Маринина А. Б.
Настя Каменская
Украденный сон

<<< Назад | Содержание | Далее >>>

Глава восьмая

Василий Колобов нетерпеливо вскрыл конверт и вытащил письмо, отпеча-
танное на машинке.
"Ты позволяешь себе распускать язык У тебя короткая память, Колобов.
Если не хочешь повторения пройденного, приходи завтра, двадцать третьего
декабря, по адресу, который тебе известен, в половине двенадцатого вече-
ра. Сообщишь в милицию - до места не доедешь".
Колобов медленно положил письмо в карман и поднялся на лифте в свою
квартиру. Опять они его достают! Не ходить? Нет, лучше пойти, "повторе-
ния пройденного" он не хотел. Били эти подонки больно.
Полковник Гордеев вызвал к себе Селуянова.
- Николай, мне нужно тихое темное место в районе Савеловского вокза-
ла.
Коля Селуянов в свое время пришел работать в милицию, повинуясь вне-
запному и совершенно необъяснимому порыву. До этого он с самого детства
мечтал стать градостроителем, в его голове рождались бесконечные идеи
усовершенствования застройки Москвы, чтобы в ней всем было удобно: и пе-
шеходам, и водителям, и детишкам, и пенсионерам, и домохозяйкам... Он
знал родной город, как собственную квартиру, каждый закоулок, каждый
проходной двор, каждый перекресток, где в "час пик" скапливались автомо-
бильные пробки. Эти знания были весьма полезны в работе, и ими пользо-
вался не только сам Селуянов, но и все его коллеги.
Коля задумался, потом придвинул к себе чистый лист бумаги, взял ручку
и начал быстро чертить схему.
- Вот здесь есть хорошее место, - он поставил крестик на чертеже, -
это минут семь медленным шагом от вокзала. Там арка и глухой двор, дом
на капитальном ремонте, жильцов нет. Потом еще вот здесь, - на схеме по-
явился второй крестик, - тоже тихо и безлюдно, особенно ночью. Ориентир
- киоск "Роспечать", через пять метров поворот налево, и сразу за углом
- три коммерческие палатки. Они стоят очень удобно, с фасада кажется,
что вплотную друг к другу, а сзади видно, что между ними есть прост-
ранство. По ночам эти палатки не работают. Хватит или еще нужно?
- Давай еще парочку на всякий случай, - попросил Гордеев.
Отпустив Селуянова, полковник Гордеев повертел в руках схему с че-
тырьмя крестиками и недоверчиво покачал головой. Да, он одобрил план,
который предложила Каменская, но не потому, что план этот казался ему
верхом совершенства, а потому, что ничем больше не мог ей помочь. В пла-
не были очевидные огрехи и слабые места, Анастасия и сама их видела, но
латать дыры было нечем: слишком мало сотрудников можно было привлекать к
делу. Утечка информации по делу Ереминой шла постоянно, и предотвратить
ее можно было только одним способом: ограничив круг владеющих этой ин-
формацией.
Виктор Алексеевич с болью смотрел, как рушится все то, что он настой-
чиво и любовно создавал долгие годы: коллектив, в котором не было уни-
версальных специалистов, зато были крепкие профессионалы, обладающие
каждый своим талантом, и таланты эти служили общему делу и на пользу
всем. Если бы, например, можно было подключить к делу Володю Ларцева, он
бы нашел способ развязать язык Василию Колобову и вытянуть из него прав-
ду об избиении, о котором тот упорно молчал. Если бы можно было, как
прежде, посадить Анастасию за аналитическую работу и дать ей возможность
как следует подумать, она бы обязательно придумала что-нибудь остроумное
и изящное, а обаятельный контактный живой Коротков и строгий красивый
интеллектуал Лесников разыграли бы по ее сценарию блестящий и убеди-
тельный спектакль, после которого вместо аплодисментов и цветов на них
посыпался бы дождь информации. Если бы... Если бы... Нельзя. Пока
нельзя.
Гордеев уже знал, кто из его сотрудников контактирует с преступника-
ми, но что-то мешало ему положить конец мучительной ситуации. И дело бы-
ло не только в сострадании, эмоциях и сердечной боли. Виктор Алексеевич
не мог избавиться от чувства, что в этом деле все не так просто, что за
единичным предательством стоит нечто большее. Нечто более сложное и бо-
лее опасное.
Была и еще одна вещь, которая смущала его в плане, предложенном Ка-
менской. Гордеев требовал от своих сотрудников беспрекословного соблюде-
ния требований закона. Положа руку на сердце, он не смог бы сказать, что
его правосознание протестует против не вполне законных действий, к кото-
рым частенько прибегают оперативные работники при раскрытии преступле-
ний. Это было повсеместной и повседневной практикой, сколько Колобок
помнил свою работу в милиции, а было тому уже три десятка лет. Дело было
в другом. Виктор Алексеевич наглядно видел, как дозволенность и безнака-
занность незаконных методов работы приводила к падению профессионализма,
утрате изобретательности в разработке оперативных комбинаций. Ну в са-
мом-то деле, зачем мучиться и изучать системы замков и принципы подбора
ключей, когда любую дверь можно открыть ломом или кувалдой? А в недале-
ком будущем уже маячили адвокаты, допускаемые к подозреваемому с момента
задержания, а также далеко не "карманные" прокуроры и судьи, постепенно
выходящие из-под гнета статистических показателей и из-под страха перед
партийными репрессиями. Такую перспективу Гордеев разглядел много лет
назад, еще в самом начале процесса демократизации, и начал собирать,
кропотливо и тщательно, команду, которая сможет научиться работать в но-
вых условиях. Команду, которая, раз и навсегда усвоив, что требования
закона святы и нерушимы, сумеет нарастить профессиональный потенциал,
достаточный для успешной работы, сумеет придумать и реализовать новые
приемы и методы раскрытия преступлений. Команду, которая сможет ис-
пользовать и психологию, и топографию, и физические данные, и интеллект,
и еще Бог знает что... Но только не нарушения закона.
В плане Каменской никаких очевидных нарушений не было. Но Виктор
Алексеевич подозревал, что Анастасия чегото недоговаривает. Безусловно,
на прямой обман начальника она не пойдет, но... Хитра, чертовка.
Анастасия.
Настасья.
Стасенька...
Настя с наслаждением уплетала приготовленный Лешей ужин. А не выйти
ли ей за него замуж в конце-то концов? Он ведь давно этого хочет. Как
хорошо, что он есть на свете.
- Вкусно? - спросил Чистяков, с улыбкой наблюдая за подругой, де-
монстрирующей завидный аппетит.
- Обалдеть можно! - искренне ответила она. - Лешик, ты не сердишься,
что я тебя из дома выдернула посреди недели?
- Я так понял, что у тебя неприятности, - осторожно сказал он. - Ты,
по-моему, замок сменила.
- Угу. Я кому-то наступила на хвост, и меня пытаются испугать. Мне бы
не хотелось ночевать одной, по крайней мере несколько ближайших дней. Я
хотела тебя попросить... - Она замялась.
- Проси, не стесняйся, - подбодрил Леша. - Ты у меня девушка скромная
и не особенно нахальная, золотых гор не попросишь.
- Ты не мог бы отпроситься с работы на несколько дней и побыть здесь?
Мне очень нужно, честное слово.
- Конечно, могу. Это для тебя я Лешка, а на работе я, между прочим,
профессор Чистяков. Мне полагаются библиотечные дни, я тебе сто раз го-
ворил.
- А сколько у тебя этих дней? Один? Два?
- У меня, солнышко, все дни библиотечные и только один присутствен-
ный. Так что ты меня проинструктируй, как и что надо делать, и я все вы-
полню с математической точностью.
- Инструкция только одна - отвечать на телефонные звонки. Ни в коем
случае меня не подзывай, если я дома. Говори, что я в ванной, в туалете,
у соседки, у черта на куличках - где угодно, только не подзывай. Спраши-
вай, кто звонит и по какому телефону мне перезвонить, и больше ничего.
- А не проще отвечать, что тебя нет дома?
- Нельзя. Если мной кто-то всерьез интересуется, он будет точно
знать, что я уже пришла домой. У него не должно быть ни малейших подоз-
рений, что я скрываюсь или увиливаю. Еще раз повторяю, Лешенька, не
спрашивай, что передать. Только номер телефона.
- Понял. Твой телефон прослушивают, что ли?
- Очень похоже.
- Да-а, старушка, - протянул Леша, - плохи твои дела. Как же это ты
так попалась, а?
- Да вот так. И боюсь, что дальше будет еще хуже.
Василий Колобов опустил раму, задвинул замок и приставил к стеклу на-
писанное от руки фломастером объявление: "Перерыв с 23.00 до 24.00". До
места, куда ему ведено было явиться в половине двенадцатого, можно было
добраться автобусом минут за десять, но городской транспорт в вечернее
время ходил с большими интервалами, а опаздывать Колобов не хотел, дабы
не разгневать тех, кто его однажды уже измордовал. Лучше уж в такой си-
туации прийти пораньше и подождать.
Заперев киоск, он двинулся в сторону автобусной остановки, но, не
дойдя до нее, услышал за спиной тихий голос:
- Молодец, Вася, дисциплинированный. Не оборачивайся. Иди прямо, к
подземному переходу.
У Василия заломило затылок, подмышки вспотели. Что-то твердое ткну-
лось ему в спину, прямо между лопаток. Он покорно пошел к переходу,
спустился по ступенькам и направился по подземному туннелю на противопо-
ложную сторону шоссе. Света в переходе, как всегда, не было. Колобов не
слышал шагов сзади, только ровное дыхание доносилось до его слуха да
спина постоянно ощущала давление чего-то, смахивающего на ствол пистоле-
та.
Выйдя из перехода на улицу, он услышал следующую команду:
- Налево, за угол. Медленно. И не оборачиваться. Теперь под арку.
Навстречу им двигались две массивные фигуры. Лиц в кромешной тьме бы-
ло не разобрать, ни одно из окон, выходящих во двор, не светилось. Фигу-
ры приблизились вплотную.
- Ну что, Васенька, поговорим?
- Я ничего не сделал, - с отчаянием произнес Колобов. - Я никому ни-
чем не сказал. Что вам еще от меня нужно? Почему вы мне не верите?
- А почему мы должны тебе верить? Ты нас один раз уже обманул, - спо-
койно сказал тот, что был пониже ростом.
- Я сказал вам правду. Я не видел Вику на вокзале в тот день, я вам
клянусь! Не знаю, что она вам наговорила, не знаю, зачем она это делала,
но я ее не видел!
- Смотри, Колобов, сегодня мы тебе поверим, а насчет завтра еще поду-
маем. У нас в легавке есть свои люди, и если ты трепанул насчет Вики и
нас, сам знаешь, что тебя ждет. Лучше признайся сразу, тогда мы тебя
просто бить будем. А если узнаем, что ты обманываешь нас, убьем. Так как
же, Васенька?
- Я клянусь вам, клянусь! - Колобов чуть не плакал от бессилия. - Мо-
жете проверять, я ничего не сказал в милиции.
- А как насчет Вики?
- Да не видел я ее, не видел, не видел! Она вам наврала, чтобы
подстраховаться, неужели вы не понимаете?
- Ну ладно, Васенька, иди с Богом. Но смотри...
На подгибающихся ногах Колобов вышел из подворотни и побрел в сторону
вокзала.
На утренней оперативке полковник Гордеев впервые за полтора месяца
поднял вопрос о ходе работы по делу об убийстве Виктории Ереминой. Всем
его подчиненным было видно, что, с одной стороны, дело это начальника ни
капельки не волнует, но, с другой стороны, он крайне недоволен от-
сутствием ощутимых результатов.
- Через десять дней истекает двухмесячный срок предварительного
следствия, - холодно говорил он. - Каменская, доложи, что сделано.
Настя бесцветным голосом изложила общую картину, стараясь не заост-
рять внимание на очевидных неувязках.
- Только что мы получили информацию о том, что Еремина оставила в
квартире Карташова записку, объясняющую, куда и зачем она уезжает. Она
сказала об этом своей приятельнице, которая до вчерашнего дня находилась
в роддоме на сохранении и о смерти Ереминой ничего не знала. Как только
узнала, сразу сообщила нам. Ей самой Еремина ничего не объяснила, только
сказала, что написала Карташову записку и оставила в том месте, где Бо-
рис обязательно ее найдет, если с ней что-нибудь случится. Карташов о
записке якобы ничего не знает, по крайней мере нам он о ней не говорил.
Сейчас Карташова, к сожалению, нет в Москве, он уехал на несколько дней.
Как только вернется, мы произведем у него обыск, со следователем вопрос
согласован.
- Когда Карташов вернется в Москву? - задал вопрос Гордеев.
- Послезавтра.
- Смотри, Анастасия, не тяни. Ты очень медленно работаешь, сроки кон-
чаются, а воз и ныне там, никаких результатов, одна говорильня. Теперь
вот еще два дня проволочки... Плохо. Очень плохо.
- Я буду стараться, Виктор Алексеевич.
- Куда уехал этот художник?
- В Вятку.
- Может быть, попросим местную милицию найти его и опросить? Глядишь,
и время сэкономим, - невинно предложил полковник.
- Следователь категорически против. Он настаивает на том, чтобы дож-
даться возвращения Карташова, - твердо ответила Настя.
- Что ж, ему виднее, - вздохнул Гордеев. - Кстати, Каменская, год
кончается, а ты до сих пор не прошла диспансеризацию. Завтра же все сде-
лай.
- Я пройду, Виктор Алексеевич, только не завтра. У меня на завтра
запланировано... - начала было Настя, но Гордеев резко перебил ее:
- Меня не интересуют твои планы. Лично в мои планы не входит ежеднев-
но объясняться с поликлиникой. Правила для всех одинаковы. Будь любезна,
завтра обойди всех врачей и без справки о прохождении диспансеризации не
появляйся. Вечером справка должна быть у меня на столе. Поняла?
- Хорошо, - обреченно вздохнула Настя.
После совещания она заперлась в своем кабинете, ожидая вызова на-
чальника. Гордеев позвонил ей через несколько минут.
- Ну как, Стасенька? Не очень я тебя?
- Больно, Виктор Алексеевич, - улыбнулась в трубку Настя. - Прямо под
дых. Но вы были очень убедительны. В вас погиб Смоктуновский.
- Ладно, иди поплачься, пожалуйся, какой я жестокий. Не забудь на
глазах у изумленной публики позвонить в регистратуру поликлиники и уз-
нать, по какому графику завтра врачи принимают. Обо всем остальном мы с
тобой, кажется, условились. Удачи тебе, девочка.
- Спасибо. Я буду стараться.
- Это ты мне сегодня уже говорила, - невесело усмехнулся Гордеев и
положил трубку.
Телефон надрывался, но Борис Карташов и не думал снимать трубку. Уже
четвертый раз подряд во время звонков на табло определителя номера было
пусто. Это означало, что звонили из автомата. Борис внутренне подобрал-
ся. Он был спортивным, физически сильным мужчиной, много лет занимался
различными видами единоборств. Насколько он был слаб и нерешителен в
личной жизни, настолько же смел и уверен в себе во всем, что касалось
физического противостояния. И все-таки ему было не по себе.
С приглушенным щелчком закрылась дверь лифта. И почти сразу же раз-
дался звонок в дверь. Борис, мягко ступая, подошел к двери и вжался в
стену возле вешалки, где его не будет видно входящему. Новый звонок ог-
лушительно дребезжал прямо над головой художника. Еще один. И еще. И на-
конец клацнул вставленный в замок ключ.
Дверь медленно приоткрылась, человек вошел в квартиру и потянулся к
выключателю. Раздался тихий щелчок, но свет в прихожей не зажегся. Нез-
ваный гость щелкнул выключателем еще несколько раз, но было по-прежнему
темно, хоть глаз выколи. Он осторожно, на ощупь, двинулся в комнату, и в
этот момент Борис, чьи глаза уже давно адаптировались к темноте, в стре-
мительном броске повалил его на пол. От неожиданности человек даже не
закричал. Он просто рухнул на ковер, инстинктивно прикрывая голову рука-
ми. Двухметровый Карташов придавил его своей доброй сотней килограммов,
упираясь коленом в позвоночник и больно зажав руки за спиной.
- Ты кто такой? Откуда у тебя ключи от квартиры? - угрожающе спросил
он.
Гость попытался вырваться, и хозяину пришлось несколько раз ударить
его. Борис был опытным бойцом, он хорошо знал, как надо бить, чтобы при-
чинить максимальную боль и при этом не повредить жизненно важные органы.
Очень скоро способность незнакомца к сопротивлению была полностью подав-
лена. Борис поднял его, как мешок с тряпьем, усадил в кресло, стянул с
безжизненно повисших рук тонкие лайковые перчатки и сунул ему стакан с
прозрачной жидкостью, после чего зажег, наконец, свет в комнате.
Гость оказался парнем лет двадцати двух-двадцати трех, с короткими,
стриженными "ежиком" волосами, симпатичной физиономией, которую нес-
колько портили слишком глубоко посаженные глаза, и отлично развитой мус-
кулатурой. "Качок", - определил про себя Карташов, ощупывая глазами фи-
гуру парня в тех местах, где распахнувшаяся куртка открывала торс, обтя-
нутый тонкой трикотажной водолазкой.
"Качок" отпил из стакана и закашлялся.
- Это же водка, - прохрипел он, слизывая кровь с разбитой губы.
- Да что ты говоришь? - зло усмехнулся Борис. - Давай пей, здоровее
будешь.
Парень попытался встать с кресла, но хозяин молниеносным тычком в че-
люсть усадил его на место.
- Ну так что? Как оправдываться будешь?
- Извини, мужик, - пробормотал парень, - накладка вышла. Мне сказали,
тебя дома не будет. Я же звонил и по телефону, и в дверь. Думал, тебя и
правда дома нет. А ты заявился.
- Подумайте, какая - неприятность! Он мне добросовестно названивал,
обзвонился весь с ног до головы, а я, подлец эдакий, оказался дома. От
бабы прячусь, так что не обессудь. Так как мы с тобой поступим, чемпион
среди звонильщиков? Милицию вызовем или так поговорим?
- Слушай, мужик, не надо милицию, а? Я у тебя ничего не взял. А морду
ты мне так наканифолил, что, считай, в расчете.
- Откуда у тебя ключи?
- Купил.
- У кого?
- А я знаю? Парень один сказал, что у тебя в хате барахла полно, ап-
паратура, "грины", шмотки новые, а сам ты в командировке.
- Чего же этот твой благодетель сам не пришел, если здесь барахла
полно? Почему тебе ключи отдал?
- Ему срочно деньги нужны были, чтобы уехать. Да он и не вор, сразу
видно.
- А ты, выходит, вор?
- Ага, - подтвердил парень, глядя на Бориса честными глазами. - Слу-
шай, отпусти меня, а? Давай разойдемся помирному.
- Сейчас, разбежался, - фыркнул Карташов и снова ударил его. - Где
ключи?
- В кармане.
Борис быстро обшарил карманы куртки, в которую был одет "качок", и
вытащил ключи на кольце с брелоком.
- Ах ты, сука! - прошипел он. - Это же Викины ключи.
Ты ее убил? Говори, ты убил Вику?
- Да не знаю я никакую Вику! - взвизгнул парень, безуспешно стараясь
уклониться от очередного удара. - Ты что, ошалел? Я же говорю, купил
ключи...
Новый удар не дал ему договорить. Разбитая губа кровоточила все
сильнее, лицо стало совсем бледным.
- За что вы убили Вику? Что она вам сделала? Говори! Говори, дерьмо
собачье! - твердил Борис, методично нанося удары по болевым точкам, пока
парень не рухнул лицом на журнальный столик, вцепившись руками в его по-
лированную поверхность.
Художник задумчиво постоял над ним, потом пошел в ванную, закрыл
дверь и принялся тщательно мыть руки с мылом. Из комнаты до него донесся
стон, потом звук тяжелых неуверенных шагов. Наконец он услышал, как
щелкнул замок. Вытерев руки полотенцем, он не торопясь вышел из ванной
и, убедившись, что гость испарился, погасил в комнате свет. Это был ус-
ловный сигнал.
Не прошло и нескольких минут, как в квартире появились следователь
Ольшанский, эксперт-криминалист Зубов, Настя и двое понятых.
- Где? - только и спросил Константин Михайлович.
- В комнате, - так же коротко ответил Борис. - Кресло, стакан, стол,
как вы и просили. Даже перчатки остались.
- Отлично, - потер руки Ольшанский. - Идите с Каменской на кухню и не
мешайте нам.
- Вы меня уже простили? - спросил Борис, ставя перед Настей чашку с
дымящимся кофе.
- Я на вас не сердилась.
- Я не так выразился. Вы меня подозревали. Не отрицайте, это было
очень заметно. Больше не подозреваете?
- Нет, - улыбнулась Настя. - Теперь я знаю, что вы не имеете отноше-
ния к смерти Вики.
- А этот парень имеет отношение к убийству?
- Не знаю. Может быть. Викины ключи оказались у него, а в байку о их
приобретении я не верю.
- Я рад, что мы стали союзниками.
- Почему?
- Вы мне еще тогда, в первый раз, очень понравились. Помните, когда
вы вошли в квартиру и начали хохотать, потому что мы с вами оказались
совершенно одинаково одеты. И я подумал: "Вот человек, который предпочи-
тает простоту и комфорт". Я и сам такой. Вику это иногда прямо бесило,
особенно ее выводили из себя мои вечные кроссовки. Сто раз ей объяснял,
что по нашим грязным улицам не имеет смысла ходить в обуви из нату-
ральной кожи, иначе ее придется через неделю выбрасывать. А такая вещь,
как удобство в ущерб элегантности, вообще была недоступна ее пониманию.
Поэтому когда я увидел, что вы одеты так же, как и я, тепло и удобно, то
сразу же почуял в вас родственную душу и проникся к вам симпатией. А вы
мне не поверили и стали подозревать...
- Да ладно вам, Борис, не поминайте старое. Такая уж у меня работа.
Мне ведь вовсе не хотелось вас подозревать, вы мне тоже понравились. Но
на нашей работе личные чувства плохо сочетаются со служебными соображе-
ниями.
- Это всегда так? - спросил Карташов, бросив на Настю внимательный
взгляд, словно поняв, что за словами, касающимися лично его, кроются ка-
кие-то другие мысли.
- Не всегда, - вздохнула она, - но часто. К сожалению. Знаете, наша
работа очень похожа на театр.
- На театр? - удивился художник. - Почему?
- Притворяться приходится. Даже не притворяться, а... Скорее, насту-
пать себе на горло. Это трудно объяснить. Вот, например, вы можете лю-
бить одних заказчиков и не любить других, с одними разговаривать любезно
и идти навстречу всем их пожеланиям, а с другими разговаривать резко и
быть неуступчивым. Они могут на вас обижаться, считать человеком невос-
питанным и трудным, но мир-то ни для кого не рушится из-за этого, ничьи
судьбы не ломаются. Так что вы можете оставаться самим собой и жить в
ладу с собственными вкусами. А мы, если пойдем на поводу у своих вкусов
и эмоций, можем наделать таких ошибок, которые обернутся для кого-то ка-
тастрофой, жизненным крахом. Это в учебниках преступник - плохой, а по-
терпевший достоин сочувствия. На самом деле преступники такие бывают,
что от жалости к ним сердце разрывается, а потерпевшие попадаются иногда
такие, мягко говоря, неприятные, что и сочувствия не вызывают, и верить
им не хочется, а по некоторым вообще тюрьма давно плачет. И вот предс-
тавьте себе, что будет, если мы начнем верить только тем, кто вызывает у
нас симпатию, и не верить всем тем, кто нам не нравится. Будем искать
подозреваемых только среди тех, кто нам неприятен, заранее исключая из
круга возможных преступников тех, к кому у нас, как говорится, душа ле-
жит. Представляете, сколько преступников останется на свободе? И сколько
невинных могут пострадать?
- Я не думал, что это вызывает у вас психологический дискомфорт, -
осторожно заметил Карташов. - То, о чем вы говорите, достаточно очевид-
но, но мне никогда не приходило в голову, что работники милиции могут
из-за этого страдать.
- Это никому в голову не приходит, - безнадежно махнула рукой Настя.
- Может быть, как раз потому, что слишком очевидно. Я иногда бываю в те-
атре у своего знакомого на репетициях. Он все время борется с тем, что
некоторые актеры не могут скрыть своего личного отношения к персонажам.
Когда я посоветовала ему взять в труппу психолога, он посмотрел на меня
как на душевнобольную. Ему даже в голову не приходит, что человек - не
автомат, который можно по мере надобности включать и выключать. Некото-
рым это легко удается, а некоторые совсем не умеют забывать, какие они
есть на самом деле. Вы никогда не задумывались над тем, что каждая хоро-
шо сыгранная роль - это не только чудо перевоплощения, но и ломка
собственной индивидуальности?
- Как-то в голову не приходило...
- Тем не менее это так. А любая ломка, пусть даже добровольная и щед-
ро вознаграждаемая успехом и признанием, это, по существу, травма, после
которой нужно восстанавливаться. Разве артисту кто-нибудь в этом помога-
ет? Нет. И нам никто не помогает. И никто нас к этому не готовит. Зато
сколько разговоров о том, что работники милиции жестокие, бездушные, в
лучшем случае равнодушные! А как же ей не быть, деформации этой? Чтобы
сохранить физическую целостность, разрабатывают целые тома инструкций по
технике безопасности. А о душе, как водится, забыли.
На кухне появился эксперт Зубов, вечно хмурый и чем-то недовольный,
но аккуратный и дотошный. Вместе с Ольшанским они составляли взрывоопас-
ную смесь. Следователь по достоинству ценил эксперта и очень любил с ним
работать. Зубов же терпеть не мог Константина Михайловича за его посто-
янные подсказки и руководящие указания, без которых работал ничуть не
хуже. Конечно, Зубов в глубине души признавал, что Ольшанский и в самом
деле прекрасно разбирался в криминалистике. Ах, кабы не его назойливость
и приказной тон...
Настя глянула на Зубова и подумала, что он, похоже, скрежещет не
только зубами, но и всеми костями и суставами.
- Ольшанский велел передать, что ты можешь быть свободна, - обратился
он к Насте, презрительно скривившись на слове "велел". - Так что не жди
нас, если не хочешь.
- Вам еще долго? - спросила она.
- Там полный джентльменский набор: пальцы, обувь, кровь, слюна, за-
пах, микрочастицы. Еще час, наверное, провозимся, если не два.
Зубов повернулся к Борису и сказал ему, щелкая зажигалкой и прикури-
вая:
- Спасибо, что сделали все, как я просил. Очень удачно получилось.
Стол и стакан просто стерильные, работать одно удовольствие, никакой
лишней грязи.
Настя неохотно поднялась со стула. После нескольких часов ожидания на
улице она только-только согрелась.
- Я, пожалуй, поеду. Поздно уже.
В прихожей Карташов быстро вкрутил в светильник лампочку, заботливо
вывернутую в ожидании посетителя. У самых дверей Настя вдруг останови-
лась.
- Борис, вы не могли бы мне помочь?
Настя совсем потеряла сон. Лежа в постели рядом с Лешей, она не спеша
подводила итоги и готовилась к завтрашнему дню. Жаль, что спектакль, ра-
зыгранный в квартире у Карташова, не принес тех результатов, на которые
она надеялась. Конечно, следов там осталось более чем достаточно, чтобы
в случае необходимости доказать присутствие в квартире человека, лич-
ность которого они установили буквально через час. Теперь за ним по пя-
там будут ходить люди, и уже завтра станут известны хоть какие-то его
связи. Но на провокацию Бориса, обвинившего его в убийстве, гость не
поддался. Он прекрасно собой владеет, очень хорошо подготовлен, потому
что сразу выдал себя за вора, несмотря на внезапное нападение хозяина
квартиры, и ни разу не ответил ударом на удар, хотя мускулатура у него,
по словам Бориса, весьма впечатляющая. Да и тренировка сказалась: поби-
тый "воришка" что-то подозрительно быстро оклемался настолько, что сумел
смыться из квартиры и даже не очень при этом нашуметь. Что ж, отсутствие
результата - тоже результат. Пусть этот "качок" сумел скрыть свое истин-
ное лицо и не выдал тех, кто его послал, но уже из самого этого факта
можно извлечь полезную информацию. Не все же удается так легко и просто,
как блеф с Василием Колобовым, который с перепугу верит всему. Да и ве-
зение тоже сыграло свою роль, ведь отправленным Колобову письмом они
стреляли наугад. Хотя нет, это не совсем верно. Как бы ни отреагировал
он на письмо, это была бы информация. Он мог бы, например, совсем не ис-
пугаться, выбросить письмо в мусорное ведро и никуда в назначенное время
не пойти, и это означало бы, что Настина гипотеза неверна. Или он мог бы
испугаться настолько сильно, что прибежал бы в милицию и сам рассказал,
кто и за что его избил после убийства Вики Ереминой. Но Колобов сделал
то, что сделал, и теперь она, Настя, знает, что Вика сказала своим убий-
цам, будто Василий Колобов видел ее вместе с ними на Савеловском вокза-
ле. А труп ее нашли в районе платформы "75-й километр" Савеловской доро-
ги...
Когда Настя вернулась от Карташова, Леша передал ей список звонивших.
Было уже очень поздно, но один звонок она все-таки решила до утра не
откладывать. Спустившись к соседке Маргарите Иосифовне, любившей смот-
реть телевизор допоздна, потому что около полуночи по Московскому теле-
каналу начинались старые кинофильмы, Настя набрала номер Геннадия Грине-
вича. Увы, ничего принципиально нового режиссер сообщить ей не мог. Его
знакомые журналисты знали о беллетристе Бризаке едва ли больше, чем на-
писано в рекламной аннотации на книжных обложках. Да, говорили они, имя
известное, книги пользуются большим спросом, но настоящим литератором
его не считают. Крепкий ремесленник, хотя и не без искры божией. Умело
набивает себе цену, изображая таинственность. Нет, они, журналисты,
убеждены, что никакого криминала за этим не стоит, все это - не более
чем рекламный трюк для подогрева интереса читателей. "Господи, - с тос-
кой думала Настя, - неужели опять "пустышка"? Неужели я опять ошиблась?"
...От телефонного звонка Леша сразу проснулся и вопросительно посмот-
рел на нее. Настя отрицательно помотала головой и села на постели.
- Алло! - сказал Леша в трубку сонным голосом.
- Я прошу прощения за поздний звонок, - послышался приятный баритон,
- но мне необходимо срочно поговорить с Анастасией Павловной.
- Она спит.
- Разбудите ее, пожалуйста. Это действительно очень важно и срочно.
- Не могу. Она приняла снотворное и просила ее не беспокоить.
- Уверяю вас, это очень важно для нее. Она ждет моего звонка и будет
крайне недовольна, когда узнает, что я звонил, а вы не дали нам возмож-
ности поговорить. Это касается работы.
Но Чистяков держался как кремень. Может, он и был, как считала Настя,
наивен и доверчив, но сбить его с толку было невозможно.
Настя зажгла лампу у изголовья, схватила сумку, вытащила из нее про-
пуск в поликлинику и сунула его Леше под нос. Леша понимающе кивнул.
- Послушайте, - взмолился он как можно жалобнее, - у нее сейчас труд-
ная полоса, неприятности и все такое. Она совсем не спит уже несколько
ночей, у нее болит сердце и вообще она плохо себя чувствует. Завтра ей
предстоит проходить диспансеризацию в поликлинике, и она не хочет в та-
ком состоянии показываться врачам. Она ведь офицер, вы должны понимать.
Поэтому она приняла три таблетки снотворного и пораньше легла спать,
чтобы завтра все прошло благополучно. Ей будут давление мерить, к невро-
патологу пошлют, кардиограмму снимут. В конце концов, даже если я смогу
ее добудиться сейчас, она ничего не будет соображать.
- Очень жаль, - непритворно огорчился собеседник. - Хорошо, я позвоню
ей завтра. Всего доброго.
- До свидания, - буркнул Леша.
Настя стояла посреди комнаты, плотно запахнувшись в теплый махровый
халат. Ее бледное лицо в полумраке казалось неживым.
- Это они? - спросил Чистяков.
Она молча кивнула.
- Почему бы тебе не поговорить с ними? В этой ситуации прослушивание
твоего телефона роли не играет, они же сами его и слушают.
- Не люблю, когда меня пугают. Я уже достаточно напугана и не хочу
выслушивать очередные "страшилки", которыми они собираются меня накор-
мить.
- Я тебя что-то не понимаю, Настюша. Что ты затеяла?
Прячешь голову в песок, как страус?
- Ничего я не затеяла. Они хотят меня выбить из колеи.
Вот и пусть себе думают, что им это удалось, что я на стенку лезу от
страха, что у меня от этого нервное расстройство. Что нового они мне
скажут? Что взорвут папину машину? Предпочитаю этого не слышать. Машину
они взорвут только после того, как я не выполню их требования, иначе это
теряет смысл.
Вот я и не даю им возможности высказать эти требования.
- По-моему, не очень умно, - с сомнением произнес Леша. - Они же мо-
гут подойти к тебе на улице. Что ты тогда будешь делать? Скажешь, что ты
- это не ты и вообще ты у соседки? Глупо как-то.
- Как знать, Лешенька. Не будут они подходить ко мне на улице, это
опасно. После такой встречи их можно выследить, они это отлично понима-
ют. Единственное, что не оставляет следов, - это телефонные звонки. И
непременно ночью, чтобы было пострашнее. И из телефона-автомата, чтобы
на определителе не было номера, если такой определитель у меня есть. И
не более трех минут, чтобы не засекли, если я все-таки пожаловалась на-
чальнику и мой телефон взяли "на кнопку".
- Слушай, неужели ты их совсем не боишься?
- Еще как боюсь, милый, - горько усмехнулась Настя. - Не боятся
только умственно неполноценные, потому что не умеют реально оценивать
опасность и не понимают, что такое жизнь и как страшно ее терять. Нор-
мальный человек должен бояться, если у него есть инстинкт самосохране-
ния. А я вообще жуткая трусиха, ты же знаешь. Погаси-ка свет, будь добр.
- Зачем?
- Они могут наблюдать за окнами. Я же сплю, согласно вышеизложенной
легенде.
- Ты-то спишь, но меня-то они разбудили, - возмутился Леша.
- Не спорь, солнышко, - устало сказала Настя. - Гаси свет, поговорить
можно и в темноте.
Она легла, свернувшись калачиком, и прижалась к Лешиному плечу. Он
гладил ее по голове и спине, успокаивал, баюкал, что-то рассказывал ше-
потом. Наконец под утро ей удалось задремать.
Спортивный, подтянутый дядя Коля, снисходительно улыбаясь и посверки-
вая железными зубами, смотрел на коротко стриженного "ежиком" парня.
- Не переживай, Санек, ты ни в чем не виноват. Бывает.
Он налил себе стакан минеральной воды и залпом выпил. Санек и в самом
деле не виноват. Виноват этот старый хрыч Арсен, который слепо доверяет
"своим людям" и не удосужился подстраховаться, перепроверить полученную
информацию. Выполнение задания сорвалось, придется искать другие пути,
например, подсунуть художнику привлекательную телку, чтобы она пошустри-
ла у него в хате. Художник-то, судя по всему, слабоват по части женского
пола, не успел одну красавицу похоронить, а с другой уже так закрутил,
что теперь приходится от нее прятаться. Ай да Борис Григорьевич, ай да
неутешный вдовец!
- Если б ты знал, чего мне стоило не врезать ему как следует, -
вздохнул Санек так жалобно, что дядя Коля не смог сдержать смех.
- Ты молодец, Санек, - одобрительно сказал он, - вор - он и есть вор.
Ты должен был убедить его, что ты - безобидный неопытный домушник.
Драться нельзя было.
- Да-а, нельзя, - продолжал ныть Санек. - Знаешь, как он меня моло-
тил! Тренированный, гад, все точки знает. Я чуть сознание не потерял.
- Тем более. Если он тренированный, то в два счета раскусил бы, что
ты никакой не воришка, а боевик-профессионал. Кончай сопли распускать.
Удивляюсь я вам всем: бравые бойцы, а характер - как у бестужевских ба-
рышень.
- У кого? У каких барышень?
- Темный ты, Санек, - вздохнул дядя Коля. - Ты хоть буквы-то помнишь
еще?
- Какие буквы?
- Алфавит. Ты когда последний раз книжку в руках держал, а?
- Да ну тебя, дядя Коля, чего ты измываешься. И без того паскудно.
- Паскудно? - Дядя Коля повысил голос и припечатал ладонями об стол.
- Ах ты Боже мой, какие нежности при нашей бедности! Морду ему набили и
сдачи дать не позволили! Терпи! Ты дело делаешь и за это деньги получа-
ешь. Не нравится - милости просим, уходи. Только имей в виду, что покры-
вать тебя уже никто не будет. Сколько на тебе покойников, не забыл? Пока
мы в одной связке с хозяином, можешь спать спокойно. Уйдешь - конец те-
бе. Так что выбирай.
- Да я уж выбрал...
- Тогда не жалуйся и не хнычь.
- Обидно же... Каждый день в зал хожу, качаюсь, железки кидаю, а все
для чего? Чтобы какой-то мазила бил меня, как тряпичную куклу?
- Ох, Санек, плохо у тебя с мозгами. Зато самолюбия выше крыши. Ты
посмотри на Славика: опытный автогонщик, чемпион, а запретили ему вре-
менно пользоваться машиной - и ходит себе пешочком как миленький. И не
ноет. Потому что понимает: дело есть дело. И ты постарайся понять.
- Ладно, не шуми. Понял я.
- Вот и ладушки, - с облегчением улыбнулся дядя Коля.
Отпустив парня домой, он долго сидел неподвижно в маленькой комнатуш-
ке позади спортзала. Взглянул на часы - двадцать пять минут одиннадцато-
го. Через две минуты можно позвонить. Дядя Коля пододвинул поближе теле-
фонный аппарат, снял трубку и принялся медленно набирать номер. Крутанув
диск в последний раз, он прижал палец к перемычке и не отпускал до тех
пор, пока на циферблате электронных часов не появились цифры 22.27. На
другом конце трубку не брали. Дядя Коля насчитал семь длинных гудков и
отсоединился. Снова набрал номер, на этот раз подождал до пяти гудков и
перезвонил опять. Три длинных сигнала. Все. Больше можно не звонить.
Комбинация из семи, пяти и трех сигналов означала, что задание не выпол-
нено и возникли осложнения, которые, однако, срочного вмешательства не
требуют.
Он аккуратно погасил всюду свет, запер двери и отправился домой.
Услышав телефонный звонок, человек в инвалидной коляске взял ручку и
стал тщательно заносить в блокнот данные: номер телефона, с которого
звонят, точное время, количество звонков. Через некоторое время ему поз-
вонят, сначала будет шесть гудков, потом три, потом одиннадцать, и
только на четвертый раз он может снять трубку. На все остальные звонки
отвечать было категорически запрещено. Человек в коляске безупречно вы-
полнял все инструкции, потому что понимал всю важность и ответственность
своего задания.
Ему было тридцать четыре года, из которых почти десять он был прико-
ван к креслу. Всю жизнь он любил технику, радиоаппаратуру, с удо-
вольствием возился с микросхемами. Окончил институт электронной радио-
техники и автоматики и, осуществляя давнюю мечту, поступил на техничес-
кий факультет Высшей школы КГБ, но приступить к учебе не успел. Вместе с
родителями и бабушкой он попал в автокатастрофу, в которой погибли все,
кроме него. Отныне его судьбой стали одиночество, инвалидная коляска и
костыли, на которых он хоть и с огромным трудом, но мог перемещаться по
квартире.
Придя в себя после шока, вызванного резким переломом жизни, он поста-
рался взять себя в руки и вернуться к своим микросхемам. С детства увле-
каясь шпионскими романами, начал придумывать разные хитрые штуковины...
Ему очень хотелось быть полезным, служить укреплению безопасности Оте-
чества, и в один прекрасный день он, превозмогая робость, написал письмо
в КГБ, предлагая ознакомить специалистов со своими придумками. Поэтому
ни капли и не удивился, когда к нему пришел человек из Комитета и пред-
ложил работать на благо Родины.
- Вы, судя по всему, человек аккуратный и пунктуальный, - польстил
ему комитетчик, - и именно эти качества так необходимы нам для того,
чтобы обеспечивать деятельность контрразведки. Вы же понимаете, сколько
врагов засылается к нам в страну и сколько неустойчивых граждан вербует-
ся иностранной разведкой. Чтобы предотвратить подрыв безопасности нашей
Родины, мы всех этих людей окружаем нашими контрразведчиками. Так вот,
чтобы контрразведчики могли работать в полной безопасности и чтобы враги
их не раскрыли, необходимо создавать систему надежной бесконтактной свя-
зи. Вы меня понимаете?
Конечно, он понимал. Про будни контрразведчиков и происки врагов он
прочитал тонну книжек. И конечно же, он с радостью согласился помогать
комитетчику.
Функции его были несложными, но требующими внимания и точности. Запи-
сывать время звонков, количество сигналов и номер телефона, высвечивае-
мый на табло определителя. Вот и все. В строго определенное время и со
строго определенной последовательностью сигналов ему звонил тот самый
комитетчик, и инвалид докладывал ему, какие и когда поступали звонки.
Условием хорошо оплачиваемой работы на благо Родины была полная изо-
ляция инвалида. Ежедневно люди комитетчика приносили ему продукты, ле-
карства и все необходимое. Если он плохо себя чувствовал, тот же коми-
тетчик присылал своего врача. Если он хотел что-то купить, все доставля-
лось ему на дом в лучшем виде, стоило только заикнуться. Ему приносили
книги, как художественные, так и специальные, по радиотехнике, детали,
инструменты, приборы - все, чтобы он мог заниматься любимым делом и ни в
чем не испытывать недостатка. Запрещено было только общение с кем бы то
ни было, кроме людей из КГБ. Инвалид даже не знал номера своего телефо-
на, чтобы не было соблазна кому-нибудь его дать.
Он не знал и не мог знать, что над письмом его в КГБ посмеялись и
выбросили в корзину. И только один сотрудник осторожно расправил смятые
листы и решил использовать больного человека в своих целях, не имеющих
ничего общего с безопасностью страны. Не знал он и того, что несколько
раз в год номер его телефона изменялся.
Он делал то, что ему нравилось, верил в свою полезность и был счаст-
лив.