Глава 2

   - Как вы себя чувствуете? - начала Татьяна обязательный ритуал, кото-
рый непременно надо  соблюдать  при  допросах,  а  то  случается,  подс-
ледственные потом жаловаться начинают, что их допрашивали, когда они бы-
ли чуть ли не при смерти и от плохого самочувствия ничего не соображали.
И цена показаниям, данным во время такого допроса, соответственно  полг-
роша в базарный день. - Что-нибудь болит, беспокоит?
   - Нет, спасибо, - вежливо ответил Суриков. - Я хорошо себя чувствую.
   - Тогда приступим. Моя фамилия Образцова, зовут  меня  Татьяной  Гри-
горьевной, я следователь и буду теперь вести ваше дело.
   - Опять, - усмехнулся Суриков. - Не надоело вам?
   - Что должно было надоесть? - Татьяна внимательно посмотрела на него.
   - Да вся эта канитель. Один следователь, другой, третий. Что вы  меня
футболите друг к другу? Не знаете, что со мной делать? Так отпустите  на
все четыре стороны, и с плеч долой.
   Перед Татьяной сидел невысокий молодой человек лет  двадцати  двух  -
двадцати трех с наглой ухмылкой на лице, обнажающей плохие зубы. Непохо-
же, чтобы месяц, проведенный в тесной камере с полутора десятком  борзых
урок, сделал этого Сурикова покладистым или хотя бы забитым.  Видно,  он
вполне адаптировался.
   - Кстати, - невозмутимо сказала она, -  вопрос,  который  вы  задали,
действительно интересный. Почему дело до сих пор не  закончено,  как  вы
думаете? До меня им занимались два других следователя. Вы что, не  могли
найти с ними общий язык?
   - Почему? - Суриков пожал плечами. - Я с ними очень хорошо разговари-
вал, вежливо, на все вопросы отвечал чистосердечно и искренне. Не  знаю,
что им не понравилось. Вам нужно крайнего найти, чтобы дело сшить,  а  я
для этого лучше всех подхожу, потому и не даете мне покоя, все выискива-
ете, как бы это меня половчее упечь. Я-то - вот он, перед вами, уже и  в
камере сижу, так что никаких хлопот, а другого еще найти надо. Вы давай-
те, начинайте допрос, нечего ко мне с обратной стороны подъезжать.
   Понятно, подумала Татьяна, тактика ясна. Я, граждане следователи,  ни
при чем, но ежели вы мне не верите, то это ваша глубоко личная проблема,
и в решении этой проблемы я вам не помощник. Все  равно  выпустите  рано
или поздно, а и не выпустите, так здесь, в камере, срок все  одно  идет,
опять же на зоне меньше торчать придется. На зоне-то плохо,  куда  хуже,
чем в предвариловке, это всем известно, даже первоходкам.  Приблатненный
юноша, хотя, судя по ответам на всяческие запросы, срок ни разу не мотал
и даже не арестовывался. Задерживался - да, бывало, на трое суток вместе
с группой, потом отпускали. Неоднократно попадал вместе с дружками, ког-
да чистили очередной притон, но Сергея Сурикова всегда отпускали. Ни ра-
зу он не оказался во время облавы в наркотическом опьянении  и  ни  разу
при нем не обнаружили ни грамма дури, ни таблеточки, ни косячка. Хитрый,
что ли? Предусмотрительный? Или...
   Татьяна даже слегка вздрогнула, настолько забавной показалась ей при-
шедшая внезапно в голову мысль. А что, если проверить?
   - Мне вас по имени-отчеству называть или можно просто по имени? - ос-
ведомилась она.
   - Можно по имени, - великодушно разрешил Суриков, - вы  же  ненамного
старше меня.
   Ах, хитер, ах, хитер, паскудник, комплименты решил говорить!  Татьяна
старше его на целых тринадцать лет, и, учитывая ее комплекцию, никто  не
рискнул бы сказать, что в служебной обстановке она выглядит моложе.
   - Ошибаетесь, Сергей Леонидович, я намного старше вас, поэтому не бу-
дем играть в панибратство. Скажите, а ваш покровитель знает о  том,  что
вы уже месяц находитесь у нас? Что-то от него ни слуху ни духу. Обычно в
таких случаях уже через день-два мы человека выпускаем, а за  вас  никто
не хлопочет. Или вы соскочили?
   Дурашливая ухмылка мгновенно исчезла с лица подследственного,  теперь
на Татьяну смотрели не глаза, а два кусочка ледяного металла.
   - Я не соскочил, это он соскочил, - процедил Суриков. -  Бросил  меня
на произвол судьбы, как сука последняя, я вообще безо всего остался, без
жилья, без денег. Думал сначала, что он умер, все не мог  поверить,  что
можно вот так человека использовать, как вокзальную шлюху, а потом  выб-
росить за ненадобностью.
   - А он, выходит, не умер?
   - Прям, умрет он, как же, - фыркнул Суриков. - От него дождешься. Та-
кие не дохнут, такие дольше всех живут. Я как увидел его живым-здоровым,
так и кинулся как к родному, мол, возьми под крыло. А  он...  -  Суриков
махнул рукой. - Татьяна Григорьевна, сигареткой не угостите?
   - Берите. - Она выдвинула ящик стола и достала пачку сигарет и  спич-
ки. - Так что он сделал, когда вы к нему обратились? Сказал, что не зна-
ет вас?
   - Ну! А как вы догадались?
   Теперь на лице у Сурикова было неподдельное любопытство. Как она  до-
гадалась? Да проще простого. Тот работник милиции, на связи  у  которого
состоял член молодежной  полукриминальной  группировки  Сережа  Суриков,
бросил свою низкооплачиваемую государственную службу, и Сережа стал  ему
без надобности. Более того, в его новом бизнесе  ему  совсем  не  нужно,
чтобы около него отирался такой тип, как Сережа, с детства имевший  дело
с наркотой, угонами машин и прочими  подростково-юношескими  глупостями.
Не особенно умный, хитроватый, малообразованный и не совсем здоровый,  к
тому же точно знающий, что половину, а то и больше  наркотиков,  обнару-
женных при облавах, этот милиционер клал в собственный карман. На  черта
ему сдался этот Сережа? Когда пресловутый милиционер вел линию борьбы  с
наркотиками, у него был Сережа, которого всегда заблаговременно  предуп-
реждали о готовящейся облаве, потому он в эти дни не употреблял и даже в
карман не клал, чтобы прицепиться было не к чему. Сам  Сережа  привычным
наркоманом не был, зависимость от наркотиков у него  не  сформировалась,
это видно Татьяне невооруженным глазом. Человек, который на месяц  отлу-
чен от привычного зелья, ведет себя не так, да и выглядит совсем  подру-
гому.
   - Догадаться несложно, - чуть улыбнулась она.  -  Это,  к  сожалению,
часто встречается. Я хочу сказать, в последние годы,  когда  люди  стали
уходить из милиции в бизнес. Такие, как вы, им больше не  нужны,  и  они
безжалостно вас бросают. Давно это случилось?
   - Два года назад. Может, чуть больше. Я возьму еще сигаретку?
   - Конечно. Может быть, вам не стоит курить одну за одной? Все-таки  у
вас сердце слабое. Или документы врут?
   - Не, не врут, все точно. Но курить очень хочется.
   - Ну смотрите. А вы подписку ему давали?
   - О неразглашении-то? Давал, а как же. Я с ним и  раньше  дело  имел,
лет с четырнадцати, он мне в обмен на информацию деньжат подбрасывал.  А
как мне восемнадцать стукнуло, так сразу подписку с меня взял.
   - И вы вот так спокойно мне все это рассказываете? А как же подписка?
   - Ну интересно! А что подписка?
   Подписка - она на простых людей рассчитана, на граждан с улицы. Им  я
никогда ничего и не рассказывал, мне, Татьяна Григорьевна, еще жить  хо-
чется. Я ж понимаю, что со мной сделают, если хоть одна живая душа узна-
ет, что я ссучился. А вы-то и без меня все знаете, у  вас  самой  небось
таких подписантов штук двадцать, не меньше. Как вы их по-научному-то на-
зываете? Агенты-резиденты?
   - Есть еще доверенные лица, - добавила Татьяна. - Но тут  вы  запута-
лись, Сергей Леонидович, я следователь, а не оперативник. Агентура - это
у оперативников. А я вот с бумажками все больше вожусь. Давайте-ка  вер-
немся к тому времени, когда ваш покровитель вас подцепил. Чем  вы  тогда
занимались?
   - А ничем.
   - Совсем ничем?
   - Совсем. Перебивался случайными заработками.
   - А жили где?
   - Нигде.
   - Как это - нигде?
   - Вот так. Нигде. Отец помер от пьянства,  мать  квартиру  быстренько
продала и к новому хахалю свалила, они эти деньги вместе до сих пор, на-
верное, пропивают. Я потому и школу бросил еще в  девятом  классе.  Жить
негде, спать негде, мотался по подвалам да по случайным знакомым.  Лучше
всего было, конечно, к притону какому-нибудь присосаться,  у  него  хоть
адрес постоянный есть, пока не накроют, конечно. Вот тут меня дядя  Петя
и зацепил.
   Значит, дядя Петя. Уже что-то. При необходимости его можно разыскать,
сотрудник, ведущий линию наркотиков, по имени Петр, уволился из  органов
в девяносто четвертом году. Вполне реально.
   - И дальше что?
   - Ну ничего. Как очередную облаву провели, всех, кого нужно, повылав-
ливали, меня через пару дней выпустили, и я стал ждать, когда  мне  дядя
Петя сигнал подаст. Он обычно советы мне давал, где пожить  пристроиться
или хотя бы переночевать несколько дней. Иногда в общежитие какое-нибудь
меня приладит, и так далее. А тут смотрю - тишина. Неделя, вторая, хоро-
шо еще - лето было, так я то на лавочке посплю, то вообще  на  земле.  А
его все нет и нет. У меня, сами понимаете, проблемы назревают, я  ж  жил
как все, денег не зарабатывал, в долг брал, потом наркотой отдавал. Нар-
коту-то мне дядя Петя подбрасывал после каждой облавы, так что я  обычно
с долгами рассчитывался. А тут у меня долгу долларов на семьсот,  я  два
месяца за счет одного кореша пил, ел, гулял, жил в долг  и  был  уверен,
что отдам. И - ничего. Кореш наезжать начинает, угрозы там всякие, и так
далее. А я от ночевок на улице заболел, вы же знаете, у нас  воздух  сы-
рой. Почки застудил, ноги болят - видно, ревматизм,  сверху  -  бронхит,
лекарства купить не на что. Короче говоря, не жизнь -  а  одно  сплошное
большое удовольствие. Сердце начало прихватывать по  два  раза  в  день.
Один раз меня какая-то сердобольная тетка пожалела и целый патрончик ва-
лидола дала. Просто  подарила.  И  нитроглицерина  упаковку  отстегнула.
Только благодаря этому и не сдох под кустом. Так и жил, пока к Софье Ил-
ларионовне не попал.
   - А как вы к ней попали?
   - Обыкновенно. Валялся на лавочке с  приступом.  Старушонка  какая-то
подходит, приличная такая, и начинает меня жалеть. Я-то уже в норму при-
ходить начал, валидол рассосал, и вдруг такая слабость  меня  одолела  -
прямо жуть. Расплакался я на груди у этой старушонки. Жить мне,  говорю,
негде, и болезнь меня точит неизлечимая, и сам я весь с  головы  до  ног
никому не нужный. А она меня слушала-слушала, да и говорит:  "Ты  посиди
здесь, сынок, я минут через десять вернусь". Ушла,  вернулась  и  повела
меня к Софье. Вот, говорит, сынок, твой шанс, может быть, в  этой  жизни
единственный. Ты сильно болеешь, нельзя тебе на улице оставаться в таком
состоянии. Софья Илларионовна тебя подлечит, а там посмотрите,  как  бу-
дет. Только я в тот момент не верил, что она может меня вылечить.
   - Почему же?
   Татьяне с каждой минутой становилось все интереснее. Неужели  Суриков
и другим следователям все это рассказывал? Что это, красивая байка,  ро-
мантическая и сентиментальная, на сочинение  которых  так  щедры  бывают
уголовники, или действительная история? Если верить показаниям  работни-
ков универсама "Балтийский", то это вполне может оказаться правдой. Пос-
тоянные звонки домой, чтобы справиться о самочувствии Бахметьевой, поис-
ки самого лучшего врача... Но, с другой стороны, эта  трогательная  ска-
зочка как-то не вяжется с образом полуграмотного глуповатого паренька  с
дурацкой ухмылкой на лице.
   - Почему вам не верилось, что Бахметьева сможет вас вылечить?
   - Ой, да вы бы видели ее! - Суриков судорожно сделал последнюю затяж-
ку и раздавил окурок в пепельнице. - Старушка  -  Божий  одуванчик,  ма-
ленькая, худенькая, в платочке, без зубов, на носу очечки, знаете, круг-
ленькие такие, какие в тридцатые годы носили. Сама  совсем  беспомощная,
какое уж там лечение.
   Очечки, какие в тридцатые годы носили. Откуда ж ты,  Сережа  Суриков,
семьдесят четвертого года рождения, знаешь, какие очки тогда носили? Для
любого другого человека ответить на этот вопрос было бы просто: мол, ки-
но смотрел, книжки читал. Но такой  парень,  как  Суриков,  фильмов  про
тридцатые годы наверняка не смотрел. Ведь где такие фильмы можно  теперь
увидеть? Только по телевизору. Да и кто их смотрит? Кто  угодно,  только
не молодежь, это уж точно. Разве похож Суриков на мальчика, который  бу-
дет сидеть на уютном диване перед телевизором и с упоением смотреть ста-
рое кино? Нет, непохож. Совсем "непохож.
   - И что же было дальше? - тихо спросила Татьяна.
   У него не было сил ни удивляться, ни сопротивляться. Ему  было  очень
плохо, сердце колотилось как бешеное, да и температура  была,  наверное,
под сорок. Поэтому Сергей послушно позволил уложить себя в постель. Кро-
вать была старая, пружинная, с  никелированными  набалдашниками.  Сережа
таких и не видел никогда. Несмотря на озноб, ему стало так  хорошо,  что
он мгновенно уснул в этой чистой постели, под теплым одеялом.  Он  прос-
пал, похоже, несколько дней. Правда, он часто просыпался,  с  удивлением
обнаруживал, что чувствует себя намного лучше, и через три минуты  снова
проваливался в сон. И каждый раз, открывая глаза, он видел  перед  собой
морщинистое старушечье лицо в круглых старомодных очках и с  проваливаю-
щимися в беззубый рот губами. Лицо  было  добрым  и  одновременно  очень
серьезным.
   Наконец он отработал весь скопившийся "недосып" и  проснулся  оконча-
тельно, испытывая острый голод. Старушка по-прежнему была рядом, и  Сер-
гей понял, к своему ужасу, что не помнит ее  имени.  Та  бабка,  которая
привела его сюда, как-то ведь назвала хозяйку, но он был тогда  в  таком
состоянии, что почти ничего не слышал и не понимал.
   - Вы кто? - без обиняков спросил он.
   - Меня зовут Софья Илларионовна. Я тебя выхаживаю, - сообщила старуш-
ка спокойно и деловито.
   - Давно?
   - Шестой день пошел. Очень ты себя запустил, много в тебе всякой хво-
ри. Но ты не беспокойся, все, что еще можно для тебя сделать, я  сделаю.
Тебя как зовут?
   - Сережей.
   - Ну вот и славно, - почему-то обрадовалась старушка. -  Стало  быть,
Сережей. Очень хорошо. Есть небось хочешь?
   - Очень, - признался Сергей.
   - Сейчас принесу.
   - Да не надо, - он откинул одеяло и попытался встать с кровати,  -  я
сам.
   - Куда сам? - насмешливо сказала Софья. - Ты ж два метра не  дойдешь,
свалишься. Не веришь - попробуй, только имей в виду, если  на  пол  упа-
дешь, так и останешься лежать, мне тебя не поднять, силы не те.
   Он упрямо предпринял попытку встать, но тут же  понял,  что  старушка
права. Какие там два метра, он и одного шагу не сделает. Ничего себе бо-
лезнь его прихватила! Счастье, что жалостливая бабка подвернулась на его
пути, а то так и валялся бы на холодной земле или на асфальте. А  может,
уже и не на асфальте, а в холодильнике морга.
   Софья Илларионовна принесла из кухни протертый овощной суп и накорми-
ла его с ложки. Сережа и здесь пытался проявить самостоятельность, очень
уж неудобно ему стало перед старой женщиной, но Софья, видно, не привык-
ла никого убеждать словами, а действовала через практический пример. Она
молча дала ему ложку, и Сережа тут же убедился, что не может донести суп
до рта. Рука дрожала, и ложка все норовила выпасть прямо на  белоснежный
пододеяльник.
   Покончив с супом, она так же ловко и умело накормила его молочной ри-
совой кашей со сливочным маслом. Этот вкус напомнил Сереже детство, и он
снова чуть не расплакался.
   - Ты не стесняйся, - сказала Софья, заметив, что его  глаза  налились
слезами, - это от болезни. Человек, когда тяжело болеет, становится  ду-
шевно слабым, часто плачет. Это не стыдно. Окрепнешь,  поправишься  -  и
все пройдет.
   - Вы - доктор? - догадался Суриков.
   - Да нет, сынок, не доктор. Но болезнь могу вывести любую, кроме  са-
мых неизлечимых. Рак, например, не могу вылечить. И СПИД не могу.
   Несмотря на слабость, Сергей расхохотался.
   - СПИД? Откуда ж вы про СПИДто знаете?
   - Оттуда, откуда и все, - мирно улыбнулась старушка. - Ты  ведь  тоже
СПИДом не болел, а знаешь про него. Газеты читаю, телевизор смотрю. Да и
видела спидушных этих. Приводили ко мне  как-то,  просили  помочь,  если
смогу. Я не смогла.
   - Как же вы лечите, если не доктор? Колдуете, что ли?
   - Зачем? В народной медицине от всех  болезней  средства  есть,  надо
только их знать. Я знаю, потому и лечить умею.
   - Откуда вы их знаете?
   - Жизнь так сложилась. И не хотела бы, да пришлось.
   Больше она в тот раз ничего не сказала. Через  несколько  дней  Софья
Илларионовна разрешила Сергею не только вставать, но и ходить  минут  по
пятнадцать. Как только представилась возможность, он обошел всю квартиру
и поразился царящим здесь убожеству и нищете. Бахметьева жила очень бед-
но, мебель кругом стояла старая, разваливающаяся, стол на кухне был пок-
рыт клеенкой до того протертой и прожженной в разных местах, что она ка-
залась кружевной. Сережа даже испытал нечто вроде стыда за то, что  сва-
лился на голову человеку, живущему так скромно. Она, наверное, едва-едва
себя прокормить может, а тут еще он со своими болячками.
   Еще через две недели регулярного питья каких-то отваров, которые  го-
товила для него Софья Илларионовна, Сергей Суриков  полностью  восстано-
вился. Пора было уходить из гостеприимного дома. А уходить не  хотелось.
Здесь было тепло, чисто и надежно. Он все искал слова, чтобы  завести  с
Софьей разговор о своем уходе. Но она начала первой.
   - Думаешь уходить? - спросила она как-то, налив в старые чашки с щер-
батыми краями горячий чай.
   - Надо, наверное, - неуверенно ответил Сергей. - Что ж я  у  вас  тут
нахлебником...
   - А что, не хочется уходить?
   - Не хочется, - внезапно признался он, сам того не ожидая.
   Еще минуту назад он не был в этом уверен. Он был молод,  всего  двад-
цать лет, привычен к вольной жизни без  всяких  ограничений,  без  роди-
тельского контроля и без слова "надо". Ему  просто  не  может  нравиться
жизнь с чужой нищей старухой, которой восемьдесят четыре года и  которая
сама нуждается в уходе.
   - Это правильно, - кивнула Бахметьева. - Раз не хочется уходить, зна-
чит, ты стал взрослым. Кончилось твое  дурное  детство  и  твоя  шальная
юность, Сереженька, все, конец.
   - Я что-то не понял. Это вы о чем?
   - О том, что только молодой дурак хочет быть от  всех  независимым  и
рвется к самостоятельности и одиночеству. Чем человек старше  и  мудрее,
тем яснее он понимает, что смысл жизни только в том, чтобы быть  кому-то
нужным. Только в этом. Понял, сынок?
   - Нет, - признался Сергей.
   Он тогда действительно не понял.
   Мысль оказалась для него слишком сложной. Зато в голову пришла другая
мысль: как это может быть, чтобы слова такой старой бабки были для  него
слишком сложными? Он что, совсем полный идиот? Такой идиот, что уже не в
состоянии понять то, что говорит ему старая безграмотная  женщина?  Нет,
не может такого быть, это болезнь, наверное, сказывается. Может быть, от
тяжелых болезней человек не только душой, но и мозгами слабеет.
   - Ну ладно, раз не понял, значит, рано тебе еще об этом думать.  Твоя
душа, значит, быстрее умнеет, чем голова. Ты душой-то правильно чувству-
ешь, уходить не хочешь, а голова пока еще не поспевает, не  справляется.
Ну и ладно, потом догонит. Что ж, Сереженька, раз  ты  хочешь  остаться,
тогда нам с тобой поговорить нужно. Серьезно поговорить. В  первый  и  в
последний раз. Разговор будет тяжелый, поэтому мы  один  раз  через  это
пройдем и больше возвращаться к нему не будем. Потому как если мы с  то-
бой друг друга правильно поймем, то нам и нужды не будет к этому еще раз
возвращаться. А ежели придется снова об этом заговорить, значит, не  по-
лучилась у нас совместная жизнь, и ты в ту же минуту отсюда уйдешь. Уго-
вор ясен?
   Сережа молча кивнул, с недоумением и даже испугом глядя на  маленькую
сухонькую старушку. Он никак не ожидал, что она начнет ставить  ему  ка-
кие-то условия, да еще так жестко формулировать.
   - Ты наркотики давно употребляешь? - неожиданно спросила Софья  Илла-
рионовна.
   - А... - Сережа аж поперхнулся. - С чего вы взяли, что я  употребляю?
Никогда я...
   - Плохо, сынок. Такой серьезный разговор у нас с тобой, а  ты  его  с
вранья начинаешь. Я ж по тебе вижу, что ты употреблял. Ты  не  наркоман,
нет, тебя за то время, что ты у меня пролежал, не ломало. Но есть  приз-
наки, по которым я точно вижу: употреблял, и давно, с детства еще. Я по-
нимаю, я старая и слабая, у тебя велик соблазн меня обмануть. Тебя труд-
но в этом упрекать, вы все, молодые, этим грешите. Старый -  что  малый,
это вам так с детства внушили, а вы и поверили, дурачки. Старики кажутся
вам глупыми, их и обмануть не грех. Так вот чтобы у тебя такого соблазна
больше не возникало, я тебе скажу кое-что. Я двадцать лет провела в  Си-
бири, в лагерях и на поселении. Двадцать лет.  Столько,  сколько  ты  на
свете живешь. Зубы рано потеряла, да и волосы тоже. Но столько я за  эти
двадцать лет увидела и узнала, что меня теперь  обмануть  очень  трудно.
Меня может обмануть только близкий человек, человек,  которого  я  очень
сильно люблю и потому закрываю глаза на все и верю ему. А больше  никому
не удастся, и тебе в том числе, запомни это.
   - А за что вас в Сибирь, Софья Илларионовна?
   - Ну как за что? - Она усмехнулась, одним глотком допила остывший чай
и со стуком поставила чашку на стол. - За то же, за  что  и  всех.  Мужа
признали врагом народа и расстреляли, а меня как жену врага народа -  на
двадцать лет. Хорошо еще, сына сумела спасти, ему тогда полгодика  всего
было. Да мне самой-то было двадцать пять всего. Ушла из дома под конвоем
молодой красавицей, а вернулась через двадцать лет больной старухой. Вот
так, сынок. Но это я не к тому, чтобы ты меня жалел, я ни в чьей жалости
не нуждаюсь, а к тому, чтобы ты понял, сколько разных болезней и  горес-
тей я за свою жизнь навидалась. Сибиряки - народ  крепкий,  цивилизацией
не испорчены тогда еще были, все секреты целебных трав, ягод  и  листьев
из поколения в поколение передавали. В тех местах и ламаистов много  бы-
ло, бурят, у них тоже свои секреты есть. Всему научилась. И про наркоти-
ки там узнала. Так что когда в следующий раз врать мне соберешься, поду-
май как следует. Еще раз на вранье поймаю - расстанемся.
   Сережа понимал ее через слово. Он, например, так и не понял,  за  что
же ей присудили двадцать лет лагерей, и почему расстреляли мужа, и поче-
му надо было спасать сына. В школе он учился кое-как, а к тому  времени,
когда проходили историю двадцатого века, уже не жил  дома,  отирался  по
чердакам и подвалам. Его ведь даже и не искал никто, ни мать, ни  учите-
ля. Учителя были счастливы, что такой "проблемный ребенок" наконец  сва-
лился с их телеги, а мать вообще ничем не интересовалась, кроме  выпивки
и опохмелки, мозги все пропила еще до Сережиного рождения. Так что слова
Софьи Илларионовны в большей своей части оставались для  него  загадкой.
Кто такие ламаисты? Кто такие буряты? Что у них  там  за  секреты  такие
особые могут быть? Каких таких горестей и болезней Бахметьева навидалась
в тех лагерях? И что это за лагеря? Такие, как сейчас,  куда  направляют
после суда для отбытия наказания? Или какие-то  другие?  Сережа  Суриков
мало что знал из области уголовной юстиции, но поскольку всю жизнь  кру-
тился в криминальных компаниях, у членов которых обязательно кто-то  си-
дел, родственники или знакомые, то ему  было  понятно,  что  женщины  по
двадцать лет в нынешних лагерях не сидят. А как же  тогда  Софья?  Врет,
что ли?
   - Уговоримся мы с тобой, сынок, так, - продолжала между тем  старуха.
- Ты можешь остаться жить со мной. Квартирантом. Плату за  комнату  я  с
тебя брать не буду, но за это ты будешь за мной ухаживать. В магазин хо-
дить, в квартире убирать, белье в прачечную носить, я все-таки уже очень
старая, мне это тяжело. Поручения мои будешь выполнять. Хозяйство  вести
будем раздельно, мне твои деньги не нужны, у меня пенсия есть, мне  хва-
тает. Квартплату, электричество и телефон оплачиваем пополам.  Если  хо-
чешь, я из твоих продуктов буду тебе готовить. Но за все это  ты  должен
выполнять мои требования. Первое: пойдешь работать. Работать будешь  не-
далеко отсюда, чтобы я могла прийти проверить, не обманываешь ли ты  ме-
ня. Второе: никаких наркотиков. Категорически, раз и  навсегда.  Третье:
никого ко мне не приводить. Сам можешь гулять, где захочешь, и ночевать,
где захочешь, хоть неделю домой не являйся, но здесь чтоб ни одного пос-
тороннего не было даже близко. Если уживемся мы с  тобой,  оставлю  тебе
эту квартиру, дарственную оформим или еще как, после моей смерти  будешь
здесь хозяйничать. Но если замечу, что ты мою смерть  торопишь,  прибли-
зить хочешь, - имей в виду, ничего у тебя не выйдет.  Я  бумагу  напишу,
что, если умру не своей смертью, виноват  Сергей  Суриков,  его  первого
хватайте. Напишу и в надежном месте оставлю. Так что лучше и не затевай-
ся с этими глупостями.
   И снова Сережа не очень отчетливо понимал, о чем она толкует. Он  был
настолько безграмотен, что к тому моменту даже  и  представить  себе  не
мог, как можно убить человека за  квартиру.  Зачем?  Квартира  же  тогда
ничья будет или по наследству отойдет... Короче говоря, не соображал  он
в этих делах ничего. Но кое-что понял хорошо: он должен  идти  работать,
не прикасаться к наркотикам и никого из своих знакомых  не  приводить  в
эту квартиру. Тогда у него на ближайшее время будет крыша  над  головой,
где он не чувствует себя лишним и ненужным, а впоследствии - собственная
квартира. Это его единственный шанс, правильно сказала та бабка, которая
его на улице подобрала, больше никаким путем и никогда он никакого жилья
не получит. Все было изложено предельно четко. И была еще одна вещь, ко-
торую в тот момент осознал Сережа Суриков и которая тогда настолько пот-
рясла его, что превратилась в руководство к действию и в конечном  счете
изменила всю его жизнь. Он глупее этой старой, этой дряхлой бабки Софьи!
Он знает меньше, чем она. Он понимает меньше, чем она. Это стыдно. И это
надо исправить. Как странно, что он никогда раньше не замечал своей  ог-
раниченности и  необразованности.  Наверное,  это  оттого,  что  общался
только с такими же, как он сам, прочитавшими в жизни полторы книжки,  да
и то в раннем детстве, и смотревшими только боевики по  видаку.  У  него
давно уже нет собственного дома, где можно было бы почитать  книжку  или
посмотреть телевизор, какую-нибудь нормальную программу, а не  бесконеч-
ное кон-фу, и увидеть, какими бывают обычные молодые парни в его возрас-
те, чем занимаются, как разговаривают, о чем думают. И даже какие фильмы
снимают. Ничего этого Сережа Суриков никогда не видел  и  не  знал,  вся
жизнь его была в общении с такими же придурками-недоносками, как он сам,
без конца ширяющимися и поддающими, трахающимися с такими же беспутными,
как и они сами, девками. Вот и вся его жизнь. Дурацкая, никому  не  нуж-
ная. И ему самому тоже ненужная. Может быть, Софья  Илларионовна  вообще
единственный человек на свете, которому он нужен. Пусть ненадолго, всего
на несколько лет, пока она еще жива, но нужен. Вот и останется он  рядом
с ней, пока она жива и дышит. Будет помогать ей, будет ходить для нее  в
магазин, будет разговаривать с ней и, может быть, поймет, почему она ум-
нее его, почему он понимает и знает так мало...
   Но всего этого Суриков, конечно, не стал рассказывать следователю Та-
тьяне Григорьевне Образцовой. На ее вопрос: "И что же было дальше?" - он
ответил коротко и скупо:
   - Я сильно болел, Софья Илларионовна меня приютила, выходила, а потом
я у нее остался квартирантом. Помогал чем мог.
   - И долго это продолжалось?
   - Два года. Да что вы меня спрашиваете, меня уж сто раз про это спра-
шивали, во всех протоколах написано.
   - Скажите, Сергей Леонидович, а почему Софья Илларионовна решила  об-
менять свою квартиру и уехать на окраину города?
   - Не знаю, - он пожал плечами. - Она так решила.
   - И вы собирались переезжать вместе с ней?
   - Ну да. Куда ж мне деваться, другого-то жилья у меня нет.
   - Вы ездили в Купчино, смотрели квартиру?
   Пауза. Татьяна почувствовала, что вопрос чем-то задел его. Не  понра-
вился вопрос. Глаза Сурикова заметались  по  кабинету,  будто  выискивая
точку опоры, за которую можно уцепиться и придумать правильный ответ.
   - Н-нет, - наконец выдавил он.
   - А Бахметьева? Она видела эту квартиру?
   - Кажется... Не знаю точно. Да какая разница-то?
   Теперь Суриков нервничал так сильно, что это  не  могло  укрыться  от
посторонних глаз. Татьяна подумала, что сейчас он  начнет  хвататься  за
сердце и требовать, чтобы допрос прекратили.  Избитый  приемчик.  Видно,
разговор вышел на какой-то опасный рубеж.
   - Вы говорили, что Софья Илларионовна была старенькой и  слабой.  Это
действительно так?
   - Да, конечно. Ей же столько лет было! Она даже в булочную на  сосед-
ней улице с трудом ходила.
   - Понятно. Выходит, она не могла съездить в Купчино сама, без вас?
   Снова пауза. Глаза Сурикова опять стали  ледяными,  но  на  этот  раз
Татьяна увидела в них не протест, а ужас.
   - Могла или не могла? - повторила она настойчиво.
   - Ее могли отвезти обменщики, - выдавил наконец Суриков. - Посадили в
машину и отвезли посмотреть квартиру. А я в это время на работе был.
   - Могли, - легко согласилась Татьяна. - Но я не понимаю, как вы могли
об этом не знать. Она что же, съездила, посмотрела квартиру,  в  которой
вы собирались жить вместе, и ни слова не сказала вам об этом?  Простите,
плохо верится.
   - Она скрытная была, - пробормотал Суриков, глядя куда-то в пол. - Не
все мне рассказывала.
   Татьяна поняла, что парень начал врать, и решила  не  запутывать  его
еще больше. По крайней мере понятно, какие факты нужно проверять в  пер-
вую очередь. А поймать его на лжи она всегда успеет.
   Татьяну очень интересовал вопрос о Зое Николаевне  Гольдич.  Кто  она
такая и почему Бахметьева оформила на ее имя  генеральную  доверенность?
Родственница? Хорошая знакомая, которой можно доверять? Следователь, ко-
торый вел дело раньше, почему-то этим вопросом не задавался,  во  всяком
случае в протоколе допроса Гольдич ничего по этому поводу сказано не бы-
ло. Однако первая же попытка вызвать Зою Николаевну на допрос  бесславно
провалилась. Гражданка Гольдич как в воду канула. В протоколе и в прило-
женной к делу генеральной доверенности стояли паспортные данные, которые
при проверке оказались липовыми. И по указанному адресу она  никогда  не
проживала.
   Это Татьяну озадачило. Как же так? Выходит,  дамочка  ходила  с  под-
дельным паспортом? И ни нотариус, заверявший доверенность,  ни  следова-
тель этого не заметили. Впрочем, как они могли заметить? Хорошую поддел-
ку на глазок не выявишь, а посылать запрос им и в голову не  пришло.  Но
ведь следователь же сумел ее допросить, вот и  протокол  в  деле  лежит,
значит, как-то он ее всетаки разыскал. И, вероятно, без  особого  труда,
иначе точно так же, как  теперь  Татьяна,  запросил  бы  соответствующую
службу и выяснил, что данные липовые.
   Следователь Валентин Чудаев, однако, этих надежд  не  оправдал.  Ему,
как оказалось, даже не пришлось разыскивать Зою Николаевну.
   - Она сама явилась, - сказал он Татьяне.  -  Узнала,  что  Бахметьеву
убили, и пришла ко мне. Дескать, готова ответить на  все  вопросы,  пос-
кольку была знакома с покойной. Хоть и не близко, но  вдруг  может  быть
чем-то полезна следствию. Тем более квартирант у Бахметьевой был  больно
подозрительный. Все советовала нам взяться за него покрепче.
   Это было уж совсем странно. В практике самой Татьяны Образцовой тако-
го ни разу не случалось, чтобы свидетель, до которого еще  не  добралась
милиция, сам добровольно являлся давать показания.
   - А кем она приходится Бахметьевой, ты выяснил? Почему старушка офор-
мила на нее генералку?
   - Какая-то знакомая, имеющая опыт в оформлении квартирных дел.  Таня,
ты не там ищешь, - поморщился следователь, - убийца - Суриков,  это  од-
нозначно, его надо дожимать, а не в обменных вопросах ковыряться.
   - Что ж ты сам его не дожал, если тебе все понятно?
   - Да руки не доходили. Тут такие дела висят - только за голову хвата-
ешься. Банкиров убивают, депутатов, меценатов и еще хрен знает кого, на-
чальство давит, пресса вопит, из аппарата мэра каждый день звонят, отче-
та требуют. Да что я тебе говорю, ты сама все знаешь. А старушка  -  это
так. Кто она? Никто. За нее шкуру не снимают. Я с этим Суриковым  проко-
вырялся несколько дней, на предмет участия в преступной группе его тряс,
а когда понял, что он - просто дурак-одиночка, тогда другими делами  за-
нялся, более важными. Ну что ты на меня так смотришь?
   - Ничего, - вздохнула Татьяна. - Все понятно.
   Все действительно было понятно. К сожалению, реальная жизнь, в  кото-
рой приходится существовать работникам милиции, была далека от той  иде-
альной картины, при которой имеет смысл говорить о морали  и  нравствен-
ности. Следователь и оперативник не могут разорваться на несколько  час-
тей, как и не могут растянуть одни сутки на неделю. Работы  много,  сде-
лать все как следует они не успевают, и приходится делать выбор, при ко-
тором хотя бы собственная шкура уцелеет. Можно, конечно, их за это пори-
цать, но нельзя с этим не считаться. Чтобы заставить следователя довести
до ума такое дело, как убийство Бахметьевой, нужно действительно  поста-
вить его в положение, при котором не закончить дело просто  нельзя.  Вот
Татьяну и поставили. Она отлично знала, что арестованные, бывает,  сидят
в камере по полтора года, пока дело с грехом пополам  дотащат  до  суда.
Или приостановят, а арестованного выпустят. Пусть  еще  спасибо  скажет,
что выпустили.
   - Слушай, - внезапно спросила она, - а почему  вопрос  о  генеральной
доверенности выплыл только у тебя? Разве тот следователь, который первым
принял дело, этим не занимался?
   - Не знаю, - отмахнулся Чудаев, - я не вникал. Не до того было.
   Татьяна вернулась к себе в кабинет и снова открыла папку с материала-
ми следствия. Да, на первых допросах, судя по протоколам, вопрос о дове-
ренности вообще не поднимался. Почему же? Неужели следователь был совсем
неопытный? Или рассеянный... Она посмотрела на  фамилию  и  усмехнулась.
Этот первый следователь находится в данный момент в  очередном  отпуске.
Видно, принял дело накануне отъезда, в последние рабочие дни,  потому  и
делал все спустя рукава. Ладно, вернется - спросим у него.  Может  быть,
он и задавал подследственному этот вопрос, но  ответ  не  показался  ему
заслуживающим внимания, и он его просто не внес в протокол.
   Прошло два года с тех пор, как Сергей Суриков с обидой и  недоумением
осознал, что старуха восьмидесяти четырех лет знает и понимает про жизнь
куда больше, чем он сам. Будь у него куда уйти и где жить, он бы  так  и
ушел со своим недоумением, утешая себя тем, что  ему  показалось  и  что
быть этого не может. Но уходить ему было некуда, и он  остался  у  Софьи
Илларионовны Бахметьевой, ежедневно и ежечасно ощущая собственную ущерб-
ность. Сначала его это злило и раздражало, и он с трудом преодолевал  то
и дело возникающее желание грубо осадить ее хамской фразой типа:  "А  ты
не умничай!" Слова уже крутились на языке и  готовы  были  вот-вот  выр-
ваться, но Сергей вовремя спохватывался: выгонит еще к чертовой  матери.
А как же обещанная квартира? Жалко, если пролетит как фанера  над  Пари-
жем.
   А Софья будто и не замечала его злости  и  раздражения  и  продолжала
разговаривать с ним как с ровней. Особенно  любила  она  порассуждать  о
том, что человечество уже исчерпало свой интеллектуальный потенциал.
   - Человек, - говорила она, - может  теперь  только  открыть  то,  что
раньше было для него закрыто. В физике, например, или  в  химии,  или  в
астрономии. Но придумать в гуманитарных науках  уже  ничего  невозможно.
Это только кажется, что новое придумали, а на самом деле все  уже  давно
придумано и описано.
   Сережа по-прежнему понимал ее через слово, но на всякий случай просил
привести пример, надеясь на то, что с примером-то оно легче пойдет.
   - Например, - отвечала она, пряча в углах беззубого рта усмешку,  ко-
торую Сергей, к счастью, не замечал, - известное направление в  психоло-
гии, которое называется  "гештальт-псйхология",  утверждает,  что  лучше
всего человек запоминает незаконченное дело. А дело, которое  закончено,
быстро стирается из памяти. Это в  середине  двадцатого  века  написали.
Открыли якобы такую закономерность. А еще в начале  девятнадцатого  века
Александр Сергеевич Грибоедов написал: "Подписано - и с плеч  долой".  И
правильно написал. О законченном деле что думать?  Оно  уже  сделано,  и
весь разговор. А незаконченное все время на память приходит, грызет  че-
ловека, покоя ему не дает, сомнения будит. Да вот тебе самый простенький
пример. Присутствует человек на торжественном обеде, где подают  пятнад-
цать разных блюд. Он все эти блюда  съел,  а  одно  -  не  успел.  Начал
только, одну ложку попробовал, а тут уж и тарелки меняют. Ты вот  спроси
его через месяц, что на том обеде подавали, так он половину блюд не при-
помнит, а то, недоеденное, вспомнит обязательно. И через  год,  и  через
два он его помнить будет, хотя даже про тот обед уже  забудет.  Кажется,
просто все, как таблица умножения, верно ведь? Вот я тебе рассказываю, и
тебе все понятно, потому что по  жизни  это  естественно,  вроде  как  и
по-другому быть не может. А они: "гештальт-психология"! Новая  наука!  А
тут всей науки-то только что слово новое изобрели, чтобы  старую  истину
назвать. Вот я и говорю, что интеллектуальный потенциал уже исчерпали.
   Про Грибоедова Суриков что-то такое помнил из школьной программы,  но
не очень отчетливо. Чацкий там был какой-то, что ли... Все, что когда-то
изучалось в школе, казалось ему скучным и ненужным, как, впрочем, и все,
что человек делает в принудительном порядке. И надо же,  оказывается,  в
этих книжках такие умные вещи были! Но учителя ведь так не рассказывали,
как Софья Илларионовна. Может быть, если бы они были такими, как старуха
Бахметьева, он бы учился лучше, с интересом.
   В другой раз Софья, посмотрев по телевизору очередную передачу,  при-
нялась ворчать:
   - Тоже мне, первооткрыватели, музыкальную терапию выдумали.  Тут  все
дело в учении о звуке, о частотах. Это учение  композиторы  спокон  веку
использовали, а теперь выходит, будто только что придумали.
   Музыка - это было Сергею понятно. Об этом он вполне мог  поспрашивать
у старухи, не боясь выглядеть неучем. Даже был  уверен,  что  уж  тут-то
"забьет" свою хозяйку по всем статьям. В самом деле, что онато  может  в
музыке понимать? А он лихо разбирается в тяжелом роке, хэви-метал,  рэпе
и во всем прочем. А ну посмотрим, Софья Илларионовна, кто  кого?  Сергей
лихо ввязался в разговор, предвкушая триумф. В эту секунду  он  даже  не
подумал о том, что пытается затеять соревнование с Софьей,  признавая  в
ней тем самым равного себе соперника.
   Однако уже через минуту он увидел, что опять попал впросак.
   - Ты вот задумывался когда-нибудь, почему от одной музыки  тебе  пля-
сать хочется, а от другой тоска на душу наваливается?  -  спросила  Бах-
метьева.
   - Ну ясно же, - бодро заявил Сергей, - одна веселая, а другая  груст-
ная.
   - Эк у тебя все просто, - усмехнулась старуха. - А  отчего  это  одна
музыка грустная, а другая веселая?
   - Ну так... - начал было он, но осекся.
   А в самом деле, почему? Он никогда об  этом  не  задумывался.  Просто
принимал как нечто естественное. Одна музыка веселая,  другая  грустная,
вот и все.
   - Вот то-то, что "ну так", - передразнила его Софья. - А все  дело  в
частотах, которые через ухо воспринимаются и  воздействуют  на  мозг.  У
мозга тоже свои частоты есть, причем на разных участках - разные.  И  от
музыки эти участки активизируются.
   Она долго еще что-то объясняла ему про  большое  и  малое  трезвучие,
герцы, мегагерцы и кратность, но тут Сергей уж напрочь ничего  не  пони-
мал, потому что ни физику, ни биологию в школе не учил  совсем,  получал
сплошные двойки.
   - Господи, Софья Илларионовна, - не выдержал он, - да откуда ж вы все
это знаете? Прямо ходячая энциклопедия.
   Старушка дробно засмеялась, сняла свои смешные очечки и отерла морщи-
нистой ладонью выступившие от смеха слезы.
   - А ведь я предупреждала тебя, Сереженька, не считай стариков дурака-
ми. Ты все продолжаешь думать, что старый - все равно будто малый. А ма-
лый-то и вправду ничего не знает, откуда ему знать? Старики - дело  дру-
гое. Мы жизнь прожили и в университетах отучились. Да в каких  универси-
тетах! Нынешним не чета.
   - Так вы что, в университете учились? - не поверил Суриков.
   - А ты думал, если мне восемьдесят  четыре  года,  так  я  непременно
должна быть неграмотной и необразованной? Глупый ты еще, Сереженька. Это
вы, нынешние, даже после университетов необразованными остаетесь, потому
как все в упадок пришло и учить вас толком некому. А  у  нас  профессора
были - огого! С мировыми именами. Самые крупные ученые в своей  области.
И спрашивали с нас не так, как теперь. И с детства к знаниям приучали, к
книгам, к искусству. Мой отец, светлая ему память, крупным  специалистом
был по машиностроению, знаменитым изобретателем. Эмигрировать после  ре-
волюции не стал, в советскую власть поверил, остался. В одном  институте
кафедрой заведовал. И я по его стопам пошла,  в  университет  поступила,
физикой занималась. Поверишь ли, хотела второй Софьей Ковалевской стать.
Да и отец об этом мечтал, недаром же меня при рождении Софьей назвал,  в
ее честь, стало быть. Род у нас старинный, дворянский, у меня до револю-
ции гувернантка была, немка, так она со мной и музыкой занималась, и жи-
вописью, и даже стихи сочинять учила. Ну, зато уж когда  мужа  во  враги
народа потянули, мне и дворянское происхождение припомнили.  А  кабы  не
случилось тогда этой беды, в тридцать пятом-то году, я бы, может, в ака-
демики вышла или в профессора. Способная я была, Сереженька, очень  спо-
собная, большие надежды подавала. Да вот не случилось...
   Сергей глядел на нее во все глаза. Эта дряхлая бабка -  и  дворянское
происхождение, музыка, живопись, гувернантка,  университет,  физика?  Да
может ли такое быть? Что ж, тогда понятно, почему она столько всего зна-
ет. Надо же, бабулька Божий одуванчик!
   Со временем раздражение и злость ушли, уступив место уважению  и  не-
вольному восхищению.