Глава 14
   КАМЕНСКАЯ

   С Днем милиции тебя, Анастасия Павловна. С четвертым трупом. Да, праздник
удался на славу. Значит, все-таки мишенью является не. Татьяна...
   Ей было стыдно, но она изо всех сил старалась прогнать от себя эту  мысль
и придумать еще какой-нибудь  вариант,  объясняющий  поведение  преступника.
Почему она так решительно заявила Зарубину, что  искомый  убийца  Шутник  не
Шувалов? Только потому, что новое преступление Шутника было совершено, когда
Виктор Петрович  находился  в  камере.  Ситуация  банальнейшая,  тысячи  раз
случавшаяся в жизни и описанная во множестве книг. Но  если  допустить,  что
Сергей прав и Шувалов имеет отношение к убийствам бомжей...
   Черт возьми, почему бомжей? Разве Надежда Старостенко была человеком  без
определенного места  жительства?  Нет,  у  нее  была  собственная  отдельная
квартира. Да, она не работала, да, она много пила и вела свою  личную  жизнь
весьма беспорядочным образом, но место жительства-то у  нее  было.  Казарян?
Можно согласиться с тем, что собственного жилья, равно  как  и  прописки,  у
него нет. Он жил в лагере, который  охранял,  но  это  временная  работа,  с
которой его в любой момент  могли  "попросить",  и  тогда  сторож  с  полным
основанием мог бы  считаться  не  имеющим  определенного  места  жительства.
Единственным истинным  бомжем  был  только  Геннадий  Лукин,  он  же  Лишай.
Правильнее было бы говорить о  том,  что  Шутник  выбирает  деклассированный
элемент. Хотя, возможно, Сережа Зарубин недалек от  истины:  Казаряна  убили
исключительно потому, что он дружил с бомжами и пускал их на ночлег.
   Но четвертая жертва Шутника все равно из этого  ряда  выпадала.  Одинокая
старуха, живущая уже много лет в  обществе  четырех  кошек,  дряхлая,  почти
беспомощная. Сил у нее оставалось совсем мало,  их  хватало  только  на  то,
чтобы раз в несколько дней медленно доковылять до магазина, купить  нехитрую
снедь себе и кошкам. Больше ничего она  делать  не  могла,  в  том  числе  и
убирать  в  квартире.  Вонь  там  стояла  такая,  что  осматривавшие   место
происшествия работники милиции с  трудом  сдерживали  тошноту.  В  этот  раз
Шутник  денег  на  похороны  не  оставил,  ограничился  только  запиской   и
традиционной рыбкой с пупсиком. Пожадничал? Или деньги  закончились?  Что-то
он начал изменять себе...
   Погруженная в размышления, Настя, не замечая ничего  вокруг,  доехала  до
дома. Настроение у  нее  было  настолько  непраздничным,  что  она  даже  не
обратила внимания на аппетитные  запахи,  витающие  на  лестничной  площадке
перед квартирой. И, только открыв дверь, поняла, что  приехал  Чистяков.  И,
кажется, не он один.
   - Настенька!
   Из кухни выскочила Даша и повисла у нее на шее.
   - Мы  тебя  поздравляем  с  твоим  милицейским  праздником!  Желаем  тебе
всего-всего-всего, и побольше! Раздевайся скорее, мы тебя ждем с ужином!
   Выдавив из себя псевдорадостную улыбку, Настя расцеловала родственницу.
   - Дашуня, ты  продолжаешь  расцветать,  попирая  все  законы  природы,  -
пошутила она. - В пятьдесят лет ты будешь выглядеть первоклассницей.
   Сняв куртку и ботинки, она протиснулась  в  комнату.  На  столе  рядом  с
компьютером красовался неземной красоты букет каких-то экзотических цветов и
большой  яркий  пакет.  Брат  Саша,  сидя   на   корточках,   колдовал   над
видеомагнитофоном. Подойдя к брату, Настя ласково взъерошила волосы  на  его
голове.
   - Привет, чем занимаешься?
   - Примус починяю. У тебя что-то со звуком. Сама не заметила?
   - Не-а. А где профессор?
   - Помчался в круглосуточный супермаркет, у  него  какогото  снадобья  для
соуса  не  хватило.  -   Саша   что-то   подкрутил   отверткой   и   включил
воспроизведение. - Вот, теперь нормально. Чувствуешь разницу?
   Разницы Настя не почувствовала, она просто не  помнила,  каким  был  звук
раньше, но из вежливости солгала:
   - Еще бы! Санька Золотая Ручка, вот ты кто.
   Саша не торопясь поднялся, распрямил спину и обнял сестру.
   - Пока твоего мужа нет, я задам тебе неприличный вопрос. Можно?
   - Валяй, - разрешила она.
   - Это что такое?
   Он   выразительным   жестом   показал   на   сложенную   у   стены   кучу
стройматериалов.
   - Это? Это, Сашенька, неоконченный ремонт.
   - И сколько времени это длится?
   - С августа. Ну, ты сам понимаешь.
   - То есть практически три месяца, - уточнил Саша. - И как это, по-твоему,
называется?
   - А как? - удивилась Настя. -  У  юристов  это  называется  форсмажорными
обстоятельствами. Никто не мог предполагать, что банки рухнут в одночасье. Я
не понимаю, что тебя обеспокоило?
   Саша устроился на диване и потянул Настю за руку, усаживая рядом с собой.
   - Скажи, пожалуйста, сестренка,  ты  что  -  сирота  казаннская?  У  тебя
родственников нет?
   Настя нахмурилась. Она понимала, к  чему  брат  затеял  этот  разговор  и
отчего спешит поговорить с ней в  отсутствие  Чистякова.  Лешка  не  одобрит
такую постановку вопроса, она это знала точно, да  и  ей  подобные  варианты
были не по вкусу.
   - Саша, ну при чем тут...
   - При том, что у тебя есть брат, который обязан тебе по гроб жизни, а  ты
как последняя эгоистка не  даешь  ему  возможности  сделать  для  тебя  хоть
что-нибудь, хоть самую крохотную ерунду. Почему ты не  сказала  мне,  что  у
тебя проблемы с деньгами? Я что, Гобсек какой-нибудь, по-твоему? Я для  чего
деньги зарабатываю?
   Настя пожала плечами:
   - Откуда я знаю? Наверное, чтобы чувствовать себя богатым и  независимым.
Чтобы содержать жену и сына. Чтобы платить большие алименты  первой  жене  и
дочери. Чтобы родителям помогать. Ну что ты ко мне пристал?  У  меня,  между
прочим, праздник сегодня, а ты с глупостями лезешь.
   Каменский рассмеялся и прижал сестру к себе.
   - Это не глупости, сестренка,  это  нормальные  отношения  между  родными
людьми. А деньги, чтоб ты знала, я  зарабатываю  для  того,  чтобы  они  мне
приносили радость. Например, радость сделать тебе  что-нибудь  приятное  или
полезное. Сколько нужно добавить, чтобы закончить этот  ремонт  в  рекордные
сроки? Считай, что это мой подарок ко Дню милиции.
   Она отрицательно покачала головой и встала с дивана.
   - Не  надо,  Сашенька,  это  унизительно  для  нас.  Мы  сами  как-нибудь
справимся.
   Каменский вытаращился на сестру с выражением полного непонимания.
   - Это уни... Как? У-ни-зи-тель-но? - произнес он по слогам.
   - Да, - твердо повторила Настя, - унизительно. По крайней мере для нас  с
Лешей.
   - Та-ак, - протянул он, вслед за Настей поднимаясь с дивана, - значит, ты
полагаешь, что принимать помощь - это унижение?
   - Нет, я так не считаю. Помощь - это помощь,  но  это  означает,  что  ты
попал  в  ситуацию,  из  которой  необходимо  выбраться,   и   сделать   это
самостоятельно ты не можешь. Тогда можно принять помощь, это  нормально.  Но
если ты попадаешь в ситуацию, которая не носит  характера  катастрофы  и  из
которой по прошествии некоторого времени ты  прекрасно  выберешься  сам,  то
неприлично отягощать людей, даже и близких, своими проблемами  и  заставлять
их кидаться тебе на помощь, забыв собственные дела. Мне что, жить  негде?  У
меня крыша протекает, окна разбиты, дыры в полу? Воды нет? Ничего подобного.
Да, квартира в чудовищном состоянии,  плитка  ободрана,  обоев  нет,  и  все
такое, да, посреди комнаты громоздится куча барахла,  о  которую  я  недавно
расшибла ногу, спасибо - не голову, но  это  совершенно  не  смертельно.  Ты
понимаешь меня? И я не хочу ничьей помощи, я спокойно могу  подождать,  пока
финансовое положение  нашей  семьи  обретет  какие-то  четкие  очертания,  и
самостоятельно закончить ремонт. Квартира в таком состоянии, как у  меня,  -
это противно, тут я с тобой  согласна,  но  не  смертельно.  Все,  Сашенька,
дискуссия окончена, слышишь, Чистяков в дверь скребется.
   От входной двери действительно раздавался скрежет ключа.
   - Хорошо, - вздохнул Каменский, - от тебя толку никакого. Я с твоим мужем
поговорю.
   - Попробуй, - усмехнулась Настя, - услышишь то же самое, только  в  более
грубой форме.
   Она не ошиблась. Примерно через сорок  минут  после  начала  праздничного
ужина Саша Каменский  снова  завел  разговор  о  материальной  помощи  семье
сестры, на этот раз адресуя свои аргументы непосредственно Леше, но Чистяков
оказался более дипломатичным, чем Настя, и в то же время более  жестким.  Он
даже не стал пытаться объяснять свою позицию, как это делала его жена, и  не
добивался понимания, он просто заявил:
   - Саша, я благодарен тебе за доброе отношение.  Я  знаю,  что  ты  нас  с
Аськой любишь, и прошу тебя дать мне слово: если  мы  к  тебе  обратимся  за
помощью, ты нам не откажешь. Ведь не откажешь?
   - О чем разговор! - тут же отозвался Каменский.
   - Ну и славно. И можешь быть уверен, мы  к  тебе  обязательно  обратимся,
когда в этом будет настоящая необходимость. Граждане родственники, предлагаю
выпить за нашу милицейскую даму, у нее сегодня праздник, и не след  об  этом
забывать!
   Чистяков решительно дал понять, что тему развивать не намерен. Настя была
благодарна ему за то, что неприятный разговор  заглох,  едва  начавшись.  Не
участвовать в нем  она  не  смогла  бы,  это  выглядело  бы  неприличным,  а
участвовать не хотелось. Ей вообще не хотелось ни в чем участвовать, и Настя
испытывала смутное чувство вины за то, что тяготится  обществом  близких  ей
людей. Саша и Дашуня искренне хотели доставить ей радость,  купили  цветы  и
подарок, приехали, чтобы поздравить ее с праздником, а ей это не нужно... Ну
совсем не нужно. Не вообще, а именно сейчас, в этот  день,  сегодня.  Потому
что сегодня Шутник сделал очередной шаг навстречу. ЕЙ навстречу.
   "Я приближаюсь к тебе, дорогая".
   Он предупредил ее об этом неделю назад. Ее, а не Татьяну.
   А она не поняла, гнала от себя эту мысль, ей легче и проще  было  думать,
что Шутник обращается не к ней. А сегодня он заявил об этом  прямо,  и  мило
поинтересовался:
   "Как дела, дорогая? "
   Он наглеет прямо на глазах...
   - Как дела, дорогая?
   Настя вздрогнула и выронила вилку, затравленно озираясь.
   Но ничего страшного  не  происходило,  рядом  с  ней  сидела  Дашенька  и
улыбалась ей своей изумительной, озаряющей все вокруг улыбкой.
   - Я спросила, как у тебя дела, - шепотом повторила она.  -  Чего  ты  так
испугалась?
   - А... Ничего... - Настя сделала над собой усилие и постаралась  говорить
нормальным голосом. -  Я  задумалась.  Просто  задумалась.  Все  в  порядке,
Дашунчик.
   - Не ври, - так же шепотом  ответила  Даша.  -  Ты  брата  своего  можешь
обмануть, а меня - нет. Я тебя чувствую за километр. У тебя неприятности?
   - Угу, - промычала Настя, делая вид,  что  выбирает  на  большой  тарелке
кусок кекса.  -  Так,  обычные  рабочие  нестыковки.  Не  обращай  внимания.
Расскажи лучше, как мой племянник поживает. Растет?
   - Дети всегда растут, - тихо и медленно сказала Даша, - а ты мне зубы  не
заговаривай. Мы зря пришли сегодня, да? Ты не в настроении, тебе не до  нас,
а тут еще Саша с этим разговором про деньги... Я его предупреждала,  что  вы
обидитесь, а он меня не послушал.
   - Ну что ты, Дашенька, ласточка моя, я страшно рада  вас  видеть,  и  мне
очень приятно, что вы вспомнили про мой праздник и пришли  меня  поздравить.
Правда-правда, честное пионерское!
   Настя старалась говорить как можно искреннее, она даже пыталась заставить
себя поверить в то, что говорит, но получалось  у  нее  плохо.  И  Даша  ей,
конечно же, не поверила.
   - Ты даже наш подарок не посмотрела, - укоризненно произнесла она. - А мы
так старались, мы его целый месяц собирали. Готовились...
   - Господи, да что же это за подарок такой, который нужно месяц  собирать?
Конструктор  какой-нибудь?  -  рассмеялась  Настя  и  сама  удивилась  своей
способности смеяться.
   - Если тебе интересно, пойди и посмотри, -  подал  голос  Алексей.  -  Я,
например, уже обозрел это пиршество интеллектуального труда.
   - Не смей над этим смеяться, - тут же горячо вступилась Даша, - ну и что,
что тебе не нравится. У тебя вкусы другие. А Насте нравится, я знаю. Это  ей
подарок, а не тебе.
   - Да бог с тобой, Дашуня, разве я смеюсь? Я рыдаю. И в ужасе рву на  себе
волосы. Мало того, что наша сыщица целыми днями  имеет  дело  с  убийцами  и
трупами, мало того, что она  таскает  с  работы  домой  всякие  криминальные
бумажки, мало того, что она вместе с бумажками приносит еще и мысли, которые
всю ночь пережевывает, так теперь мы будем  иметь  кровь  и  смерть  даже  в
телевизоре. Моя нежная научная душа этого не вынесет.
   Настя видела, что муж ерничает, но глаза у него  серьезные.  Неужели  его
действительно так "достает" ее работа с бесконечными трагедиями, смертями  и
ужасами? Да нет, какие там ужасы, обычная повседневная  рутина,  сумасшедших
маньяков, расчленяющих трупы детишек,  или  по-настоящему  сложных  убийц  с
непонятными, "навороченными" мотивами, вроде нынешнего  Шутника,  бывает  не
так уж много, в основном ей приходится иметь дело с криминалитетом,  делящим
власть или деньги, что, в сущности, одно и то же.
   Но Дашка права, она, Настя, ведет  себя  неприлично.  Надо  встряхнуться,
улыбнуться, вступить в общий разговор  и,  между  прочим,  пойти  посмотреть
подарок и поохать над ним.
   Она выскользнула из-за стола и, аккуратно переставляя ноги, пробралась  в
комнату. В ярком пакете рядом с  букетом  были  видеокассеты.  Ровно  десять
штук. Судя по наклейкам, некоторые фильмы переведены на русский, некоторые -
на языке оригинала,  английские  или  французские.  Настя  быстро  пробежала
глазами по аннотациям. Да, Саша и Дашенька знали, чем ей угодить! Все фильмы
были  детективами,  но  не  боевиками  про  борьбу   с   наркобизнесом   или
террористами, а триллерами про серийных убийц.
   Она давно уже пришла к убеждению, что "все когда-то  было".  Человеческая
жизнь богата и разнообразна в своих проявлениях, но количество стержней,  на
которые эти проявления нанизываются, все-таки ограничено. Это количество  не
такое  уж  маленькое,  но  оно  не  бесконечно.  И  поскольку   человечество
существует не одну тысячу лет, все эти стержни по многу раз проявляли себя и
были описаны и в документальной литературе, и в  художественном  творчестве.
Стержни - это  желания,  стремления,  побуждения,  страсти.  Стержни  -  это
мотивы. А старая истина гласит: найди мотив - найдешь убийцу. Поэтому  Настя
испытывала острый интерес ко всему, что придумано фантазией  творцов  насчет
мотивов убийства, особенно мотивов патологических. Она твердо  знала:  любое
преступление,  с  которым  ей  приходится  сталкиваться,  имеет  под   собой
стержень, кем-то где-то уже описанный. И считала: чем больше она будет знать
о том, что придумано, тем легче ей будет разобраться с тем, что существует в
реальности.
   - Спасибо вам, ребятки, - с чувством сказала она, вернувшись на кухню,  -
вы сделали мне классный подарок.
   "И как раз по теме, - добавила она мысленно, - потому  что  Шутник  очень
напоминает мне сумасшедшего серийного убийцу".
   Но говорить это вслух было нельзя, трепетная Дашка, как всегда,  насмерть
перепугается, а деятельный брат Саша тут же начнет предлагать помощь в  виде
охраны, оплаченной, разумеется, им самим. Все-таки любопытная порода людей -
богатые бизнесмены! Некоторым из них, в частности, Саше, кажется, что деньги
могут решить любую проблему. Вернее, не так: им  кажется,  что,  как  только
возникает проблема, нужно тут же предпринимать попытки решить ее при  помощи
денег. Купить, заплатить, откупиться и так далее. А может быть,  они  правы?
Может  быть,  действительно  деньги  могут  решить  все  и  распутать  любую
ситуацию? Нет, от смерти все равно не откупишься.
   Справиться со своим настроением Настя так и не сумела,  и  в  праздничный
вечер был скомкан. Ей  было  неловко  перед  родственниками,  ей  было  жаль
Лешкиных трудов по подготовке праздничного ужина, но  она  ничего  не  могла
поделать. В ушах постоянно звучал чей-то приглушенный голос: "Я  приближаюсь
к тебе, дорогая".
   Утром она встала с тяжелой  головой,  но  с  вполне  ясным  сознанием,  в
котором четко проступила мысль: у Виктора Петровича Шувалова есть  сообщник.
Преступления были придуманы  Шуваловым,  но  осуществлялись  вдвоем.  Именно
поэтому четвертое убийство Шутника совершено тогда, когда Шувалов  находился
в камере. Этот факт якобы свидетельствует о непричастности Виктора Петровича
к тем убийствам, и предполагается, что милиционеры на это клюнут.
   "А записка?" - тут же спросила себя Настя. Записка на  итальянском  языке
недвусмысленно говорила о том, что вторая серия убийств не имеет отношения к
Татьяне. Ну что ж, это ловкий ход, чтобы отвести глаза сыщикам и переключить
внимание на Каменскую.  Раз  Каменская  -  значит,  не  Образцова.  Коль  не
Образцова - стало быть, и не Шувалов. Умно.

   ДОЦЕНКО

   Он почему-то был уверен, что, если сделает предложение  Ире  Миловановой,
она ему не откажет. Ну как же она может отказать, если невооруженным  глазом
видно, что они созданы друг для друга. Она же не  слепая!  И  потому  Михаил
методично, насколько позволяла работа  оперативника,  продолжал  ухаживания,
понимая, что это  необходимый  этап,  без  которого  невозможно  обойтись  в
приличном обществе, и ни минуты не сомневаясь, что  Ира  относится  к  этому
точно так же. Конечно, история знает и другие факты. Вот,  например,  Стасов
сделал предложение Татьяне через неделю после  первого  знакомства,  правда,
она сперва отказалась, но через три  недели  согласилась.  И  из  этих  трех
недель две они жили вместе. Но Стасов и Таня - совсем иная песня,  Владислав
уже однажды был женат, а Татьяна до него побывала замужем аж целых два раза.
Они люди опытные, у них все  происходит  проще.  А  Михаилу  и  Ирочке  надо
соблюдать установленные правила.
   За несколько дней у Доценко вошло в привычку звонить Ире по  утрам,  едва
проснувшись, хотя ничего толкового он сказать ей не мог. Текст был  примерно
одним и тем же:
   - Ириша, я совершенно не представляю, как у меня сложится день,  но  если
появится возможность встретиться, я позвоню, хорошо?
   И Ира отвечала тоже одинаково:
   - Даже если возможности не будет, ты все равно позвони, ладно?
   Этого ему было достаточно, чтобы целый день летать как на крыльях. Крылья
эти заносили его бог весть куда, а точнее -  туда,  куда  надо  в  интересах
раскрытия очередного преступления. Хотя, если быть точным,  процесса  полета
Миша не замечал. Он знал, что час назад был в одном месте, сейчас  находится
уже в другом, но как он здесь оказался  -  не  помнил  совершенно,  ибо  всю
дорогу думал о своей будущей жене и о предстоящей семейной  жизни,  которая,
если верить интуиции, сулит одни сплошные радости и удовольствия.
   Сегодня Миша занимался убитой накануне одинокой старушкой, рядом с трупом
которой была обнаружена очередная замысловатая записка  Шутника.  Ему  нужно
было найти ответы  по  меньшей  мере  на  два  вопроса:  как  Шутник  с  ней
познакомился и почему, нарушая им же самим созданную  традицию,  не  оставил
денег на похороны. Строго говоря, традиция была весьма неустойчивой,  ибо  в
самом первом случае с Надеждой Старостенко этих денег тоже не было. Но потом
два раза они были, и логика в этом определенная  просматривалась:  у  Надьки
Танцорки  были  друзья,  которые  ее   похоронят,   и   была   какая-никакая
собственность, продав которую, можно эти похороны оплатить. Хотя,  возможно,
дело вовсе не в этом, просто идея оставлять деньги появилась у  Шутника  уже
после первого убийства. Но в любом случае непонятно, почему  этих  денег  не
оказалось у убитой совершенно  одинокой,  беспомощной  и  практически  нищей
восьмидесятивосьмилетней старухи Серафимы Антоновны Фирсовой.
   Соседи по дому отзывались о покойнице  сочувственно  и  тепло.  Некоторые
даже помнили, что, кажется, у Фирсовой когда-то была семья, но очень  давно,
так давно, что будто бы и не было никогда. Единственное, что знали точно:  у
нее был сын, который лет пятнадцать назад умер от  пьянства.  Жена  от  сына
ушла через три года после  свадьбы,  не  став  дожидаться,  пока  ежедневная
выпивка превратится в тяжелые многодневные запои, с тех пор мужик так  и  не
женился, жил с матерью, где-то как-то работал, но  больше  лечился  и  снова
ударялся в запой, пропивая все, что  находил  в  доме.  Кончилось  тем,  что
Фирсова сына выгнала, пошла даже на то, чтобы через суд лишить его права  на
жилплощадь. В  ближайшем  отделении  милиции  Мише  эти  сведения  полностью
подтвердили. Что касается мужа убитой, то никакой официальной  информации  о
нем не было, в эту квартиру Серафима Антоновна въехала тридцать с лишним лет
назад вдвоем с сыном.
   Михаил Доценко терпеливо ходил из квартиры в квартиру, задавал вопросы  и
выслушивал самые  разные  ответы,  то  краткие  и  скупые,  то  пространные,
сопровождаемые длинными лирическими отступлениями о давно  ушедших  годах  и
брюзжанием по  поводу  нынешнего  финансового  "беспредела",  изза  которого
старики,  честно  отработавшие  на  государство  всю  жизнь,  отдавшие   ему
здоровье, теперь вынуждены влачить жалкое существование на  пенсию,  размеры
которой существуют как будто отдельно от цен на продукты и лекарства,  никак
с ними не  пересекаясь.  Из  разговоров  с  жильцами  хрущевской  пятиэтажки
выяснилось, что Серафима Антоновна была женщиной  не  особо  приветливой,  в
гости к себе никого не звала и вполне довольна была обществом своих  четырех
кошек. Но справедливости ради надо заметить, что те  из  соседей,  кто  хоть
однажды рискнул зайти к одинокой старушке, выскакивали из  ее  квартиры  как
ошпаренные и больше попыток сближения не предпринимали, ибо  запах  там  для
непривычного обоняния стоял поистине невыносимый.
   - Как-то я встретила ее на лестнице, - рассказывала женщина  лет  сорока,
живущая этажом выше Фирсовой. - Серафима Антоновна шла из магазина. С  таким
трудом она поднималась, что без слез смотреть было  невозможно.  Мы  к  тому
времени только недавно в этот дом переехали, я еще соседей не знала  совсем,
увидела старуху, предложила  помочь  сумку  донести  до  квартиры.  Она  мне
пожаловалась, что еле ходит, а вот Пасха скоро, так даже кулич  освятить  не
сможет, потому что церковь далеко. Когда Пасха  настала,  я  решила  сделать
соседке приятное, купила кулич для нее и освятила вместе со своими. Зашла  к
ней, кулич отдала, она благодарит, а я с трудом сдерживаюсь,  чтобы  нос  не
заткнуть. Нет, я понимаю, конечно, женщина  старая,  одинокая,  убираться  в
квартире у нее сил нет, но тогда зачем же кошек  держать?  Я  осторожно  так
спросила у нее: мол, неужели некому прийти помочь по хозяйству? Она же могла
обратиться в собес, к одиноким старикам помощников присылают, я точно  знаю.
А Серафима Антоновна на меня зыркнула, губы поджала и говорит:  я,  дескать,
чужих в свою квартиру отродясь не пускала и на старости  лет  тем  более  не
пущу, теперь ворья развелось видимо-невидимо, никому верить нельзя.
   - Ну надо же, - удивился Доценко, - а вы что на это сказали?
   -  Я  предложила  ей  сделать  генеральную  уборку,  хотя  бы  один  раз,
бесплатно.  Мне  не  трудно,  квартира  у  Фирсовой  небольшая,  за   полдня
управилась бы.
   - А она?
   - Отказалась. Да таким тоном, как будто не я ей предлагаю, а наоборот, ее
прошу у меня уборку сделать. Знаете, я потом все  думала,  может,  я  что-то
неприличное сделала? Уж очень она на меня злобно посмотрела.
   - Странная дама, -  вздохнул  Доценко.  -  Не  понимаю,  почему  она  так
болезненно реагировала. А из разговора с ней  вы  не  поняли,  в  чем  дело?
Только ли в том, что  она  воров  боялась?  Вы  же  совершенно  очевидно  не
воровка, вы - соседка, а она все равно отказалась от вашей помощи.
   - Вот и я не понимаю, - согласно кивнула женщина. - Мне  показалось,  что
Фирсова немного не в себе.
   Михаил насторожился:
   - Отчего так? Вам что-то показалось странным?
   - Не  то  чтобы  странным...  Мне  показалось,  что  она  заговаривается.
Понимаете, когда она  от  моего  предложения  отказалась,  она  пробормотала
что-то  невнятное,  про  Нюрку  какую-то.  Вот  я  и   подумала,   что   она
заговаривается.
   - А что про Нюрку? Что конкретно? - настаивал. Миша.
   - Что она на нее управу найдет. Что-то в этом роде.
   - Пожалуйста, я очень вас прошу, воспроизведите всю фразу целиком.
   - Да я не помню...
   - Ну как помните.
   Женщина задумалась, отвела глаза вправо, припоминая.
   - Сейчас... А на эту суку Нюрку управа еще найдется.
   - А кто такая Нюрка? - поинтересовался Доценко.
   - Да откуда же мне знать? - искренне удивилась соседка. - Вот поэтому я и
подумала, что она заговаривается.
   "Нюрка, Нюра, Нюрочка, стройная фигурочка", - напевал  мысленно  Доценко,
возвращаясь на Петровку. Войдя в свой  кабинет,  он  первым  делом  позвонил
Ирочке, обменялся с ней парой ничего не  значащих  фраз,  тут  же  воспрянул
духом и зашел к Каменской.
   - Из длительных бесед с соседями по дому выяснилось, что старуха  Фирсова
недобрым  словом  поминала  некую  Нюру,  сиречь  Анну,  причем  поминала  в
контексте полной  невозможности  пускать  в  дом  чужих  людей,  потому  как
непременно обворуют, - весело доложил он.
   Настя сидела за столом вялая и безразличная ко всему. На  нее  навалилась
неизвестно откуда взявшаяся апатия, которая окутала мозг  ватным  туманом  и
тяжелыми цепями повисла на руках и ногах.
   - Нюра? - тупо повторила она. - И кто это?
   - Насколько я понимаю, это  бывшая  невестка  Фирсовой,  Анна  Николаевна
Фирсова. Правда, они уже два десятка лет не живут вместе, с тех  самых  пор,
как  Анна  Николаевна  развелась  с  сыном  Фирсовой,  но  вполне  возможно,
отношения поддерживали. Если же судить  по  тому,  как  тепло  и  с  любовью
Серафима Антоновна  отзывается  о  невестке,  между  ними  произошел  крутой
конфликт, и, по всей вероятности, не так давно. По крайней мере  есть  шанс,
что Анна Фирсова знает о своей свекрови немного больше, чем соседи по  дому.
Анастасия Павловна, вы больны? - озабоченно спросил Доценко.
   Она с трудом подняла голову и посмотрела на Мишу.
   - Больна? Почему? Нет, я здорова.
   - Вы на себя не похожи. У вас что-то случилось?
   - Нет, все в порядке.
   Голос ее был монотонным и невыразительным, яснее всяких слов говорившим о
том, что, конечно же, не все в порядке. Но  Доценко  не  стал  допытываться.
Во-первых, это неприлично, а во-вторых... Во-вторых, ему гораздо приятнее  и
интереснее думать об Ирине.

   ЗАРУБИН

   План был прост в описании, но отнюдь не  легок  в  осуществлении.  Сергей
Зарубин должен был тщательнейшим образом отрабатывать всех знакомых  Виктора
Петровича Шувалова, в то время как Мише Доценко поручено выявить максимально
возможное количество  людей  из  окружения  Валентина  Казаряна  и  Серафимы
Антоновны Фирсовой. Где-нибудь эти два круга должны пересечься.  Обязательно
должны. И тогда во всей полноте и красоте встанет картина связи  двух  серий
убийств. Шувалов нанял человека, который совершал бы преступления  от  имени
Шутника, этот человек до сих пор на свободе, вполне  возможно,  он  даже  не
знает о том, что его наниматель арестован. В конце концов, даже Казаряна, не
говоря уж о Надьке Танцорке и Лишае,  можно  было  найти  случайно,  но  вот
старуху  Фирсову  случайно  не  найдешь.  Трудно  предположить,  что   некий
злоумышленник ходит по улицам, заговаривает с людьми и выспрашивает  у  них,
где тут живут одинокие беспомощные старушки. Да и с самой Фирсовой, судя  по
отзывам соседей, просто так в магазине или возле подъезда не  познакомишься,
Серафима Антоновна - дама не из доверчивых. Тот, кто к  ней  пришел,  должен
был знать, что и как ей сказать, чтобы она впустила его в квартиру. Но самое
главное - он должен был знать, к кому и куда идти. Это значит,  что  либо  у
Шувалова,  либо  у  его   наемника   Шутника   есть   источник   информации,
предоставивший  сведения  о  Фирсовой.  Так  что  круги  непременно   должны
пересечься.
   Кандидатура Анны Николаевны Фирсовой, бывшей невестки Серафимы Антоновны,
выглядела в этом свете весьма и весьма перспективной. Только попробуй  найди
женщину с таким "редким" именем и с непонятно какой нынешней фамилией,  ведь
Анна могла после развода вернуть свою девичью фамилию, а могла  снова  выйти
замуж и взять фамилию мужа.
   Поиски, вопреки  ожиданиям,  увенчались  успехом  довольно  быстро,  Анна
Николаевна Фирсова фамилию больше не меняла, хотя  и  находилась  во  втором
браке. На этом, однако, все  и  закончилось,  ибо  проживала  она  в  городе
Челябинске вот уже на протяжении двенадцати лет, бывшую  свекровь  видела  в
последний раз на похоронах бывшего мужа, то есть пятнадцать лет тому  назад.
Очень сокрушалась о страшной смерти Серафимы Антоновны, худым словом  ее  не
поминала и выглядела при этом  вполне  искренней.  Так,  во  всяком  случае,
утверждали сотрудники местной челябинской  милиции,  которым  было  поручено
найти  и  опросить  Фирсову.  Можно  было  бы  продолжать  подозревать  Анну
Николаевну в неприглядной связи с убийцей, однако ей был задан вопрос, ответ
на который сразу отмел все подозрения. Фирсову спросили, не  знает  ли  она,
какую женщину по имени Анна покойная могла бы называть "сукой Нюркой".
   - Конечно, знаю, - тут же отозвалась Фирсова, - это Анна  Захаровна,  она
на первом этаже жила в том  же  доме,  что  и  Серафима.  Свекровь  ее  люто
ненавидела, впрочем, Захаровна отвечала ей тем же.
   - У них конфликт был? На какой почве?
   - Вот уж не знаю, - покачала головой Фирсова, - но,  похоже,  ссора  была
давняя, еще до того, как я в семью к Серафиме вошла. Сколько помню,  столько
Серафима Анну Захаровну Нюркой-сукой называла. При этом  ведь  они  общались
постоянно, Серафима Антоновна  Анне  Захаровне  улыбалась,  в  гости  к  ней
ходила, к себе приглашала, а за глаза... Лучше не  вспоминать,  какие  слова
говорила. Тяжелый характер у свекрови был, что и говорить.
   Получив сведения из Челябинска, Зарубин кинулся искать Анну Захаровну.  В
том доме она уже не жила, это он знал точно, сверяясь  со  списком  жильцов,
который дал ему Миша Доценко. Может, померла старая? Но оказалось, что  Анна
Захаровна жива-здорова, хоть и в весьма преклонных годах, и проживает вместе
с детьми и внуками в просторном загородном доме, построенном  преуспевшим  в
делах зятем.  Не  откладывая  дела  в  долгий  ящик,  Сергей  отправился  по
Дмитровскому шоссе в сторону Учинского водохранилища, где  и  находился  тот
самый загородный дом.
   Анна Захаровна, женщина  необъятных  размеров  и  неиссякаемого  веселья,
сидела на застекленной  веранде  в  широком  мягком  кресле,  закутав  плечи
цветастой шалью, и медленно, с чувством раскладывала на столе карты.
   - Пасьянсом развлекаетесь? - спросил Зарубин, поднявшись по ступенькам  и
стоя на пороге открытой двери.
   - Гадаю.
   Анна Захаровна подняла голову, прищурилась, не торопясь сняла очки и  тут
же нацепила на нос другие, достав их из дорогого кожаного футляра.
   - А ты чей же будешь? Соседских я всех знаю. Дверь-то закрывай за  собой,
а то холод напустишь. Видишь, обогреватель тут у меня.
   Голос у нее был мягким  и  бархатным,  словно  возраст  решил  отыграться
исключительно на фигуре и лице, оставив в покое все остальное. Услышав  этот
голос. Зарубин внутренне поморщился. Он готовился к разговору  с  простецкой
бабкой, плохо ориентирующейся в  настоящем,  зато  хорошо  помнящей  далекое
прошлое, а нарвался, кажется, на юную  душой  бывшую  актрису.  Ничем  иным,
кроме как театральным прошлым, он не  мог  объяснить  этот  сохранившийся  в
неприкосновенности дивный голос. Вот не повезло! Творческая интеллигенция  -
совсем не Сережин профиль, не умеет он с ними разговаривать.
   - Я из милиции, Анна Захаровна. Здравствуйте. Можно мне войти? -  вежливо
сказал он, прикрывая за собой дверь, но оставаясь стоять у самого порога.
   - Проходи. Какой у милиции к нам интерес? Внуки? Или зятек любимый не  на
те деньги живет? Ты говори, не стесняйся, я уж давно ко всему готова, газеты
читаю, телевизор смотрю.
   - И что в телевизоре говорят?
   - Говорят, что на честные деньги такой дом, как у нас, не построить. Тебя
как зовут?
   -  Сергеем.  Вообще-то  я  старший  лейтенант  милиции   Зарубин   Сергей
Кузьмич...
   - Батюшки! - ахнула Анна Захаровна. - Ты не  Кузьмы  ли  Зарубина  сынок?
Деда твоего Федосеем звали?
   Зарубин радостно подумал, что,  пожалуй,  насчет  голоса  он  поторопился
делать выводы,  судя  по  речи,  старуха  как  раз  такая,  как  он  себе  и
представлял. И деда его с отцом знала, теперь и разговор легче пойдет.  Нет,
что ни говори, а везенье у сыщиков тоже иногда случается.
   - Почему  звали?  Его  и  сейчас  еще  Федосеем  Евграфовичем  кличут,  -
улыбнулся Сергей.
   - Неужто жив?
   - Жив, - подтвердил он, - и пребывает в полном здравии.  А  вы,  выходит,
его знали?
   - Ну а как же! Он в нашем театре за декорации отвечал.
   - В каком театре?
   Насколько Сергей знал, его дед никогда в театре не работал,  был  токарем
на заводе. Неужели сейчас обнаружится ошибка и окажется, что  никаких  общих
знакомых у него с Анной Захаровной нет? Обидно! А так хорошо разговор  начал
выстраиваться... Да к тому же выясняется, что она все-таки  из  театральных.
Вот не везет так не везет!
   - Как это  в  каком  театре?  В  самодеятельном.  Ты  фильм  "Музыкальная
история" смотрел?
   - Это где Лемешев играет?
   - Вот-вот. Как раз про такой театр. В те  времена  это  модно  было,  все
увлекались, кто драмы ставил, кто комедии, кто оперы. Твой  дед  Федосей  за
декорации отвечал, это я уже сказала, а я Графиню  пела  в  "Пиковой  даме".
Чего смеешься? Это я сейчас  такая,  а  полвека  назад  за  мной  поклонники
толпами бегали. Твой дедуля, между прочим,  тоже,  -  Анна  Захаровна  хитро
улыбнулась. - Тебе говорили,  что  ты  сегодня  -  точная  копия  Федосея  в
молодости? Такой же маленький был, юркий, живенький. Отца твоего, Кузьму,  к
нам на спектакли приводил. Федосей очень огорчался, что у него  голоса  нет,
тоже петь в спектаклях мечтал,  вообще  театр  он  любил,  смену  на  заводе
отстоит - и на репетицию бегом. Как помню, ни одной  не  пропустил.  Ведущие
исполнители, бывало, пропускали, а твой дед - ни разу! Даже когда  декорации
не нужны были, придет, бывало, сядет в зрительном зале  и  слушает.  Знаешь,
говорил, Нюрочка, мечта у меня есть, чтобы сын мой Кузьма  певцом  стал,  на
оперной сцене выступал, как Шаляпин или  Собинов.  Как  отец-то  твой?  Стал
артистом?
   - Не получилось, - рассмеялся Зарубин, - он  в  деда  пошел,  без  голоса
оказался. Закончил автодорожный институт, стал инженером.
   - Это жаль, - вздохнула Анна Захаровна, -  красивый  был  мальчонка,  как
помню, стал бы артистом - по нему бы все девки сохли. А ты, видно, не в него
пошел, в деда, востроносенький, маленький... Впрочем, это я уже сказала. Так
с какой печалью ты ко мне пожаловал, Сергей Кузьмич?
   - Вы помните Серафиму Антоновну Фирсову?
   - Симу-то? Ну а как же! Столько лет в одном доме жили. А что с ней?
   - Умерла.
   - Вон оно как... - протянула старуха. - Ну что ж,  пора,  как  говорится,
чай, не девочка уже. Она была меня на три года старше, мне восемьдесят пять,
стало быть, ей восемьдесят восемь. Ну ладно, Сима умерла, а милиции какой  в
этом интерес?
   - Так она не сама умерла. Ее убили.
   Анна Захаровна медленно покачала головой и собрала лежащие на столе карты
в колоду.
   - Понятно. Допрыгалась Симка. Сто раз ее предупреждала... Все забрали?
   - Что - все? - спросил Зарубин, напрягаясь, как охотничий  пес.  Кажется,
не зря он сюда приехал.
   - Ну, деньги, побрякушки, что там у нее еще было, я не знаю в точности.
   - Да какие деньги, Анна Захаровна, что вы! Она совсем нищая была, еле-еле
концы с концами сводила.
   - Это с чего же ты такое удумал?
   - Так видно ведь. По всему видно. И соседи говорят.
   - А ты не верь!
   С этими словами Анна Захаровна стукнула кулаком по столу,  причем  весьма
увесисто, даже стекла задрожали. Сила в ней, несмотря  на  годы,  оставалась
немалая, да и вес солидный.
   - Не верь! - повторила она уже спокойнее. - Мало ли что люди говорят. Что
они знают-то? Симка богатая была, только жадная до  безумия.  С  молоду  над
каждой копейкой тряслась, выбирала, что купить подешевле. Если  за  колбасой
шла в магазин, так перед этим целый час высчитывала, сколько  граммов  нужно
купить, на сколько бутербродов, чтобы  лишнего,  упаси  бог,  не  взять.  Ты
знаешь, что она родного сына из дома выгнала?
   - Знаю, - кивнул Сергей, - мне сказали, что из-за пьянства.
   - Ну, это правильно тебе сказали, только не в самом пьянстве дело было, а
в том, что сын наследственное богатство тягать начал. Если бы он просто пил,
Сима его не тронула бы. Но он к ее деньгам руку протянул, этого она  уже  не
стерпела.
   - Откуда же у нее деньги, Анна Захаровна?
   - Так Симка ж из купеческого рода.  Как  после  революции  экспроприацией
запахло, ее отец быстренько всю собственность продал и в  ювелирные  изделия
обернул. Спрятал как  следует,  середнячком  прикинулся,  горсть  побрякушек
большевикам пожертвовал: мол, отдаю все, что  есть,  на  дело  строительства
светлого будущего. Ему поверили, даже на пост  какой-то  назначили,  заводом
управлять. А  горсть  та  была  каплей  в  море,  остальное  он  схоронил  и
единственной любимой дочке Симочке в наследство передал.
   - Ничего не понимаю. - Зарубин сокрушенно развел руками.  -  Иметь  такое
богатство и жить в такой нищете! В голове не укладывается. Может  быть,  она
это наследство истратила на что-нибудь?
   - Ну конечно! - фыркнула Анна Захаровна. - Она истратит, дожидайся! Я  же
тебе говорю, она жадная была такая, что тебе и во сне не приснится. По ночам
сокровища свои достает и рассматривает, перебирает, руками трогает. Она ведь
даже сыну про наследство не говорила, боялась, что он язык распустит, дружки
соблазнятся, квартиру обчистят. Или девицы бесстыжие на богатство позарятся.
Симка по всей квартире тайников понаделала и цацки свои  частями  попрятала.
Сын до одного тайника случайно добрался, взял пару  колец,  продал,  пропил,
так она давай его скорей выселять, жилплощади лишать как алкоголика, пока он
остальное не нашел. Ты бы слышал, как  она  над  этими  кольцами  причитала!
Дескать, одно кольцо муж на свадьбу подарил, другое - на рождение сына,  это
единственная память о нем, берегла на черный день. Врала  как  сивый  мерин,
только бы сынок не догадался, что где-то в квартире еще есть чем поживиться.
На моих глазах все было, потому и говорю.
   - А почему Серафима Антоновна вас невзлюбила? - спросил  Зарубин  в  лоб,
решив обойтись без реверансов.
   - А с чего же ей меня любить? - ответила она вопросом на вопрос.  -  Я-то
знала про наследство, вот и пилила ее чуть не каждый день, чтобы не  маялась
в нищете, продавала потихоньку и жила по-человечески.  Для  кого  хранить-то
все это? Для кого беречь? Одна как перст, сын умер, внуков не народил.  Ведь
помрет - государству все достанется. А она ни в какую,  ей  эти  цацки  душу
грели, не могла она с  ними  расстаться.  Я,  Сереженька,  человек  веселый,
пошутить любила всегда, да и сейчас не отказываюсь. Я  Симе  говорила,  что,
если она не начнет деньги  тратить,  я  на  нее  бандитов  нашлю.  В  шутку,
конечно, говорила. А она, видно, поверила. Сторониться  меня  начала,  потом
разговаривать со мной перестала. Мы с ней бывало по-соседски каждый день чай
пили то у нее, то у меня, дружили даже, когда помоложе  были.  А  потом  как
отрезало.
   - Как вы думаете, кроме вас, кто-нибудь еще мог  знать,  что  у  Фирсовой
есть деньги?
   - Конечно. Она ведь поначалу-то не скрывала, что богатая. Гордилась даже,
говорила, что живет скромно, каждую копеечку бережет, чтобы чисто в зарплату
укладываться, а из наследства ничего  не  возьмет,  все  внукам  достанется,
чтобы они бабушку Симу  добрым  словом  помянули.  Потом  постепенно  начала
осторожничать, воров бояться. Потом, когда с сыном все случилось, она вообще
в маразм  впала.  В  каждом  встречном-поперечном  врага  видела;  с  людьми
общаться перестала, в дом никого не приглашала, а  если  кто  приходил,  так
дальше прихожей не впускала. Я ей уж сколько раз  говорила,  дескать,  Сима,
перестань ты всех бояться, те, кто знал про твое богатство, давным-давно про
это забыли, ты столько лет нищей прикидываешься, что все вокруг поверили.
   - А она что?
   - А она глянет так, что тошно делается, губки подожмет и отвечает: "Ты же
не забыла, вот и другие, кому надо, помнят". Это мы с ней так разговаривали,
когда она меня сторониться начала. А ведь подругами были когда-то!
   - И последний вопрос, Анна Захаровна:  вы  сами  кому-нибудь  говорили  о
наследстве Фирсовой?
   - Я-то? Ну а как же! Еще тогда, много лет назад, говорила,  что  Симка  у
нас сдвинутая, на деньгах сидит и с  картошки  на  хлеб  перебивается.  Всем
говорила.
   - А в последнее время?
   - Никому. В последнее время мне о Симке и поговоритьто не с кем.  Дети  и
внуки ее не знают, им про мою соседку слушать неинтересно, да и мне,  честно
сказать, вспоминать про нее не больно надо. В последнее время мы все  больше
новости обсуждаем, кто кому в Думе что сказал, да кто кому по морде надавал,
да почем нынче за доллар дают.
   - А в доме, где  вы  жили  с  Фирсовой,  есть  люди,  которые  знали  про
наследство?
   - Откуда я знаю? - старуха пожала могучими плечами. - Думается  мне,  что
никого уже не осталось, все попереезжали кто куда, старики поумирали.  Мы  в
тот дом в  шестьдесят  восьмом  году  въехали,  а  где-то  году  примерно  в
восемьдесят пятом мы с Симой, помнится, чай пили и пальцы загибали, кто  еще
из первых жильцов тут живет. Оказалось, что, кроме  нас  с  ней,  еще  двое,
остальные все новенькие.
   - А кто эти двое - не припомните?
   - Помню, ну а как же! Лебедевы и Стороженко.
   Зарубин вынул из кармана блокнот и заглянул  в  список,  который  взял  у
Доценко. Ни Лебедевых, ни Стороженко в нем не было. Значит, и эти переехали.
Ну что ж, стало быть, придется отрабатывать еще  и  знакомства  всех  бывших
жильцов дома. Может быть, кто-то еще помнит о богатстве старухи Фирсовой,  и
эта информация дошла до Шутника. Поэтому он и денег на похороны не  оставил,
знал, что убитая - человек не бедный. Да-а, работенки - мало не покажется.
   -  Ты  все  вопросы  задал,  Сергей  Кузьмич?  -  поинтересовалась   Анна
Захаровна.
   - Вроде все.
   - Тогда давай чай пить. А может, ты покушать хочешь? У меня  обед  готов,
только разогреть. Ты как?
   Зарубин взглянул на часы. Надо  позвонить  Ольшанскому  насчет  обыска  в
квартире Фирсовой, необходимо выяснить, есть ли  там  тайники  с  ювелирными
изделиями, или остались только одни тайники, или там вообще  ничего  нет,  в
том числе и тайников, а огромное наследство - не более чем  миф,  выдуманный
самой Серафимой Антоновной. А есть вообще-то хочется, время к вечеру,  а  он
за весь день только стакан чаю выпил да бутерброд утром съел.
   - У вас телефон есть?
   - Там, в комнате, проходи.
   -  Тогда  я,  с  вашего  позволения,  позвоню  на  службу,  а   потом   с
удовольствием с вами пообедаю.

   ИРИНА

   Была пятница, и Ира с раннего утра, как обычно перед выходными,  завелась
с выпечкой. Пироги с двумя видами начинки  и  обязательный  торт  входили  в
непременную программу субботнего обеда,  а  к  пятничному  ужину  полагались
маленькие пирожные. Правило это было заведено  ею  же  самой  и  соблюдалось
неукоснительно.
   К середине дня, оглядев уставленный кондитерскими шедеврами стол,  Ирочка
решила, что негоже жадничать.  Опять  пирогов  получилось  много,  за  вечер
пятницы и субботу они все не съедят, а к  воскресенью  тесто  станет  совсем
невкусным. Но это не беда, когда есть такой замечательный сосед, как  Андрей
Тимофеевич, которому и стряпня Ирочкина нравится, и аппетит у него отменный.
   Сложив пирожки и пирожные на большое блюдо  и  накрыв  его  хрустящим  от
чистоты полотенцем, она позвонила в  дверь  соседней  квартиры.  Моментально
откликнулся басовитым лаем черный дог  Агат,  но  шагов  хозяина,  спешащего
открыть дверь, Ира так и не дождалась. В какой-то момент ей показалось,  что
она слышит звуки, доносящиеся из квартиры соседа. "Может, спит?  -  подумала
молодая женщина.  -  Мой  звонок  его  разбудил,  но  он  не  понял,  отчего
проснулся".  Она  еще  два  раза  старательно  нажала  кнопку   звонка,   но
безрезультатно.
   Уже закрывая свою дверь, Ира услышала, как  у  соседа  зазвонил  телефон.
Звонок оборвался на середине второй трели  -  очевидно,  трубку  сняли.  Или
сработал автоответчик,  который  Андрей  Тимофеевич  иногда  включал,  когда
уходил из дому. Поставив блюдо с угощением в  кухне,  Ира  решительно  сняла
телефонную трубку и набрала номер. Сосед ответил сразу же, и  голос  у  него
был совсем не сонный.
   - Слушаю вас... Алло! Вас не слышно, перезвоните.
   Ира быстро отключилась и заметила, что у нее почему-то дрожат  руки.  Ей,
было неприятно. Андрей Тимофеевич дома, но дверь не открывает. В чем дело? У
него; дама? Но тогда бы он  и  к  телефону  не  подходил.  Впрочем,  что  за
глупости? Может быть, у него действительно женщина, и он не открывает дверь,
потому что оба не полностью одеты, но это совершенно не мешает  отвечать  на
звонки.
   Пожав плечами, Ирочка постаралась выбросить все это из головы и  занялась
домашними делами, но мысли то и дело возвращались к странному соседу, и  чем
дальше - тем больше мысли эти становились тревожными.
   Ведь сосед действительно странный.  Просто  когда  ни  о  чем  плохом  не
думаешь, то странностей не замечаешь, или замечаешь, но не  придаешь  им  ни
малейшего значения. А когда есть чего бояться,  то  поневоле  становишься  и
внимательнее, и осторожнее,  и  наблюдательнее.  Вот,  к  примеру,  квартира
соседа. Сколько бы раз Ирочка туда ни, заходила, видела она только  кухню  и
одну комнату. Двери других двух комнат всегда плотно закрыты, более того,  в
эти двери врезаны замки, Ира сама их видела. Почему? Что  Андрей  Тимофеевич
там прячет? И, главное, от кого? Ведь живет-то он один.
   Поневоле вспоминались и другие странности в поведении соседа.  Иногда  он
исчезал на два-три  дня,  забирая  с  собой  собаку,  и  по  возвращении  на
встревоженные вопросы отвечал со смехом, что ездил на рыбалку или на  охоту.
На охоту с догом! Просто смешно. И ни разу - ни разу! - не  угостил  соседей
ни рыбой, ни дичью. Даже не похвастался добычей. Настоящие рыбаки и охотники
так себя не ведут. Однажды Ира из окна увидела, как сосед уезжает. В костюме
и с "дипломатом" в руках Андрей Тимофеевич садился в "Волгу", устроив  Агата
на заднем сиденье. Вернулся через три дня и объявил: "Рыбачить ездил". Это в
костюме-то и с "дипломатом" вместо удочек?
   Ирина в тот раз промолчала,  потому  что  была  человеком  воспитанным  и
деликатным. В конце концов, сосед  -  мужчина  красивый,  еще  не  старый  и
вдовый, иными словами -  свободный,  наверное,  он  провел  эти  три  дня  с
женщиной, и кто сможет упрекнуть его в том, что он не сказал правду?  Да,  в
тот единственный раз Ира точно знала, что Андрей Тимофеевич солгал, но нашла
для этой лжи вполне приемлемое оправдание. Теперь же, покопавшись в  памяти,
она пришла к выводу, что сосед солгал не только в тот единственный  раз.  Он
врал насчет своих отлучек всегда, никакой он не рыбак и не охотник. Просто у
него есть женщина, и женщина эта  появилась  давно,  наверное,  сразу  после
смерти жены, скончавшейся два года назад, а может, и раньше была,  при  жене
еще. Соседу не хочется, чтобы о нем говорили: "Только-только жену  похоронил
и уже другую завел", вот он и скрывает. А может быть,  эта  дама  -  человек
известный, например, знаменитая актриса, лицо которой всем  хорошо  знакомо,
поэтому Котофеич не хочет, чтобы о ней знали соседи.
   Придя к такому выводу, Ирочка  облегченно  вздохнула.  Ну  вот,  зря  она
человека подозревает,  бочку  на  него  катит.  Все  нормально,  все  вполне
объяснимо.
   Она уже успела погулять с Гришенькой и замариновать мясо для ужина, когда
подозрения вновь зашевелились в ее голове. А комнаты? Почему он их запирает?
Почему ни разу не показал Ире всю квартиру целиком, как  это  обычно  делают
все хозяева? И еще вспомнилось, что несколько раз он выгонял Иру, когда  ему
звонили по телефону. Ну, не то чтобы  грубо  так  выгонял,  нет.  Он  снимал
трубку, говорил: "Одну минуту", потом поворачивался к Ирочке и мило улыбался
со словами:
   - Я вас провожу, дорогая?
   Да-да, именно так, с  вопросительной  интонацией,  которая  не  оставляла
пространства для маневра. Что можно было ответить на  такой  вопрос?  Только
два варианта. Либо:
   - Да-да, конечно, всего доброго, спасибо за чай.
   Либо:
   - Ну что вы, не затрудняйтесь, я найду дорогу к своей квартире.
   Третьего варианта не было. Не отвечать же:
   - Да вы разговаривайте, не стесняйтесь, я посижу, послушаю.
   Вежливая Ира использовала в таких случаях первый вариант и  уходила.  Что
за  таинственные  переговоры  вел   Котофеич?   Впрочем,   если   все   дело
действительно в женщине, тогда понятно. Не станет же он при Ирочке ворковать
со своей возлюбленной, роман с которой так тщательно скрывает.
   Под мерный шум  пылесоса  (исправленного,  кстати,  рукодельным  соседом)
подозрения снова отступили, но  остался  непроясненным  вопрос  с  запертыми
комнатами. Ах, если бы Ирочке удалось  придумать  логичное  объяснение  этим
дверям с замками, ей стало бы в тот же миг  легко  и  радостно.  Подозревать
милого пожилого соседа  в  чем-то  дурном  не  хотелось,  он  такой  славный
человек, всегда готов прийти на помощь. Но объяснение все не  находилось,  и
от этого настроение у Иры Миловановой немного испортилось.