Глава 15
   КАМЕНСКАЯ

   Этого никто не  ожидал.  В  самый  разгар  утренней  оперативки,  которую
проводил Коротков, дверь  открылась  и  на  пороге  возник  лично  полковник
Гордеев. Собственной персоной. Вид его нельзя было назвать цветущим,  но  уж
болезненным-то он не был, это точно.
   -  Картина  Репина  "Не  ждали",  -  шепотом  прокомментировал   Доценко,
наклонясь к Насте.
   - Тебе видней, - улыбнулась она, - ты у нас теперь крупный спец по  части
живописи.
   - Это почему?
   - Потому. Не ты один тут сыщик.
   Настя даже не заметила,  что  впервые  за  все  время  совместной  работы
обратилась к Михаилу на "ты". Он, кажется, тоже этого не заметил, потому что
был полностью поглощен  мыслью  о  том,  как  это  Каменская  узнала  о  его
культпоходе на выставку живописи.
   Колобок  несколько  секунд  постоял  в  дверях,   внимательно   оглядывая
присутствующих, потом удовлетворенно кивнул.
   - Продолжайте. Не буду мешать.  После  совещания  попрошу  зайти  ко  мне
Короткова, Каменскую и Доценко.
   Он вышел, но совещание  так  и  не  было  продолжено.  Коротков,  оглядев
сотрудников, спросил:
   - Кто-нибудь знает, что случилось? Почему Гордеев здесь?
   Ответом ему был гул голосов, из которого  следовало,  что  для  всех  сие
явление оказалось полной неожиданностью.
   - Может, его выписали? - предположил кто-то.
   - Не может, - отрицательно мотнул головой Юрий, - я только вчера  вечером
с ним разговаривал, о выписке и речи не было.
   - Он мог просто не предупредить, - сказала Настя. - Знал, что сегодня его
выпишут, но специально промолчал, чтобы застать нас врасплох  и  посмотреть,
чем мы по утрам занимаемся.
   - Ладно, все свободны. Миша, Ася, вперед за орденами.
   Втроем они вошли в кабинет Колобка и застыли у двери, вопросительно глядя
на начальника. Все  правильно,  с  хмурой  усмешкой  подумала  Настя,  нужно
успевать с самого утра получить выволочку от начальника,  чтобы  потом  весь
день чувствовать себя свободным.
   Гордеев, сидя за  столом,  перебирал  бумаги.  Кинув  быстрый  взгляд  на
подчиненных, он снова уткнулся в какой-то документ, коротко бросив:
   - Рассаживайтесь. Поговорим.
   Они молча уселись вокруг длинного приставного  стола,  не  ожидая  ничего
хорошего. Ожидания полностью оправдались.
   - Я бы хотел услышать подробный и  последовательный  отчет  о  работе  по
убийствам, связанным с телепередачей, - жестко произнес Гордеев.  -  Сегодня
утром мне позвонил генерал и вежливо  поинтересовался,  когда  я  смогу  ему
доложить о результатах. Я надеюсь, вы понимаете, что, когда  ставится  такой
вопрос, ответ может быть только один: сегодня.  Преступлениями  интересуется
пресса, дело получило широкую огласку,  у  Образцовой  берут  интервью,  уже
потоком идут публикации, которых вы, конечно, не читаете, вы же  так  ужасно
заняты, вы же всех убийц в Москве переловили, пока я болел. Из всего, что вы
мне рассказываете, когда приезжаете  в  госпиталь,  вытекает  неутешительный
вывод: докладывать нечего. С  этой  интересной  мыслью  я  не  могу  идти  к
генералу. А теперь я вас слушаю.
   Докладывали по очереди, сначала Коротков, потом Настя, последним  -  Миша
Доценко. Гордеев почти  не  перебивал,  только  изредка  задавал  уточняющие
вопросы и все время чтото записывал.
   - Печально, - подвел итог полковник, - прошло больше месяца, за это время
вы чуть не задержали невиновного, поймали убийцу наркоманов и сделали  вывод
о том, что ваш  Шутник  скорее  всего  как-то  связан  с  Шуваловым.  Говоря
нормальным русским языком, по делу не сделано ничего. Ни-че-го, -  раздельно
повторил он. - Как прикажете это понимать? Причина в том,  что  Коротков  не
справляется с руководством отделом? Или  в  том,  что  вы  его  обманываете,
пользуясь многолетней дружбой с ним, и  не  работаете,  а  занимаетесь  черт
знает чем в рабочее время?
   - Виктор Алексеевич, - начала Настя, - вы несправедливы, Коротков хороший
руководитель, и старая дружба здесь ни при чем.
   - Тогда в чем дело?
   - Дело в преступнике. В Шутнике. Он не так прост, его  невозможно  быстро
вычислить, его с жертвами не связывают личные отношения...
   - Ты мне ликбез не устраивай! - взорвался Гордеев.  -  Я  сам  знаю,  что
просто, а что сложно! Я не спрашиваю, почему Шутник до сих пор не пойман.  Я
спрашиваю, почему так мало сделано и чем мне через  час  отчитываться  перед
генералом. Полмесяца вы разрабатывали Горшкова и  оказались  не  правы.  Еще
полмесяца вы угробили на Шувалова, и снова  интуиция  вас  подвела.  Я  что,
должен генералу про вашу интуицию никуда не годную рассказывать?
   - Но, Виктор Алексеевич, с Шуваловым мы еще не закончили, я уверена,  что
у него есть сообщник...
   -  Все  свободны,  кроме  Каменской,  -  оборвал  ее  Колобок.  -  Идите.
Работайте, черт вас возьми, если вы еще не разучились это делать.
   Коротков и Миша Доценко мгновенно испарились из  кабинета.  Гордеев  снял
очки, швырнул их на  стол  и  начал  расхаживать  у  Насти  за  спиной.  Она
терпеливо ждала продолжения, понимая,  что  ничего  приятного  не  дождется.
Наконец полковник остановился и сел за стол для совещаний напротив нее.
   - Что происходит, Стасенька? - негромко спросил  он.  -  Неужели  ты  так
сильно испугалась?
   Она молча кивнула, чувствуя, как слезы закипают в уголках глаз. Только бы
не расплакаться, этого еще не хватало!
   - Вам всем словно глаза кто-то закрыл, - продолжал Гордеев, - вы изо всех
сил стремитесь подтянуть любую информацию к версии о том,  что  преступления
Шутника направлены против Образцовой. Ну хорошо, я готов это понять, если бы
речь шла только о тебе. Если главная цель Шутника не  Татьяна,  значит,  это
ты. Тебе эта мысль неприятна, она  тебя  пугает,  и  ты  стараешься  от  нее
избавиться. Это  неправильно,  но  хотя  бы  понятно.  Но  Коротков-то  куда
смотрит? А Селуянов? А Доценко? А мальчик этот из округа. Зарубин? У  них-то
взгляд должен быть более трезвым, сторонним, почему же они ничего не видят?
   Настя постаралась улыбнуться, хотя ей было вовсе не до улыбок.
   - Наверное, меня жалеют, - сказала она.
   - Жалостливые нашлись! А тех, кого Шутник за это время  угробил,  они  не
пожалели, а? Ты тоже хороша, сколько времени прошло с  тех  пор,  как  мы  с
тобой в госпитале разговаривали, я тебе русским языком велел  не  кивать  на
Татьяну, а искать собственного врага. А ты?  Обрадовалась,  что  подвернулся
Шувалов, который может иметь зуб на Татьяну, и все внимание  переключила  на
него. Я понимаю, тебе страшно, я понимаю, тебе не хочется  думать,  что  все
это против тебя, но кого, моя девочка, в этой жизни интересует, отчего  тебе
страшно и чего тебе хочется? Никого. Никого! Даже меня это не интересует.  Я
- начальник, в том числе и твой, и меня интересует,  чтобы  работа,  которой
занимается мой отдел, выполнялась добросовестно и результативно. А эмоции  -
это там, - он махнул рукой в сторону  окна,  -  это  дома,  сколько  угодно.
Хочешь, я расскажу тебе, что произошло? Или сама знаешь?
   - Не знаю. Расскажите.
   Она была уверена, что сейчас Колобок поведает ей всю историю преступлений
Шутника, как она выстроилась у него в мозгу после их доклада, и история  эта
будет выглядеть совсем иначе,  нежели  в  ее  глазах.  Гордеев  всегда  умел
нестандартно посмотреть на ситуацию.
   - А вот что. У Короткова медленно умирает теща, и  он  постоянно  мыслями
возвращается ко всяким проблемам,  связанным  с  ее  смертью.  Например,  он
думает о том, у кого занять денег на похороны и поминки, как купить место  и
на каком кладбище, хоронить ее или кремировать.  Я  даже  допускаю,  что  по
этому поводу по  вечерам  ведутся  длительные  дискуссии  с  женой,  которые
заканчиваются  очередным  скандалом.  Селуянов  занимается  серией   убийств
наркоманов, он к твоему Шутнику никакого отношения не имел до тех пор,  пока
случайно не срослось. Мишка Доценко влюбился  в  родственницу  Образцовой  и
бегает к ней на свидания. Такова диспозиция. А ты,  девочка  моя,  позволила
себе  роскошь  испугаться,  дала  себе  поблажку  и  решила,  что  мысль   -
вещественна. То есть ты решила, что если очень чего-то захотеть, то так  оно
и будет. Ты очень сильно захотела, чтобы Шутник противостоял  Образцовой,  а
не тебе, что это ей, а не тебе он с самого  начала  предлагал  угадать,  где
состоится встреча со смертью, это к  ней  он  приближается  с  каждым  новым
трупом, а не к тебе. Ты  так  сильно  этого  захотела,  что  перестала  быть
сыщиком и превратилась в обыкновенного начетчика, подтасовывающего  факты  в
угоду желаемому результату. А мальчики наши послушно пошли у тебя на поводу,
во-первых, потому, что ты старшая  по  званию,  во-вторых,  потому,  что  ты
всегда была для них генератором идей, и они к этому привыкли,  а  в-третьих,
по уже изложенным выше причинам. У каждого из них своя головная боль, и  они
воспользовались тем, что ты за них якобы думаешь, а  они  просто  выполняют,
думая при этом о своем. Они просто пошли у тебя на поводу, относясь к  твоим
идеям без критики, а ты и рада. Ну что, я прав?
   Ей было стыдно и не хотелось признаваться в том, что начальник прав, но и
не признаться было невозможно. Она и сама давно уже понимала, что  позволяет
слабости и страху управлять собой, но не могла найти  в  себе  душевных  сил
исправить положение. Быть слабой так удобно...
   - Да, - она набрала в легкие побольше воздуха и медленно выдохнула, - да,
Виктор Алексеевич, вы правы.
   - Значит, так и договоримся.
   Он  встал  и  пересел  на  свое  привычное  место,   туда,   где   стояло
начальственное кресло с высокой спинкой и  где  под  рукой  были  телефонные
аппараты.
   - Иди и начинай нормально работать. Сделай наконец то, что я  тебе  давно
уже  велел:  перебери  всех  своих  клиентов,  подумай,   подбери   наиболее
подходящие кандидатуры на роль Шутника. Составь план их отработки. Созвонись
с психологами, передай им все материалы, пусть подумают над  психологическим
портретом преступника. Не понимаю, почему до сих пор это не сделано! Бардак,
ей-богу!
   Настя вышла из кабинета Гордеева и  внезапно  почувствовала,  что  голова
болит так сильно, что еще немного - и она начнет задыхаться. Ей  не  хватало
воздуха, и, преодолевая дурноту, она спустилась по  лестнице  по  внутренний
двор. Сырой холодный воздух облепил ее, как мокрая тряпка, ее зазнобило,  но
стало немного легче. Постояв на пронизывающем ветру, она вернулась  к  себе.
Гордеев прав, она непростительно распустилась.  Если  бы  она  не  поддалась
страху, если бы сразу, с самого начала, всерьез допустила мысль о  том,  что
Шутник играет против нее, как знать, быть может, она бы  уже  успела  что-то
придумать, что-то такое, что остановило бы его. Неужели из четырех его жертв
хотя бы одна - на ее, Настиной, совести? Эта  мысль  невыносима,  но  нельзя
больше гнать ее от себя и делать вид, что все происходящее ее  не  касается.
Касается. И не кого-то, а именно ее.
   Ей удалось, хоть и не без труда, настроиться на работу.  К  вечеру  перед
ней лежал список из четырех человек, от каждого из  которых  можно  было  бы
ожидать столь неординарных действий.

   УБИЙЦА

   - Если бы одни из нас умирали, а  другие  нет,  умирать  было  бы  крайне
досадно, - усмехнулась бабушка.
   Я с грустью смотрел на ее морщинистое усталое от беспрерывной боли  лицо,
с которого даже тяжелая болезнь не смогла стереть породистости, и впервые  в
жизни подумал о том, что  мне  будет  ее  не  хватать.  Всего  два  человека
остались в моей жизни - отец и бабушка, жена не в счет, она слишком молода и
глупа, чтобы значить хоть что-нибудь для моей души.  А  отец  и  эта  старая
сильная женщина составляли два главных стержня, на которых я держался.  Отец
был для меня примером служения Родине и настоящим Мужчиной,  на  которого  я
должен  был  равняться.  Бабушка  же   являла   собой   образец   стойкости,
несгибаемости и бесстрашия.  Она  поистине  ничего  не  боялась.  Даже,  как
оказалось, смерти. Ей оставались считанные дни, она прекрасно знала об  этом
и все-таки умудрялась шутить.
   - Сколько нужно прожить на свете, чтобы прийти к такому выводу? - спросил
я, стараясь не показывать, как мне горько.
   - Не знаю, дорогой. Одному мудрому человеку удалось додуматься до этого к
сорока годам,  а  я  только  повторяю  за  ним  следом.  Но  повторяю,  надо
признаться, с чувством абсолютного согласия.
   - И кто сей мудрец?
   - Лабрюйер. Жан де Лабрюйер.  Он  жил  во  времена  Людовика  XIV  и  был
воспитателем внука принца Конде. А тебе, потомку рода Данилевичей-Лисовских,
стыдно этого не знать. Сейчас укол подействует, и я усну, а ты возьми  томик
Лабрюйера и прочти, тебе это будет полезно.  Он  стоит  на  той  полке,  где
французские философы.
   Я не знал тогда, вернее, не почувствовал, что это наш последний разговор.
Укол подействовал, бабушка уснула  и  больше  не  проснулась.  Она  спала  и
умирала, а я сидел рядом в глубоком кожаном кресле и читал: "Жизнь  отделена
от смерти длительным промежутком болезни для того, по-видимому, чтобы смерть
казалась избавлением и тем, кто умирает, и тем, кто остается". От этой фразы
я вздрогнул, она показалась мне беспредельно циничной и жестокой. Но  уже  в
следующий момент я собрался с силами, заглянул внутрь себя и понял, что  это
- при всей своей циничности - правда. Я не хотел, чтобы бабушка умирала.  Но
и не хотел просиживать возле ее постели все свое свободное время.  Я  хотел,
чтобы бабушка была здоровой и полной сил, а  беспомощная  и  умирающая,  она
стала для меня обузой. Мне нужно было заканчивать докторскую  диссертацию  и
проводить множество экспериментов в лабораториях.
   Мучивший меня после убийства мамы вопрос о соответствии  жизни  и  смерти
окрасился отныне новыми оттенками.
   Смерть неизбежна, и с этим надо смириться. На этот счет у Лабрюйера  тоже
нашлось высказывание: "Неизбежность смерти отчасти смягчается тем, что мы не
знаем, когда она настигнет  нас;  в  этой  неопределенности  есть  нечто  от
бесконечности и того, что мы называем вечностью". Но вот тут я с французским
философом согласен не был. Просто категорически не был согласен. Ему, в  его
семнадцатом веке, казалось, вероятно, что вечность и бесконечность - понятия
божественные и потому разумом неохватываемые, а коль так,  то  надо  принять
сие как благодать небесную и радоваться, что не знаешь,  когда  умрешь.  Мне
же, выросшему в двадцатом веке и получившему высшее техническое образование,
понятия вечности и бесконечности были понятны и близки, я имел с  ними  дело
ежедневно на протяжении многих лет и ничего данного "свыше",  "от  бога",  в
них не видел. Мы не знаем, когда смерть настигнет нас? Верно.  Но  это-то  и
плохо. Мама не знала, и что вышло? Какую смерть она  заслужила?  Чудовищную,
грязную, не - пристойную. Смерть, недостойную ее самой и той жизни,  которую
мама прожила. И ничто, никакие представления  о  вечном  и  бесконечном,  не
могут  меня  с  этим  примирить,  как  обещает  личный  гувернер  маленького
наследника - принца Конде.
   Говорят, человек является хозяином своей судьбы. Для меня  это  означало,
что я являюсь хозяином не только своей жизни, но и своей смерти. Ибо  смерть
- это тоже судьба, часть ее, конечный пункт, завершающий акт, точно так  же,
как знак препинания "точка" является неотъемлемой частью предложения. И если
уж я стараюсь жить так, чтобы быть достойным своего рода и своих предков, то
и умереть я должен достойно.
   Не думайте, что все это я понял сразу, в один момент, пока сидел в кресле
возле умирающей бабушки. На это ушли годы. Смешно? Наверное  -  Долгие  годы
додумываться до того, что можно рассказать  в  две  минуты...  Впрочем,  все
научные открытия можно изложить в две минуты, а сколько лет на  них  уходит!
"Уступить природе и поддаться страху смерти гораздо легче,  чем  вооружиться
доводами рассудка, вступить в борьбу с  собою  и  ценой  непрерывных  усилий
преодолеть этот страх". Тоже, между прочим, Лабрюйер сказал. Не глупее нас с
вами был  дядечка.  Вооружиться  доводами  рассудка,  признать,  что  смерть
неизбежна, абсолютно неизбежна, и ничего здесь нельзя придумать. Это  первый
этап. Бороться с собой и ценой непрерывных усилий преодолевать страх смерти.
Это второй этап. И на каждый нужно время и душевные силы.  Много  времени  и
много сил. Но я сумел, я сделал это. Я перестал бояться смерти.

   ИРИНА

   Ира постоянно ловила себя на том, что думает о Мише Доценко.  Но  столько
позади осталось неудачных романов, слез и  горьких  разочарований,  что  она
боялась довериться и самой себе,  и  новому  кавалеру.  Ей  и  в  голову  не
приходило, что Доценко отнюдь не считает себя обычным кавалером-поклонником,
намерения его куда как серьезны. Она видела, что Миша ищет любой  повод  для
телефонного звонка и любую малейшую возможность для встреч, ее это радовало,
но о большем она и не думала. Миша очень ей нравился. Очень. Поэтому  Ира  с
восторгом отнеслась к  очередному  предложению  Михаила,  хотя  звучало  оно
довольно необычно.
   - Ириша, - сказал он  по  телефону,  позвонив  ей  около  полудня,  -  ты
помнишь, в тот день, когда мы с Сережкой Зарубиным  были  у  вас  в  гостях,
Татьяна ходила к какому-то специалисту по кошкам?
   - Ходила, - подтвердила Ира.
   - Ты не могла бы узнать у Татьяны его адрес и телефон?
   - Зачем? - удивилась она. - Ты хочешь купить котенка?
   -  Никогда!  Понимаешь,  Ириша,  тут  недавно  убили  одну  старую  леди,
совершенно одинокую, у нее никого не было, кроме четырех кошек.  Теперь  эти
кошки  остались  без  хозяина,  их  временно  соседи  к   себе   взяли,   но
предупредили, что всего на несколько дней, а что с ними потом делать - никто
не знает. Я вот подумал, а что, если я возьму  этих  кошек,  и  мы  с  тобой
подъедем к тому  специалисту,  посоветуемся.  Может  быть,  он  знает  адрес
какого-нибудь кошачьего приюта. Как ты смотришь на такое предложение?
   Ира смотрела на предложение положительно, речь шла о том, чтобы поехать к
специалисту по кошкам вечером, после того, как Миша закончит  работу,  и  ее
это вполне устраивало.
   Вечером дома будут и Татьяна,  и  Стасов,  и  проблема  "с  кем  оставить
Гришеньку" не возникнет. Она пообещала узнать у  Татьяны  номер  телефона  и
даже взяла на себя труд дозвониться до "кошатника" и договориться  с  ним  о
встрече.
   В  восемь  вечера  Ирочка  уже  стояла  возле  подъезда,   сияя   красиво
подведенными глазами. Михаил немного опаздывал, но она отнеслась к  этому  с
пониманием. Ему нужно где-то достать  специальную  сумку-переноску,  забрать
кошек у сердобольных соседей, поймать  машину.  Трудно  рассчитать  время  с
точностью до минуты. В четверть девятого у дома затормозила  белая  "Волга".
Ира с радостным лицом шагнула к машине, но, когда дверь  открылась,  из  нее
вышел не Михаил, а сосед Андрей Тимофеевич. Ей показалось, что,  увидев  ее,
он поспешно захлопнул дверь. Даже слишком поспешно.  И  лицо  его  выглядело
недовольным.
   - Добрый вечер, дорогая, - поздоровался он как обычно, но Ире показалось,
что голос его был слегка напряженным. - Кого-нибудь ждете?
   - Мишу. Здравствуйте, Андрей Тимофеевич.
   - На свидание собрались? - усмехнулся он, как Ире показалось, недобро.
   - Не столько на свидание, сколько  по  делу.  Четыре  несчастные  кошечки
остались без хозяина, и мы с Мишей договорились отвезти  их  к  специалисту,
который может посоветовать, куда их девать.
   - Кошек куда девать? - переспросил сосед и с неожиданной злостью ответил:
- На  помойку  отнести,  им  там  самое  место.  Впрочем,  -  он  неожиданно
улыбнулся, - не обращайте внимание, это я ворчу. Мой Агат терпеть  не  может
кошек, вероятно, я  от  него  заразился  этой  нелюбовью.  А  вообще-то  они
забавные  существа,  очень  милые.  Ну,  всего  вам  доброго,  дорогая.   Не
простыньте на ветру.
   Он вошел в подъезд, и Ира с недоумением поглядела  ему  вслед.  Надо  же,
оказывается, соседушко Котофеич способен на злобные  выпады.  А  с  виду  не
скажешь, такой милый человек... Милый-то он милый, а вот  двери  в  квартире
запирает.
   Ей снова стало неприятно и тревожно, но в этот момент подъехал Михаил  на
такси.

   ДОЦЕНКО

   Когда Ира назвала адрес, по которому следовало везти кошек,  Доценко  про
себя чертыхнулся. "Кошатник" жил в центре Москвы, в том  же  районе,  что  и
Фирсова, буквально на соседней улице. Это ж надо было забрать  здесь  кошек,
потом переться в такую даль, в Бутово, чтобы встретить Иру,  и  потом  ехать
обратно. И почему он, дурак, сразу у Иришки не  спросил,  по  какому  адресу
живет этот "кошатник"! Можно было бы договориться совсем по-другому, и время
сэкономить, и деньги.
   Михаил не был жадным, но милицейская зарплата, как известно,  к  излишним
тратам не располагает.
   Специалист по кошкам Александр Казаков встретил их приветливо и радушно.
   - Проходите, проходите, сейчас мы посмотрим ваших кошек,  -  приговаривал
он, забирая у Доценко сумку-переноску. - Может быть,  они  больны,  тогда  я
сначала оставлю их у себя, подлечу, приведу в порядок, потом подумаем,  кому
их пристроить. Ох, какая ты красавица, ну иди ко мне, иди, моя хорошая, иди,
моя лапушка. Вот так!
   Он ловко извлек из сумки  одну  кошку,  оставив  остальных  в  переноске.
Доценко хотел вытащить их, но Казаков жестом остановил его.
   - Не могу рисковать, пока не посмотрю их, -  пояснил  он.  -  Пусть  пока
побудут в изоляции, у меня ведь в квартире не только свои кошки, но и чужие,
я за них отвечаю.
   Квартира у Казакова была небольшая, но уютная. Доценко  обратил  внимание
на огромную библиотеку - книги занимали  здесь  все  пространство,  оставляя
лишь самые минимально необходимые углы для мебели. Мебель, кстати,  была  не
новой, хотя и не ветхой.  Во  всем  чувствовалась  крепкая  хозяйская  рука,
аккуратная и заботливая. И даже кошками  в  этом  доме  отчего-то  не  пахло
совсем.
   Осмотр первой кошки прошел быстро, девочка оказалась здоровенькой, хоть и
немолодой.  Взяв  в  руки  второго  питомца  покойной  Серафимы   Антоновны,
огромного раскормленного рыжего кота, Казаков поставил его на стол под лампу
и присвистнул:
   - А мы знакомы с тобой, дружочек. Вот это твое рваное ушко  я  сам  лично
зашивал, еще когда в школе учился, а ты тогда  был  шестимесячным  котенком.
Экий же ты вымахал огроменный, я  б  тебя  и  не  узнал,  если  бы  не  ухо.
Погодите,  -  он  обернулся  к  Доценко  и   глянул   на   него   с   острой
подозрительностью, - откуда у вас этот кот?
   - А что? - с невинным видом спросил Михаил. - Какието проблемы?
   - Это кот бабки Серафимы, я его отлично помню. Как  он  к  вам  попал?  И
остальные кошки... Откуда они?
   - От Серафимы Антоновны, тут вы не ошиблись. Видите  ли,  Саша,  Серафима
Антоновна умерла, и я пытаюсь пристроить ее кошек. А что, вы знали Фирсову?
   - Да я всех кошек в округе знаю, - рассмеялся  Казаков,  -  и  их  хозяев
тоже, соответственно. Ко мне с детства все своих  питомцев  носили,  кто  на
лечение, кто оставлял под присмотром, когда уезжал.
   - Серафима Антоновна часто вас навещала? - спросил Доценко.
   - Частенько. Она бедная совсем, как принято говорить - неимущая, я с  нее
денег не брал, а она над кошками своими тряслась, она ведь одинокая,  у  нее
никого нет, кроме этих кошек, вот она и ходила ко  мне  по  всякому  поводу.
Очень боялась, что какая-нибудь серьезная болезнь с ними приключится,  тогда
на лекарства тратиться придется, на операцию, а у нее денег нет. Смешная она
старуха!
   - Почему смешная?
   Казаков отвечал, не прерывая осмотра.  Он  ловко  раскрывал  коту  пасть,
рассматривал зубы и язык, проверял лапы, щупал живот, разбирал шерсть.
   - Да денег у нее навалом, говорят, а все бедную из себя строила. Не знаю,
может, она и вправду совсем нищая  была,  а  насчет  денег  -  так,  досужие
сплетни. Но я ее кошек всегда бесплатно обслуживал,  я  вообще  со  стариков
никогда денег не беру, у них кошка - единственная радость, если им  придется
за лечение платить, то при их-то  пенсии  они  экономить  начнут  и  болезнь
совсем запустят. Так, рыжий бандит, с тобой  тоже  все  в  порядке,  погуляй
пока. Следующий, пожалуйста!
   Доценко с нетерпением ждал,  пока  Казаков  закончит  осмотр  Серафиминых
кошек. И вправду, жизнь полосатая, сначала не повезло  с  плохо  продуманным
маршрутом, зато теперь удача свалилась, появился еще один свидетель, который
может что-то знать о Серафиме Антоновне. Пока Казаков возился с  кошками,  в
комнату  заглянула  симпатичная  женщина  лет  сорока   пяти,   стройная   и
светловолосая.
   - Санека, ты гостям чай предложил?
   - Не успел, мамуля, - отозвался Казаков, - я пока пациентов осматриваю.
   Чай... Это хорошо, подумал Доценко, посидим в теплой семейной обстановке,
побеседуем. Посмотрим, что это за мамуля такая молодая  и  красивая,  небось
поклонников полны карманы, кому-нибудь  из  них  вполне  могло  приглянуться
золотишко старухи Фирсовой. Сам взять не смог, а кому надо рассказал. Если в
этой  семье  о  богатстве  Серафимы  Антоновны  разговоры  ходили,  то  надо
тщательно проверить, кто еще в этих разговорах участвовал.
   - Предложите нам чаю, пожалуйста, - быстро  произнес  Михаил,  обаятельно
улыбаясь.
   Стоящая рядом с ним Ирочка  толкнула  его  локтем  в  бок  и  укоризненно
прошептала:
   - Ты что, Миша, неудобно же.
   - Удобно, удобно, - тут же  откликнулся  Казаков,  демонстрируя  отличный
слух. - Мамуля любит гостей чаем поить.  Она  вообще  любит,  когда  в  доме
гости.
   - Но мы не гости, - упрямо возразила Ира, - мы по делу пришли.
   - А это не имеет значения. Все равно нам нужно  обсудить,  что  делать  с
Серафимиными кошками, вот за чаем и поговорим. А вы что, соседи?
   - Нет, мы... - начала было Ирочка, но Доценко не дал ей договорить.
   - Да, мы с Серафимой Антоновной в одном доме живем.
   Вернее, я живу, - тут же поправился он, - а Ира живет в другом месте.
   Перехватив возмущенный взгляд Ирины, Доценко легонько коснулся ее руки  и
кивнул. Казаков, однако, оказался человеком внимательным, небольшой  сбой  в
показаниях от его слуха не ускользнул. Он снова  бросил  на  Иру  и  Михаила
острый взгляд и покачал головой.
   - Путаетесь вы  что-то,  господа  хорошие,  ну  да  ладно,  -  он  весело
улыбнулся, - дело ваше. Моя невеста тоже иногда путается, она  у  нас  через
день ночует, так когда ее спрашивают, где  она  живет,  она  то  свой  адрес
назовет, то мой.
   Так, подумал Доценко, мамулиными поклонниками дело явно не ограничится, у
нашего героя есть невеста, а раньше, наверное,  разные  девушки  захаживали.
Что ж, парень он  видный,  красивый,  профессия  у  него  необычная,  ничего
удивительного, что девушки внимание обращают.
   - Вы по образованию ветеринар? - спросил Миша.
   - Я-то? - Казаков подхватил последнюю из  кошек  Серафимы  Антоновны  под
передние лапки и опустил на пол. - Я  по  образованию  никто.  Школа,  потом
армия, вот и все мое образование.
   - А как же кошки? - удивилась  Ира.  -  Вас  на  выставке  в  Сокольниках
рекомендовали  как  известного  специалиста,  мы   думали,   вы   специально
учились...
   - Чему? Кошачьему делу? Я ему всю жизнь учился, но не в институтах, а  на
практике. Книжки читал, не без этого, но в основном на собственном опыте все
постигал. А что касается выставки... - Он  рассмеялся,  подхватил  с  дивана
пушистого белого кота, прижал к плечу и начал  ласково  поглаживать.  -  Вам
меня кто рекомендовал? Кто-то из клубных?
   - Н-нет, - растерялась Ира, - кажется, это был кто-то из посетителей.
   - Вот именно. Клубные меня не признают, потому что я чистотой  породы  не
увлекаюсь, селекцией не занимаюсь и выставками не интересуюсь. Я люблю кошек
как таковых, для  меня  брошенная  хозяином  бездомная  кошка  дороже  самой
породистой, потому что она несчастная и нуждается в помощи. Клубные этого не
понимают, они меня считают шарлатаном. И потом, тут  есть  еще  один  нюанс.
Заводчику нужно продать котенка, и он покупателю на выставке чего только  не
наговорит. Некоторые так попадались, купят кошку,  которую  им  продали  как
беспроблемную, спокойную и всеядную, а через месяц выясняется, что она то не
ест, это не ест, а хочет каждый день сырого мяса, шерсти от нее полный  дом,
прививки нужно делать, с течками как-то справляться, цветы оберегать, окно и
балконную дверь не открывать, а в квартире душно и  жарко,  и  теперь  сетки
нужно ставить или тратить огромные деньги на кондиционер... В общем,  хлопот
и трат больше, чем удовольствия. Я на эту выставку хожу  регулярно,  и  пару
раз так случилось, что  заводчик  при  мне  с  покупателем  разговаривал.  Я
послушал в сторонке, потом покупателя  этого  на  улицу  выйти  пригласил  и
объяснил ему все как есть, чтобы знал, что его ждет,  и  покупал  котенка  с
открытыми глазами. Покупатель тот мой  телефон  записал,  если  еще  вопросы
будут, потом передал кому-то, так теперь мой номер и гуляет из рук  в  руки.
Завсегдатаи, которые не  покупают,  а  только  смотрят,  все  меня  знают  и
рекомендуют начинающим. Такая вот история. Ну что? Идем пить чай?
   Они  прошли  в  другую  комнату,  более  просторную  и   нарядную,   хотя
обставленную такой же  старой  мебелью  пятидесятых  годов.  Если  маленькая
комната, из которой они  только  что  вышли,  больше  напоминала  кабинет  с
книжными стеллажами, узкой кушеткой и  смотровым  столом,  освещенным  яркой
лампой,  то  большая  комната  походила  на  настоящую  гостиную  с  большой
старинной люстрой, нависающей над стоящим посередине  круглым  столом,  и  с
портретами и фотографиями на стенах.
   - Знакомьтесь, это моя мама.
   - Елена, - приветливо  произнесла  стройная  блондинка,  протягивая  руку
Михаилу.
   - Очень приятно, я - Михаил, а это - Ирина, моя невеста.
   Ира бросила на него испуганный взгляд, потом не удержалась и прыснула.
   - Да вы не смущайтесь, - весело сказала  Елена,  -  у  Санеки  тоже  есть
невеста. Сейчас это не модно, сейчас сначала  знакомятся,  потом  или  сразу
женятся, или никогда, и  в  том,  и  в  другом  случае  невестой  побыть  не
приходится. А когда у вас свадьба? Скоро?
   - Скоро, - быстро ответил Доценко. - Вот кошек Серафиминых пристроим -  и
в загс. Да, Ириша?
   Ира ошеломленно молчала, и  Михаил  сперва  подумал,  что  поторопился  и
совершил ошибку, нельзя при посторонних людях говорить как о решенных о  тех
вещах, о которых даже и не заикался прежде. Но потом, увидев, что Ира совсем
не обиделась, успокоился. Так даже лучше... Он бы сам еще долго собирался  с
мыслями  для  официального  предложения,  а  так  все  получилось  легко   и
непринужденно.
   За чаепитием разговор шел плавно, Михаилу без труда  удавалось  направить
его в нужное русло, тем более что основной темой так или иначе  должны  были
быть Серафимины кошки, а  значит,  и  сама  Серафима  Антоновна.  Записывать
ничего нельзя,  ему  приходилось  напрягаться,  запоминать  имена,  фамилии,
указания на место проживания, чтобы завтра с утра начать  присматриваться  к
тем людям, которые знали о наследстве Фирсовой. "Вот болван, - несколько раз
сказал себе Доценко, - знал бы, что так дело  обернется,  диктофон  захватил
бы".

   КАМЕНСКАЯ

   Дома она проверила при помощи компьютера  все  данные  на  тех  четверых,
которых отобрала днем. Да, память ее не подвела, все они  находились  сейчас
на свободе, двое уже освободились, а двоих  так  и  не  удалось  довести  до
скамьи подсудимых. Все четверо были  когда-то  прописаны  в  Москве,  об  их
нынешнем местопребывании  данные  были  неполными,  просто  не  было  острой
необходимости их собирать. В глубине души Настя не верила, что кто-то из них
может оказаться  Шутником,  она  слишком  хорошо  помнила  каждого  из  этой
четверки и знала, что по  особенностям  мышления  и  складу  характера  они,
конечно, вполне способны задумать и осуществить такую  сложную  многоходовую
пакость,  но  в  соответствии  все  с  тем  же  складом   характера   крайне
маловероятно, что они захотят мстить  или  сводить  с  ней  счеты.  Все  они
разумные люди, с хорошим интеллектом, все они понимали, что Настя  выполняет
свою работу, и в процессе этой работы она не сделала в отношении  их  ничего
такого, чего они не заслужили бы. Нет, не верила она, что это кто-то из них.
И потому не стала затеваться с проверками, когда Гордеев в первый раз  велел
ей это сделать. Однако после повторного приказа не делать уже  было  нельзя.
Ну что ж, машина запущена, их начали отрабатывать. Посмотрим, что получится.
   Выключив компьютер, она уселась  в  кресло  и  стала  разбирать  пакет  с
видеокассетами, подаренными ей на День милиции.  Голова  продолжала  болеть,
хоть и  не  так  сильно,  как  утром,  но  противно  и  тягомотно,  таблетка
"Саридона" не помогла, и Настя подумала, что, пожалуй,  не  станет  смотреть
фильм на языке оригинала, сил нет  напрягаться  и  воспринимать  иностранную
речь. Она выберет что-нибудь переведенное на русский.  Быстро  рассортировав
кассеты по языковому признаку, она стала вчитываться  в  аннотации  и  вдруг
вздрогнула как от удара током. На одной из  коробок  ей  в  глаза  бросилась
репродукция картины Босха "Глаз Господа Бога наблюдает за  совершением  семи
смертных грехов". Или ей кажется? Да нет, ошибки быть не может, эту  круглую
картину-рондо она разглядывала много раз после того,  как  Ирочка  вспомнила
насчет рыбы, пожирающей человека. Поднеся  коробку  к  самым  глазам,  Настя
стала вчитываться в набранную мелким  шрифтом  аннотацию:  "...  полицейское
расследование серии кровавых убийств, совершенных маньяком. Каждое  убийство
"наказывает" жертву за определенные смертные грехи - В Библии  описано  семь
таких грехов..." Фильм так и называется "Семь".  Перевернув  коробку,  Настя
увидела перечень грехов:  Чревоугодие,  Алчность,  Леность,  Гордыня,  Гнев,
Похотливость, Зависть. Вот черт! Неужели она нарвалась на такого же психа?
   Стоп, не  надо  поспешных  выводов,  посмотрим,  что  мы  имеем.  Надежда
Старостенко, бывшая балерина, ныне опустившаяся пьяница. Какой у  нее  грех,
за который ее мог бы  наказать  Шутник?  Вероятно,  похотливость.  Сведения,
добытые Сережей Зарубиным, говорят об этом достаточно красноречиво. Геннадий
Лукин. Трижды судимый за хулиганство и грабежи. Таких грехов в  списке  нет.
Не алчность же сюда приплетать... Нет, конечно, совершенные им  преступления
свидетельствовали не о корыстолюбии, а скорее о  глупости  и  вспыльчивости,
когда бьешь по морде первого, кто под руку попадается, и  хватаешь  то,  что
плохо лежит. Какой же грех у Лишая?
   Настя вскочила с кресла и снова включила  компьютер.  Найдя  сведения  об
убийстве Лукина, пробежала их глазами. Перед смертью плотно поужинал. А  вот
и перечень блюд, составленный на глазок Сережей  Зарубиным  после  посещения
ресторана, в котором за тридцать минут до гибели поужинал Лукин. Да,  плотно
поужинал - это мягко сказано. Если бы речь шла не о покойнике, можно было бы
сказать "обожрался". Похоже, грех Лукина - это чревоугодие. Но с натяжкой, с
большой натяжкой... Разве  про  бомжа,  подбирающего  объедки  на  помойках,
повернется, язык сказать, что он чревоугодник? Бред! Он постоянно недоедает.
А вот убийца явно спровоцировал его, дал денег, повел  в  ресторан,  сказал:
"Ешь, чего душа пожелает". Душа Лукина пожелала  многого,  но  это  ведь  от
голода, а не от обжорства. Значит, Шутник  не  наказывал  беднягу  Лишая,  а
всего лишь использовал его для демонстрации той картинки, которая  ему  была
нужна. Ну и мразь!  Был  бы  честным  психом,  возомнившим  себя  палачом  и
учителем человечества, еще бы ладно. Но действовать так цинично...
   Что дальше? Валентин Казарян. Если верить тому, что про  него  рассказала
бывшая жена, здесь речь идет о грехе гордыни.
   Серафима Антоновна? Грех алчности.
   Что же остается? Леность, гнев и зависть. Как  минимум  еще  три  жертвы,
каждая из которых будет демонстрировать один из этих грехов. И ее,  Настина,
задача сейчас постараться понять, как и  где  он  будет  искать  тех  людей,
смертью которых продемонстрирует наказание за эти грехи. Как  и  где  Шутник
будет решать задачу поисков ленивого, гневливого и завистливого?
   Но  тут  есть  еще  один  момент:  он  использовал  символ  Босха,  чтобы
подсказать Насте,  в  чем  состоит  его  замысел.  Он  видел  этот  фильм  и
использовал его идею. Остается вопрос: зачем? Зачем он  это  делает?  Увидел
фильм, понял, что идея  ему  близка,  решил  осуществить  ее  в  собственном
исполнении и на территории России.  До  этого  места  все  логично,  хотя  и
попахивает психопатологией. Но зачем он оставляет  рыбку  с  пупсиком?  Ведь
именно благодаря этому символу Настя обратила внимание на кассету с фильмом.
Если бы не он, Настя никогда, вероятно,  не  сопоставила  бы  характеристики
убитых с перечнем семи смертных грехов. Он подсказал ей. Зачем?
   Ответ пришел сам собой и был настолько ошарашивающим, что верить  в  него
не хотелось. Шутник запугивал ее. Его слова о том, что он приближается, - не
пустой звук. Будет еще два убийства, за гнев и зависть, а потом он убьет  ее
саму. За леность. Ведь она сама, идиотка, сказала об этом своем недостатке в
прямом эфире. Конечно, в Библии имелся  в  виду  совсем  другой  грех,  грех
безделья, а уж бездельницей-то Настю Каменскую никто назвать не  сможет,  но
она ленива, этого не отнять, а Шутник уже показал,  что  не  намерен  твердо
придерживаться духа Библии, ему вполне достаточно буквы. Ведь Геннадий Лукин
не был чревоугодником, а умер именно из-за этого, вернее,  для  того,  чтобы
продемонстрировать этот грех.
   Осталось всего три убийства, два из которых Настя увидит. А третье -  уже
нет.
   Ей стало настолько жутко, что она вскочила  и  включила  в  квартире  все
освещение, даже в ванной и в туалете. Почему-то казалось,  что,  если  будет
много света, страх уйдет. Хоть  бы  Лешка  скорей  приехал,  но  он  сегодня
задержится, еще с утра предупредил. "Надо посмотреть фильм,  -  сказала  она
себе, - это меня отвлечет. И потом, в нем может  оказаться  еще  какаянибудь
подсказка".
   Настя  вставила  кассету  в  видеомагнитофон  и  устроилась   в   кресле,
закутавшись теплым клетчатым пледом. Фильм "Семь" произвел на  нее  странное
впечатление, наверное, оттого,  что  она  никак  не  могла  отстраниться  от
собственной жизни, и смотреть его просто  как  художественное  произведение.
Что бы ни происходило на экране, она примеряла это к преступлениям Шутника и
к действиям своим и своих коллег. Финал картины  ударил  ее  как  обухом  по
голове: последней жертвой маньяка стал он сам.  Он  собственными  действиями
умышленно спровоцировал полицейского, убив его молодую беременную жену: убей
меня, говорил он, потому что мой грех - зависть,  я  завидовал  тебе  и  той
жизни, которой ты живешь. Что  ж,  если  в  кино  седьмой  жертвой  стал  не
посторонний человек, а лицо, "включенное" в ситуацию, то вполне логично, что
в цепи преступлений Шутника седьмой жертвой тоже станет не кто-то  с  улицы,
случайно  найденный  убийцей,  как,  например,  тот  же  Лишай,  а   человек
"включенный".  Кто  включен  в  процесс  поиска   убийцы?   Сам   убийца   и
оперативники. Вариант убийцы обыгран в кинофильме. В жизни же  роль  седьмой
жертвы уготована кому-то из работников  милиции.  Кому-то...  Нечего  делать
вид, что это ее не касается. Не кому-то, а ей, Насте.
   Все сходится. Шутник объяснил свою позицию предельно ясно.