 |
|
 |
Глава 13
Давно уже Настя Каменская не проводила таких беспокойных ночей.
Собственно, "давно" в данном случае означало месяца два. Мало того, что
дурацкая бутылка дурацкого алкаша-журналиста не давала ей покоя, так еще
и Анна Лазарева исчезла. И всему виной ее, Анастасии, легкомыслие и до-
верчивость. С чего она взяла, что Лазарева не имеет к преступлениям ни-
какого отношения? Только с того, что так или приблизительно так заявил
ей ученый профессор? Тоже мне, аргумент. Мало ли что ей наука скажет,
всему верить, что ли? Тем более Самойлов и не говорил о невиновности Ан-
ны, он только утверждал, что семь убийств не являются серией. Может, Ла-
зарева и не серийная убийца, но она вполне могла совершить одно из семи
преступлений. Почему нет? А теперь очевидно, что с бывшей баскетболист-
кой что-то не в порядке.
Домой Настя пришла поздно, и еще от лифта услышала, как надрывается в
квартире телефон. Разговаривать ни с кем не хотелось, и она решила не
торопиться. Если настойчивый абонент дождется, пока она откроет дверь и
снимет грязную обувь, тогда она поднимет трубку, а коль не дождется,
значит, так тому и быть. Не очень-то и хотелось. То есть, положа руку на
сердце, совсем не хотелось.
Но абонент оказался настойчивым, и трубку пришлось снимать. Это была
мать Насти, звонившая с традиционной вечерней проверкой.
- У тебя грустный голос, - заметила Надежда Ростиславовна. - Что-ни-
будь случилось?
- Просто устала, - вяло ответила Настя. - Голос обыкновенный, какой
еще голос может быть после рабочего дня.
- Как ты себя чувствуешь? Спина не болит?
- Нет, все в порядке, ничего не болит.
- Что у тебя сегодня на ужин?
- Еще не знаю, я только вошла. Сейчас посмотрю, что есть в холо-
дильнике.
- Доченька, ты завтра должна к нам приехать, - твердо заявила мать. -
Это не дело.
- Что - не дело? - машинально повторила Настя, думавшая в этот момент
совсем о другом.
- То, как ты питаешься. Приезжай завтра после работы, я куплю продук-
тов и наготовлю тебе еды на несколько дней. Я понимаю, у тебя нет ни
сил, ни времени ходить по магазинам и стоять у плиты, ты приходишь позд-
но и усталая. Поэтому ты должна приехать к нам и взять продукты.
- Мама...
- Ничего не хочу слушать, - отрезала мать. - Ты же не хочешь, чтобы я
переехала жить к тебе, пока Алеша за границей.
Это точно, Настя этого совсем не хотела. Поэтому решила быстро согла-
ситься, чтобы не развивать опасную тему и не обижать Надежду Ростисла-
вовну.
- Хорошо, мамульчик, я приеду завтра, - покорно сказала она.
- Вот и славно, - тут же успокоилась мать, - я все приготовлю к твое-
му приходу. Борщ тебе сварить?
- Нет-нет, борщ не надо. И вообще никакого супа не надо.
- А что ты хочешь? Отбивные?
- Ага. И папиных цыплят хочу.
- Ладно, посмотрю, что лучше. В котором часу тебя завтра ждать?
- Не знаю, мама, с моей работой это плохо прогнозируется. Не раньше
девяти, я думаю.
Может, это и хорошо, что завтра она поедет к родителям. Ей необходимо
разобраться с самой собой, со своим внезапным желанием уйти на другую
работу. И лучше отчима ей советчика не найти.
После разговора с матерью Настя переоделась в теплый махровый халат и
уселась на кухне, сделав себе нечто вроде бутерброда. Она, конечно,
опять забыла купить хлеб, и единственным, что ей удалось найти, была по-
лузасохшая горбушка, которую можно было попытаться привести в чувство
при помощи духовки или микроволновой печи. Ветчины в холодильнике оказа-
лось много, а сыра почти совсем не осталось, но если положить на пе-
чальную горбушку толстый кусок ветчины, задекорировать сверху жалкими
остатками сыра, украсить для цветности несколькими каплями кетчупа и за-
сунуть это неизвестное науке подобие сандвича в микроволновку, то вполне
можно приглушить чувство голода.
Обычно она не испытывала необходимости в советчиках, если вопрос ка-
сался ее собственной совести. По тонким служебным вопросам она спрашива-
ла совета у Колобка-Гордеева или могла, например, проконсультироваться с
генералом Заточным из Главного управления по организованной преступнос-
ти. Что касается различных логических построений и нюансов поведения лю-
дей, то об этом лучше всего было разговаривать с мужем. У Лешки мышление
совсем другое, и он часто умеет посмотреть на задачу под совершенно иным
углом зрения. А со своей совестью Настя Каменская привыкла разбираться
самостоятельно. Правда, ситуация была для нее все-таки необычной, ведь
она за все время службы в милиции меняла место работы только один раз,
много лет назад, когда ее, никому не известную девчонку-лейтенанта,
"открыл" полковник Гордеев, нашел в одном из московских районных управ-
лений и забрал в свой отдел, на Петровку. Тогда ей не нужно было прини-
мать никаких сложных решений, потому что все случилось как в кино: она
добросовестно делала свое дело, внося в него элементы творчества и вы-
думки, над ней смеялись, ее придумок не понимали, о ней рассказывали
анекдоты, но она все равно упрямо делала посвоему, и вдруг нашелся чело-
век, которому как раз такая работа и нужна была. Он пришел к ней и ска-
зал: плюнь на все, собирай свои вещи и иди ко мне, все равно здесь тебя
никто не оценит, потому что твои способности и мозги здесь никому не
нужны, а у меня ты будешь заниматься той самой аналитической работой,
которая у тебя лучше всего получается. Разве ей нужно было что-то решать
в этой ситуации? Ей нужно было только собрать бумаги и передать дела.
Такая удача приходит раз в жизни и, между прочим, далеко не к каждому.
И теперь, сидя в своей маленькой, давно требующей ремонта кухне и
медленно пережевывая горячий бутерброд, Настя думала о том, что каждая
удача рано или поздно оборачивается неудачей. Ей привалило когда-то нео-
быкновенное везенье: она попала в подчинение к хорошему начальнику, ко-
торый, во-первых, прекрасно знал ту работу, которую выполняли его подчи-
ненные, и потому мог их учить и помогать им, во-вторых, умел быть мудрым
и терпимым руководителем и, в-третьих, считался с природными данными,
способностями и склонностями каждого оперативника своего отдела. Он пос-
меивался на Настиной патологической ленью, ругал за то, что она не зани-
мается спортом и не заботится о своем здоровье, но понимал, что переде-
лывать ее уже поздно, поэтому и загрузил ее аналитической работой на
пользу всему отделу. Никогда от нее не требовали дальних поездок, бегот-
ни, ночных дежурств и прочих вещей, в которых от Насти было бы мало тол-
ку. Она обожала свою работу, готова была не спать неделями и не уходить
в отпуск, если надо, но такая счастливая жизнь привела к тому, что к
несчастливой жизни она оказалась не готова. У нее нет опыта приспосабли-
вания к новому начальнику, который ей не нравится. Кроме того, этот но-
вый начальник вовсе не намерен, как это делал Гордеев, полностью оста-
вить за ней аналитическую работу, он собирается загружать ее такими же
делами, как и всех в отделе, а аналитику рассматривает как приятный до-
весок, который можно и нужно с нее стребовать в дополнение к основным
сыщицким обязанностям.
Может ли она работать так же, как и все остальные? Да, может, эта ра-
бота неприятная, тяжелая, но вполне человеческая, и люди занимаются ею
не одно столетие. Хочет ли она так работать? Нет. Нет, нет и нет. Она
слишком ленива для этого. Она психологически недостаточно закалена для
интенсивного ежедневного плавания в море ненависти, горя, отчаяния, зло-
бы и страха. Она... да что там перечислять, не хочет она работать так,
как работают другие. Она хочет работать так, как привыкла при Гордееве.
Как же ей поступить? Смириться с тем, что так, как раньше, уже никог-
да не будет, и открыть новую страницу в своей жизни, в которой все, все,
все будет по-другому? Или попробовать найти такое место, где можно будет
сохранить привычный стиль работы и при этом делать то, что нужно и важно
для других и интересно ей самой. Как поступить? Бросить ребят, с которы-
ми проработала бок о бок больше десяти лет и с которыми ее связывают не
только совместными усилиями раскрытые преступления? Или остаться с ними,
быть верным другом и мучиться, выполняя работу, которую раньше выполнять
не приходилось. Конечно, это не означает, что Анастасия Каменская никог-
да не работала со свидетелями или не выезжала на осмотр места происшест-
вия. Еще как работала. И очевидцев искала, и установки сама делала, и
разложившиеся или расчлененные трупы осматривала, и в разработках участ-
вовала, и с наемными убийцами наедине по нескольку часов проводила. Она
все умела и все делала, когда нужно. Но одно дело, когда она приходила к
Гордееву и говорила: "Виктор Алексеевич, я придумала вот такой ход... И
для этого нужно, чтобы кто-нибудь сделал вот это... А сама я хочу попро-
бовать сделать вот так..." И совсем другое дело, когда Мельник будет ее
заставлять делать то, что ОН считает нужным, а не то, что ОНА придумала.
Первый месяц совместной работы ясно показал, что к ее идеям начальник
относится более чем скептически и категорически отвергает за ней право
на попытку, не говоря уж об эксперименте. Зато себя Барин считает исти-
ной в последней инстанции и чуть ли не дельфийским оракулом. С таким не
то что не поспоришь, а и мнения своего не выскажешь, если не хочешь нар-
ваться на скандал и публичное оскорбление.
Да, муж ей в этом деле не советчик, ей нужно поговорить с человеком,
который хорошо представляет себе оперативную работу и будет понимать,
что ее беспокоит и чего она хочет. С Юркой Коротковым ей стыдно обсуж-
дать эту проблему. Она попробовала и поняла, что душевных сил не хвата-
ет. А отчим ее поймет, сам всю жизнь в милиции прослужил, четверть века
на практической работе, теперь вот кафедрой командует, будущих сыщиков
обучает.
Почему-то мысль о необходимости посоветоваться с отчимом тоже каза-
лась ей неприятной, словно она собралась нанести близким людям удар
из-за угла. Может быть, ей стыдно и неловко за свое более легкое положе-
ние? Собственное жилье есть, и в этом смысле она от ГУВД не зависит. Муж
- известный ученый, получающий приглашения из крупных зарубежных универ-
ситетов, так что от голода их семья не умрет, если начать принимать эти
приглашения не раз в год, а постоянно. Детей нет. Родители, слава Богу,
здоровы. Не жизнь, а одно сплошное непрекращающееся удовольствие. Мало
того, она еще пять иностранных языков знает и в качестве переводчика мо-
жет зарабатывать куда больше, чем в уголовном розыске, так что имеет
возможность вообще плюнуть с высокой колокольни на серые милицейские
будни и на нового начальника, который ей, видите ли, не нравится, такая
вот выискалась у нас принцесса.
И при всем этом феерическом благополучии она еще бегает к папочке со-
вета спрашивать. У нее, понимаете ли, папочка, иными словами - мамочкин
муж есть со связями в Министерстве внутренних дел и большим жизненным
опытом по части ловли преступников. Так что с родителями нашей принцессе
тоже повезло. Такая вот она у нас удачливая, хорошо образованная (а это
ей с мамой повезло) и замужем за профессором-академиком (и с мужем по-
везло).
Она не заметила, как кончился ужасный резиново-жесткий бутерброд, по-
тому что с изумлением прислушивалась сама к себе. Откуда эти мерзкие
мысли у нее в голове? Неужели кто-то из сослуживцев может так сказать
про нее? Да нет же, она никогда не давала повода, не прибегала к помощи
отчима, не пыталась решить с его помощью свои служебные проблемы. Да и
проблем-то таких не было, а если что и случалось, так на это всегда был
любимый начальник Виктор Алексеевич Гордеев. И разве она хоть когда-ни-
будь выказывала высокомерие или снобизм в связи с тем, что, в отличие от
своих коллег, знает не только юриспруденцию, но и математику, и иност-
ранные языки? Нет, не было такого, не выказывала она этих чувств, просто
потому, что им нет места в ее душе. Откуда же взялся этот отвратительный
ехидный голосок, нашептывающий ей в ухо гадкие слова о ней самой? Госпо-
ди, что же это с ней происходит? Почему-то отчаянно захотелось погово-
рить с Лешей.
И, словно откликаясь, тут же зазвенел телефон.
- Что у тебя стряслось? - спросил муж вместо приветствия.
- А... - Она растерялась и даже не сразу пришла в себя. - Как ты до-
гадался? То есть я хотела сказать, с чего ты взял?
- Аська, врать будешь кому-нибудь другому. Так что случилось?
- Лешик, я расскажу, честное слово, но объясни, как ты догадался. Я
же умру от любопытства.
- Элементарно, Ватсон, - засмеялся Чистяков. - Я только что разгова-
ривал со своей любимой тещей, и она тебя сдала со всеми потрохами, ска-
зала, что голос у тебя усталый и вроде как бы убитый. А поскольку я знаю
тебя и знаю, что в разговорах с родителями ты стараешься быть бодрой и
веселой и ничего эдакого им не демонстрировать, то сразу понял, что раз
уж теща что-то такое услышала, значит, ты совсем развалилась. И попробуй
теперь скажи, что я не прав.
- Ты прав, - вздохнула Настя. - У меня отвратительное настроение.
Настолько отвратительное, что я даже не сумела скрыть это от мамы.
- В связи с чем? Тебя кто-то обидел?
- Я сама себя обидела. Дура я, и бить меня некому.
- Это правильно, но неконструктивно. Хочешь, дам телефон моего колле-
ги, он живет неподалеку, и по твоей просьбе может прийти и выпороть те-
бя.
- Ничего себе конструктивность! - Настя развеселилась. - Лучше сделай
меня умной.
- Бесполезно, ты уже старая для таких экспериментов.
Что есть - то есть, придется жить с глупой. Так: каким же образом
твоя глупость испортила тебе настроение?
- Леш, я сейчас скажу, но дай слово, что не будешь ругаться и пережи-
вать. Это не повод для волнения.
- Ну, говори.
- Я думаю о том, чтобы уйти с работы.
- Совсем? И сидеть дома?
- Нет, что ты, уйти из отдела. Я не могу работать с новым начальни-
ком.
- Ах, вот оно что... - протянул Чистяков. - Ну ничего, это нормально.
Перебесишься. До моего приезда потерпишь, или тебе горит?
- Сама не знаю. Лешенька, я ничего не знаю, у меня в душе такая сму-
та, что я, кажется, даже придумать ничего толкового не могу.
- Сядь и напиши, - посоветовал муж. - Спокойно возьми бумагу и ручку
и изложи свои сомнения и соображения в письменном виде. В состоянии сму-
ты действительно ничего толкового не придумывается, и решения обычно бы-
вают совершенно идиотскими. Пока будешь систематизировать аргументы и
формулировать доводы, туман рассеется. Если хочешь, пошли мне этот лис-
точек по факсу, чтобы я мог разговаривать с тобой более предметно.
- Спасибо тебе, солнышко, - грустно улыбнулась Настя, - ты дал мне
мудрый совет. Кстати, а зачем ты родителям звонил? Меня проверял?
- Нужна ты мне! - фыркнул он весело. - Я их поздравлял, как и положе-
но примерному зятю.
- Поздравлял? С чем?
- Ну здравствуйте, приехали. С годовщиной свадьбы. Ты что, забыла?
- Забыла, - охнула Настя. - Ой дура, ну какая же я дура! То-то мама
меня на завтра в гости звала, а я упиралась, чушь какую-то несла про
свою занятость. Ой кретинка! Она еще больше расстроилась. Во-первых, не-
хорошо, что она забыла поздравить маму и отчима. А во-вторых, Настя Ка-
менская никогда ничего не забывала, особенно такие вещи, как дни рожде-
ния и памятные даты родных и друзей, и если уж она ухитрилась забыть о
годовщине свадьбы мамы и Леонида Петровича, значит, с ней действительно
что-то не в порядке. То есть до такой степени не в порядке, что это уже
почти приближается к интеллектуальной катастрофе. У нее отказывают мозги
и блокируется память. Ее главные орудия производства выходят из строя.
Это никуда не годится.
Осознание этого малоприятного факта вкупе с мыслями о заштрихованной
этикетке, об исчезнувшей Анне Лазаревой и о смене места работы составило
такую чудовищную смесь, что о спокойном сне можно было с чистой совестью
забыть. И несмотря на все принятые меры в виде горячего душа, бокала
мартини и двух грелок, Настя провертелась в постели всю ночь, так и не
сомкнув глаз.
Утром она встала совершенно разбитая, не отдохнувшая, а настроение у
нее было еще хуже, чем накануне. Раз примерно в десять.
Встреча капитана Доценко с Василием Клыковым прошла без неожиданнос-
тей, если не считать того, что длилась она часа три, хотя все можно было
выяснить минут за двадцать. Клыков оказался вязким парнем, подолгу заст-
ревал на не имеющих значения вопросах, пускался по каждому поводу в
длинные и путаные рассуждения. Он, очевидно, относился к той породе лю-
дей, которые больше всего на свете любят самих себя, и звук собственного
голоса для них слаще самой прекрасной музыки. Кроме того, после гибели
Вавилова он исполнял его обязанности и очень хотел показать себя в гла-
зах руководства банка с самой лучшей стороны в надежде на то, что друго-
го начальника службы безопасности искать не будут. Поэтому он во время
беседы с Доценко отвечал на все телефонные звонки и отвлекался на каждо-
го, кто заглядывал к нему в кабинет, стараясь продемонстрировать делови-
тость и оперативность в решении возникающих вопросов, и сопровождал каж-
дое свое действие длинными и подробными комментариями, дабы и Михаил
смог оценить эго компетентность и грамотность, а также чрезвычайную за-
нятость.
При таком режиме беседы глупо было бы надеяться, что Клыков сможет
сосредоточиться и самостоятельно вспомнить то, что интересовало Доценко.
Поэтому капитан решил пойти по более легкому пути и разложил перед Клы-
ковым заранее приготовленные карточки, на которых были выписаны фамилии
бывших сослуживцев Дмитрия Вавилова, попросив Клыкова для начала рассор-
тировать их на две группы: имена совершенно незнакомые и имена, которые,
как ему кажется, он слышал. Когда первый этап был с грехом пополам прой-
ден, Доценко убрал карточки с незнакомыми именами.
- А теперь я попрошу вас по очереди брать каждую карточку и сказать
мне, когда и в связи с чем Вавилов упоминал эту фамилию.
Он умышленно не сказал Клыкову, кому принадлежат выписанные на кар-
точки имена, и был готов к тому, что, например, человек по фамилии Тихо-
нов может оказаться для Василия известным киноактером. Опасения его час-
тично подтвердились, некоторые фамилии из числа распространенных относи-
лись вовсе не к сотрудникам милиции, однако двух человек из составленно-
го Михаилом списка Клыков вспомнил. Особенно заинтересовал капитана не-
кий Филиппов, которого Вавилов называл просто Филипычем и упоминал обыч-
но в следующем примерно контексте: "Позвоню Филипычу, попрошу прове-
рить".
Теперь следовало заняться этим Филипповым. Однако вытрясти из "Фили-
пыча" хоть слово оказалось делом далеко не простым. Он досиживал до пен-
сии, а поскольку служил не с младых ногтей, пришел в милицию в свое вре-
мя из народного хозяйства по комсомольской путевке, то в свои пятьдесят
два имел только двадцать четыре года выслуги и мечтал протянуть послед-
ний год без приключений. По его лицу Доценко сразу догадался, что пить
Филиппов любит куда больше, чем не пить. Более того, лет тринадцать тому
назад, при министре Федорчуке, его увольняли из органов, как и многих
других, у кого оказались в личной собственности автомобили, дачи и коо-
перативные квартиры. Был такой момент в истории наших доблестных органов
внутренних дел. Потом, когда Федорчука сняли, несправедливо уволенных
восстанавливали в должностях и званиях, восстановили и Филиппова, а вы-
нужденный перерыв в службе засчитали в стаж. Однако эта ситуация остави-
ла в его душе неизгладимый след и глубокую убежденность в том, что госу-
дарство, издавая законы, не утруждает себя индивидуальным подходом к
каждому конкретному случаю и разбираться в мелочах не станет, и наде-
яться нечего. Поэтому когда появилось запрещение работникам органов
внутренних дел сотрудничать с коммерческими структурами, Филиппов восп-
ринял его буквально. То есть таким манером воспринял, что даже водку
пить с представителями этих пресловутых структур он права не имеет под
страхом быть уволенным по отрицательным мотивам, иными словами - без
пенсии.
Посему при первом же упоминании имени Дмитрия Вавилова Филиппов не
раздумывая ответил:
- Он у нас давно не работает. Ничего о нем не знаю.
На какое-то мгновение Михаилу даже стало жалко этого испитого, всего
боящегося майора. Можно, конечно, организовать давление сверху, обвинить
его в незаконном сотрудничестве с коммерческими организациями и добиться
того, чтобы он с перепугу начал оправдываться и рассказывать, что ничего
такого особенного он не делал, только проверки... И так далее. Но это
долго, сложно, одним словом, из пушек по воробьям стрелять. Куда проще
поставить Филипычу бутылку и подождать, пока у него язык развяжется. Кто
другой на месте Филиппова задумался бы, конечно, с чего это молодой сыс-
карь с Петровки вдруг выпить предлагает и заговорщически улыбается,
неспроста это, надо ушки на макушке держать. Кто другой - может быть, но
не Филипыч, который любил водку до такой степени, что уже относился к
появлению перед собой полной рюмки без критики. Главное - наливают, а
зачем, с какой целью, с какими нехорошими намерениями - значения не име-
ет.
Доценко был предельно аккуратен и, пригласив Филиппова "принять по
чуть-чуть" за знакомство в ближайшем баре, разговоров о Вавилове больше
не заводил. Он был достаточно опытен, чтобы правильно выстроить беседу,
и уже через полтора часа узнал, что Филиппов, выполняя чью-то просьбу, в
декабре месяце ездил в городской архив, который находится у черта на ро-
гах в совершенно другом конце города, и если бы не друг, которому надо
было помочь, то по своей воле он туда ни за что не потащился бы.
В архиве капитан Доценко довольно быстро выяснил, что майор Филиппов
знакомился с уголовным делом о хулиганстве, благополучно прекращенным
следователем в связи с небольшой общественной опасностью деяния. Михаил
внимательно прочитал дело, сделал все выписки и поехал на работу.
- Анастасия Павловна, я предполагаю, что Вавилов просил своего бывше-
го коллегу Филиппова посмотреть в архиве дело о хулиганстве. Но мне не-
понятно, что могло его в этом деле заинтересовать. Может быть, Филиппов
для кого-то другого смотрел материалы?
- Давайте по порядку, - попросила Настя. - Какого года дело?
- Девяносто пятого.
- И кто там нахулиганил?
- Трое мужчин повздорили в общественном месте, то бишь в ресторане,
немножко посуды побили, друг другу морды расквасили, и официантам
чуть-чуть досталось. Вызвали наряд, дебоширов задержали, они долго и му-
чительно извинялись перед дирекцией ресторана, стоимость разбитого иму-
щества немедленно возместили, вину признали, официантам оплатили меди-
цинскую помощь. Короче, деятельное раскаяние. Особенно один из них отли-
чился, сразу стал деньги доставать и каяться. Двое других были более
сдержанными. Через три дня следователь дело прекратил. И правильно сде-
лал. Вот фамилии и паспортные данные этих хулиганов.
Доценко положил перед Настей листок с записями.
- А вот здесь координаты следователя, который оформлял дело.
- Спасибо, - кивнула она. - Надо послать запросы на всех троих, выяс-
нить, кто они такие сегодня и чем занимаются. Я хочу понять, чем они
могли заинтересовать покойного Вавилова в период его якобы глубокой за-
думчивости. Если, конечно, это именно по их поводу он так глубоко заду-
мывался.
- И если Филиппов брал в архиве дело для Вавилова, а не по просьбе
кого-то другого, - добавил Доценко.
Да, слишком много "если". Слишком много... Но надо же с чего-то начи-
нать. Если Эдуард Денисов давал голову на отсечение, что между убийства-
ми Вавилова и Нурбагандова есть связь, то связь эту нужно найти. В про-
тивном случае все семь трупов, официально приписываемых неизвестному ма-
ньяку, так и повиснут мертвым грузом, и никогда истинный убийца не будет
пойман.
Настя уже открыла рот, чтобы задать Михаилу очередной вопрос, когда
дверь распахнулась от резкого удара. На пороге появился Мельник
собственной персоной. Лицо его было отчужденным и холодным, а сверкание
светлых глаз ничего хорошего не предвещало.
- Оба здесь, - почему-то удовлетворенно констатировал он. - Прекрас-
но. По-видимому, работа по поиску и поимке серийного убийцы завершена, и
вы можете с чистой совестью отсиживаться в кабинете и распивать кофе.
Поздравляю. Докладывайте.
Кровь бросилась Насте в лицо, она с ужасом почувствовала, как пылают
щеки и начинают дрожать руки. К чести Доценко надо сказать, что он вла-
дел собой куда лучше. А может быть, он просто моложе и здоровее, и веге-
тативные реакции у него были не такими яркими.
- Владимир Борисович, - начала она, стараясь, чтобы голос не выдал
эмоций, - кроме серийного убийцы, у нас много и других преступлений, ко-
торые требуют того, чтобы посидеть и подумать, а не мчаться неведомо ку-
да, не разбирая дороги.
- Уважаемая Анастасия Павловна, - холодно произнес Мельник, - не
имейте привычки путать себя со мной. Не надо объяснять мне, какими дела-
ми занимается мой отдел. И тем более не надо мне объяснять основы ро-
зыскной работы. Я задал вполне конкретный вопрос: как идет разработка
Лазаревой. И хочу получить на него такой же конкретный ответ. Итак?
- Лазарева под контролем, Доценко с ней работает, - ответила Настя,
ощущая себя человеком, выпрыгнувшим с вертолета и не знающим, есть у не-
го парашют или нет. - Но я сегодня еще больше уверена в том, что она не
имеет к семи убийствам никакого отношения, и прошу вас отменить свое
распоряжение о ежедневном наблюдении за ней.
Глаза Мельника сузились и стали, кажется, еще светлей.
- Вероятно, ваша уверенность зиждется на том, что вы вообще не знае-
те, где Лазарева и чем она занимается. "Понятно, - подумала Настя, - па-
рашюта у меня за спиной нет. Жаль. Придется лететь вниз самостоятельно и
скорее всего свернуть шею при падении".
- Вы, Анастасия Павловна, - продолжал Мельник, - взяли на себя труд
ввести меня в заблуждение, иными словами - солгать мне, вашему начальни-
ку. Более того, вы вовлекаете в это некрасивое занятие и младшего по
званию и должности, своего товарища, который должен у вас учиться и
брать с вас пример. Ваша Лазарева пропала, и это означает, что я был
прав. Она причастна к убийствам, она виновна, и она почувствовала опас-
ность. А вы, вместо того, чтобы бить тревогу и объявлять ее в розыск,
спокойно сидите и, простите за грубость, лясы точите. Вашему оптимизму
можно позавидовать. Если в течение пятнадцати минут Лазарева не будет
объявлена в розыск, можете положить мне на стол рапорт об уходе. Это ка-
сается и вас, Доценко.
С этими словами он повернулся и вышел из кабинета, громко хлопнув
дверью.
- Вот это да, - тихо протянул Михаил. - Откуда он узнал? Вы ему ска-
зали?
- Нет, не говорила. А вы, Миша?
- И я не говорил. Кто же нас сдал?
- Не представляю. Скорее всего никто специально этого не делал. Прос-
то наш Барин чувствует внутреннее сопротивление холопов, боится, что мы
за его спиной что-то делаем, и пытается нас проверять. Небось дал ко-
му-нибудь из наших конфиденциальное задание сделать установку на Лазаре-
ву, не объясняя, кто она и у кого в разработке находится, а человек доб-
росовестно пришел к ней домой, поговорил с родителями и узнал, что она
дома не ночует и на работе не появляется. Теперь радуется, поймал нас с
вами на вранье и будет этим тыкать нам в нос до второго пришествия. У
некоторых начальников такой приемчик пользуется большой популярностью:
подловить подчиненного и потом держать его этим промахом в узде долго и
крепко.
- Влипли мы с вами, - Доценко в отчаянии покачал головой. - А все я
виноват, ныл, ныл, хотел скорее от Анны освободиться.
- Я тоже виновата, - вздохнула Настя, - это же я вам сказала, что
можно больше ее не трогать. Ну, прокололись мы с вами, ошиблись, но все
равно это не настолько смертельно, как пытается представить Мельник. Ла-
зарева не в бегах, по крайней мере из Москвы она не уехала, Коротков ее
видел в редакции своими глазами. Другое дело, что мы с вами не знаем,
зачем она приходила туда и искала Баглюка, но Баглюк - это совершенно
другая песня, не имеющая к семи трупам ни малейшего отношения. Ладно,
Миша, чего теперь голову пеплом посыпать, надо звонить следователю,
пусть выносит постановление об объявлении Лазаревой в розыск. Не будем
нарываться на еще большие неприятности.
- А если его на месте не окажется?
- Кого? Следователя?
- Ну да. Мельник же сказал, через пятнадцать минут проверит, а иначе
уволит нас обоих.
- Ой, Миша, ну что вы обращаете внимание на всякие глупости! Сказал,
сказал... Он может проверить через пятнадцать минут, поставлен ли следо-
ватель в известность, а командовать ему, когда выносить постановление,
он не может. И вообще, никого он увольнять не собирается, он же не иди-
от, и так людей не хватает. Сейчас позвоню Косте Ольшанскому, покаюсь во
всех грехах, будем надеяться, что он пойдет нам навстречу.
- А вдруг его нет на месте? - настойчиво спросил Доценко.
- Ну нет - так нет, перестаньте дергаться, я вас прошу. Настя сказала
это сердито и тут же мысленно обругала себя. Какое право она имеет так
разговаривать с Михаилом? Ей хорошо, она уже почти решила сама для себя,
что работать с Мельником не будет, особенно после сегодняшнего, поэтому
одним скандалом больше - одним меньше большого значения не имеет. Для
нее лично не имеет. А для Доценко? Ему-то с Барином еще работать и рабо-
тать, и он, естественно, не стремится ни к каким выволочкам. Есть золо-
тое правило: получил нагоняй - промах исправляй, быстро исправишь - ре-
путацию поправишь. Это ей на свою репутацию в глазах Мельника наплевать,
а с Мишей все по-другому. И сердиться на него она никакого права не име-
ет.
Но Доценко как в воду глядел: в кабинете Ольшанского телефон не отве-
чал, а по другому телефону секретарь ответила, что Константин Михайлович
выехал на обыск. Поскольку сама-секретарь была ярой поклонницей детек-
тивной литературы и особенно любила книги, написанные Татьяной, женой
Стасова, Настя несколько раз в форме подлизывания приносила ей новые по-
вести с автографами, чем снискала полное и глубокое доверие одной из
старейших работниц следственного отдела городской прокуратуры. Посему
адрес, где был обыск, получила без труда.
- Поехали, Мишенька, - сказала она, натягивая куртку, - попробуем
поймать Костю раньше, чем это сделает ваш Барин. Уже шестой час,
Ольшанский может после обысса в прокуратуру не вернуться.
- А вечерний отчет? - с тоской спросил Доценко, - надо бы отпроситься
у Мельника, а то еще больше орать будет.
- Миша, не будьте ребенком. Нас Гордеев избаловал, это точно. Никогда
не приходилось думать о том, как обмануть начальника, как выкрутиться.
Ничего не поделаешь, придется осваивать эту науку.
Она сняла трубку внутреннего телефона и набрала номер Керехова, за-
местителя начальника отдела.
- Пал Василич, мы с Доценко едем выполнять поручение Мельника. Если
он будет нас искать, напомните ему об этом, пожалуйста, а то он и забыть
может, ругаться начнет, что мы с отчетом не явились.
Намерение сменить место работы и начальника крепло в ней с каждой ми-
нутой. Нельзя сказать, что Анастасия Каменская была честна и абсолютно
правдива во всем, конечно же, нет, иначе она не смогла бы работать в
уголовном розыске. Но думать о том, как обмануть начальника, ей действи-
тельно за последние десять лет ни разу не приходилось.
В этом просто не возникало необходимости, более того, это было глупо
и опасно, потому что Колобок-Гордеев мог дать очень дельный совет и ока-
зать помощь. Он доверял своим подчиненным, их опыту и интуиции и не то-
пал ногами, когда его указания выполнялись неточно или не выполнялись,
если причины для этого были вескими. А работая с Мельником, приходится
постоянно думать не столько о раскрытии преступлений, сколько о том, как
бы не подставиться. Противно и унизительно.
Они довольно быстро добрались до места, указанного добросердечной
секретаршей. Перед подъездом дома стояли две машины - милицейская с си-
ней полосой и голубые "Жигули" Ольшанского.
- Успели, - с облегчением сказала Настя. - Теперь можно спокойно
ждать, когда Костя выйдет. Заодно и воздухом подышим.
Она достала сигареты и зябко поежилась. Мороза не было, под ногами
по-прежнему хлюпал подтаявший снег, но налетавший сырой ветер то и дело
швырял в лицо отвратительную смесь крупки и дождя. Гулять по такой пого-
де - удовольствие ниже среднего. Настя заглянула в подъезд в надежде
найти там временное прибежище, но сразу же вышла обратно. Дом был ста-
рый, с грязной лестницей и обшарпанными стенами. Лучше уж на улице по-
быть.
Она совсем окоченела, когда наконец появился Ольшанский в сопровожде-
нии трех человек.
- Настасья? Какими судьбами? Привет, капитан, - кивнул он Михаилу. -
Что случилось?
- Поговорить надо, Константин Михайлович.
- Подождите минуту, я сейчас освобожусь.
Ольшанский отошел в сторонку, о чем-то коротко переговорил с теми,
кто был вместе с ним на обыске, и открыл свою машину.
- Садитесь, в тепле поговорим, - сказал он.
Настя быстро забралась в салон и достала из сумки носовой платок,
чтобы вытереть мокрое от дождя и снега лицо. Длинных объяснений не пона-
добилось, Константин Михайлович все понял сразу.
- Круто с вами новый шеф обходится, - хмыкнул он. - Тяжко небось?
- Не то словечко, - призналась она.
- А что, капитан, - обратился следователь к Доценко, - помнишь наш
разговор давний? По-моему, теперь тебе самое время службу менять.
Настя знала, что Ольшанский давно уже пытается переманить Михаила на
следственную работу, высоко ценя его способность получать точные и прав-
дивые показания от свидетелей и потерпевших. И точно так же она знала,
что Доценко всегда от этих предложений отказывался. Неужели и теперь от-
кажется?
- Я подумаю, - очень серьезно ответил Михаил. - Может быть, вы и пра-
вы, действительно, нужно уходить.
- Я всегда прав, - засмеялся Ольшанский. - Потому что я следователь.
Давай, Миша, не тяни, не жди, пока все нервы истреплешь с новым-то. А я
буду твоим наставником, возьму тебя как молодого специалиста под крыло,
так что не бойся, не боги горшки обжигают.
- Я подумаю, - повторил Доценко.
Насте стало тоскливо. Она уйдет, это решено. И Миша, наверное, уйдет,
зачем ему эти приключения на свою голову. Потом потянутся и другие. Все,
что так кропотливо и любовно создавал, собирал по крупицам и отшлифовы-
вал Гордеев, развалится в один момент, рухнет, как карточный домик.
Жалко до слез. И перед Гордеевым стыдно, не выдержали первых же труд-
ностей, струсили, разбежались, как крысы с корабля. Может, ей все-таки
не уходить? Мишка в рот ей смотрит, считает ее непререкаемым авторите-
том, и если она уйдет, то и он примет предложение Ольшанского, можно не
сомневаться, а если она останется, то и его сможет удержать. Надо еще
потерпеть, постараться привыкнуть. Конечно, всем противно, всем тяжело с
новым начальником, но все же терпят, никто об уходе не заговаривает.
Только она. Что же она, слабее всех?
- Константин Михайлович, - сказала она с наигранным возмущением, - вы
что это удумали? Кадры переманивать? Нехорошо искать топор под чужой
лавкой.
- Конечно, лучше, чтобы этим топором пользовался ваш Мельник, - отпа-
рировал следователь. - То-то он дров нарубит, на три избы хватит, еще и
останется. Этого дожидаетесь? Ладно, шучу, сами разберетесь, кому где
работать. Так что с вашей Лазаревой будем делать? Объявлять в розыск?
- Объявляйте. Мельника все равно не переубедить. Он считает, что она
причастна к убийствам, и отступать от этого не собирается.
- Так, может, действительно причастна? - прищурился Ольшанский. - Не
станет же Мельник безосновательно упираться, значит, какие-то основания
у него есть.
- Константин Михайлович, основания у него есть, если считать семь
убийств серией.
- Ну так?..
- А у меня есть основания считать, что это не серия. Вот и выбирайте,
кому вы больше верите, мне или Мельнику.
- Ишь ты! - расхохотался он. - Нормальный мужик, выбирая между мужчи-
ной и женщиной, должен выбрать женщину. А я нормальный. Я только хочу
понимать, почему Мельник к твоим доводам не прислушивается. Мне они по-
казались вполне убедительными. Тем более я знаю о работая Самойлова, и о
той зеленоградской истории тоже знаю. Я бы на месте твоего начальника
поверил тебе. И если он поступает по-другому, я хочу понимать, почему он
это делает, и: каких соображений. Или ты опять не все мне рассказываешь?
- Да нет, на этот раз все рассказала, ничего не утаила А вот Мельнику
я действительно про Самойлова не говорила
- Отчего же? Это ведь самое главное в твоих рассуждениях.
- Да ну... - Настя пожала плечами, - я и вам-то рассказала только из
уважения. А он бы меня вообще на смех поднял. Вы же сами знаете, как у
нас к науке относятся. И нет у Мельника никаких соображений, есть только
тупое упрямство и неумение отступать от своей позиции, даже когда это
явно нужно сделать. Он так активно поддерживал нас, когда мы искали се-
рийного убийцу, моделировали его портрет, вышли сначала на идею высокой
женщины-спортсменки, потом вычислили Лазареву, а теперь он просто не в
силах признаться самому себе, что все было напрасно. Он тогда так нахва-
ливал нас, на каждой оперативке всем в пример ставил. Что же теперь по-
лучается, что он дурак, поддерживал и выпячивал неправильную версию,
хвалил глупых подчиненных? Никогда в жизни он этого не допустит. У та-
ких, как Мельник, лучше уж пусть серийный убийца вообще останется непой-
манным, чем в результате окажется, что начальник заблуждался. Вот вы
только что сказали, что всегда правы, потому что вы - следователь. А
Мельник всегда прав потому, что он начальник. Понимаете разницу?
- Ох, как ты его не любишь, - покачал головой Ольшанский. - Я-то
всегда считал тебя сдержанной, даже равнодушной, а из тебя ненависть
прямо-таки через край хлещет. Эк тебя разобрало. Ты себя со стороны-то
слышишь?
- Нет, а что?
- Да ты же почти кричишь.
- Правда? - Настя смутилась. - Извините. Разволновалась.
- А вот это зря. Плохой начальник - не повод для волнений, дело обыч-
ное, все так живут. Вас куда подбросить?
- До ближайшего метро, если можно.
- Можно и не до ближайшего. Тебе какая линия нужна? Домой едешь?
- Домой, - устало кивнула она и тут же спохватилась, - ой нет, прос-
тите, к родителям. Забыла совсем, я же обещала к ним заехать. Это Серпу-
ховская ветка.
- Ясно. А тебе куда, капитан?
- Мне тоже можно на Серпуховскую.
Настя и Доценко вышли из машины у станции "Нагорная". В метро она ку-
пила огромный нарядный букет роз, чтобы поздравить мать и отчима с го-
довщиной свадьбы. Народу в вагоне было совсем мало, поезд шел из
"спальных" районов города, и после окончания рабочего дня люди ехали в
основном в противоположном направлении.
- Анастасия Павловна, вы будете меня осуждать, если я уйду к Ольшанс-
кому? - спросил Доценко.
Вот он, тот вопрос, которого она так боялась. Что ответить? Отговари-
вать его от этого шага, а потом уйти самой? Или поддержать? Как пра-
вильно?
- Миша, вы не должны оглядываться на мое мнение. Поступайте так, как
считаете правильным. Только не принимайте поспешных решений, это самое
главное.
Лицемерка! "Не принимайте поспешных решений". А сама она разве не так
поступила? Можно подумать, она месяцами мучилась, терзалась, взвешивала
все "за" и "против". Тоже приняла решение внезапно, под влиянием минуты,
эмоционального всплеска. И теперь это решение крепнет в ней с каждым ча-
сом. Только одновременно с ним усиливается и чувство стыда. Стыда за
свою трусость, слабость. Стыда перед полковником Гордеевым.
На станции "Боровицкая" Михаил попрощался и вышел, ему нужно было на
пересадку, а Настя поехала дальше, погруженная в свои невеселые думы.
Может быть, после разговора с отчимом ей станет полегче? Хотя бы смута в
душе рассеется.
В доме у родителей оказалось полно гостей, и для Насти это было неп-
риятной неожиданностью. Меньше всего ей хотелось сейчас быть на людях,
улыбаться, общаться с посторонними. Если бы мама еще вчера предупредила
ее, Настя нашла бы миллион причин, одна уважительнее другой, по которым
она именно сегодня ну никак не может приехать.
Но мама коварно промолчала и говорила только о необходимости пра-
вильно питаться.
Настя мужественно "отбывала повинность", то и дело поглядывая на ча-
сы. Удобно ли уже исчезнуть или нужно еще потусоваться с гостями, чтобы
не обидеть маму и Леонида Петровича? Ее всегда поражала способность ро-
дителей обрастать знакомствами и устанавливать дружеские отношения с
людьми, никак не связанными с их профессиональным кругом. Если бы Насте
пришлось звать гостей, они сплошь были бы или ее коллегами с Петровки,
или Лешкиными, из его института. А сейчас вокруг нее были гости самых
разных профессий, с которыми мама и отчим знакомились на приемах, банке-
тах, во время отпусков, были даже две мамины школьные подруги.
Она пробралась к отчиму и потянула его за рукав.
- Пап, пойдем на кухню, мне с тобой посоветоваться надо.
Леонид Петрович тут же извинился перед толстым смешным дядькой, с ко-
торым что-то оживленно обсуждал, и поднялся из-за стола. Но кухня оказа-
лась занята, там сидели две дамы и, весело чирикая, украшали котлеты на
косточках затейливыми бантиками из тонких полосок цветной бумаги.
Настя растерянно взглянула на отчима, но он тут же сделал головой
движение, указывающее на входную дверь. Стараясь не щелкать замком, они
тихонько выбрались на лестничную площадку.
- Ну, ребенок Настя, говори, что тебя гложет.
- Я не могу работать с Мельником, - выпалила она.
- Не можешь или не хочешь?
- Не хочу, потому что не могу. Папа, я подумываю о том, чтобы уйти из
отдела. Что ты мне скажешь?
- Ну, ребенок, ты уже замужняя дама и в моих советах вряд ли нужда-
ешься. Скажи уж честно, тебе нужна помощь? Я могу поговорить в минис-
терстве...
- Нет, папа, - она упрямо помотала головой, - мне нужен именно совет.
- Насчет чего?
- Уходить или не уходить. Я не хочу работать с Мельником. Но в то же
время мне неловко как-то... Стыдно.
- Это понятно, - кивнул отчим. - Можешь не объяснять.
Господи, как хорошо, что папа все понимает. Он сам всю жизнь прорабо-
тал на практике, он прекрасно знает, что такое "отдел Гордеева", как он
создавался и что в этом отделе делала Настя, поэтому он все понимает без
лишних слов.
- Ребенок, тебе хорошо известно, что рабский труд самый непродуктив-
ный. Человек, работающий из-под палки, не будет делать свою работу хоро-
шо, даже если очень постарается. Тебе нужно либо изменить свое отношение
к происходящему, либо действительно уходить. Если ты останешься у
Мельника и будешь ежедневно бороться со своей неприязнью к нему, много
ты все равно не наработаешь. Поверь моему опыту, я через это проходил
неоднократно.
- И каждый раз менял место работы? - недоверчиво спросила Настя.
- Ну зачем же. Я менял отношение к ситуации. Или прикладывал усилия к
тому, чтобы мои отношения с людьми были такими, как мне хочется.
- Я не смогу, - вздохнула она. - У меня характер не тот.
- Знаю. Поэтому считаю, что ты вполне можешь уйти.
Если бы ты проработала на практике год-полтора, я бы счел твой уход
трусливым бегством от трудностей. Но ты в уголовном розыске больше деся-
ти лет, ты работала честно, добросовестно, от трудностей не пряталась, я
все про тебя знаю, мне Гордеев регулярно докладывал, как трудится мой
ребенок. И ты имеешь полное моральное право уйти, не опасаясь косых
взглядов и не укоряя себя.
- Ты думаешь?
- Уверен. Надо только подумать, куда.
- Да какая разница, - Настя махнула рукой, - лишь бы от Мельника по-
дальше.
- А вот тут ты не права, - возразил Леонид Петрович. - Разница очень
даже есть. У тебя сейчас должность невыгодная.
- Как это - невыгодная? - не поняла она.
- Ты - старший опер. Уйти с Петровки в округ на такую же должность
означает уйти с понижением. Чтобы ничего не потерять, нужно уходить
только на вышестоящую должность, начальника отделения, отдела и так да-
лее. Ты - женщина. Понятно?
- Понятно. Меня на такую должность никто не назначит.
- Вот именно. Значит, территориальные органы отметаем сразу, если ты
не собираешься менять профиль работы. Единственная возможность работать
в округе без понижения в должности - это заниматься предупреждением
преступности несовершеннолетних. Вот на этой работе женщин на любые
должности назначают. Пойдешь?
- Ни за что! Там надо детей любить, уметь их понимать и у прощать,
быть педагогом. А из меня какой педагог? /
- Это верно, никакой. А если остаться на Петровке, на-/ пример, в
штабе или в информационном центре?
- Нет, папа, я не смогу. Каждый день ребят видеть и глаза прятать...
Нет.
- Ладно, Петровку тоже отметаем. На тебя трудно угодить, ребенок Нас-
тя.
- Ну пап...
- Хорошо, хорошо. А если в адъюнктуру поступить? Ты об этом не дума-
ла? Тебе летом исполнится тридцать семь, в адъюнктуру, правда, принимают
только до тридцати шести, вступительные экзамены осенью, но в ряде слу-
чаев делают исключения, ведь речь идет всего о трех месяцах. Как тебе
такая идея?
- Да ты что, папа, какой из меня ученый?
- Вот между прочим ученый-то из тебя как раз хороший получится. У те-
бя голова прекрасная, аналитический склад мышления, усидчивость огром-
ная. Напишешь диссертацию, защитишься, будешь преподавать.
- Это все замечательно, но...
- Что - но? Какое у тебя опять "но"?
- Я не выдержу до осени. Я хочу уйти сейчас. Прямо сейчас.
- Да-а, - протянул отчим, - допек тебя Мельник. А мне он показался
вполне нормальным мужиком. Чего ты с ним не поделила?
- Границу мы с ним не поделили. Границу между его самолюбием и на-
чальственным самомнением и моим стилем работы. Я всегда сомневаюсь, меня
так Колобок приучил, я никогда не цепляюсь за версию, даже если она мне
ужасно нравится, когда вижу, что она слабая или неправильная. Понимаешь,
папа, я, конечно, отношусь к своей работе как к творчеству, и мне бывает
жалко и обидно отказываться от того, до чего я с таким трудом додума-
лась, но все равно отказываюсь я легко, даже если на проверку этой вер-
сии я убила кучу времени и сил. Потому что в конечном итоге дело в раск-
рытии преступления и поимке преступника, а не в моих амбициях и не в мо-
ем творчестве. Я не стыжусь и не стесняюсь признаваться, что ошиблась. А
Мельник - это начальник, который всегда прав по определению.
- Тяжелый случай. Тогда ты права, надо уходить. Я подумаю, как тебе
помочь, поговорю со знакомыми.
- Папа, не надо мне помогать, я тебя прошу. Мне важно услышать твое
мнение. А остальное я сама как-нибудь устрою.
- Ну что ж, мое мнение ты услышала. Не можешь работать с Мельником -
уходи, не насилуй себя и не ломай. Еще вопросы есть?
- Больше нет, - улыбнулась Настя.
- Тогда пойдем. Ты на часы все посматриваешь. Торопишься?
- Немного. Мне еще добираться до дома часа полтора.
- Ладно уж, поезжай. Только не забудь продукты, мама тебе там нагото-
вила на неделю вперед.
Когда они вернулись в квартиру, кухня уже была свободна. Леонид Пет-
рович достал большую сумку и стал помогать Насте складывать в нее паке-
ты, банки и кастрюльки, заботливо приготовленные Надеждой Ростиславов-
ной.
- А это что? - спросила Настя, беря в руки непрозрачный тяжелый свер-
ток.
- Это рыба. Она сырая, но уже почищенная и разделанная, ее только на-
до обвалять в муке и пожарить. Справишься?
Настя с сомнением посмотрела на сверток.
- Не уверена, но попробую. Вообще-то у меня растительного масла нет,
кончилось. Может, я не буду рыбу брать? Давай я вам ее оставлю.
- Еще чего. Погоди-ка, у нас, кажется, много масла, сейчас я маму по-
зову, она тебе его выдаст.
Через минуту в кухню влетела Надежда Ростиславовна и с ходу наброси-
лась на дочь.
- Почему ты не хочешь брать рыбу? Что у тебя за жуткая привычка же-
вать бутерброды! Надо обязательно есть горячее.
- Мамуля, я не умею ее правильно готовить, и масла у меня нет. А ког-
да я сумею дойти до магазина - неизвестно. Жалко же продукт переводить.
- Тут и уметь нечего. Кладешь на сковороду и жаришь.
А масла я тебе сейчас отолью в бутылку. Она достала из шкафчика
большую жестяную емкость с/ оливковым маслом, пустую бутылку из-под
коньяка и во-/ ронку. /
- Вот и все, - удовлетворенно констатировала мать, аккуратно пристра-
ивая бутылку в сумку между пакетами и банками. - Ты уже уходишь?
- Да, побегу. Пока доеду, уже совсем поздно будет. Ничего, если я
смоюсь потихоньку, не прощаясь с гостями?
- Иди уж, - улыбнулась мать. - У тебя усталый вид, отдохни как следу-
ет.
Сумка была тяжелой, и Настя с трудом дотащила ее до дома. "Сейчас вы-
ложу продукты в холодильник - и спать, - подумала она, снимая куртку и
потирая ноющую поясницу. - Прошлую ночь совсем не спала, глаза уже зак-
рываются, до подушки бы донести голову".
Расставив кастрюльки и банки в холодильнике, она вытащила из сумки
бутылку с оливковым маслом. Руки вмиг ослабели, колени задрожали. Обык-
новенная бутылка из-под коньяка. И этикетка обыкновенная. Только светлые
части на рисунке заштрихованы карандашом.
Осторожно поставив бутылку на стол, словно она могла развалиться от
малейшего прикосновения, Настя сделала три глубоких вздоха, чтобы унять
сердцебиение, и сняла телефонную трубку.
- Мамуля, я доехала, не беспокойтесь.
- Молодец, что позвонила. Не забудь продукты положить в холодильник,
а то я тебя знаю, бросишь сумку в прихожей, не разобрав, и все испортит-
ся.
- Уже все положила. Слушай, у вас в доме бывают странные гости, -
сказала она как можно более невинным тоном. - Рисуют на бутылочных эти-
кетках. У кого это такая страсть к художественному творчеству?
- Что ты, Настюша, - удивленно откликнулась мать, - это у папы такая
привычка. Ты разве не замечала?
- У папы?
Она крепко стиснула свободную руку в кулак, ногти впились в ладонь,
от боли выступили слезы, но это позволило ей сдержаться.
- Никогда не видела, чтобы он штриховал этикетки.
- Это потому, что ты с ним вдвоем не пьешь, - засмеялась Надежда Рос-
тиславовна. - Во время застолья наш папа ведет себя прилично. А вот ког-
да сидит с кем-нибудь вдвоем за бутылочкой и с серьезным разговором,
всегда берет карандаш и портит этикетки. Говорит, что это ему помогает
сосредоточиться. Да, Настюша, я забыла тебе сказать, в банке изпод тома-
тов салат "оливье", он незаправленный, чтобы не портился. Когда будешь
его есть, положи майонез и не забудь посолить.
- Не забуду, мамуля, спасибо, - машинально ответила Настя.
Значит, папа. "Господи, только не это! - в отчаянии подумала она,
обессилено падая на стул. - Я не хочу! Я не хочу. За что мне это испыта-
ние, Господи? Чем я тебя прогневила? Папа... Он вырастил меня, он в зна-
чительной степени сделал меня тем, что я есть. Он многому меня научил.
Он так много мне дал. И ведь я сама всегда рисую и заштриховываю ромбики
и квадратики, когда думаю, потому что я - его дочь, хоть и неродная. Вот
почему мне так неприятно было думать об этикетке на бутылке, найденной в
машине Баглюка. Теперь-то я вспоминаю, что видела на кухне у родителей
пустые бутылки со штриховкой на этикетках, но подсознательно боялась это
понимать. Не зря я не хотела сегодня идти к родителям, как чувствовала,
что все плохо кончится.
И зачем я только сказала про это дурацкое масло? Лучше бы мне было
ничего не знать. Папа..." Но она кривила душой. Настя была твердо убеж-
дена: всегда лучше знать правду, даже самую неприятную. Да что там неп-
риятную - убийственную. И что ей теперь с этой правдой делать?
