 |
|
 |
ГЛАВА 7
Ира Терехина никогда не вдумывалась в смысл фразы о том, что человек
быстро и легко привыкает к хорошему, но долго и трудно отвыкает. В ее
жизни была только одна крутая перемена, когда она из вполне довольной
жизнью девочки из большой семьи вдруг превратилась в сироту и осталась
однаодинешенька в интернате. Но это было так давно, что боль уже как-то
подзабылась. После этого ей жилось всегда трудно, и привыкать к хорошему
просто случая не было.
Уже почти неделя, как Олег ежедневно появляется в "Глории" и терпели-
во ждет, пока она закончит работу, потом провожает ее домой. Два раза он
поднимался вместе с ней в квартиру и на цыпочках проходил в ее комнату,
а примерно через час уходил так же бесшумно. Ира очень боялась потрево-
жить немолодого добропорядочного жильца и, кроме того, не хотела созда-
вать прецедент. В пятницу, как сказал Олег, они пойдут к какому-то заме-
чательному врачу, который взялся посмотреть Иру и определить возможность
ее лечения. Но до пятницы было еще два дня.
Она не привыкла думать о том, "а что будет, если... ". Пока жила в
семье, в этом как-то необходимости не было, да и мала она была еще для
таких мыслей. Потом, закончив школу и оказавшись предоставлена самой се-
бе, она твердо решила, что, как и в какой последовательности она будет
делать. Работать столько, сколько нужно, чтобы собрать деньги на лечение
Павлика. Снова работать, чтобы собрать деньги на памятник папе. И ника-
ких "если" и "вдруг". Олег Жестеров сразу же стал частью этих планов, но
частью не решающей и не главной. Он честно предупредил, что жена ждет
ребенка, через три месяца рожать. Стало быть, он так и будет приходить
по вечерам в "Глорию", ждать, пока Ира закончит мыть посуду и полы, по-
том провожать ее домой, иногда (но, конечно же, не каждый день) подни-
маться к ней. И так будет всегда.
После работы на рынке Ира прибежала домой, приняла душ, наскоро пере-
кусила и помчалась в больницу. В последний раз ей показалось, что Пав-
лик, ее обожаемый Павлик, плохо выглядит. Мальчуган был грустным и со
слезами на глазах рассказывал о замечательных игрушках, которые родители
приносят другим детям. Ира поинтересовалась в магазинах, сколько стоят
такие игрушки, и с унынием поняла, что "не потянет". Надо было срочно
чем-то отвлечь братишку, видеть его слезы она не могла. Но пока у нее не
было возможности предложить ему новую игрушку, поэтому она решила купить
хотя бы фруктов и конфет побольше. Если Павлик будет щедро угощать сосе-
дей по палате, то, может быть, они не пожадничают и дадут ему поиграть
их замечательными красивыми конструкторами и электронными штуковинками.
У ворот больницы стояли две милицейские машины с мигалками, но Ира не
обратила на них внимания. Больница была огромной и одной из самых лучших
в городе, здесь было знаменитое на всю страну отделение травматологии и
ортопедии, поэтому милиция частенько доставляла сюда раненых. Но у входа
в корпус детского отделения ее остановил какой-то мужчина с хмурым ли-
цом.
- Заворачивай, дочка, обратно. Сегодня туда не пускают.
- Как это не пускают? - возмутилась Ира. - Мне к брату нужно. У меня
там брат и две сестры. Пустите.
- Я же сказал тебе, нельзя. Завтра придешь.
- Почему это завтра? Сейчас приемные часы, с пяти до восьми. Я всегда
в это время хожу. Дайте мне пройти. Мужчина устало вздохнул и легонько
развернул Иру спиной к входу. Только теперь она заметила, что в сторонке
стоит приличная толпа родителей, которые пришли навестить своих детишек
и которых тоже не пустили. Самые предприимчивые бродили вокруг корпуса,
пытаясь по памяти установить расположение палаты, где лежит их чадо, и
найти нужное окно. Остальные, сбившись в плотную группу, терпеливо ждали
чего-то.
- Ты не одна такая. Вон вас сколько, - сказал мужчина с хмурым лицом.
- Если хочешь, подожди. Когда будет можно, всех пропустят. Но лучше при-
ходи завтра, чтоб наверняка. Ира покорно отошла к толпе.
- Чего случилось-то? - по обыкновению не очень вежливо вступила она в
беседу. - Почему не пускают?
- Там медсестру убили, - тут же охотно объяснили ей. - Милиции понае-
хало - жуть. Всех посторонних выгнали, никого не пускают.
На Иру это сообщение особого впечатления не произвело. Вот если бы ей
сказали, что убили кого-то из детей, она бы с ума сошла от ужаса: а
вдруг это кто-то из ее младших? Но раз все дело в медсестре, тогда
пусть. Плохо только, что к Павлику не пускают. Он так ждет ее, она ведь
обещала прийти сегодня. Потолкавшись в толпе и послушав вполуха разгово-
ры, Ира решила все-таки подождать. В конце концов, еще только половина
седьмого, до окончания разрешенного для посещений времени целых полтора
часа. А потом ведь можно и поскандалить, потребовать, чтобы время посе-
щений продлили до девяти или даже до десяти, раз уж такие непредвиденные
обстоятельства случились. Отсюда до "Глории" добираться минут тридцать,
если бежать бегом и если с автобусом повезет, так что до половины деся-
того она может побыть здесь. К этому времени наверняка милиция уедет, и
можно будет попытаться увидеть брата или хотя бы передачу передать.
Она отошла от толпы и нашла укромную, никем не занятую лавочку в гус-
тых зарослях дикой малины, которой почему-то здесь было очень много.
Усевшись на скамейку, Ира скинула старенькие стоптанные туфельки, чтобы
ноги отдохнули, и принялась всматриваться в царящую вокруг корпуса суе-
ту, чтобы вовремя уловить момент, когда милиция отвалит, и ринуться к
входу. Пока из дверей никто не выходил, все больше входили. Входящие,
видно, знали хмурого мужчину, караулившего дверь, потому что останавли-
вались и здоровались с ним за руку. Улыбались, перекидывались неслышными
ей шутками и беспрепятственно проходили внутрь. Наконец начали выходить.
Первыми вышли люди в белых халатах с носилками, на которых лежало накры-
тое простыней тело. И тут Ире впервые стало не по себе. Она живо вспом-
нила, как точно так же выносили из квартиры тело отца. Он тоже был нак-
рыт с головой. Ей тогда объяснили, что с головой накрывают, если человек
умер. Если живой, то несут с открытым лицом. Вид тела на носилках заста-
вил ее поежиться. Хоть ей эта медсестра и никто, но все равно страшно.
Два часа назад ходила, наверное, по отделению, градусники разносила, ле-
карства детишкам давала. Может быть, даже к Павлику подходила. Интерес-
но, которая это сестричка? Всех сестер в отделении Ира знала и различала
их по отношению к ее младшим. Одна очень любила малышей и была с ними
ласковой, другая была строгой и серьезной, третья вообще считала, что
детей нельзя баловать, даже тяжело больных, а то они от рук отбиваются.
Будет жалко, если убили как раз ту медсестру, которая ласкова с малыша-
ми. Павлик так привязался к ней! Она одна умеет успокоить его, когда
мальчик плачет...
На улицу из здания вышли еще двое, широкоплечий симпатичный мужчина и
высокая худощавая светловолосая женщина, которая показалась Ире знако-
мой. Она всмотрелась повнимательнее и узнала ее. Да, это та самая Ка-
менская из милиции, которую приводил к ней дядя Владик Стасов. Женщина
курила, прислонившись к дереву, и о чем-то разговаривала с широкоплечим.
Ира вскочила со скамейки и бросилась к ней.
- Здрасьте, - выпалила она, задыхаясь. - Я - Ира Терехина. Вы меня
помните?
На лице у женщины мелькнуло какое-то странное выражение, но Ира могла
бы дать голову на отсечение, что она не удивилась.
- Здравствуй, Ира, - спокойно ответила она. - Конечно, я тебя помню.
Ты пришла навестить своих?
- Ну да, а меня не пускают. Там Павлик меня ждет, я ему обещала прий-
ти сегодня, - затараторила Ира. - Вы не могли бы меня провести? Ну пожа-
луйста.
- Нельзя, Ирочка. Я бы и рада тебе помочь, но в отделение пока посто-
ронним входить нельзя. Там работает оперативная группа, следователь,
эксперты. Посторонних там быть не должно.
- Но я фрукты купила, ягоды, конфеты. - Ира жалобно посмотрела на нее
и показала две полиэтиленовые сумки, которые держала в руках. - Павлик
ждет. И Оля с Наташей тоже ждут. Мне к десяти на работу надо, если до
этого времени не пустят, мне все это придется обратно уносить. Ну пожа-
луйста.
- Давай сумки, - кивнула Каменская, - я передам. Это все Павлику?
- Нет, - заторопилась Ира, - Павлику вот этот пакет, здесь черешня,
бананы и яблоки, и еще вот этот, с конфетами. Только вы ему скажите,
чтобы сам все не ел, пусть с ребятами в палате поделится. И конфеты тоже
ему нельзя, у него аллергия на шоколад, конфеты пусть все отдаст ребя-
там. А вот тут фрукты для девочек, там два пакета, в них все поровну. Не
перепутаете? Да, и еще Наташе, это старшая, она в седьмой палате лежит,
скажите, что книжку Гольдмана я пока не нашла, но я обязательно найду,
пусть не беспокоится. Мне уже сказали, где можно купить старые учебники
по математике, я на днях туда съезжу и найду обязательно.
- Гольдман? - Вот теперь Ира увидела, что Каменская действительно
удивлена, и очень сильно. - Твоей сестре нужно пособие по высшей матема-
тике?
- Ну да, она просила. Она очень много занимается, она способная.
- У меня есть эта книга. Если хочешь, я принесу.
- А она дорогая? - спросила Ира, которой с детства внушили, что за
все надо платить, потому что бесплатным бывает только сыр в мышеловке.
- Не знаю, - пожала плечами Каменская. - Это мой собственный учебник,
когда-то я его купила рубля за два, что ли, это было много лет назад. Я
его тебе подарю.
И тут Ира со стыдом сообразила, что не помнит, как зовут эту женщину.
Фамилию помнит, а имя-отчество забыла. Неудобно как... Не обращаться же
к ней "товарищ Каменская".
- Ася, мы рискуем, - внезапно вступил в разговор широкоплечий мужчи-
на, который до этого момента молча посматривал по сторонам. - Нас заме-
тили родители и уже направляются в нашу сторону со своими сумками. Нам
будет трудно объяснить им, почему мы для Иры делаем исключение. Давайка
сюда пакеты.
Он ловко подхватил сумки, почти вырвав их у Иры из рук, и быстрым ша-
гом направился к больничным воротам, туда, где стояли милицейские маши-
ны.
- Куда он понес сумки? - недоуменно спросила Ира, провожая его взгля-
дом.
- Не волнуйся, через некоторое время он вернется и принесет их в от-
деление. Иначе нам сейчас придется принять передачи у всей этой толпы.
Все видели, как ты к нам подошла, и если бы я взяла у тебя сумки и по-
несла их в отделение, получилось бы некрасиво. Ты согласна?
- Вообще-то да, - Ира слабо улыбнулась. - Я как-то не подумала. А вы
там скоро закончите? Имеет смысл ждать?
- Честно говоря, нет. Работы много, провозимся, наверное, до позднего
вечера. Иди лучше домой, отдохни. Ты ведь с утра на ногах.
- Откуда вы знаете?
- Стасов рассказывал, что ты много работаешь. Ты хоть отдыхаешь ког-
да-нибудь?
- Не-а, - Ира помотала головой. - Когда мне отдыхать? Работаю каждый
день. Но вы не думайте, я не сильно устаю. Мне нормально. Справлюсь. Это
точно, что вы до девяти вечера не управитесь?
- Наверняка.
- Ладно, - вздохнула Ира, - тогда я ждать не буду. Но вы не забудете
продукты детям передать?
- Ну что ты, конечно, не забуду, не сомневайся. Езжай спокойно.
- И на словах все передадите, не перепутаете?
- Не перепутаю, - заверила ее Каменская. - А книгу Гольдмана я тебе
как-нибудь передам. Или, если хочешь, принесу прямо сюда, твоей сестре.
- Ага, - кивнула Ира, - так даже лучше. Ну, я пошла. Она почти бегом
помчалась к автобусной остановке, радуясь неожиданно появившемуся сво-
бодному времени. Придя домой, она моментально уловила запах готовящейся
на кухне еды. Значит, вернулся наконец Ильяс, потому что для Георгия
Сергеевича еще рановато, он с работы попозже приходит. Так и оказалось.
На кухне она увидела нового жильца, но что хуже всего - на табуретке за
столом восседала не кто иная, как заклятая Ирина врагиня - Танька-пара-
зитка. Конечно, опять пьяная. А морда-то раскрашена - ну прямо радугой
переливается. Думает, три кило краски изведет, так помолодеет, никто и
не узнает, сколько ей лет. У, сука.
- Ты чего это расселась? - грубо спросила Ира. - Тебя звали сюда? Че-
го пришла?
Она была уверена, что Танька, наглая ее рожа, пришла попросить, чтобы
Ира убрала завтра ее участок. Такое иногда с ней бывало. Так-то она
обычно просто не выходила на работу, и все, пусть другие дворники во
главе с ихним дворницким начальством как хотят, так и крутятся. Но из-
редка, руководствуясь неизвестно какими побуждениями, Танька заявлялась
к Ире и пыталась договориться по-хорошему. Предлагала деньги, ныла, даже
слезу пускала. Конечно, деньги Ире нужны, что и говорить, но и гордость
иметь надо. Танькиных денег Ира не возьмет, уж больно баба она против-
ная.
- Ой, Ирусечка, - запричитала Танька-паразитка, - а мы тут с Ильяси-
ком тебя ждем, ужин готовим. Садись, покушай, у нас все уже готово.
У нас, видишь ли, готово! Нашла себе дружка.
- Обойдусь, - резко сказала Ира.
Она молча достала из холодильника пакет с бутербродами, которые вчера
еще принесла из "Глории", и недопитую двухлитровую бутылку пепси, остав-
ленную на рынке кем-то из торговцев и предусмотрительно захваченную до-
мой. А чего? Она же почти полная. Зачем добру пропадать? Ира точно зна-
ла, что, если она сама эту бутылку не заберет, ее возьмет другой, и не
домой понесет от безденежья, а сдаст тем, кто торгует напитками в раз-
лив.
У себя в комнате она развернула пакет, взяла бутерброд с копченой
колбасой, налила пепси в щербатую чашку и уселась на диван. Не прошло и
двух минут, как раздался осторожный стук в дверь.
- Ирусечка, к тебе можно? - послышался Танькин голос.
- Нельзя, - вполголоса огрызнулась Ира. Впрочем, она была уверена,
что Танька не услышала. Дом был старой постройки, кирпичный, с толстыми
стенами и дубовыми дверьми. Звукопроницаемости почти никакой. Было же
время, когда строили на совесть! Не то что теперь. Танька снова заскреб-
лась.
- Иришенька! Ты меня слышишь?
- Слышу, - громко ответила Ира. - Чего тебе?
- Войти можно?
- Зачем? Что тебе надо?
- Поговорить хочу.
Танька решила не дожидаться разрешения и неловко втащила в комнату
свое грузное, оплывшее тело.
- Чего надо? - хмуро буркнула Ира, поняв, что так просто она от
Таньки не отделается. И выгнать ее нельзя, Танька же не к ней пришла, а
вроде как к Ильясу, а с жильцами ссориться не годится.
- Слушай, - заговорщически зашептала Танька, плюхнувшись на
единственный имевшийся в комнате стул, - говорят, к тебе из милиции при-
ходили.
- Ну, - кивнула Ира, жуя бутерброд. - Тебе-то что?
- А о чем спрашивали?
- Господи, да тебе что за печаль? Ко мне ведь приходили, а не к тебе.
Чего ты лезешь ко мне?
- Нет, Ирусечка, ты не подумай чего-нибудь такого, я просто интересу-
юсь. А про меня не спрашивали?
- Ой, да нужна ты им! - презрительно фыркнула Ира. - Сто лет в обед.
Была бы нужна, они бы к тебе и пришли.
- Не скажи, - возразила Танька. - Если на меня кто нажаловался, что я
площадь занимаю, то сначала должны ко всем дворникам зайти, спросить,
правда ли, что я на работу не выхожу. А что у тебя спрашивали?
- Про что спросили, про то я и ответила, - отрезала Ира. - Тебя не
касается.
- Но точно не про меня?
- Да уйди ты, ради Бога, - взорвалась Ира. - Твои бугаи тут и без то-
го всю округу в страхе держат. Кто на тебя жаловаться-то будет? Жизнь
дороже. Давай, вали отсюда. Мало того, что за тебя участок убирают за-
бесплатно, так ты еще отдохнуть не даешь. Выметайся. Иди вон к своему
Ильясу, у вас там ужин готов. И посуду за собой помойте.
- Ну что ты сердишься, Ириночка? - заскулила Танька. - Тебе хорошо, у
тебя вон какие хоромы, целых три комнаты, и все тебе одной. Думаешь,
другим не хочется свое жилье иметь, да еще в Москве? Все устраиваются
как могут, в этом деле все средства хороши. Сама знаешь, человек ищет,
где лучше. Что тебе, жалко, если у меня своя площадь будет?
- Да подавись ты своей площадью. Только почему другие за тебя рабо-
тать должны? Зарплату небось не забываешь получать.
- Ты что! - возмутилась Танька. - Какая зарплата? Я ее всю до копейки
начальству отдаю, в РЭУ и в милицию, чтобы не поперли с квартиры. Ты не
думай, мне чужого не надо. Я в ведомости только расписываюсь, а деньги
все им уходят. Я же потому и испугалась, когда узнала, что к тебе из ми-
лиции приходили. Думала, стукнул кто-нибудь, что я милиционерам деньги
даю, они и затеяли расследование. Теперь знаешь, как с коррупцией борют-
ся? Что ты! Кого за взятку поймают - конец, спуску не дают. Ну скажи
мне, только честно: они не про это спрашивали?
- Да не про это, уймись ты наконец.
- А про что же?
- Ни про что. Отвали, я сказала. Дай отдохнуть спокойно, мне скоро
опять на работу.
Танька вздохнула и нехотя выплыла из комнаты. Ира залпом допила пепси
из чашки и отложила обратно в пакет недоеденный бутерброд. От разговора
с Танькой аппетит пропал, есть совсем не хотелось. Она вытянулась на ди-
ване, укрывшись старым большим пуховым платком. Вчера вдруг резко похо-
лодало, и ближе к вечеру в комнате становилось зябко и сыро. Нет, ну от-
куда берутся такие бессовестные люди, как Танькапаразитка? Мало того,
что на работу не выходит, мало того, что ейные бугаи всех запугали, так
у нее еще наглости хватает беспокоиться, не взялась ли за нее милиция.
Ирусечка, Ириночка! Вот сволочь. Слов других на нее нет. Интересно, от-
куда она узнала, что дядя Владик приводил к ней женщину из милиции?
Впрочем, какая разница, откуда. Наверное, ей сказал тот милиционер, ко-
торому она деньги отстегивает. Небось сам же и послал ее узнать, о чем
спрашивали, не под него ли копают. Через некоторое время она услышала,
как хлопнула входная дверь - Танька ушла. И почти сразу же снова раздал-
ся стук в дверь. Ильяс, что ли?
- Ира, будете кушать со мной?
Это что-то новенькое! Он же собирался с Танькой ужинать. И вообще, к
столу ее приглашал только Георгий Сергеевич, все эти мусы-шамили таких
порядков не держали. Для всех ее жильцов было одно непреложное условие:
обращаться к ней на "вы" и держать дистанцию. Чтоб никакого паниб-
ратства. А то не заметишь, как на шею сядут и начнут друг под друга
подкладывать. До сих пор ей удавалось держать их на расстоянии, поэтому
обходилось без эксцессов. Ира напряглась и вспомнила все вежливые слова,
которые когда-то знала.
- Спасибо, Ильяс, я уже поела. Не беспокойтесь, пожалуйста, - громко
ответила она через дверь.
Шаги удалились в сторону кухни. Хорошо, что новый жилец не навязыва-
ется. А то такие бывают... Ира вспомнила самого первого своего жильца,
азербайджанца Натика. Он ей просто проходу не давал своими угощениями.
Не могу, говорил, один кушать, у нас так не принято, у нас к столу зовут
всех, кто есть поблизости. Ира один раз дала слабину, села с ним за
стол, так потом еле жива осталась. И чего они в свои национальные блюда
кладут? Все жирное, перченое, и вкус какой-то непривычный. А Натик все
потом приставал: ты, дескать, теперь моя сестра, раз я с тобой хлеб пре-
ломил. Очень ей надо быть его сестрой! Сегодня - сестра, а завтра - еще
чтонибудь выдумает. Нет уж.
Ира почувствовала, что замерзла. Пуховый платок уже не спасал, нужно
бы выпить горячего чаю. Она нехотя поднялась с дивана и побрела на кух-
ню. К ее удивлению, там царила чистота, Ильяс посуду за собой помыл и
даже пол подмел. На плите стояла большая кастрюля с вкусно пахнущим мя-
сом, а рядом - кастрюлька поменьше, в ней был сваренный рис. Ира подожг-
ла газ под чайником и уселась на табуретку, поставив локти на стол и
опершись подбородком на руки. И почти сразу же скрипнула дверь, послыша-
лись осторожные шаги - из своей комнаты вышел Ильяс.
- Ира, если вы голодны - покушайте, пожалуйста. Я друзей ждал, наго-
товил много, а они не могут прийти.
Вежливость и еще раз вежливость, только это ее спасет.
- Большое спасибо, Ильяс, я не хочу. Сейчас чайку выпью, чтобы сог-
реться, и побегу на работу. Вы лучше Георгия Сергеевича угостите, когда
он придет.
- Обязательно, - кивнул Ильяс. - Вы извините, что с Таней так получи-
лось. Я ее не звал, она сама пришла и попросила разрешения вас подож-
дать. Я разрешил. Я не знал, что вам это неприятно.
- Все в порядке, - улыбнулась Ира.
Этот парень ей нравился, он не был похож на прежних жильцов, громких
и бесцеремонных, оставляющих за собой грязную посуду и мокрые следы на
полу.
- Она очень тревожилась насчет милиции, - продолжал Ильяс извиняющим-
ся тоном, - и я подумал, что у вас что-то серьезное. У вас проблемы? Мо-
жет быть, помощь нужна? У меня есть знакомые...
- Все в порядке, Ильяс, никаких проблем. Спасибо за заботу.
Он ушел к себе. Ира наспех выпила чай, с сомнением глянула на недое-
денный бутерброд, но поняла, что есть не может, и снова сунула пакет в
холодильник.
Без пятнадцати десять она натянула теплый свитер, сверху набросила
куртку и ушла в "Глорию". Она уже спустилась по лестнице и быстро шагала
к перекрестку, когда ее новый жилец Ильяс снова вышел из комнаты в кори-
дор и снял трубку висящего на стене телефона.
- Это я, - произнес он, когда ему ответили. - Она ничего не сказала.
Ни мне, ни этой дворничихе.
- Мы все проморгали!
Полковник Гордеев по прозвищу Колобок в ярости метался по кабинету,
расшвыривая попадающиеся под руку стулья.
- Вы все проспали! Он начал убирать тех, кто может его опознать. Мо-
нахиня в доме инвалидов, где находится Галина Терехина. Медсестра в
больнице, где лежат дети. И даже Елена Романовская, которая знает его
имя. Как так могло получиться? Настя молчала. Она прекрасно знала, поче-
му так вышло. Это она виновата, только она одна. Она в этом самом каби-
нете несколько дней назад настаивала на том, что оставлять засады в доме
инвалидов и в больнице бессмысленно, неуловимый "дядя Саша" может поя-
виться там еще очень не скоро. Но он появился и начал убивать. Это ее
ошибка.
Но тут же вставал и другой вопрос: а откуда он, этот "дядя Саша", во-
обще узнал, что его ищут" что есть его приметы и даже более или менее
приличный портрет? Неужели идет утечка информации? От кого?
- Этого можно было бы избежать, если бы мы не увлеклись с самого на-
чала версией о коллекции. На проверку этой версии ушло много времени, а
он тем временем успел добраться до Романовской. Если бы мы сразу, с са-
мого первого дня начали работать с окружением убитой Анисковец, мы нашли
бы Романовскую куда раньше и узнали бы его имя. Кстати, Анастасия, у те-
бя есть объяснение, почему он убил именно эту медсестру, а не какую-ни-
будь другую? Ведь он, как я понял из твоих рассказов, навещал детей в
больнице все шесть лет, его в лицо должны знать многие. Так почему имен-
но она?
- Он приходил к детям только в ее дежурство. Я виновата, Виктор Алек-
сеевич, я допустила ошибку, положившись на показания персонала. Все зна-
ли, что к детям Терехиным ходит, кроме сестры, еще какой-то мужчина, не
то родственник, не то друг их родителей. Мне этого показалось достаточ-
ным, и я не придала должного внимания тому, что приметы внешности мне
назвала только одна медсестра. Та, которая оказалась убитой.
- Плохо. Ладно, нечего волосы на голове рвать, работать надо. Кто еще
может опознать этого человека?
- Дети. И еще соседи Анисковец. Но это уже совсем слабые звенья. На
самом деле по-настоящему опасной для него может быть только Наташа Тере-
хина. Оля и Павлик по интеллектуальному развитию примерно равны, их по-
казаниям грош цена, они их будут менять по десять раз на дню. Старуха
Дарья Лукинична может опознать мужчину, которого видела много лет назад.
Ну приходил он много лет назад к Анисковец, дальше что? Как привязать
его к убийству? Никак. Соседка, которая видела искомого мужчину незадол-
го до убийства, не видела его раньше. Таким образом, факт знакомства че-
ловека, которого она могла бы опознать, с Анисковец ничем не доказывает-
ся.
- А врач, который лечил Елену Романовскую от вензаболеваний? Его не
нашли?
- Нашли, - вступил в разговор Коля Селуянов. - Но он умер несколько
лет назад. Он уже старый был.
- Что ж, - задумчиво проговорил Гордеев, - значит, остается одна На-
таша Терехина. Это наше самое слабое звено. Я договорюсь насчет ее круг-
лосуточной охраны, но, видит Бог, дети мои, это самое большее, что я
смогу сделать. Сейчас предвыборная пора, ситуация в городе сверхсложная,
очень многие люди нуждаются в охране, сами видите, кандидата в вице-мэры
чуть не убили. Охранять двух соседок Анисковец мы не сможем, нам столько
людей не дадут, остается надеяться только на то, что они сами за себя
постоят. А девочка-калека - на нашей с вами совести. Она полностью без-
защитна, и мы отвечаем за ее безопасность. И она - последний человек,
при помощи которого мы сможем привязать этого "дядю Сашу" к убийству. С
одной стороны, он навещает ее в больнице и, таким образом, демонстрирует
небезразличное отношение к семье Терехиных. С другой стороны, он - врач,
и если покопаться в его биографии, то можно будет найти его связь с по-
койным врачом Романовской, который, в свою очередь, хорошо знал Аниско-
вец. Никак иначе у нас это дело с места не сдвинется.
- Но, Виктор Алексеевич, у нас руки связаны, - заметил Коротков. -
Вся больница переполошилась из-за убийства медсестры, и если мы оставим
там засаду, об этом будут знать все без разбора. Как знать, не поставят
ли убийцу в известность о засаде. Тогда мы ничего не сможем сделать в
смысле его поимки.
- Но по крайней мере девочку убережем, - ответил полковник. - Ты
прав, Юра, полноценную засаду нам там не организовать, слишком многие
окажутся в курсе дела. И потом, там все-таки дети, а не взрослые, а они
более непоседливы и непосредственны, они заметят незнакомых дяденек и
начнут трезвонить об этом. Нам нужен человек, обладающий прекрасной зри-
тельной памятью. Такой человек, который по имеющимся у нас субъективным
портретам сможет отследить всех приходящих в отделение мужчин, которые
хотя бы в малейшей степени напоминают того, кто изображен на рисунках.
Человек ответственный, глазастый и внимательный. Есть на примете такой?
- Поищем, Виктор Алексеевич, - кивнул Селуянов, но, впрочем, не очень
уверенно. - Но я бы предложил Мишу Доценко. Он так много работал по ус-
тановлению примет убийцы и по составлению рисованного портрета, что это-
го человека наверняка во сне уже видит. Миша лучше всех представляет се-
бе его внешность. Да ведь, Мишаня?
- Ты не у Мишани спрашивай, а у меня, - строго осадил его Гордеев. -
Доценко загружен не меньше вас всех, а ты предлагаешь снять его со всех
дел, которыми он занимается, и посадить в больнице? С твоими доводами я
согласен, они мне представляются разумными, действительно Михаил помнит
приметы "дяди Саши" лучше любого другого человека. Но кто, скажи мне на
милость, будет его дела раскрывать? Ты, Николай, как сверчок, только
свой шесток и видишь.
Но было ясно, что Колобок-Гордеев упирается только для виду. Конечно,
даже младенцу понятно, что лучше Миши Доценко с этим заданием никто не
справится.
Убийство медсестры детского отделения было как две капли воды похоже
на убийство сестры Марфы, в миру - Раисы Петровны Селезневой. Обе женщи-
ны были задушены, оба убийства произошли среди бела дня, то есть как раз
тогда, когда, кроме постоянных обитателей и персонала, вокруг находится
множество посетителей, не знающих друг друга в лицо, и потому появление
убийцы не вызвало ни у кого ни малейшего подозрения. Медсестра Алевтина
Мырикова погибла в комнате, где хранится верхняя одежда детей, в которой
их и доставили в больницу. Какой-то девочке было холодно, погода в пос-
ледние несколько дней резко испортилась, и дети, разомлевшие от долгой
жары, стали простужаться один за другим. Алевтина отправилась в эту ком-
нату, чтобы принеси девочке теплую кофточку, и уже не вышла оттуда. Ком-
ната, где хранилась одежда, была расположена в подвальном помещении,
спуститься туда можно было и по лестнице, и на лифте. Никто не обратил
внимания, каким именно путем медсестра отправилась в подвал. Время было
самое горячее, начало шестого, с пяти часов разрешены посещения родите-
лей, и народу в отделении было огромное количество. Такая же картина бы-
ла и с убийством сестры Марфы, с той только разницей, что посещения оби-
тателей дома инвалидов разрешались не в определенные часы, а в течение
всего дня.
К работе по обоим преступлениям были подключены оперативники из тер-
риториальных отделов милиции, но все равно постоянно возникало чувство,
что людей не хватает, да и времени тоже. Тут вон префектов и крупных
функционеров убивают, а вы с какими-то монахинями, пенсионерками и мед-
сестрами...
Главный врач дома инвалидов был не особенно доволен назойливым при-
сутствием работников милиции. Он, как и любой хозяин, не любил, когда в
дом приходят посторонние и начинают наводить свои порядки. Настю Каменс-
кую искренне позабавил тот факт, что лечащий врач Галины Терехиной нерв-
ничал и постоянно оглядывался по сторонам.
- Знаете, если главврач увидит, сколько времени я трачу на беседы с
вами, он меня убьет, - виновато объяснил он.
- Но вы же не бездельничаете, - удивилась Настя. - Помогать милиции -
это ваш долг, и никто не имеет права вас в этом упрекать.
- Это как в старом анекдоте, - усмехнулся врач. - "Скажите, а я имею
право?.." - "Да, имеете". - "Значит, я могу?.." - "Нет, не можете". Ник-
то не может мне запретить беседовать с вами, тут вы правы, но если, не
дай Бог, какойнибудь больной пожалуется, что не смог долгое время по-
пасть на прием или дождаться меня в своей палате, потому что я полностью
отключился от работы и занимался только вами, мне не поздоровится.
Все-таки я в первую голову врач, на мне тяжело больные люди, инвалиды,
которым в любой момент может понадобиться моя помощь. Я бы хотел, чтобы
вы отнеслись к этому с пониманием.
- Я отнесусь с пониманием, - пообещала Настя. - Скажите, как Терехина
восприняла тот факт, что в ее комнате была убита сестра Марфа?
- Сначала, конечно, она была в шоке. Но потом появилась положительная
динамика. Кощунственно так говорить, но трагическая смерть сиделки пов-
лияла на Галину благотворно.
- В каком смысле?
- У нее стали появляться воспоминания о том периоде, который пред-
шествовал травме черепа.
- И вы молчите?! - почти закричала Настя. - Это же очень важно!
- Почему? - искренне удивился он. - Какое это имеет отношение к
убийству?
Да, он прав, подумала Настя. Откуда ему знать, что корни этого
убийства тянутся как раз в тот период, о котором несчастная Терехина не
может ничего вспомнить. И вообще, как он может знать, что убийство сест-
ры Марфы связано с Галиной?
- Что именно вспомнила Терехина? - спросила она уже спокойнее.
- Ну, я бы не стал так ставить вопрос, - улыбнулся доктор. - Пока ни-
чего конкретного она не вспомнила, до этого еще очень и очень далеко.
Просто у нее стали появляться некие размытые неуловимые образы, не свя-
занные с ее настоящим. Но я называю это положительной динамикой, потому
что на протяжении всех лет, что она здесь находится, и этого не было. Ее
память была как чистый лист бумаги, а сейчас, я бы сказал, это лист, на
который нанесены отрывочные, беспорядочные штрихи и пятна. И нужно очень
много работать, чтобы из этих штрихов и пятен сложилось хотя бы подобие
картинки.
- Но вы будете с ней работать?
- Это все не так просто, - вздохнул он. - Я в этом деле не специа-
лист, а здесь нужен именно специалист. У нас в доме инвалидов таких нет,
нужно приглашать со стороны, но это стоит денег и значительных усилий.
Этим должен заняться как раз главный врач.
- Вы ему говорили о Терехиной?
- Конечно, сразу же.
- И как он отреагировал?
- Сказал, подумает, что можно сделать.
- Он у вас как, очень суровый? - спросила Настя.
- Когда как. Он - человек настроения. Когда в хорошем расположении
духа - милейший человек, а если под горячую руку ему попадешься - только
и думаешь, как бы ноги унести. Вы собираетесь с ним поговорить?
- Собираюсь. Но чуть позже. Скажите, вы плотно занимались Терехиной
после того, как в ее комнате обнаружили труп монахини?
- Разумеется. Видите ли, так вышло, что труп обнаружила сама Галина.
Она, по-видимому, долго ждала сестру Марфу в парке, потом ей надоело
ждать, и она попросила, чтобы ее отвезли в здание. Коляска у Галины хо-
рошая, но руки слабоваты, после переломов они плохо срослись и сильно
болят, ей трудно самостоятельно проехать такое большое расстояние. Из
парка ее привезла наша сестричка, и когда они поднялись в лифте на тре-
тий этаж, где живет Галина, дальше она уже сама поехала, там недалеко до
палаты. Въехала в комнату, а там на полу сестра Марфа лежит. Галина при-
нялась кричать, визжать, потом с ней был обморок, и меня сразу же вызва-
ли, я был на месте, рабочий день еще не закончился. И пока ей не стало
лучше, я постоянно ее наблюдал.
- Расскажите мне о Терехиной побольше, - попросила Настя. - Характер,
образ мыслей, привычки.
- Почему вас это интересует? Разве Галина имеет какое-то отношение к
смерти сестры Марфы?
Настя подумала, что, может быть, не стоит темнить и устраивать тут
тайны мадридского двора. Но, с другой стороны, уж очень предусмотри-
тельным и опасным был неуловимый убийца, так что следовало где только
можно предотвращать утечку информации. Как знать, кому можно доверить
секрет и попросить молчать, а кому нельзя? Всем в душу не заглянешь...
- Я хочу понять, какой была сестра Марфа, - солгала Настя на голубом
глазу. - Она столько лет ухаживала за Галиной, сблизилась с ней, и если
я буду хорошо представлять себе саму Галину, может быть, я и Раису Пет-
ровну начну лучше понимать.
- Раису Петровну? Кто это? - вздернул брови врач.
- Так звали сестру Марфу до того, как она стала монахиней, - пояснила
Настя. - Раиса Петровна Селезнева.
- Надо же, - он покачал головой, - а я и не знал. Все привыкли назы-
вать ее сестрой Марфой, никто про мирское имя и не вспоминал. А что ка-
сается Галины Терехиной, то это, я вам скажу, дамочка с норовом. Харак-
тер тяжелейший. Капризна, нетерпима к чужому мнению, авторитарна. При
этом любит прикидываться овцой, жалуется на жизнь. Очень часто сетует на
то, что старшая дочь ее терроризирует.
- Что, вот прямо так и говорит? Терроризирует? - не поверила Настя.
Ей трудно было представить себе Иру Терехину в роли человека, терро-
ризирующего собственную мать. Конечно, девушка далека от того, чтобы на-
зываться ангелом во плоти, она резка и грубовата, но все-таки не стерва.
Младших-то как любит!
- Да, так и говорит, - кивнул доктор. - Более того, она искренне счи-
тает, что дочь делает все ей назло. Приносит специально не то, что Гали-
на ей заказывает.
- Как это "не то"? - не поняла Настя.
- Мыло не того сорта, зубную пасту не такую, как она любит, платок не
того цвета. Терехина вечно всем недовольна. И мной в том числе. Она счи-
тает, что я мало ею занимаюсь, и если бы я был к ней более внимателен,
то мог бы успешно поставить ее на ноги. Полагаю, что сестра Марфа была
бесконечно терпелива и добра, если сносила это достаточно долго. Погово-
рив с лечащим врачом Терехиной, Настя отправилась искать кабинет главно-
го врача. Кажется, ей повезло, во всяком случае, главный врач показался
ей именно милейшим человеком. Стало быть, ей удалось попасть на хорошее
настроение. Сергей Львович Гуланов был румяным брюнетом с весело блестя-
щими глазками и лукавой улыбкой, говорливым и добродушным.
- Прошу, прошу, - радостно приветствовал он Настю, вставая и делая
приглашающий жест. - Присаживайтесь. Догадываюсь, что вы пришли по пово-
ду сестры Марфы? Удивительная была женщина, поистине удивительная! Море
доброты и терпения! Вот что значит набожность. Разве от атеистов можно
ждать такого самопожертвования?
Сергей Львович охотно рассказывал о монахине, не переставая хвалить
ее и восхищаться ее душевными качествами. Наконец Насте удалось перевес-
ти разговор на Галину.
- Сергей Львович, вы собираетесь предпринимать что-нибудь, чтобы по-
мочь Галине восстановить память?
Добродушная улыбка сползла с его лица, Гуланов вмиг стал серьезным и
больше не напоминал веселого балагура. Теперь перед ней сидел профессио-
нал, который собирался обсуждать профессиональные вопросы.
- Я пока не решил, но признаюсь вам честно: скорее всего я ничего
предпринимать не буду.
- Но почему же? Лечащий врач Галины сказал, что теперь, после перене-
сенного ею потрясения, появилась реальная возможность помочь ей. Почему
же не воспользоваться этим?
- Вы разговаривали с доктором Замятиным? Напрасно вы не пришли сразу
ко мне, я бы объяснил вам то, чего он не в состоянии понять. Его интере-
сует только физическое здоровье человека. У нас с ним, я бы сказал, раз-
ные научные школы. Замятин - сухой материалист, впитавший в себя все
худшее, что принес науке воинствующий атеизм. Душа не имеет силы, воз-
действующей на материальные объекты, а поскольку человеческий организм -
самый что ни на есть материальный объект, то в своих методах лечения он
и следует этой доктрине. Правильное лечение, считает Замятин, - оно и
есть правильное, и оно обязательно должно помочь, независимо от того,
что думает по этому поводу сам больной. Я же придерживаюсь других возз-
рений, вероятно, благодаря тому, что вырос в Литве, мединститут заканчи-
вал в свое время в Вильнюсе, а там достаточное количество католиков сре-
ди населения, и научный атеизм там никогда не был в почете. Так вот,
уважаемая Анастасия Павловна, я твердо убежден, что человек, у которого,
говоря простым языком, черно на душе, никогда не будет чувствовать себя
физически здоровым. Если он болен, то он никогда не поправится. Если он
здоров, то будет болеть чем-нибудь хроническим. Поясню на примере той же
самой Терехиной. То, что она в свое время сделала, - ужасно и не подле-
жит никакому прощению. Она подняла руку на собственных детей. Трудно
придумать грех более страшный и тяжкий, согласитесь. Но к этому ее долж-
но было что-то подвигнуть, в ее жизни должно было случиться что-то поис-
тине чудовищное, чтобы она решилась на такой шаг. Сейчас она этого не
помнит. Ей сказали, что она сделала это, и она приняла эту информацию
просто как информацию. Она не помнит вида детских тел, распластанных на
тротуаре, разбитых и окровавленных, она не помнит, как гонялась за ними
по квартире, как они вырывались из ее рук, кричали и плакали от ужаса.
Она не помнит тех чудовищных событий, которые подвигли ее на преступле-
ние против детей и себя. И я говорю себе: а надо ли, чтобы она вспомни-
ла? Состояние ее здоровья стабилизировалось, она, конечно, не может пе-
редвигаться самостоятельно, у нее поврежден позвоночник и переломаны ко-
нечности, но во всем остальном она чувствует себя очень неплохо. Сердце,
почки, печень в относительном порядке, учитывая ее возраст и перенесен-
ную травму, а также последующее лечение, несколько операций. Вам, веро-
ятно, сказали, что у нее тяжелый характер, она капризничает и придирает-
ся, правда? Сказали? Но это, на мой взгляд, свидетельствует о том, что
она живет в ладу сама с собой. Она смеет жаловаться на дочь только пото-
му, что не чувствует и не понимает своей вины перед ней. Она не понима-
ет, что хотела убить ее, а теперь девочка вынуждена фактически содержать
свою матьубийцу. И представьте себе, что произойдет, если к ней вернется
память. Она остается один на один с этим кошмаром. Беспомощная, больная,
одинокая, кругом и перед всеми виноватая. После этого, уверяю вас, бо-
лезни начнутся беспрерывные. Человек, оставшийся наедине с такими воспо-
минаниями, не захочет жить, он на уровне подсознания начнет стремиться к
собственной смерти, к саморазрушению и самоуничтожению. Именно это и бу-
дет провоцировать болезни, одна тяжелее и коварнее другой. Проконсульти-
руйтесь у хорошего психиатра, он вам расскажет, что в клинически непо-
нятных случаях нужно сразу же исследовать психику больного. Человек бо-
леет, болеет, непонятно чем болеет, никто не может диагноз поставить,
или ставят диагноз, назначают лечение, а оно не помогает, и врачи ничего
не понимают, руками разводят. А потом оказывается, что у этого человека
жуткий комплекс вины, им овладела идея самообвинения или собственной
греховности и порочности, и ему просто жить не хочется. И его подсозна-
ние разрушает организм, не дает ему выздороветь. Я очень боюсь, что с
Галиной Терехиной именно это и произойдет, хотя доктор Замятин моих опа-
сений не разделяет. Но я уже говорил вам, мы придерживаемся разных науч-
ных школ. Я лично считаю, что пытаться вернуть Галине память было бы не-
осторожно с точки зрения медицины и негуманно с чисто человеческих пози-
ций. Пусть все идет как идет. В конце концов, я призываю вас, Анастасия
Павловна, подумать о будущем. Старшая дочь Терехиной сегодня еще слишком
молода, поэтому вполне естественно, что она не может забрать мать домой
и ухаживать за ней. Девушке нужно работать, получать образование, стано-
виться на ноги. Но пройдут годы, и у нее появится возможность взять мать
к себе. До меня долетали разговоры о том, что девушка, кажется, ее зовут
Ирина, не очень-то ласкова с матерью, грубит ей. Но, согласитесь, ее
можно понять. Она еще очень молода. С годами она станет мудрее и терпи-
мее и, вполне возможно, простит Галину. Тем более что сама Галина своего
греха не помнит. Это объективное обстоятельство, и с ним придется счи-
таться всем, в том числе и ее дочери. Повзрослевшая и нормально зараба-
тывающая дочь сможет обеспечить своей несчастной матери достойную ста-
рость, будет жить вместе с ней и ухаживать за Галиной. Но если Галина
вспомнит все, то я очень сомневаюсь, что такое сосуществование у них по-
лучится. Сама Галина будет без конца терзаться своей виной и преследую-
щими ее кошмарными воспоминаниями, а учитывая ее властный и авторитарный
склад, она совершенно точно начнет изводить дочь. У нее вина трансформи-
руется в агрессию, это бывает довольно часто. Люди склонны ненавидеть
тех, перед кем виноваты, об этом еще великий Лабрюйер писал. Если Тере-
хина вспомнит все, мать и дочь просто не смогут жить вместе. А ведь это
неправильно, если Галина до конца дней будет находиться здесь при живой
взрослой дочери. Это не по-человечески. Это, если хотите, против божес-
кого закона.
Настя слушала его внимательно и понимала, что Гуланов прав. Больше
всего на свете сейчас ей хотелось, чтобы к Галине Терехиной вернулась
память, но она отдавала себе отчет, что это на самом деле нужно только
для раскрытия убийств. А по большому-то счету это никому не нужно. И да-
же опасно. Можно проявлять настойчивость, можно найти специалистов и ор-
ганизовать их работу с Галиной, это потребует определенных усилий, но
это вполне возможно. Можно даже найти спонсоров, которые оплатят это ле-
чение. Работа с разрушенной или блокированной памятью интересна многим
ведомствам, как медицинским, так и весьма далеким от медицины, и вполне
реально найти заинтересованных специалистов, нуждающихся в отработке ме-
тодик и в сборе материала для научных работ, такие даже и бесплатно по-
работают с большим удовольствием, если случай необычный или сложный. Но
нужно ли это делать? Разоблачить убийцу и знать, что оставляешь за спи-
ной страдающую от невыносимости собственного греха больную немолодую
женщину? В конце концов, убийцу можно найти и другим способом, да, это
невероятно трудно, но возможно. А сделать вспомнившую все Галину Терехи-
ну спокойной и довольной уже не сможет никто. Это необратимо. И она,
Настя Каменская, не может взять на себя такую ответственность, не может,
даже во имя поимки жестокого и опасного убийцы.
