Маринина А. Б.
Настя Каменская
Украденный сон

<<< Назад | Содержание | Далее >>>

Глава одиннадцатая

Константин Михайлович Ольшанский был слабым человеком. И он об этом
знал. Для многих людей молчание - не проблема, они могут быть чем-то не-
довольны, на кого-то обижаться, затаить зло, могут чего-то не понимать и
спокойно жить с этим месяцы и даже годы, не стараясь выяснить отношения
и расставить точки над "I". Константин же Михайлович этого не переносил
совершенно. Психологи сказали бы, что у него слабая устойчивость к конф-
ликтным ситуациям.
Он уже давно заметил, что с Володей Ларцевым что-то не так. Первое
время он гнал от себя неприятные мысли, оправдывая явные огрехи в работе
своего товарища недавно пережитой трагедией и искренне надеясь на то,
что никто, кроме него самого, этих ошибок не замечает. Но после разгово-
ра с Каменской, когда она вслух и не стесняясь назвала вещи своими име-
нами, Ольшанскому стало совсем скверно, хотя Анастасия и выразила наме-
рение "спустить все на тормозах". Константин Михайлович был ей за это
благодарен. Но молчать и делать вид, что ничего не происходит, станови-
лось с каждым днем все труднее.
Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стал звонок полковника
Гордеева, который попросил следователя не ходить к прокурору с просьбой
о продлении сроков предварительного следствия, а вместо этого, несмотря
на наличие перспективных версий и ясно обозначившейся фигуры главного
подозреваемого, приостановить производство по делу об обнаружении трупа
Виктории Ереминой. Ольшанский знал Гордеева много лет и понимал, что за
просьбой Виктора Алексеевича стоят очень и очень серьезные аргументы,
которые не следует обсуждать по телефону. В иной ситуации он, может
быть, и потребовал бы объяснений и веских доводов... Но не теперь. Пото-
му что боялся, что разговор этот уйдет "вглубь" и обязательно коснется
первых дней работы по делу, иными словами - Володькиной халтуры. Нет, к
этому Константин Михайлович морально готов не был: ведь для полковника и
его подчиненных не секрет их с Ларцевым дружба. Значит, придется либо
делать вид, что ничего не заметил, и расписаться в своей профессио-
нальной несостоятельности, либо как-то объяснять свою терпимость к не-
добросовестности майора Ларцева. Поэтому Ольшанский только вздохнул и
сдержанно ответил Гордееву:
- Поверю вам на слово, вы меня никогда не подводили. Постановление
вынесу в первый же день после новогодних праздников, третьего января как
раз два месяца истекут. Устраивает?
- Спасибо, Константин Михайлович, сделаю все, чтобы вас не подвести.
Положив трубку, следователь с досадой бросил на стол очки и закрыл
глаза ладонями. Интересно, поделилась ли Каменская своими наблюдениями с
начальством? Хорошо, если нет. А если да? Тогда Гордеев, старый хитрый
лис, объехал его, Ольшанского, как в народе говорят, на кривой козе.
Полковник понимает, что из-за Ларцева следователь вряд ли полезет на ро-
жон и рискнет задавать вопросы, и по делу Ереминой можно теперь просить
все, что угодно, не боясь получить отказ. Что же все-таки затеял Коло-
бок? Не окажется ли, что, зная слабый характер следователя, он обратился
к нему с просьбой, не имеющей ничего общего с интересами правосудия?
Очень они были разные - полковник Гордеев и старший советник юстиции
Ольшанский. Гордеев твердо верил в профессионализм и честность следова-
теля. Константин Михайлович, напротив, не верил и не доверял никому,
всегда помня о том, что даже самый порядочный человек и грамотный специ-
алист - это всетаки только человек, а не мыслящая машина, неподвластная
эмоциям и болезням.
Ольшанский, поколебавшись, снял телефонную трубку, разыскал Ларцева и
пригласил его с дочерью к себе домой, как он выразился, "на предновогод-
ние блины".
"Господи, да он совсем седой стал с того времени, как умерла Наташа",
- думал Ольшанский, глядя на Володю Ларцева, весело болтавшего с Ниной и
дочками. Нина Ольшанская заботливо опекала Ларцева с тех пор, как он ов-
довел, старалась по возможности забирать Надюшку во время школьных кани-
кул, если уезжала куда-нибудь с девочками, регулярно приглашала на ужины
и воскресные обеды, помогала с дефицитными покупками. Порой она даже шу-
тила: "У меня теперь полтора мужа и три дочки".
- Почему полтора, а не два? - спросил Константин Михайлович, услышав
это впервые.
- Ну, на полного мужа Володя не тянет: я о нем забочусь, а он обо мне
- нет, - шутливо ответила жена.
Теперь, глядя на ничего не подозревающих жену и друга, он мучительно
собирался с силами, чтобы произнести первую фразу, как только Нина вый-
дет из кухни в комнату. Наконец она ушла к телефону, и Константин Михай-
лович, переведя дыхание, выдавил:
- С тобой все в порядке, Ларцев?
Один бог знает, как надеялся Ольшанский увидеть веселое недоумение на
лице друга, услышать его знакомый короткий смешок и шутливый ответ. Но
по тому, как мгновенно сузились и заледенели Володины глаза, он сразу
понял, что его надеждам сбыться не суждено.
- Почему такой вопрос. Костя? Со мной уже больше года не все в поряд-
ке, но для тебя это не новость.
- Я не это имел в виду.
- А что? Что ты имел в виду?
- Ты стал хуже работать. Прости меня, Володька, я все понимаю, но
нельзя же так...
- Как - так?
Ольшанский за свою долгую следовательскую жизнь провел столько допро-
сов, что ему уже не нужно было продолжать разговор. И без того почти все
ясно. Ларцев не оправдывается, не пытается объясниться, он задает
встречные вопросы, явно уклоняясь от ответа и стараясь понять, что имен-
но известно его другу Косте. Следователь горько вздохнул. Значит, дело
не в обычной халтуре, а в чем-то гораздо более серьезном. Видно, Володю
крепко посадили "на крючок".
- Послушай, если ты не хочешь ничего рассказывать - дело твое. Конеч-
но, мне обидно, когда ты что-то скрываешь, но...
- Что - но? - холодно откликнулся Ларцев.
- Ты вот-вот нарвешься на скандал.
- Почему?
- Потому что у твоего вранья длинные уши, которые торчат из каждого
написанного тобой протокола, из каждого документа. Ты что же, совсем ме-
ня не уважаешь, если думаешь, что я этого не замечу?
- А ты, значит, заметил, - коротко усмехнулся Ларцев, потянувшись за
сигаретой.
- Представь себе, заметил. Хотя долгое время делал вид, что не заме-
чаю. Но больше так продолжаться не может.
- Почему? - осведомился Ларцев, доставая с полки пепельницу.
"Черт возьми, - подумал Константин Михайлович, - не я его спрашиваю,
а он меня. И он спокоен, как каменный монумент, а меня аж пот прошиб от
волнения".
- Потому что теперь это заметил не только я.
- Кто еще?
- Каменская. Она после тебя передопросила всех свидетелей. Тебе об
этом известно? Ты потратил на это безобразие десять дней, а она - еще
десять, переделывая за тобой твою же работу. И почти все - впустую, по-
тому что через двадцать дней свидетельские показания уже не те, что по
горячим следам. Уж тебе ли этого не знать! Двадцать дней из шестидесяти,
отпущенных на предварительное следствие, ушли псу под хвост. Ты ничего
мне не скажешь по этому поводу?
В кухне повисло молчание. Ольшанский стоял, отвернувшись к окну, и
только слышал, как Володя резко выдыхал дым. Обернувшись, он изумленно
уставился на сияющего улыбкой Ларцева.
- Тебе весело? - хмуро спросил Константин Михайлович.
- Угу, - кивнул Володя. - Спасибо тебе, Костя. Спасибо, что сказал.
Жаль только, что не сразу. Чего ж ты тянул так долго?
- С духом собирался. За что спасибо-то?
- Когда-нибудь узнаешь. Нинуля! - закричал Ларцев. - Кончай висеть на
телефоне, давай выпьем за твоего мужа Костю. Хороший он мужик!
"Хороший мужик" Костя испытывал одновременно разочарование и облегче-
ние. Конечно, хорошо, что Ларцев не обиделся, не стал отпираться, огры-
заться, хамить (хотя Ольшанский знал, что в хамстве ему самому равных
нет, поэтому нарушения конвенциальных норм общения были ему не страшны).
Но плохо то, что не сказав "нет", он не сказал ни "да", ни "может быть".
Он предпочел отшутиться и был при этом отнюдь не наигранно весел. Уж
что-что, а искусственную улыбку от искренней Ольшанский отличить умел.
Что же происходит с Володей Ларцевым?
Надя Ларцева, одиннадцати лет от роду, была послушной и очень самос-
тоятельной девочкой. Впервые она осталась "за хозяйку", когда мама нес-
колько месяцев пролежала в больнице. Тогда восьмилетняя Надюша, до того
ходившая, держась за мамину руку, впервые услышала отцовские заповеди о
правилах личной безопасности. Теперь, когда мама умерла, девочка быстро
привыкла оставаться дома одна и решать свои проблемы без посторонней по-
мощи. В глубине души она считала себя совсем взрослой и ужасно злилась
на отца, без конца повторявшего одно и то же про чужих дяденек и тете-
нек, с которыми не нужно разговаривать на улице и уж тем более нельзя ни
принимать от них подарки, ни уходить с ними, какие бы заманчивые вещи
они ни предлагали. "Это же само собой разумеется, - возмущенно думала
Надя каждый раз, слушая отца, - неужели он думает, что я дурочка?"
Целыми днями предоставленная сама себе, Надя не очень-то старалась по
части школьных уроков, зато перечитала множество "взрослых" книжек, пре-
имущественно детективных, которые Ларцев в свое время пачками покупал
для сидевшей дома больной жены. Из этих книжек она узнала, какие непри-
ятности случаются с чрезмерно доверчивыми детьми, все время была насто-
роже и без конца повторяла про себя правила, которым обучал ее отец: не
входить в подъезд одной, обязательно дождаться кого-нибудь из соседей,
кого знаешь в лицо; не ходить близко к проезжей части; не ходить по пус-
тынным улицам; не отвечать на попытки заговорить; если что-то случилось
на улице, например, пристал незнакомый человек, ни в коем случае не идти
домой, а зайти в ближайший к дому продуктовый магазин и ждать, пока не
встретишь кого-нибудь из соседей по дому, и уже вместе с ними возвра-
щаться и так далее. Правил было много, и почти все они казались Наде
вполне разумными, по крайней мере, после папиных объяснений, кроме разве
что некоторых. Ну вот, например, она так и не поняла, почему нельзя при-
нимать подарки от чужих людей. Сколько ни бился Ларцев, растолковывая
дочери, что, с одной стороны, приняв подарок, она будет чувствовать себя
обязанной и уже не сможет твердо ответить "нет", если сделавший подарок
человек о чем-нибудь ее попросит, а с другой стороны, плохие люди могут
что-нибудь засунуть в этот подарок, например, деньги или кольцо с брил-
лиантом, и тогда у папы будут крупные неприятности, - все было впустую.
- Не понимаю, - честно отвечала ему дочь. - Я буду делать, как ты ве-
лишь, но я этого не понимаю.
Сегодня, накануне новогодних праздников, Надя возвращалась домой от
подружки-одноклассницы, с которой они вместе гуляли, сходили в кино, а
потом пили чай с вкуснейшими пирожками, испеченными подружкиной бабуш-
кой. В декабре смеркается рано, и когда девочка в начале шестого вышла
на улицу, было уже совсем темно. Возле дома, где жила ее одноклассница,
стояла темно-зеленая машина. Собственно, в темноте не было видно, какого
она цвета, но Надо видела ее еще днем, засветло, когда они с Риткой
возвращались из кинотеатра...
Тогда машина припарковалась между кинотеатром и магазином "Обувь", и
Надя обратила на нее внимание потому, что у заднего стекла стояла рос-
кошная огромная белокурая Барби, мечта всех ее знакомых девочек. Надя и
Рита остановились. К дому Ларцевых нужно было идти прямо, а если зайти к
Ритке, то следовало повернуть направо.
- Я, пожалуй, пойду домой, - нерешительно сказала Надя, зябко кутаясь
в фиолетовый пуховик и поправляя шарф. На самом деле ей не хотелось идти
в пустую квартиру, но она вежливо ждала, не пригласит ли ее подруга в
гости.
- Да брось ты, - беззаботно ответила Рита, высокая нескладная девоч-
ка, не вылезавшая из "троек" и не признававшая слова "нужно". - Пошли ко
мне. Бабулька сегодня пироги затеяла. Пошли, пошли, хоть поешь по-чело-
вечески.
- Я папе обещала после кино сразу идти домой. Он будет сердиться, -
вяло сопротивлялась Надя самой себе. Вкусная, по-настоящему вкусная до-
машняя еда была теперь в ее семье редкостью: отец готовить не умел, да и
она сама тоже. Вот когда мама была жива... А пироги Риткиной бабушки
славились на весь класс. Они были настоящими произведениями искусства.
- Да брось ты! - повторила Рита свою любимую фразу. - Позвонишь ему и
скажешь, что ты у меня. Бабанька подтвердит, если нужно. Время-то - три
часа всего. Ну, пойдем, пойдем, - и длинная не по годам Рита покрови-
тельственно обняла подругу за плечи.
Девочки свернули за угол, и в этот момент Надя краем глаза увидела
белокурую Барби. Машина медленно проехала мимо них, тоже свернув напра-
во, и остановилась, не доезжая перекрестка, за которым сначала стоял пя-
тиэтажный дом, а следом за ним - шестнадцатиэтажный, в котором и жила
Рита. У Нади на мгновение сжалось сердце от недоброго предчувствия, но в
конце концов она же не одна, она с подружкой, и идет к ней в гости, где
их ждет бабушка. А когда она, Надя, соберется домой, машина уже уедет. В
этом девочка была почему-то совершенно уверена...
Однако машина не уехала. В салоне горел свет, и вызывающе нарядная
кукла Барби в ярко-алом вечернем платье с блестками была хорошо видна.
Надя испугалась, но тут же постаралась взять себя в руки. С чего она
взяла, что машина ждет именно ее? Ну стоит себе - и пусть стоит.
Девочка решительно двинулась к перекрестку и дальше, к магазину
"Обувь". Свернув у магазина направо, в направлении своего дома, она нем-
ного успокоилась. Здесь было светлее, горели фонари, ходили люди. Но
вскоре она увидела, как та машина проехала мимо нее и, мигнув красными
огнями, остановилась неподалеку от ее подъезда. Надю охватила паника.
Она замедлила шаг и стала вспоминать, что нужно делать в таких случаях.
Ну конечно, нужно искать человека с собакой. Папа объяснял ей, что чело-
век, гуляющий с собакой, скорее всего живет где-то неподалеку, значит,
маловероятно, что он заодно с тем, кто ее напугает. Люди, пристающие к
маленьким девочкам, обычно стараются делать это подальше от того места,
где живут сами. Лучше всего, если найти гуляющую с собакой женщину. А
еще лучше, чтобы собака была большая.
Надя огляделась по сторонам. Кругом - только дома, никаких сквериков,
где можно встретить "собачников". Но она знала, что возле дома найдет их
наверняка. Их там всегда много, потому что рядом - большой озелененный
двор. Плохо только, что придется пройти мимо той машины. Но может быть,
ей повезет, и она встретит кого-нибудь подходящего еще до того, как по-
равняется с машиной.
Да, ей повезло. Не доходя метров пятнадцати до машины, она увидела
симпатичную женщину в джинсах, куртке и спортивной шапочке, а рядом с
ней на поводке - огромного, устрашающего вида добермана. Надя набрала в
легкие побольше воздуха и произнесла заранее заготовленную фразу:
- Извините, пожалуйста, вы не могли бы проводить меня до подъезда? Я
живу вот в этом доме, но я боюсь заходить в подъезд одна, там темно,
свет не горит, а мальчишки хулиганят и всех пугают.
Почему-то она не решилась сказать женщине про зеленую машину с кук-
лой, побоявшись выглядеть смешной. Темный подъезд - другое дело, это
просто и всем понятно. А вот машина... Может, все это пустые страхи?
- Конечно, малышка, пойдем, мы тебя проводим. Правда? - обратилась
женщина к доберману.
Надю слегка покоробило обращение "малышка", но все равно она была
ужасно благодарна незнакомой женщине за отзывчивость. Проходя мимо маши-
ны, она сделала усилие, чтобы не взглянуть еще раз на куклу, - в салоне
опять горел свет. Барби была так хороша, что даже взрослая женщина обра-
тила на нее внимание.
- Смотри, какая красавица! - восхищенно воскликнула она, замедляя шаг
возле машины.
Но Надя, опустив голову и отведя в сторону глаза, быстро прошла впе-
ред.
Они шли медленно, потому что пес все время останавливался, обнюхивая
все попадавшиеся на пути деревья и кусты, а также стены здания. Наконец
они подошли к подъезду. Женщина вошла первой и, придерживая дверь для
Нади, укоризненно сказала:
- Зачем же ты меня обманула? У вас светло, свет горит, все лампочки
на месте. Тебе не стыдно?
Надя мучительно подыскивала оправдание и уже открыла было рот, чтобы
пролепетать что-нибудь насчет того, что, мол, целый месяц свет не горел,
наверное, только сегодня его включили... За ее спиной мягко стукнула
дверь. Она хотела обернуться, чтобы посмотреть, кто вошел в дом, но по-
чему-то у нее ничего не получилось. Ноги стали ватными, а в глазах по-
темнело.
Арсен был доволен. Парнишка неплохо поработал, не зря его учили и на-
таскивали с младых ногтей, не зря вкладывали в него деньги, нанимая сна-
чала репетиторов, потом тренеров. И не потому, что он плохо учился в
школе, отнюдь нет, он с самого первого класса ходил в отличниках. Но что
такое "отличник" при такой-то убогой системе? Не тот, кто знает действи-
тельно на "отлично", а тот, кто знает лучше других в том же классе или
на том же курсе. А Арсен хотел, чтобы парень получил настоящие, а не
"сравнительные" знания, настоящую подготовку.
Арсен, всю жизнь проработавший в учреждении, непосредственно связан-
ном с разведкой, хорошо понимал, что завербованный агент - совсем не то
же самое, что агент внедренный. Предателям особой веры никогда не было.
Конечно, в подавляющем большинстве случаев ему приходилось действовать
посулами и угрозами, играя на материальных трудностях, жадности, страхе,
слабостях и страстях. Но были и другие люди, при помощи которых Арсен
решал задачи, поставленные перед его конторой различными преступными
группировками. Встречались, разумеется, и клиенты-одиночки, как, напри-
мер, Градов, но это бывало редко: услуги Арсена стоили непомерно дорого,
такие деньги могли платить только организации с высокими доходами. Да и
Градов, по существу, не такой уж одиночка. Весь сыр-бор как раз и заго-
релся, когда под угрозой оказались источники финансирования его партии.
Да, были и другие люди у Арсена, их было пока немного.
Система и тактика внедрения их в службы Министерства внутренних дел
еще не была отшлифована до блеска, но первые результаты уже дали о себе
знать.
Этих "других" людей вербовали еще пацанами, перед уходом в армию,
чтобы годы военной службы не пропадали даром, чтобы "кандидат" учился
всему, чему только можно, - в милицейской работе военная выучка всегда
пригодится. Вербовали, как правило, тех, кто, уходя в армию, оставлял
"на гражданке" престарелых малообеспеченных родителей, беременных подру-
жек или молодых жен с маленькими детьми. Им, уходящим на службу на два
года, обещали, что будут поддерживать и опекать семью, помогать матери-
ально. За это кандидат должен был добросовестно служить, постигая изо
всех сил военную премудрость, зарабатывая значки и грамоты, накачивая
мускулатуру, а после армии поступить в Высшую школу милиции и в дальней-
шем во всем слушаться Арсена и его людей. Здесь Арсен был строгим при-
верженцем добровольности, справедливо полагая, что надежными бывают
только убежденные сторонники и союзники. Поэтому когда после возвращения
из армии к его людям, "вербовщикам", обращались не все, чьи семьи без-
бедно существовали на деньги конторы целых два года, он категорически
запрещал разыскивать их и выяснять с ними отношения. Не пришел - значит,
передумал. Передумал - значит, не убежден. Не убежден - значит, может
"сдать", "стукнуть", "заложить". А деньги, потраченные за два года, -
что ж, Бог с ними, с деньгами, не так уж они велики были по Арсеновым
меркам, да и не в них счастье, а без издержек производства не бывает.
Зато те, кто возвращался и тут же появлялся у "вербовщика", были надеж-
ны, как скала. Они поступили в Школу милиции, некоторые уже успели окон-
чить ее и теперь работали в московских органах внутренних дел. Грамот-
ные, хорошо подготовленные специалисты, с блестящими характеристиками из
армии и из школы, с крепкими знаниями и железными мускулами, они успешно
справлялись как со своей служебной деятельностью, так и с работой на
контору.
Но были среди них и избранные. Те, кого завербовали не перед уходом в
армию, а гораздо раньше. Те, кого приметили и начали пестовать, когда
они были еще подростками, учились в школе и только начинали приобщаться
к спиртному и подворотням. Этих брали на романтике. На романтике борьбы
с несправедливым строем, с жестокой и безграмотно организованной систе-
мой, на романтике восторга перед своим превосходством и возможностями
манипулирования чужими судьбами, из-за кулис управляя людьми, их мыслями
и поступками. Избранных выбирали только из сирот, живущих в детских до-
мах, и усыновляли, заплатив при этом, если нужно, огромные взятки. Их
готовили тщательно, ибо им предстояла блестящая карьера.
Одним из избранных был Олег Мещеринов, ныне проходивший стажировку на
Петровке, 38, в отделе, возглавляемом полковником Гордеевым. И это имен-
но он предложил простой и эффективный план похищения Нади Ларцевой. Он
много раз слышал, как отец разговаривал с дочерью по телефону, и неплохо
представлял себе и характер самой девочки и суть тех наставлений, кото-
рыми пичкал ее Володя. Главное условие всей операции - не привлекать к
себе внимания, чтобы никому и в голову не пришло, что на их глазах похи-
щают ребенка. Надо было суметь напугать Надю и толкнуть в объятия чело-
века, от которого она будет ждать помощи. А уж найти такого человека и
"подставить" его в нужное время в нужном месте - дело техники и режиссу-
ры. И куклу Барби придумал тоже Олег. Девочка может не запомнить лицо
человека, который будет ее преследовать, стало быть, она его просто не
заметит и не испугается. Она вряд ли разбирается в автомобилях и не об-
ратит внимания на то, что ее целый день преследует одна и та же машина,
будь она хоть самой редкой и дорогой иномаркой. Но Барби она заметит
непременно. И если девочка достаточно сообразительна, она обязательно
испугается. А если глупа и невнимательна к советам отца, то будет гла-
зеть на куклу и легко пойдет на контакт, если попытаться с ней загово-
рить. Да, Барби - во всех отношениях удачная находка. Арсен был доволен.
Ему очень хотелось послушать, что теперь запоет эта хладнокровная непро-
биваемая Каменская.
Звонок в дверь заставил Настю вздрогнуть. Она покосилась на Лешу,
уткнувшегося в телевизор.
- Откроешь?
- А надо? - ответил он вопросом на вопрос, не трогаясь с места.
Настя пожала плечами. Звонок прозвенел еще раз.
- Надо, наверное. Мало ли что...
Леша вышел в прихожую, притворив за собой дверь.
Щелкнул замок, и Настя услышала знакомый голос Володи Ларцева:
- Ася дома?
Она с облегчением вздохнула. Слава Богу, не они! Ларцева трудно было
узнать. Смуглое лицо его посерело, губы приобрели синюшный оттенок, как
бывает у людей с сердечной недостаточностью, глаза были совершенно су-
масшедшими. Он вошел из прихожей в комнату, не раздеваясь, закрыл дверь
перед самым носом у Чистякова и прислонился к ней, с трудом переводя ды-
хание. "Бегом бежал, что ли?" - подумала Настя.
- Они забрали Надю, - выдохнул Ларцев.
- Как - забрали? - внезапно севшим голосом спросила она.
- Вот так и забрали. Пришел домой - ее нет, а тут и звонок по телефо-
ну, мол, девочка ваша у нас, жива-здорова, но это - пока.
- И чего они хотят?
- Остановись, Анастасия. Умоляю тебя, остановись, не трогай больше
дело Ереминой. Они вернут мне Надю только тогда, когда ты остановишься.
- Погоди, погоди, - она села на диван и сжала виски руками, - давай
все сначала, я ничего не понимаю.
- Не прикидывайся, ты прекрасно все понимаешь. У тебя хватило выдерж-
ки и самообладания не испугаться и избегать контактов с ними. Они решили
действовать через меня. Я клянусь тебе, Анастасия, клянусь тебе всем,
что есть на свете святого: если с Надей что-нибудь случится, я тебя
застрелю. Буду ходить за тобой по пятам до тех пор, пока...
- Так, эту часть я поняла, - перебила его Настя. - И что я должна
сделать, чтобы тебе вернули дочь?
- Ты должна сказать Косте Ольшанскому, что по делу Ереминой больше
ничего невозможно сделать. Костя тебе поверит и приостановит дело.
- Он и так его приостановит сразу после праздников. Раньше все равно
нельзя, закон не разрешает. Чего ты от меня-то хочешь?
- Я хочу, чтобы ты перестала работать по убийству Ереминой и чтобы
производство по делу было приостановлено. На самом деле, а не для види-
мости, - медленно произнес Ларцев, не сводя с Насти немигающих глаз.
- Я тебя не понимаю...
- Да что я, Колобка не знаю?! - взорвался Ларцев. - Такое дело! Из
него грязь во все стороны торчала! Я десять дней убил на то, чтобы его
"причесать", пригладить, грязь эту как-нибудь спрятать, и то до конца не
сумел это сделать, раз ты ее потом разглядела. Колобок такие дела не от-
пускает, он их будет грызть до самой смерти. И этими фокусами с липовым
приостановлением ты мне голову не заморочишь.
- Откуда тебе известно, что приостановление будет "липовым"?
- Сам сообразил. Если ты поняла, как я работал в первые дни, то долж-
на была понять, и почему я это делал. А коль так - ты не отступишься. И
Колобок тоже. Я вас слишком хорошо знаю.
- А что Костя говорит?
- Говорит, что ты меня раскусила и я вот-вот нарвусь на скандал. Ася,
ну при чем тут Ольшанский? Постановление о приостановлении дела - это
бумажка для следователя, а не для нас, оперативников. Следователь кладет
дело в сейф и забывает о нем до тех пор, пока мы в клювике не принесем
ему информацию, позволяющую продолжить расследование. Это он перестает
работать, а не мы. Поэтому я и хочу, чтобы ты остановилась. Сейчас поло-
вина двенадцатого. В два часа ночи они мне позвонят, и я должен буду
дать им гарантии, что ты оставишь труп Ереминой в покое. Ася, я умоляю
тебя, Надя должна как можно скорее вернуться домой. Может быть, они не
сделают ей ничего плохого, но она испугана, у нее может случиться нерв-
ный срыв. Ей и так несладко пришлось, когда Наташа... - Ларцев запнулся,
помолчал. - В общем, имей в виду, Анастасия, если с Надей что-нибудь
случится, виновата будешь только ты. И я тебя не прощу. Никогда.
- А ты, Володя? Ты сам ни в чем не виноват? Тебе не в чем себя упрек-
нуть?
- В чем я должен себя упрекать? В том, что обеспечиваю безопасность
своей дочери? Они зацепили меня почти сразу после Наташиной смерти. Я
разговаривал с тестем - он категорически против переезда в Москву. У них
в Самаре дети и внуки, да и где бы мы стали жить все вместе? Денег на
покупку большой квартиры у меня нет, обменять их жилплощадь на московс-
кую - никаких шансов, у них две комнаты в огромной коммуналке. Мой отец
- беспомощный больной старик, ему уже за семьдесят, он сам нуждается в
уходе, и оставить на него Надю я не могу. Поверь мне, я перебрал мно-
жество вариантов. Хотел даже нанять женщину, вроде няньки, чтобы прис-
матривала за девочкой, но оказалось, что мне это не по карману. Хотел
сменить работу, но и здесь не вышло.
- Почему?
- Да потому, что там, где нужны мои знания, рядом крутится мафия, и
мне снова придется выбирать: либо становиться преступником, либо день и
ночь дрожать за дочку. Пришлось бы идти на совсем неквалифицированную и
более низкооплачиваемую работу, а этого я себе позволить не могу. Зна-
ешь, сколько стоит детская одежда? А школа, в которой Надя учится? Впро-
чем, откуда тебе знать, ты выше всего этого, тебе о детях заботиться не
надо.
- Володя, ну зачем ты...
- Прости, Ася, сорвалось. Ты должна меня понять, у меня не было выхо-
да.
- Ты мог бы сразу сказать об этом Колобку. Он бы обязательно что-ни-
будь придумал. Почему ты не доверился ему?
- Ты не понимаешь, Ася. Я - не единственный. Таких, как я, - много,
очень много. Ты даже не представляешь, как широко они раскинули свою
сеть. Их человеком может оказаться любой, даже любой из нас, если хо-
чешь.
- И Колобок тоже?
- И Колобок тоже.
- Не верю. Этого не может быть.
- А я этого и не утверждаю. Я только хочу, чтобы ты поняла: они могут
найти подход практически к любому, потому что прекрасно информированы и
знают о каждом из нас больше, чем мать родная. Пусть Колобок честен, но,
стараясь мне помочь, он рано или поздно натолкнется на их человека, ин-
формация тут же уйдет, и меня возьмут за горло. Если бы я мог быть уве-
рен, что во всем МУРе я один такой выродок, я бы, ни секунды не сомнева-
ясь, побежал за помощью к Гордееву. Или, например, к тебе. Но в том-то и
беда, что нас много, и мы друг друга не знаем.
- Выходит, они полностью нами управляют и мы совершенно беспомощны
перед ними?
- Выходит, что так.
- Тебе о них хоть что-нибудь известно? Да сядь ты, наконец, не подпи-
рай дверь, у нас разговор не на пять минут. И разденься заодно.
Ларцев медленно, словно нехотя, отошел от двери, снял куртку и неб-
режно бросил ее на пол. Настя поняла, что ноги плохо слушаются его, поэ-
тому движения Ларцева были вялыми и неуверенными. Он посмотрел на часы.
- Мне нужно успеть на метро, пока оно не закрылось. В два часа они
будут звонить.
- Ничего, - усмехнулась Настя, - позвонят сюда. Им прекрасно извест-
но, куда ты отправился, ведь так? К тому же им гораздо приятнее будет
поговорить наконец со мной, чтобы убедиться, что ты их не обманул и что
тебе в самом деле удалось меня застращать. Так что тебе о них известно?
- повторила она свой вопрос, когда Володя уселся в кресло напротив нее.
- Немного. Они обращались ко мне всего два раза, по разным делам. В
первый раз - больше года назад. Помнишь убийство Озера Юсупова?
Настя кивнула.
- Но оно же раскрыто. Разве нет?
- Раскрыто, - подтвердил Ларцев. - Но там был такой хитрый момент...
Короче, нужно было убрать из дела показания одного из очевидцев. На до-
казательства виновности обвиняемого это никак не влияло, на объективную
сторону состава преступления - тоже. Все равно это было убийство с осо-
бой жестокостью, что с этими показаниями, что без них. Но вот мотив
убийства коренным образом менялся. Ты ведь помнишь, наверное, что в суд
оно пошло как совершенное из хулиганских побуждений. А этот очевидец
слышал, как убийца разговаривал с Юсуповым, и из этого разговора стано-
вилось понятным, что Юсупов был связан с одним из банков, через которые
отмывались деньги, полученные от незаконного вывоза оружия и стратеги-
ческого сырья из Ижевска. Юсупов смошенничал, положил в карман большую
сумму, и директора банка его наказали в назидание потомкам. Вот эти по-
казания и надо было убрать, как будто их и не было.
- Как же ты это сделал? Выкрал протокол из уголовного дела?
- Ну, зачем так грубо. Из дела протокол украсть можно, много ума не
надо, а с памятью того, кто вел допрос, что прикажешь делать? А так в
деле появился другой протокол, в котором тот очевидец признавался, что в
момент первого допроса находился в состоянии наркотического опьянения, а
в самый момент преступления ничего толком не видел и не слышал, потому
что как раз перед этим "укололся" и ждал "прихода". Вот и все.
- Классная работа! - восхищенно сказала Настя. - И сколько тебе за
это заплатили?
- Нисколько. Меня держат Надей, а не деньгами. Страх, Ася, куда более
сильный стимулятор, чем жадность. Просто удивительно, как тебе до сих
пор удалось продержаться, не испугавшись.
- А кто тебе сказал, что я не испугалась? Я даже замок в двери смени-
ла, не говоря уж о том, что поселила здесь Чистякова.
- Говорят, ты и к телефону не подходишь?
- Стараюсь.
- Бесполезно, Ася, ты сама видишь. Пусть ты не боишься за отчима - он
сам может за себя постоять. Твоя мать далеко. К тебе не так просто по-
добраться. Но ты же не бросишь на произвол судьбы одиннадцатилетнюю де-
вочку, правда?
- Правда. Так что будем делать, Ларцев? У нас с тобой есть два часа,
чтобы придумать, как вызволить твою дочь. Объясника мне, как это прои-
зошло.
- Вчера мы с ней были в гостях у Ольшанских. Костя долго мялся, потом
сказал, что ты меня подозреваешь и переделала заново всю работу по
убийству Ереминой. Я, конечно, обрадовался. Раз мои фокусы кто-то обна-
ружил, меня больше нельзя использовать, поэтому от меня должны отстать.
В тот же вечер я им об этом сообщил. А сегодня они забрали Надю и сказа-
ли, что я должен сделать все возможное, чтобы воздействовать на тебя.
Раз ты все равно меня подозреваешь, я могу действовать открыто, потому
что от скрытого давления ты каким-то образом умудряешься уворачиваться.
- Каковы их требования?
- Ни ты, ни Чернышев, ни Морозов не должны и близко подходить к изда-
тельству "Космос". Как только они убедятся в твоей добросовестности, они
вернут Надю домой.
- А если я пообещаю, но обману их?
- Погоди, это еще не все. Завтра утром ты вызываешь домой врача и бе-
решь больничный. Несколько дней сидишь дома, никаких лишних контактов ни
с Гордеевым, ни с Чернышевым, ни с Морозовым. Общаться можно только по
телефону.
- Из этого следует, что мой телефон прослушивается?
- Да. Дальше. Ты завтра же утром звонишь Гордееву и говоришь, что
твоя версия лопнула, а больше ничего ты придумать не можешь, и дело мож-
но приостанавливать по-настоящему, а не для видимости. Звонишь отсюда,
чтобы они могли проконтролировать. Потом звонишь Ольшанскому и говоришь
ему то же самое. Потом Чернышеву и Морозову. Как только в "Космос"
кто-нибудь сунется, об этом немедленно станет известно, и это отразится
на Наде. Она у них в руках, и при малейшей тревоге... И не пытайся выйти
из квартиры. Об этом тотчас же узнают. Тебе все понятно?
- Нет, не все. Во-первых, мне непонятно, как ты ухитрился вчера вече-
ром сообщить им о разговоре с Ольшанским. У тебя есть телефон для связи?
Или они сами тебе ежедневно звонят?
- Нет у меня никакого телефона. Есть условный знак, которым я даю по-
нять, что мне нужно войти с ними в контакт.
- Какой знак?
- Ася, не делай из меня идиота. Я хочу только одного: чтобы моя дочь
была в безопасности. Для этого я должен обеспечить выполнение их требо-
ваний. Я должен тебя остановить. Если я скажу тебе, как войти с ними в
контакт, ты опять чтонибудь затеешь. Я должен думать в первую очередь о
Наде, а не об интересах борьбы с преступностью. А ты стараешься меня пе-
рехитрить.
- Значит, не скажешь?
- Нет.
- Ладно. Еще вопрос: почему им нужны гарантии только в отношении ме-
ня? Они не боятся, что Чернышев и Морозов сами продолжат работу?
- Нет, не боятся. Ты в этом деле - главная, если ты скажешь, что ра-
бота закончена, значит, так и есть. У них других дел по горло.
- А если я скажу что-нибудь другое?
- Твой телефон прослушивается, не забывай. Одно неверное слово - и
Надя...
- Ладно, поняла, - раздраженно перебила Настя. - Ты не думал о воз-
можности спрятать ее? Отправить куда-нибудь, что ли. Или организовать ее
охрану, через того же Колобка, например.
- Господи, ну почему ты не понимаешь таких простых вещей! - с отчая-
нием в голосе произнес Ларцев. - Надя - заложница. Меня сразу предупре-
дили, что попытайся я хоть чтото предпринять, они меня просто-напросто
уберут, и моя дочь останется сиротой и будет воспитываться в детском до-
ме. Может, я дурак и сволочь, может, я слабак и подонок, но я хочу, что-
бы моя дочь выросла здоровой и по возможности счастливой. Это что,
по-твоему, преступление? Разве я не имею права этого хотеть и к этому
стремиться? Это ненормально и порицается общественной моралью?
- Успокойся ты, ради Бога, - устало вздохнула Настя. - Я им все ска-
жу, как надо.
- И сделаешь, как надо?
- И сделаю. Но ты должен отдавать себе отчет, что Колобку о тебе все
известно. Он может просчитать ситуацию. В таком случае он мне не поверит
и сделает по-своему.
- Откуда ему известно? Ты сказала?
- Нет, он давно знает. Поэтому и отстранил тебя от дела Ереминой. По-
дожди, не сбивай меня. Я хотела что-то еще спросить...
Настя зажмурилась и прижала пальцы к щекам.
- Вспомнила. Ты сказал, что я в этом деле - главная, поэтому Чернышев
и Морозов послушаются меня беспрекословно. Верно?
- Верно.
- Это твое личное мнение или тебе об этом кто-то сказал?
- И то, и другое. Я тебя не один год знаю, с Морозовым знаком, а с
Андреем много раз вместе работал. Могу точно определить, как у вас роли
распределились.
- А кто тебе сказал?
- Они сказали, кто ж еще.
- Видно, тебя неплохо подготовили к разговору со мной, даже аргумен-
тами заранее вооружили. Только вот откуда они знали, что я в группе
главная? От тебя, Ларцев?
- Нет, честное слово, не от меня. Я сам удивился, откуда они знают.
- Ну хорошо. - Она с трудом поднялась с дивана. - Пойду кофе сварю, а
то голова совсем не соображает.
Ларцев тут же вскочил и шагнул к двери.
- Я пойду с тобой.
- Зачем? Я Чистякова в свои дела не впутываю, можешь не беспокоиться.
- Я пойду с тобой, - упрямо повторил Ларцев. - Или ты останешься
здесь.
- Да ты в своем уме? - возмутилась Настя. - Ты что, мне не веришь?
- Не верю, - твердо сказал Ларцев, но в лицо ей посмотреть не осме-
лился.
- Интересно получается. Ты примчался ко мне на ночь глядя просить о
помощи, а теперь выясняется, что ты мне не доверяешь.
- Ты все еще не понимаешь. - Чем дальше, тем с большим трудом он го-
ворил. Казалось, каждое слово причиняет ему невыносимую боль. - Я не за
помощью пришел. Я пришел заставить тебя сделать то, что они требуют,
чтобы вернуть мою дочь. Ты поняла? Заставить, а не просить. О каком до-
верии ты говоришь, когда у тебя в голове только одни задачи, которые ты
так любишь решать, а у меня - беспомощный напуганный ребенок, моя
единственная дочь, оставшаяся без матери. Мы не союзники, Анастасия, мы
с тобой - противники, хотя, видит Бог, мне больно от этого. Если ты пос-
меешь сделать хоть чтонибудь, что может повредить Наде, я найду способ
остановить тебя. Навсегда.
С этими словами Ларцев достал пистолет и продемонстрировал Насте пол-
ностью снаряженную обойму. Настя поняла, что он уже на грани срыва, коль
угрожает оружием ей, своему товарищу по работе, к тому же женщине.
"Нельзя его злить, - подумала она. - Я, идиотка, разговариваю с ним как
с равным, как с коллегой, как с человеком, способным здраво и логично
рассуждать. А он - просто помешанный, убитый горем несчастный отец".
- Ну что ты говоришь, Володенька, подумай сам, - мягко сказала она. -
Если ты меня убьешь, тебя посадят, и тогда Надя уж точно попадет в детс-
кий дом. Каково ей будет расти не только без матери, но еще и с от-
цом-убийцей?
Ларцев впился взглядом ей в лицо, и Насте стало не по себе.
- Меня не посадят. Я убью тебя и твоего Чистякова так, что меня никто
никогда не разоблачит. Можешь не сомневаться, я это сумею.
Дверь осторожно приоткрылась, в комнату заглянул Леша.
- Ребята, может, вам кофе...
Взгляд его рассеянно скользнул по фигуре Ларцева и замер, остановив-
шись на сжатом в опущенной руке пистолете.
- Что это? - недоуменно, но вовсе не испуганно спросил он. Оружия в
Настиной квартире он никогда не видел.
- Это, Лешенька, пистолет системы "Макаров", табельное оружие майора
Ларцева, - с трудом скрывая раздражение нелепостью ситуации ответила
Настя, стараясь говорить как можно спокойнее. Она не хотела пугать Лешу
и в то же время пыталась дать Ларцеву шанс, подхватив легкий тон, пере-
вести все в шутку и выйти из того состояния полубезумного оцепенения
мысли, в котором он пребывал.
- И... зачем это здесь?
Настя перевела взгляд на Ларцева, надеясь, что он сейчас скажет
что-нибудь смешное и разрядит обстановку. "Ну же, - мысленно просила
она, - скажи Леше, что ты учил меня правильно держать оружие, или что ты
описывал мне в красках подробности какого-нибудь задержания, улыбнись,
убери пистолет, тебе же самому противно, тебя воротит от всей этой ужас-
ной ситуации, так вот тебе открытая дверь, выйди из нее с честью".
Но Ларцев стоял с каменным лицом, глядя куда-то в стену, поверх Нас-
тиной головы. Она поняла, что его "заклинило". "Черт бы его взял, ведь и
вправду может выстрелить, - с отчаянием подумала Настя. - А умирать-то
не хочется..."
- А это майор Ларцев нам угрожает, - спокойно сказала она. - Если мы
с тобой не будем его слушаться, он нас застрелит. Я правильно излагаю,
майор?
Ларцев медленно кивнул. Насте показалось, что в глубине его глаз
что-то дрогнуло. Или ей только почудилось?
- И что мы должны делать, чтобы он нас не застрелил? - деловито осве-
домился Леша, как если бы речь шла не о шантаже и смерти, а о том, как
обращаться с водопроводным краном, чтобы он не сломался.
- Мы должны сидеть дома и ни с кем не встречаться. Звонить можно, но
разговаривать только на нейтральные темы.
- Что может быть слаще тюремной камеры, если делишь ее с любимой жен-
щиной! - усмехнулся Леша. - И надолго нам такое счастье привалило?
- Дней на пять. Пяти дней хватит, майор? - обратилась она к Ларцеву.
- Успеют твои друзья за пять дней замести все следы?
И снова в глубине зеленых Володиных глаз почудилось Насте какое-то
движение, на этот раз она ощутила его более явственно и поняла, что наш-
ла верный тон, что еще немного - и Ларцев очнется, придет в себя и пос-
мотрит на ситуацию трезвыми глазами. Пока это не произойдет, он может
выстрелить в любую секунду, среагировав на малейшее движение и даже на
посторонний звук, на внезапный телефонный звонок. Самое главное - не
сбиться с найденного тона. Только бы Лешка не ляпнул чего-нибудь!
- А за хлебом можно сходить? - продолжал выяснять Чистяков, словно и
не было рядом смертельной опасности, а была просто необходимость немного
изменить режим.
- Нельзя, Лешенька. Из квартиры выходить не нужно, - терпеливо объяс-
няла Настя, не сводя глаз с Ларцева.
- А мусор вынести? - иногда профессор Чистяков проявлял просто-таки
чудеса дотошности. А Настин друг юности Лешка, рыжий, лохматый, рассеян-
ный и чудной, ее первый мужчина и самый близкий человек, бывал порой на
удивление прозорлив и догадлив.
- Мусор вынести можно, - великодушно разрешила Настя, продолжая сле-
дить за Володей. "Поддается, - обрадовано думала она, - поддается".
- Нет, я все-таки не понимаю, как же без хлеба? - сердито сказал Ле-
ша. - В магазин я сегодня сходил, к Новому году купил кучу продуктов,
так что пять дней мы нормально продержимся, но хлебом-то я не запасся на
такой срок. И молоком, между прочим, тоже. Я без хлеба и молока не могу,
ты же знаешь, Настасья. Ты попроси своего майора, может, он сделает поб-
лажку?
"Перебор, - быстро подумала она. - До сих пор Леша делал все пра-
вильно. Ситуацию надо довести до абсурда, тогда она перестанет казаться
серьезной. А вот насчет поблажки - это уже ерничество. Как бы Ларцев не
взбрыкнул".
Ларцев упорно смотрел в стену. Настя смотрела на Ларцева.
Леша Чистяков смотрел на Настю. И он заметил, как непроизвольно дрог-
нули ее губы, готовые недовольно скривиться.
- Ладно, ребята, - миролюбиво произнес Леша, будто ничего особенного
и не произошло. - Я в ваши дела не лезу. Раз надо - значит надо, чего ж
тут обсуждать. Работа у вас специфическая, мне все равно ее не понять.
Только вы мне объясните, при чем тут табельное оружие майора Ларцева.
- А при том, - тихо ответила Настя, - что майор Ларцев считает меня
безмозглой и бездушной тварью. Его дочь похитили, и возвращение девочки
полностью зависит от моего, то есть от нашего с тобой, поведения. И он
думает, что я могу сделать что-нибудь такое, что может повредить ребен-
ку. Он думает, что для меня чужой ребенок - это пустой звук, потому что
своих детей у меня нет и отцовских чувств мне не понять. Он считает, что
я могу наплевать на одиннадцатилетнюю девочку.
Леша перевел напряженный взгляд на Ларцева.
- Ты что, действительно так считаешь?
Ларцев не шелохнулся. Он стоял боком к Леше, и о том, что происходит
с ним, Чистяков мог судить только по Настиному лицу, на котором, как в
зеркале, отражались малейшие изменения мимики их ночного гостя. По тому,
как затрепетали крылья ее носа, как внезапно запали щеки и четче обозна-
чились скулы, он понял, что настал момент наивысшего напряжения. Нужен
последний толчок, после которого Ларцев либо выстрелит, либо опомнится.
Толчок должен быть легким, незаметным, но безупречно точным. И этот тол-
чок должен сделать он, Чистяков. Сейчас он - на манеже. На него смотрит
весь зал, и он должен произнести реплику, после которой зрители либо
взорвутся аплодисментами за эффектно законченную репризу, либо забросают
его гнилыми помидорами за скучный и безлико исполненный номер.
- Ну и дурак же ты, майор! - в сердцах сказал Леша, вложив в свои
слова как можно больше искренности.
Настино лицо сразу смягчилось, и он понял, что попал точно в цель.
Ларцев вышел из оцепенения, спина расслабилась, голова опустилась. Он
ссутулился и в один миг будто постарел лет на десять.
- Обещай мне, что ты сделаешь все как надо. Обещаешь?
- Ну конечно. Конечно, обещаю, - мягко ответила Настя. - Не волнуйся.
Пойдем на кухню, там теплее.
В молчании они пили кофе с печеньем и думали об одном и том же. Когда
часы показали ровно два, Настя, встретилась глазами с Ларцевым. Оба мед-
ленно поднялись и пошли в комнату, где стоял телефон. Через минуту оглу-
шительно прозвенел звонок.