  зашла  к  Селуянову.
Тот по-прежнему строчил свой документ, и в кабинете, казалось, ничего за
полчаса не изменилось, кроме чайника, который тридцать минут назад уныло
стоял на полу, а теперь весело шипел на тумбочке.
   - А булочка? - вопросительно поднял брови Селуянов. - Я уже и  чайник
поставил.
   - А Романовская? - передразнила его Настя. - Авансом не подаю.
   - Обижаешь, подруга. Я сроду авансы не клянчил. Между  прочим,  а  на
что ты, собственно, рассчитывала, занимаясь археологическими раскопками?
Археологи, насколько мне известно, обычно находят скелеты. Так что я те-
бе труп нашел.
   - Коля! - в отчаянии простонала она, обессиленно усаживаясь на  стул.
- Скажи, что ты пошутил. На эту Романовскую была вся моя надежда.
   - Ну извини, - Николай развел руками, - не  угодил.  Но  я  старался.
Нет, правда, Ася, Елена Романовская упала с лестницы,  будучи  в  сильно
нетрезвом состоянии, в котором она пребывала  без  перерывов  уже  много
лет, и сломала себе шею. Так что пить вредно, имей это в виду.
   - Когда это произошло?
   - Не так чтобы давно, ты совсем чуть-чуть опоздала.  Спохватилась  бы
раньше, застала бы ее в живых.
   - Колька, ты прекратишь свои дурацкие шуточки или нет? У меня дело об
убийстве висит, а тебе все хиханьки.
   - Одно, что ли, дело-то висит? - осведомился он. - Насколько я  знаю,
у тебя таких "висяков" как минимум штуки три. И  у  каждого  из  нас  не
меньше. Так что не надо трагедий. Работаем  дальше.  Елена  Владимировна
Романовская скончалась две недели тому назад. Жила одна,  муж  давно  ее
бросил в связи с ее беспробудным  пьянством,  взрослая  дочь  живет  от-
дельно.
   - Адрес дочери? - устало спросила Настя.
   - Ася, она живет не просто отдельно, а ОЧЕНЬ отдельно. Так  отдельно,
что тебе ее не достать. Я, конечно, могу напрячься и раздобыть для  тебя
ее адрес, но имей в виду, эта улица находится в Сиднее.  Туда  самолетом
часов шестнадцать лететь.
   - Вот невезуха. И давно она в Австралии?
   - С восемьдесят девятого года. Удачно вышла замуж и  отбыла  подальше
от сумасшедшей мамочки-алкоголички. С тех пор в Россию ни разу не приез-
жала, я проверил.
   - Спасибо тебе, Коленька, ты настоящий друг. Жаль только, что все об-
ломилось.
   Лицо у Насти было таким расстроенным, что добродушный весельчак Селу-
янов мгновенно проникся сочувствием.
   - А что ты у нее узнать-то хотела? Может, как-нибудь подругому попро-
буем выяснить?
   - Ох, Коля, я должна была узнать у нее фамилию врача, который  больше
двадцати лет назад ее обследовал.
   - Ну так в чем проблема? Существуют же медицинские карты и все  такое
прочее.
   - Все происходило в частном порядке и строго конфиденциально. Общест-
венность не должна была знать, что мадам певица  систематически  лечится
от гонореи и трихомоноза. А к нужному мне врачу ее направил на  обследо-
вание именно венеролог. Так что никаких медицинских карт там и в  помине
не было и быть не могло. Оплата наличными по курсу конъюнктурных  услуг.
И я хотела узнать у Романовской либо фамилию того  врача,  либо  фамилию
венеролога, который ее к нему направил.
   - Ну давай поищем венеролога, - предложил Селуянов, который  был  рад
любой возможности увильнуть от составления ненавистных рутинных бумаг. -
Что о нем известно?
   - Он был приятелем доктора Швайштейна, умершего в сорок девятом году,
и длительное время поддерживал знакомство с вдовой, Екатериной  Бенедик-
товной Анисковец.
   - Которая тоже умерла, - подхватил он. - Весело.  Подозреваю,  что  и
венеролог твой давно скончался. В нашей замечательной стране мужики дол-
го не живут, а ведь ему уже должно быть лет восемьдесят, а то и  больше.
У тебя есть список знакомых Анисковец?
   - Есть.
   - Спорим на бутылку, что я тебе через два дня установлю фамилию вене-
ролога?
   - Сам же говорил, что пить вредно.
   - А кто сказал, что я буду пить? Я выиграю у  тебя  бутылку,  принесу
домой и бережно поставлю в шкаф. Нехай себе стоит, пока не  понадобится.
Мало ли, гости придут или подарить кому-нибудь надо будет.
   - Ты гнусный вымогатель. Ты же тоже работаешь по делу Анисковец,  так
что выполнять мои поручения - твоя прямая обязанность.
   - Аська, с тобой невозможно! Ты готова убить самый романтический  по-
рыв. Мне стимул нужен, а не работа по обязанности. Если мы с тобой  пос-
порим, у меня стимул появится. А так - скучно.
   - Ага, тебе все веселье подавай. Ладно, уговорил, ставлю тебе  бутыл-
ку, только найди его, пожалуйста. Я в этом  деле  совсем  увязла,  время
идет, а ничего не сдвигается. Колобок уже начал косо на  меня  посматри-
вать, тоже понять не может, почему все застряло. Заколдованное дело  ка-
кое-то, ни одной приличной версии. Мифический врач - единственная зацеп-
ка. Они еще немного поторговались насчет объема обещанной бутылки и мар-
ки коньяка, и Настя пошла к себе. Настроение у нее испортилось. Надежда,
вспыхнувшая в ней во время разговора с Родченко, таяла на глазах.  Рома-
новская умерла. Врачвенеролог наверняка тоже умер. Она уже  не  сомнева-
лась, что через два дня Коля Селуянов именно это ей и скажет.  Анисковец
убита. Оборваны все ниточки, которые могли бы привести к этому человеку,
встречавшемуся много лет с Галиной  Терехиной  и  теперь  навещающему  в
больнице ее детей, прикрываясь наверняка вымышленным именем. К человеку,
который после длительного перерыва вновь начал бывать у Екатерины  Бене-
диктовны, причем совсем незадолго до ее необъяснимой гибели.
   Романовская умерла смертью обычной для сильно  пьющего  человека.  Но
очень уж вовремя. Не постарался ли и здесь неуловимый доктор дядя  Саша?
Настя поежилась, представив себе, что кропотливую работу по опросу  зна-
комых и соседей погибшей, только что проведенную по факту смерти Аниско-
вец, придется повторить по делу Романовской. Времени на это нужна  уйма.
Сил - тоже. А нет ни того, ни другого.
   Сестра Марфа везла Галину Терехину в инвалидной коляске по  огромному
парку, окружающему дом инвалидов. Они гуляли уже давно, но если час  на-
зад сияло солнце, то теперь набежали облака и подул сильный холодный ве-
тер. Галина зябко повела плечами.
   - Холодно, - капризно сказала она. - Давай вернемся.
   - Еще рано. Тебе нужно побольше бывать на воздухе, - возразила  мона-
хиня.
   - Но я замерзла.
   - Я принесу тебе что-нибудь теплое.
   - Ну хорошо, только побыстрее, а то я простужусь. Сестра Марфа поспе-
шила в здание. Поднявшись на второй этаж, она открыла комнату  Галины  и
стала перебирать вещи в шкафу в поисках теплой кофты и косынки на  голо-
ву. Внезапно за спиной послышался  шорох.  Монахиня  обернулась.  Увидев
знакомое лицо, она собралась было улыбнуться и поздороваться, но мужчина
стремительно подошел к ней, и через мгновение сильные пальцы  сомкнулись
вокруг ее шеи. Хрипя и хватая ртом воздух, женщина успела понять  только
одно: она сейчас умрет.
   Настя любила, когда дома ее ждал муж. Правда, случались моменты, ког-
да она возвращалась домой в таком скверном расположении духа,  что  сама
мысль о неизбежных разговорах за ужином казалась непереносимой и застав-
ляла ее болезненно морщиться. Но бывало такое нечасто. Алексей,  знающий
ее много лет, еще со школьной скамьи, всегда умел точно  чувствовать  ее
настроение и вовремя умолкать.
   Сегодня расположение духа у Насти было далеко не самым радужным, но и
не настолько тяжелым, чтобы не радоваться встрече с мужем, который после
возвращения из командировки провел несколько дней у родителей в  Жуковс-
ком и только теперь приехал в Москву.
   Леша встретил ее надсадным кашлем и душераздирающим хлюпаньем в носу.
Глаза покраснели, нос распух, и весь его облик являл собой живое  вопло-
щение страдания. В отличие от Насти болел он редко, состояние простужен-
ности было для него непривычным и оттого раздражающим.
   - Батюшки, - ахнула Настя, увидев любимого супруга. -  Где  это  тебя
так?
   - В самолете, наверное, - натужно прохрипел Алексей. - Уже  четвертый
день маюсь, самый разгар. Чем ты лечишься обычно?
   - Ничем, ты же знаешь. Жду, пока организм сам справится,  нечего  его
баловать. Но тебе мои методы не подходят, тебя действительно надо интен-
сивно лечить. А у меня и нет ничего от простуды,  -  растерянно  сказала
она. - Что ж ты мне на работу не позвонил, не предупредил, я бы в аптеку
заскочила. А теперь поздно уже, все закрыто.
   - Ладно, до завтра перебьюсь, утром сам схожу. Пошли ужинать.
   После ужина Настя заставила мужа попарить ноги с  горчицей,  засунула
ему в уши марлевые  тампоны  с  натертым  луком  -  испытанное  народное
средство от насморка, а ступни намазала скипидарной мазью, натянув свер-
ху теплые носки. Сама она никогда такое лечение не пробовала, но ей  го-
ворили, что должно помочь.
   - Ты специально меня мучаешь, - страдальчески сипел Леша, дергая  но-
гами, когда она натирала ему ступни остропахнущей мазью: он ужасно боял-
ся щекотки. - Ты хочешь, чтобы я умер. Инквизиторша. Тебе нужно было ро-
диться в средневековой Испании.
   - Извини, промахнулась на пять веков, но я не нарочно. Лежи спокойно.
Твоей смерти я не хочу. Кто меня кормить будет, если не ты?
   - Корыстная эгоистка, - ворчал он.
   Зато когда мучениям пришел конец, он завернулся в одеяло и почти сра-
зу же сладко заснул. Настя на цыпочках вышла на кухню. Спать ей  еще  не
хотелось, и она решила сначала помыть оставшуюся после ужина грязную по-
суду, а потом почитать. За последние несколько недель ей удалось  купить
десятка полтора книг, которые ее заинтересовали, но времени открыть хотя
бы одну из них пока так и не нашлось. Однако ее сладким мечтам  о  тихих
полуночных посиделках с книжкой в руках не суждено  было  сбыться.  Едва
она успела закончить мыть посуду и вытереть  руки  полотенцем,  как  ти-
хонько заверещал телефон, предусмотрительно установленный Настей на  ми-
нимальную громкость.
   - Не разбудил? - послышался в трубке бодрый голос Короткова,  который
этой ночью дежурил.
   - Пока нет.
   - Тогда послушай сказочку на ночь, чтоб спалось слаще. Сердце  у  нее
заныло от недоброго предчувствия. У Юры не было привычки  звонить  ночью
по пустякам.
   - Сестра Марфа убита. Задушена. Прямо в комнате Галины Терехиной.