Глава 4

   В это декабрьское воскресное утро Настя проснулась ни свет ни заря  и
с удивлением прислушалась к себе. Ранний подъем всегда был для нее мучи-
тельным, особенно если за окном еще темно, а тут сама глаза открыла, хо-
тя на часах еще только без четверти семь. Она полежала  минут  десять  в
размышлениях, то ли попытаться снова уснуть, то ли  встать,  и  внезапно
вспомнила, что вчера еще решила встретиться с Заточным. Потому и просну-
лась так рано.
   Она осторожно выскользнула изпод одеяла, надеясь, что удастся не раз-
будить мужа, но номер не прошел. Алексей спал чутко и при первом  же  ее
движении в сторону от теплой постели пробормотал:
   - Подъем, что ли?
   - Ты спи, солнышко, а я пойду с Иваном погуляю.
   - Это дело хорошее, - одобрительно отозвался он, перевернулся на дру-
гой бок и укутался поплотнее одеялом. - Оденься тепло, а то  замерзнешь.
Вчера синоптики какието минусы обещали вместе с заморозками.
   Через пять минут он уже крепко спал, сладко посапывая.
   Настя пила кофе, поглядывая на часы, чтобы не опоздать. Накануне  она
так и не собралась позвонить Ивану  Алексеевичу,  чтобы  договориться  о
встрече, а звонить ему сейчас не хотелось - она боялась опять  разбудить
Лешу. Надо выйти пораньше и постараться поймать генерала у входа  в  Из-
майловский парк Если упустить момент, то потом Настя его в огромном пар-
ке не разыщет. "Какая же я все-таки балда, - корила она себя,  торопливо
отпивая горячий кофе, - ну почему я вчера не позвонила Ивану?  Буду  те-
перь нервничать".
   Генерала она увидела издалека.
   Лицо в темноте было не различить, но Настя сразу узнала его сухощавую
невысокую фигуру в куртке и без шапки. Генерал Заточный головных  уборов
не признавал, в крайнем случае мог при  необходимости  надеть  форменную
папаху.
   - Анастасия? Вот не ждал. Вы в последнее время непростительно  разле-
нились, совсем перестали со мной гулять.
   Он глядел на Настю насмешливо, но она видела, что Иван Алексеевич рад
встрече.
   - Я вам не помешаю? Хотела вчера позвонить, но пришла  очень  поздно,
не решилась, - соврала Настя.
   Они не спеша пошли по темным аллеям. Настя любила эти воскресные про-
гулки с генералом Заточным. Если бы еще не вставать так  рано!  Но  Иван
Алексеевич был непреклонен и ни за что не соглашался выходить в парк по-
позже. У него уже сложилась многолетняя привычка, и ломать ее ради лени-
вой Анастасии Каменской он не собирался.
   - Ну, рассказывайте, - потребовал он. - Не просто же так вы  вскочили
в такую рань.
   - Иван Алексеевич, вы помните давнее дело Сергея Бахметьева?
   - Это икорно-бриллиантовый король? Начало семидесятых?
   - Он самый.
   - Не в деталях, но что-то помню. Его называли Золотой рыбкой.
   - Вот как? Почему?
   - Ну как же, с одной стороны, икра и рыба, с другой -  драгметаллы  и
камни. Вот и получилась Золотая рыбка. Универсальный был тип.  Откуда  у
вас интерес к нему?
   - Убиты его вдова и ее второй муж.
   - Ясно. И вы, конечно, решили, что это сведение каких-то старых  сче-
тов?
   - Ну да. А что, неправдоподобно?
   - Нет, почему же, очень может быть. И что  вы  хотите,  чтобы  я  вам
рассказал про Бахметьева?
   - Все, что помните. Меня главным образом интересует, не могла ли  его
вдова тогда, двадцать лет назад, получить доступ к деньгам и  ценностям,
которые принадлежали не только Бахметьеву, но и еще кому-то. В то  время
разобраться с дележкой возможности не было, а сейчас она, вполне вероят-
но, появилась.
   - Вполне вероятно, вполне вероятно... - задумчиво повторил  Заточный.
- Не думаю, что вы правы.
   - Почему?
   - Насколько мне известно, Бахметьев не был казначеем в  своей  компа-
нии. И никакой оперативной информации о присвоении им чужих денег у  нас
не было. Конечно, все может быть. Но я бы не советовал вам тратить время
на эту версию. Она не кажется мне перспективной.
   - А мне кажется, - упрямо возразила Настя. - И я хочу собрать  инфор-
мацию о людях, причастных в те времена к бизнесу Бахметьева, и выяснить,
где они сейчас и чем занимаются.
   - Ну что ж, - пожал плечами генерал, - вам виднее. Вы хотите, чтобы я
вам помог?
   - Хочу. Поможете?
   - Конечно.
   Заточный улыбнулся своей знаменитой солнечной  улыбкой,  обогревающей
собеседника ласковым теплом.
   - Вы же знаете, Анастасия, я не могу вам отказать  даже  в  очевидных
глупостях. Что конкретно вы хотите?
   - Я хочу для начала познакомиться с теми, кто вел в семьдесят третьем
году дело Бахметьева. Слушалось дело в Верховном  суде,  поскольку  было
межреспубликанским, крупным и расстрельным,  но  кем  следствие  велось?
Москвичами или ленинградцами?
   - Если я правильно помню, там была совместная бригада. Еще  азербайд-
жанских и казахстанских следователей привлекали. По делу проходили всего
несколько человек, пять или шесть, больше  никого  зацепить  не  смогли.
Бахметьев получил высшую  меру  как  организатор,  остальные  отделались
большими сроками.
   - Может быть, мне именно с них начать? - спросила Настя.  -  Отсидели
свое и пришли к вдове шефа требовать свою долю.
   - Ох, как вам этого хочется! - рассмеялся Иван Алексеевич.  -  Готовы
за уши притянуть любой факт. Анастасия, дорогая моя, это все  были  при-
личные люди. Под словом "приличные" я имею в виду, что это были не  пси-
хопатизированные уркаганы, а люди с высшим образованием, занимавшие  ка-
кие-то должности на государственной службе. Они умеют  адаптироваться  к
условиям зоны, не грубят персоналу, добросовестно трудятся, находятся  у
администрации на хорошем счету и выходят из колонии, отбыв полсрока. Да-
же если все они получили по пятнадцать лет, то в  восемьдесят  первом  -
восемьдесят втором они уже вышли на свободу. А на самом деле это  навер-
няка случилось раньше. Что же они, повашему, пятнадцать лет ждали, чтобы
выяснить отношения с вдовой Бахметьева? Вот это уже  совсем  неправдопо-
добно.
   - Вы правы, - Настя вздохнула, помолчала, потом упрямо добавила: -  И
все равно, мне кажется, что это убийство - оттуда, из семьдесят третьего
года. И вы меня не расхолаживайте, Иван Алексеевич. Тем более что другие
версии еще слабее.
   - Неужто? Такая идеальная семья, что и убивать их не за что? -  скеп-
тически осведомился генерал.
   - Семья не идеальная, а самая обычная. Если бы была идеальная, то мне
первой это показалось бы подозрительным. Сами знаете, за идеальным фаса-
дом такое болото иногда скрывается, что смотреть страшно. А тут... И за-
цепиться не за что. Красивая холеная жена, красивый муж, никаких романов
на стороне, никакого бизнеса, который мог бы показаться  привлекательным
для рэкетиров или провоцировал бы конфликты между партнерами и конкурен-
тами. Можно, конечно, поискать в этом направлении, но у меня душа не ле-
жит.
   - Руководствуетесь интуицией? - вздернул брови Заточный. - На вас это
непохоже, Анастасия.
   - Да нет, Иван Алексеевич, интуиция здесь ни при чем. Просто мне  хо-
чется заниматься той версией, которая интереснее. Вот и придумываю  себе
оправдания.
   - Что ж, по крайней мере честно. Ладно, вы меня уговорили. Я постара-
юсь свести вас с теми, кто может помнить дело Бахметьева более детально.
Еще какие просьбы?
   - Пока никаких. Потом, наверное, появятся. Не будете ругать?
   - Буду, - снова мягко улыбнулся генерал. - Но вы же упрямая, все рав-
но сделаете по-своему. Как Гордеев? Что-то я его давно не видел.
   - Крутится. Все как обычно.
   - На здоровье не жалуется?
   - Нет.
   Настя удивленно посмотрела на Заточного. С чего такой вопрос? Ее  на-
чальник полковник Гордеев жаловался на здоровье  обычно  только  в  двух
случаях: когда ходил на работу с больным горлом и вынужден был  общаться
с подчиненными хриплым шепотом либо когда стыдил своих сотрудников и при
этом называл себя "старым больным милиционером" и грозился бросить все и
уйти на пенсию.
   - Ему пятьдесят пять, - помолчав, сказал Заточный.
   У Насти все похолодело внутри. Ну вот, началось. Она так и знала. Ра-
но или поздно это должно было случиться. Полковники в пятьдесят пять лет
должны уходить на пенсию, если им не продлевают срок службы. Но  неужели
Гордееву срок не продлят? Быть не может. Таких профессионалов,  как  он,
еще поискать.
   - И... что? - робко спросила она, надеясь на то, что генерал все-таки
имел в виду что-то другое.
   - И ничего. Хватит ему ходить в полковниках. Такие люди, как Гордеев,
должны уходить на пенсию генералами.
   Настя с облегчением перевела дух, но тут же спохватилась. Как  это  -
на пенсию генералом? На должности начальника отдела в МУРе  Гордеев  ни-
когда генералом не станет. Значит,  его  будут  двигать  на  вышестоящую
должность. И к ним в отдел придет новый начальник. Что  в  лоб,  что  по
лбу. Час от часу не легче.
   - Уже и кандидат есть на его место?
   - Есть. Трое. Будут выбирать.
   - А Колобка куда?
   - Будут думать. Такие, как он, всюду  нужны.  Может  быть,  в  минис-
терство заберут. А может быть, и  на  Петровке  оставят  на  руководящей
должности. В любом случае, Анастасия, вам следует готовиться к тому, что
у вас будет новый начальник.
   - Но я не хочу! - вырвалось у нее. - Мне не нужен другой начальник.
   - Настенька, - ласково произнес Заточный, - вы  сами  понимаете,  что
это несерьезно.
   - Понимаю, - удрученно сказала она. - Но как же мы без него?..
   - Ну как-нибудь. Не вы первые, не вы последние расстаетесь с  любимым
начальником. Это неизбежно. Все любимые начальники рано или поздно  ухо-
дят либо на повышение, либо на пенсию. Либо... совсем далеко. В безвест-
ный край, откуда нет возврата. Так, кажется, у Шекспира? Не будьте  эго-
истичны. Гордеев заслужил право стать генералом.
   Они гуляли по парку еще почти час, потом Заточный проводил  Настю  до
метро.
   - Не грустите, Анастасия, - сказал он, глядя на ее огорченное лицо, -
это нормальное течение жизни. Может быть, новый начальник окажется вовсе
не так уж плох. Вы к нему привыкнете.
   Настя молча кивнула и торопливо вошла  в  вагон  подошедшего  поезда,
пряча от генерала глаза, в которых стояли слезы.
   Впервые за долгие годы Настя Каменская шла на работу с тяжелым  серд-
цем. Известие о скором уходе Виктора Алексеевича Гордеева ошеломило  ее.
Как же так? Столько лет вместе - и вдруг вот так...
   Гордеев учил ее, хвалил, наказывал, давал советы, прикрывал от  гнева
вышестоящего начальства. Заботился о ней. Шлифовал ее мастерство. Беспо-
щадно ругал за глупые ошибки и тут же делал все, чтобы помочь. Предосте-
регал от неразумных шагов и никогда не читал нотаций, если она эти  шаги
все-таки делала. В особо сложные минуты называл "Стасенькой"  и  "деточ-
кой". Десять лет вместе. И как же теперь?
   Утренняя оперативка прошла как обычно. Сыщики отчитались  по  текущим
делам, получили задания по новым преступлениям. Настя старалась сосредо-
точиться на происходящем, но ей это плохо удавалось. Она всматривалась в
лицо Гордеева, пытаясь уловить в нем  что-нибудь,  что  подтверждало  бы
слова Заточного. Может быть, слегка проглядывающее безразличие  к  делам
подразделения, которое в скором времени перейдет  в  подчинение  другого
руководителя. Может быть, некоторую рассеянность и отстраненность,  выз-
ванную невольными мыслями о новом назначении. Но ничего этого  Настя  не
видела. Полковник Гордеев по прозвищу Колобок был точно таким же,  каким
она привыкла видеть его каждый день. Собранным, сосредоточенным, сухова-
тым, каким он всегда бывал, когда проводил совещания.
   - Вопросы есть? Нет? Все свободны, кроме  Каменской,  -  закончил  он
оперативку. - И еще раз напоминаю: финансисты предупредили, что зарплату
за декабрь скорее всего выплатят не раньше конца января. Так что  будьте
бережливы и не говорите потом, что вы не знали.
   Народ потянулся из кабинета. Лица у всех были унылые.  Еще  бы:  если
раньше зарплату не платили вовремя без всяких предупреждений и при  этом
задерживали месяца на полтора, то если уж предупредили, значит, точно не
меньше чем на три месяца задержат. Вот радость-то!
   Когда в кабинете не осталось никого, кроме Насти, Гордеев снял очки и
с хрустом потянулся.
   - Ты чего с похоронным видом сидишь? - спросил он весело. - Случилось
что-нибудь?
   Настя молча кивнула.
   - Дома? - веселье тут же исчезло с его круглого лица. - С родителями?
   - Нет, дома все в порядке. Виктор Алексеевич, я вчера разговаривала с
Заточным.
   - И что сказал Заточный? Что завтра настанет конец света?
   - Для меня - да.
   - Ах вот оно что, - протянул Гордеев. - Сдал, значит, меня Иван.
   - Он не сдал, а просто предупредил меня. Виктор  Алексеевич,  неужели
это правда?
   - Ну, деточка, еще ничего не известно. Ты же знаешь, как в нашей сис-
теме бывает. Отменяются даже подписанные накануне приказы, а уж неподпи-
санные... Вспомни, у нас даже  был  министр,  который  руководил  минис-
терством ровно один день. Назначили, а через день сняли. Так что не  па-
никуй раньше времени.
   - Не утешайте меня, Виктор Алексеевич. Если все дело  в  генеральском
звании, то вы все равно уйдете. Не на  эту  должность,  так  на  другую.
Главное, есть мнение министерства по этому поводу, а раз  оно  есть,  то
вас все равно куда-нибудь назначат.
   - И что теперь, будешь устраивать всемирную скорбь? Настасья, ты  уже
большая девочка и должна понимать...
   - Да я понимаю, - перебила его Настя. - Я все понимаю. Но  все  равно
не хочется, чтобы так было. Мы вас любим. Мы к вам привыкли.  Понимаете,
мы привыкли работать так, как вы нас учили, как требовали. А теперь при-
дет кто-то другой, придется под него подлаживаться.
   - А вы проявите здоровый коллективизм, - пошутил Гордеев. -  Встаньте
дружной стеной и заставьте его подлаживаться под тот стиль работы, к ка-
кому вы привыкли. Вас-то много, а он один. Да и  Жерехов  останется,  он
вас в обиду не даст.
   Павел Васильевич Жерехов много лет был верным и надежным заместителем
Гордеева. Вот если бы его поставили руководить отделом  вместо  Колобка,
еще можно было бы вытерпеть.
   - А нет шансов, что его назначат вместо вас? -  с  надеждой  спросила
Настя.
   - Никаких, - тут же ответил полковник. - Замов довольно часто  назна-
чают из числа сотрудников, но  начальников  стараются  ставить  пришлых.
Практика такая.
   - А вдруг Павел Васильевич тоже уйдет? Может  быть,  новый  начальник
захочет взять своего зама.
   - И это часто бывает, - согласился Гордеев. - Пойми, Настасья,  мы  с
тобой ведем бессмысленный разговор, гадая на кофейной гуще.  Я  надеюсь,
ты не поставила перед собой задачу уговорить меня остаться?
   - Это бесполезно, правда?
   - Правда. Мне не хочется оставлять эту работу и эту должность, и  мне
не хочется оставлять вас. Но есть и другие соображения. Я - мужчина. И я
хочу стать генералом. И не считаю, что это стыдно и нуждается в оправда-
ниях. Я поставил отдел на ноги, подобрал хороших ребят и научил вас  ра-
ботать. Дальше вы можете существовать без меня. Вы уже не маленькие. Бу-
дут приходить новые сотрудники - вы их обучите. Я в вас верю, после мое-
го ухода вы не разбежитесь из отдела, как крысы с корабля. И потом, есть
еще одно обстоятельство.
   - Какое?
   - Не следовало бы мне говорить тебе об этом, но ты человек  надежный,
болтать не будешь. Короче, мое место уже кому-то обещано. То есть я точ-
но знаю кому. И мне ясно дали понять, что если мне не  удастся  уйти  на
повышение, то меня просто-напросто выпрут пинком под зад на пенсию. Воз-
раст подошел. Так что сама видишь. Плачь - не плачь, гадай - не гадай, а
результат один. Нам предстоит расстаться. Прими это как  неизбежность  и
начни потихоньку привыкать.
   - И... как скоро?
   - В течение месяца, я думаю. Может, чуть больше. Все, Стасенька, хва-
тит об этом. Я еще не ушел. А когда уйду - это не будет означать, что  я
для вас умер. Так что кончай лить слезы, иди работай.
   Настя вернулась к себе. На душе у нее было муторно. И хотя она  пони-
мала, что рано или поздно это все равно должно  было  случиться,  потому
что Гордеев не может работать вечно, легче от этого не становилось.
   Над Петербургом повисла сырая серая мгла. Зима никак не  могла  прор-
ваться сквозь тяжелый теплый туман и давала о себе знать только  резкими
порывами ледяного ветра. Собираясь утром на работу,  Татьяна  мучительно
соображала, как одеться, чтобы не замерзнуть на улице и  не  умереть  от
жары в метро.
   - Надевай шубу, - настаивала  Ирочка,  которая  всегда  боялась,  что
Татьяна простудится и заболеет.
   - С ума сошла! - отмахивалась Таня. - На улице плюс два, какая  может
быть шуба.
   - Но ветер же холодный, у тебя пальто насквозь продувается.
   Это было правдой. Крупная полная Татьяна  носила  свободные  плащи  и
пальто, которые скрадывали, конечно, недостатки фигуры,  но  зато  легко
отдавали тепло при каждом порыве ветра. В выходные дни проблема решалась
куда проще - брюки и теплая куртка. Но на работу в таком  виде  не  пой-
дешь. Беда была еще и в том, что на службе Татьяна ходила  исключительно
в костюмах и блузках, а под костюмный пиджак свитер не наденешь. Придет-
ся идти в пальто с риском замерзнуть, но это  все-таки  лучше,  чем  па-
риться в шубе.
   Закрывая за Татьяной дверь, Ира дежурно спросила:
   - А что с переводом? Ты не передумала?
   - Я - нет. Но ты не вешай нос, мое начальство изо всех сил  сует  мне
палки в колеса. Загрузили меня такими делами, что теперь несколько меся-
цев придется с ними разбираться. Пока не закончу - не отпустят.
   Ирочкино выразительное лицо отражало забавную смесь разнонаправленных
чувств. С одной стороны, хорошо, что перемены в жизни  наступят  еще  не
завтра. Но с другой, Татьяну жалко. Опять будет колотиться с утра до но-
чи, и в будни, и в выходные. А когда книги писать? Последнюю повесть она
пишет уже четыре месяца, никак закончить не может.
   Придя на работу, Татьяна первым делом включила обогреватель в кабине-
те, потому что и в самом деле ужасно замерзла. Чужие дела, тянущиеся Бог
знает сколько времени, давно начатые и брошенные  кем-то  на  полдороге,
вызывали в ней отвращение, смешанное с брезгливостью, как будто ее  зас-
тавляли надеть платье, которое кто-то уже долго носил и не постирал,  но
она понимала, что выхода нет. Надо ими заниматься и  довести  до  конца,
иначе ее личное дело в Москву не отправят. Она достала из сейфа и  прос-
мотрела список дел, которые  запланировала  на  сегодня.  Допрос,  очная
ставка, еще два допроса, потом составление нескольких документов -  пос-
тановления о производстве экспертиз и выемок. И под  конец  -  очередной
допрос Сурикова. Какой-то там хитрый фокус с этой  генеральной  доверен-
ностью на имя Зои Николаевны Гольдич. Надо бы наконец разобраться, в чем
там дело. Похоже, Суриков Зою Николаевну в глаза не видел. Или видел, но
тогда получается, что к следователю приходила совсем другая женщина.
   День, как обычно, пролетел быстро, и у  Татьяны  появилось  привычное
ощущение, что она опять ничего не успела. От кого-то она услышала недав-
но замечательную фразу: "У меня времени  меньше,  чем  денег".  Примени-
тельно к себе самой она могла бы сказать, что у нее дел больше, чем вре-
мени. Хотя, если заглянуть в составленный накануне  список  мероприятий,
выходило, что она все сделала. Оставался только Суриков.
   Сегодня Суриков выглядел не очень хорошо, лицо было бледным,  губы  и
ногти на руках - синюшными.
   - Кажется, вы не вполне здоровы, - сказала  Татьяна,  всматриваясь  в
его лицо. - Может быть, отложим допрос?
   - Не стоит. Чего тянуть-то? Давайте, спрашивайте. Я тоже хочу,  чтобы
все поскорее закончилось.
   - В суд не терпится?
   - Не терпится узнать, какая сволочь Софью убила,  -  холодно  ответил
Сергей.
   Татьяна отметила, что дурашливой ухмылки на его лице не было,  и  это
красноречивее всего свидетельствовало о том, что он плохо себя  чувству-
ет.
   - Все-таки мне кажется, что вам нужен врач. Я не  буду  вас  допраши-
вать, когда вы в таком состоянии.
   - В каком я состоянии? - окрысился Суриков. - Чего  вы  придумываете?
Месяц целый меня мурыжите, даже больше, только и ищете повод, чтобы дело
не делать. У вас небось свидание назначено, торопитесь уйти поскорей,  а
на меня спихиваете, будто я больной.
   - Сергей Леонидович, - изумленно протянула Татьяна, - возьмите себя в
руки. Вы не в камере.
   - Ладно, извините, - буркнул Суриков. - Я нормально себя чувствую. Не
надо откладывать допрос.
   - Ну что ж, - вздохнула Татьяна, - не надо -  так  не  надо.  Начнем.
Когда и при каких обстоятельствах Софья Илларионовна Бахметьева  приняла
решение обменять свою квартиру?
   - Ну... это... давно еще.
   - Как давно? Год, два года назад? Три месяца?
   - Ну, что-то в этом роде.
   - В каком роде? Сергей Леонидович, я прошу вас быть точным.
   - А зачем? Какое отношение обмен имеет к убийству?
   - Вы уверены, что не имеет?
   - Ну... это... вообще-то я не знаю. Может, и имеет.
   Допрос длился около двух часов.
   Суриков "плавал", как плохой студент на  экзамене,  давая  совершенно
нелепые и не согласованные друг с другом ответы. Татьяна спокойно  зада-
вала вопрос за вопросом, ничем не выказывая ни удивления,  ни  сомнений,
которые одолевали ее чем дальше, тем больше. Она видела, что  Сергей  не
особенно сообразителен, и боролась с соблазном подловить его, используя,
выражаясь по-научному, дезинформацию, а проще говоря - банальный  обман.
Блеф, одним  словом.  Суриков  бы  попался.  Но  Татьяне  казалось,  что
действовать таким образом в отношении недалекого, в  общем-то,  парня  -
это все равно, что пьяного обокрасть. Хотя если вспомнить о том, что  он
скорее всего убийца, то, конечно, все средства хороши. И  очень  хочется
поскорее закончить следствие и избавиться хотя  бы  от  одного  из  нес-
кольких дел, которые ей всучили "на доводку".
   Наконец Татьяна решилась.
   - Сергей Леонидович, я проверила журналы учета всех нотариальных кон-
тор города. И обнаружила странную вещь. Догадываетесь, какую?
   Суриков еще больше побледнел, и Татьяна испугалась,  что  ему  сейчас
станет по-настоящему плохо.
   - Может быть, прервем допрос и вызовем врача? - предложила она.
   Сергей молча смотрел на нее, но ей казалось, что он ничего не  видит,
судорожно пытаясь сосредоточиться и привести мысли в порядок.
   - Так как, Сергей Леонидович? Нужен врач? - повторила она.
   - Нет, - процедил он сквозь зубы. - Будем разговаривать.
   - Я обнаружила, что доверенность на имя Зои Николаевны  Гольдич  была
выдана раньше, чем доверенность на ваше имя. Вы  можете  как-нибудь  это
пояснить?
   Ловушка была сложной для такого нетренированного человека, как  Сури-
ков. Получалось, Татьяна спрашивала его о том, почему одна  доверенность
была выдана раньше, чем другая. Но кто сказал, что эта  другая  доверен-
ность вообще была? Нигде в материалах дела нет ни  одного  упоминания  о
доверенности на имя Сергея Сурикова.  Ни  единого.  Человек  посообрази-
тельнее и поопытнее, конечно, не попался бы и ответил: "Позвольте, какая
доверенность на мое имя? Я не понимаю, о чем вы  говорите".  Но  Суриков
услышал только то, что было произнесено, то есть вопрос о сроках: почему
одно раньше, другое позже. У Татьяны не было времени  проверять  нотари-
альные конторы, она предполагала сделать это на  следующей  неделе,  так
что генеральная доверенность на имя  Сергея  Леонидовича  Сурикова  была
плодом ее профессионального воображения. Вернее, плодом ее подозрений.
   - Ну... это... Бахметьева боялась, что Зоя что-нибудь не так сделает,
и на всякий случай на меня тоже выписала...
   - Спасибо. Теперь понятно. Хорошо, на сегодня достаточно, у вас уста-
лый вид. Завтра продолжим.
   Татьяна нажала кнопку и вызвала конвой. Сурикова увели.
   Дрожащими руками она закрыла папку и обхватила  голову  руками.  Вот,
значит, как дело обстоит. Существовала только  одна  подлинная  доверен-
ность - на имя Сурикова. А доверенность на имя Гольдич - подделка, липа,
как и паспорт неуловимой дамочки. "На всякий случай на меня тоже выписа-
ла". Как же! Где это видано, чтобы генеральная  доверенность  выдавалась
двум разным людям. Наивный Суриков этих тонкостей, конечно, не  знал.  В
любом случае действительным признается документ с  более  поздней  датой
составления. Так что либо Гольдич получала право совершать сделки и рас-
поряжаться имуществом от имени Бахметьевой, либо Сергей. А не оба однов-
ременно "на всякий случай".
   И Суриков старательно скрывал от следствия факт  существования  дове-
ренности на свое имя. Естественно, ведь это служит косвенной уликой, до-
казывающей, что у него был мотив убийства. Нет доверенности - нет и  мо-
тива. Но почему на первых допросах он молчал о Гольдич? Почему? Ведь на-
личие доверенности на имя Гольдич автоматически подтверждало  отсутствие
у него самого корыстного мотива.
   Почему молчал? Потому что никакой доверенности на имя  Гольдич  в  то
время еще не существовало. Она появилась потом. В тот период, когда дело
вел второй следователь. Совсем интересно!
   Но если это действительно настолько интересно, насколько ей  кажется,
то она, похоже, влипла.
   Эксперт Кузьмин смотрел на Татьяну с нескрываемым любопытством.  Пол-
часа назад она принесла в лабораторию извлеченную из материалов  уголов-
ного дела доверенность на имя Гольдич и терпеливо ждала,  когда  эксперт
выкроит минутку, чтобы проверить ее на специальном  приборе  хотя  бы  в
первом приближении.
   - Ну Тань, ты и лохушка, - саркастически  произнес  Кузьмин,  который
был знаком с ней много лет и даже какое-то время крутил роман с Ирочкой,
поэтому в выражениях не стеснялся. - Это ж такая липа, что невооруженным
глазом видно.
   - Откуда видно? Бланк поддельный?
   - Да нет, бланк-то как раз настоящий. И печать подлинная.
   - А что же тогда?
   - Подпись доверителя. Ее делали старым дедовским способом, на оконном
стекле. Подложили под доверенность документ, на котором стоит  собствен-
норучная подпись старушки Бахметьевой, прижали к стеклу и обвели. Все бы
ничего, но прижимали сильно, и краска с того документа перешла на оборот
доверенности. Иди сюда, на аппарате видно.
   Татьяна наклонилась к окуляру. Да, действительно, на обороте явствен-
но проступали следы типографской краски, расположенные по контуру подпи-
си. Она вытащила доверенность  и  посмотрела  повнимательнее.  Нет,  при
обычном визуальном осмотре ничего не видно. Абсолютно ничего.
   - Но бланк и печать точно настоящие? - на всякий случай  переспросила
она. - Ты уверен?
   - Тань, ну я ж не мальчик. Собаку на этом деле съел. Не веришь - сама
смотри. Вот эталонные образцы, подлинность которых  гарантирована  госу-
дарством и руководством всех нотариальных контор города, а вот твой  об-
разец. Смотри на экран и сравнивай, если тебе моего слова недостаточно.
   Через пятнадцать минут Татьяна Образцова вышла из лаборатории и  пое-
хала домой. Сердце у нее сжималось от дурных предчувствий. Завтра  прямо
с утра она свяжется с ребятами из уголовного розыска и попросит их  пок-
рутиться вокруг той нотариальной конторы, которая  выдала  доверенность.
Если оправдаются самые худшие ее предположения, то встанет вопрос: а что
ей со всем этим делать? Идти к руководству, после чего ежедневно  ждать,
что ее либо искалечат, либо вообще убьют? Или сделать вид, что ничего не
заметила?
   Как же поступить?
   Сурикова привели обратно в камеру. Он здесь был старожилом, во всяком
случае сидел под арестом дольше остальных сокамерников, поэтому  пользо-
вался некоторым уважением. По крайней мере никто не  приставал  к  нему,
если он был не в духе.
   Сергей молча прошел к своему месту и лег, отвернувшись к стене.  Нет,
ничего у него не получается. На словах-то все выходило гладко, а вот по-
ди ж ты... Они же обещали, что накладок не будет, мол, есть доверенность
на имя совершенно другого человека, а с тебя все подозрения снимут,  по-
тому как бабку убить ты мог только за квартиру, больше ничего ценного  у
нее не было, а если ты квартиру не получаешь, то и убивать ее тебе неза-
чем. Помаринуют еще пару недель да и отпустят. Он, дурак,  поверил,  тем
более что следователь никаких вопросов про эту Гольдич не задавал. И про
ту, другую, доверенность тоже ничего не спрашивал. Сергей и  решил,  что
все обошлось. Ан нет.
   Он никак не мог привести мысли в порядок. Чувствовал, что что-то пош-
ло не так, что где-то его обманывают, но как ни силился, не мог  понять.
Ума не хватает. Или мудрости? Ах, была бы рядом старая Софья, она бы все
по полочкам разложила. Уж она-то точно знала, где нужен ум, а где - муд-
рость.
   - У тебя когда день рождения? - как-то спросила Бахметьева.
   - В апреле, восемнадцатого.
   - И сколько тебе стукнет? Двадцать один?
   - Угу, - промычал Сергей.
   - Английское совершеннолетие, - произнесла старуха загадочные слова.
   - Чего-чего?
   - Да ничего. У нас совершеннолетие считается в восемнадцать лет, а  в
Англии - в двадцать один. Это правильно.
   - Почему правильно? - не понял Суриков.
   - Потому что в восемнадцать в голове еще одна дурь. А в двадцать один
ты уже взрослый. По-настоящему взрослый. Ты по себе разве не чуешь?
   - Не-а, - помотал головой Сергей. - А что я должен чуять?
   Они сидели на кухне и пили чай.  Был  холодный  февральский  вечер  с
пронзительно воющим за окном ветром, но в квартире  было  тепло:  Сергей
заделал все щели и даже купил с зарплаты дешевенький электрический обог-
реватель.
   Суриков уже привык к мудрености своей хозяйки и даже  начал  находить
некоторое удовольствие в их длинных вечерних беседах,  потому  что  стал
понимать Бахметьеву гораздо лучше. Вольно или невольно он учился у  нее,
слушал ее рассказы и объяснения. Если ему удавалось  уразуметь  какую-то
более или менее внятную мысль, он обязательно пересказывал ее на работе,
и когда после этого ловил на себе бросаемые украдкой восхищенные взгляды
продавщиц, все у него в душе начинало петь: "Ничего, что школу не  окон-
чил, не хуже вас, не дурее!" Особенно потрясло работников универсама ав-
торитетно выданное им сообщение о том, что  Жанну  д'Арк  не  сожгли  на
костре, как было написано во всех учебниках. Даже в кино про это показы-
вали.
   - А вот и не сожгли, - уверенно говорил Сергей. -  Она  отсиделась  у
папы римского, пока скандал не стих, потом вышла замуж  за  дворянина  и
родила двоих детей.
   Об этом накануне рассказывала ему Софья Илларионовна, и он  тоже  был
потрясен. Уж про Жанну-то он слышал, ее еще в седьмом классе  проходили,
да и имя на слуху.
   - И откуда ты все это знаешь? - удивлялись продавщицы. - Надо же, та-
кой начитанный, а грузчиком работаешь. Тебе бы в институт  поступить,  а
не ящики таскать.
   В институт! В гробу он видал эти институты. Очень надо. Да у  него  и
школьного аттестата нет. Нет, учеба - это не по нему. Хотя, конечно, уз-
навать что-то новое интересно, особенно когда бабка Софья  рассказывает.
Вроде как пелена какая-то в голове прорывается потихоньку  и  проступают
четкие яркие картинки. Что у него в голове раньше-то было? Потусоваться,
выпить, глотнуть, ширнуться, потрахаться, поесть,  переночевать.  Вот  и
все содержимое его нетренированных мозгов. А тут прямо словно бы  движе-
ние в голове начинается,  и  бабкины  рассказы  становятся  понятнее,  и
собственные мысли откуда-то стали рождаться. Чудеса, да и только. Потому
и полюбил непутевый Сережа Суриков вечерние посиделки с Бахметьевой. Та-
кие, как в этот длинный темный февральский вечер.
   Что она там про совершеннолетие говорит? Он должен что-то чуять?
   - Ты должен почувствовать, что стал другим, - пояснила она.
   - Не, - он снова помотал головой, - ничего не чувствую. Мура все это.
Какой был, такой и есть.
   - Ошибаешься, - старуха хитро улыбнулась и приняла свою любимую позу:
подперла подбородок маленьким коричневым от пигментных пятен кулачком. -
Ты другим стал, Сереженька, не сравнить с тем, каким ты был, когда  при-
шел ко мне. Совсем другим.
   - Да ну? - Суриков неподдельно удивился.
   Чего она выдумывает-то? Не изменился он ни капельки.
   - Вот тебе и "да ну". До двадцати одного года тебе два месяца еще,  а
через два месяца ты и вовсе себя не узнаешь. Не зря считают,  что  двад-
цать один год - это рубеж. Ты, Сереженька, мудреть начал.
   - Это как? Знаний, что ли, в голове прибавляется? Так это от вас все,
от ваших рассказов. У меня в магазине все прямо тащатся, когда я им  пе-
ресказываю, думают, это я такой начитанный. Но это  они  так  думают,  а
вы-то знаете, что я книжек не читаю.
   - Нет, Сереженька, не в знаниях дело. Хотя и в них тоже. Они у тебя в
голове оседают, перевариваются, и от этого ты умнеешь. Но мудрость - это
другое. Мудрость - она от сердца идет, от жизненного опыта. Вот  ты  всю
жизнь, пока ко мне не попал, был одиночкой, а одиночки -  они  до  самой
смерти дураками остаются, мудрости в них не прибавляется ни на грамм.  А
все почему? Потому что не любят никого, не живут ни с кем и ни о ком  не
заботятся. Непонятно тебе? Тогда я попроще скажу.  Если  человек  каждый
день мускулы не тренирует, в нем силы не прибавится, верно ведь?
   - Ну, - поддакнул Сергей. Пока было понятно, и согласился он со  сло-
вами Софьи Илларионовны вполне искренне, не кривя душой.  Действительно,
откуда ж сила возьмется, если мускулы не тренировать? Пьяному ежику -  и
то ясно.
   - Если душу не тренировать, в ней тоже силы не прибавится. Душа - она
в точности как тело. Ты не думай, что душа -  это  выдумки,  нет,  Сере-
женька, душа - это психика плюс мозги, и то и другое нуждается в  трени-
ровках. Душа тренируется,  когда  работает,  делает  что-то,  когда  она
действует. А когда душа действует? Когда любит, ненавидит,  беспокоится,
радуется, сердится. Теперь подумай: мать, у которой, к примеру,  шестеро
детей, постоянно в душевной работе находится. Во-первых, она всех их лю-
бит и о них беспокоится. Во-вторых, у каждого из шестерых свои беды, ра-
дости, неудачи, и она эти радости и беды переживает с  каждым  из  своих
детей. Они болеют - она с ума сходит. У них с любовными делами не  скла-
дывается - она страдает. У нее душа натружена не меньше, чем руки, кото-
рыми она их кормит, одевает и обстирывает. И от этого она с годами  ста-
новится мудрой, начинает точно чувствовать, что главное, а что не  имеет
значения, что можно простить, а что нельзя. Этому не научишься  из  кни-
жек, хоть десять миллионов томов прочитай. Это рождается только из  пос-
тоянной, каждодневной работы души, из опыта совместной жизни  с  кем-то,
кто тебе небезразличен. А одиночка откуда может  этому  научиться,  если
рядом с ним никого нет? Ты был одиночкой, и твоя душа простаивала в без-
действии. А теперь ты живешь со мной вдвоем, и она у тебя заработала. Ты
даже сам не заметил, а она работает, и  с  каждым  днем  все  сильнее  и
сильнее. Потому и мудрость начала появляться.
   - Откуда вы знаете? - тупо спросил Суриков. Объяснение Бахметьевой он
понял, оно было простым и доступным даже для него, но все равно выгляде-
ло неправдоподобным. С чего это она взяла, что у него  душа  заработала?
Не чувствует он ничего такого. Врет все бабка, мозги ему канифолит.
   - Откуда знаю? Да вот знаю. Вижу, что с работы ты  приходишь  как  по
часам, в полвосьмого, а то и раньше, если в магазин не заходишь. Что те-
бе рядом со мной, медом намазано? Я ж тебя не держу, сколько раз говори-
ла: гуляй, встречайся с кем хочешь, хоть не ночуй здесь.  А  ты?  Каждый
Божий день возвращаешься сразу, как работу закончишь. Значит, тянет тебя
сюда. Тебе здесь тепло, тебя здесь ждут. Такие вещи не мозгами, а  душой
понимают. Значит, она у тебя работает, не стоит без дела. Или другой те-
бе пример приведу. Ты с прошлой недели начал мне с работы звонить.  Я  ж
тебе не любимая девушка, чтобы тебе в радость было голос  мой  услышать.
Это душа твоя стала требовать. Ей приятно, что есть  кому  позвонить,  о
ком побеспокоиться.
   Надо же, как ловко бабка Софья все по полочкам разложила! Получается,
что и в самом деле в нем душа проснулась.
   - А вы сами мудрая? - невольно вырвалось у него.
   Софья Илларионовна помолчала, потом ответила:
   - Нет, сынок, я не мудрая. Я слишком давно живу одна, если и была  во
мне мудрость, так вся вышла. Вот будем жить с тобой вместе - глядишь,  и
я потихоньку мудреть начну.