 |
|
 |
Глава 9
Генерал Руненко полковника Гордеева не любил, в том смысле, что не
чувствовал себя в его обществе психологически комфортно. Он уважал Вик-
тора Алексеевича за деловые качества и бесспорный профессионализм, но
когда этот пятидесятипятилетний невысокий круглоголовый крепыш появлялся
в кабинете Руненко, у генерала возникало такое чувство, будто ему предс-
тоит сдавать экзамен. А экзаменов он со школьных лет терпеть не мог.
Гордеев то и дело преподносил ему сюрпризы, иногда приятные - в виде не-
ожиданно быстро и нетрадиционно раскрытых громких преступлений, а порой
и неприятные, как вот сегодня. Хотя, похоже, сам Виктор Алексеевич этого
еще не знал.
Сегодня в первой половине дня состоялся брифинг с участием руководи-
телей Главного управления внутренних дел Москвы, на котором присутство-
вал и генерал Руненко. И на брифинге случилось нечто из ряда вон выходя-
щее, после чего Руненко имел крайне неприятный разговор с начальством.
Теперь ему предстояло выяснить у Гордеева, как такое могло произойти и
что вообще все это означает.
- Виктор Алексеевич, - начал Руненко, стараясь держать себя в руках и
говорить негромко и спокойно, - почему я ничего не знаю о деле еврейских
мальчиков?
По лицу Гордеева было видно, что удар попал в болезненную точку. Од-
нако стойкости полковника можно было позавидовать.
- Потому что я тоже ничего об этом не знаю, - ответил он, глядя прямо
в глаза генералу.
- А я надеялся, что вы дадите мне разъяснения, - заметил Руненко,
против воли начиная закипать. - Согласитесь, не очень-то красиво получа-
ется, когда журналисты на брифинге задают руководству ГУВД вопросы, а
руководство проявляет полную неосведомленность. Может сложиться впечат-
ление, что мы просто не владеем ситуацией и не знаем, что происходит в
нашем городе.
- Я не понимаю, о чем идет речь. В нашем производстве дела о еврейс-
ких мальчиках нет, - твердо сказал Гордеев.
- Ах нет?! - взорвался генерал. - Значит, нет? А кто такой Черкасов,
которого разрабатывают ваши сотрудники? Да так серьезно, что привлекли к
работе оперативников из округа, пустили за ним "наружку". Что вы мне го-
лову-то морочите?
- Черкасов - гомосексуалист, который подозревается в совершении тяж-
ких преступлений на сексуальной почве. При чем здесь еврейские мальчики?
Товарищ генерал, вас кто-то дезинформировал.
- А то, что те тяжкие преступления, которые ваш Черкасов совершал на
сексуальной почве, направлены на еврейских мальчиков, - это так, тьфу?
Этот момент можно опустить? Я отказываюсь вас понимать, Виктор Алексее-
вич. Зачем вы пытаетесь ввести меня в заблуждение?
- Прошу прощения, товарищ генерал, нет никаких доказательств, связы-
вающих Черкасова с детьми из еврейских семей. Черкасов подозревается,
но, подчеркиваю, только подозревается, в похищении и убийстве Олега Бу-
тенко, но Бутенко - русский. Я не понимаю, откуда взялось все остальное.
- Очень интересно. Вы не понимаете. Черкасов, как я узнал от журна-
листа, присутствовавшего на брифинге, подозревается в убийстве не одного
Бутенко, а девяти юношей. Да, Бутенко - русский, а остальные восемь -
евреи. Вы хотите об этом умолчать? Вы пытаетесь подтасовать факты?
Объясните же мне, что происходит, в конце концов. Почему такое страшное
преступление скрывается от руководства ГУВД, почему оно до сих пор не на
контроле? Что вы себе позволяете?
Генерал выпустил пар и успокоился. Разумеется, он был разгневан, по-
тому что выглядел на брифинге, а потом в кабинете начальства полным иди-
отом, не имеющим представления о том, чем занимаются его подчиненные.
Но, зная полковника Гордеева не один год, он понимал, что дело тут не в
халатности и разгильдяйстве. Гордеев ничего просто так не делает, не та-
кой он человек, чтобы держать что-то в секрете, не имея на то веских ос-
нований.
Да, основания эти у Гордеева были, в этом Руненко убеждался, слушая
неторопливый рассказ полковника. Для Черкасова, судя по всему, главным
была внешность, а то, что мальчики с такой внешностью сплошь оказывались
евреями, - просто несчастное стечение обстоятельств. Если какому-нибудь
сумасшедшему нравится внешность туркменских девушек, то он совершает
преступления не против женщин этой национальности, а против женщин с оп-
ределенным типом лица. И здесь то же самое. Но это только одна сторона
медали. А ведь была и другая, гораздо более серьезная. Дело предано ог-
ласке, и ГУВД обязано отреагировать.
- Почему вы не задерживаете Черкасова? - спросил он, когда Гордеев
закончил свои разъяснения.
- Нам нужно найти место, где он держал похищенных. Без этого мы ниче-
го не можем ему предъявить. Только кражу.
- Что, наши прославленные сыщики разучились работать с задержанными?
Навыки ведения допроса полностью утрачены? Как вести внутрикамерную раз-
работку - тоже благополучно забыли? - нехорошо усмехнулся генерал. - Или
вы ждете, когда он соберется еще кого-нибудь похищать, чтобы взять его с
поличным и не мучиться с доказыванием? Вы хоть понимаете, что произойдет
завтра? Завтра в газетах появится сообщение о том, что в городе идет
охота на еврейских детей, а правоохранительные органы сидят сложа руки и
молча взирают на этот кошмар. Более того, эти органы, оказывается, даже
не в курсе того, что происходит. Это будет завтра. А послезавтра знаете
что случится? Не знаете? Так я вам скажу. Послезавтра найдется умник,
который обвинит в этом коммунистов, припомнив сталинские антиеврейские
репрессии и брежневский антисемитизм. Коммунисты, которые никакого отно-
шения к этому не имеют, станут возмущаться и требовать сатисфакции от
обидчиков и решительных действий по разъяснению ситуации от нас. Они
станут утверждать, что все это - гнусные инсинуации главного соперника
по предвыборной гонке. Выборы на носу, скандал будет - не приведи Гос-
подь. И никому вы никогда не сможете объяснить, почему Черкасов до сих
пор ходит на свободе. Виктор Алексеевич, не испытывайте моего терпения.
Через час доложите мне о задержании Черкасова, пока катастрофа не разра-
зилась. Вы меня поняли?
- Я понял, - холодно ответил Гордеев. - Но я прошу вас предоставить
мне право самому решать, когда наиболее целесообразно производить задер-
жание. Я считаю, что еще рано это делать. Если вы назовете мне имя этого
сверх меры осведомленного журналиста, я сделаю все возможное, чтобы с
ним договориться. Я объясню ему, почему не нужно печатать эти сведения.
- Да там полный зал был журналистов! - снова вскипел Руненко. - Спра-
шивал один, а слышали-то все! Вы что, собираетесь всем им рот заткнуть?
Короче, Виктор Алексеевич, обсуждать тут нечего. Через час Черкасов дол-
жен быть задержан. Это приказ.
- Товарищ генерал, я настаиваю на своей позиции, - жестко сказал Гор-
деев. - Вы должны понимать, речь идет о мальчиках, которые еще живы и
которых нужно найти. Это не моя прихоть и не упрямство, это здравый
смысл и нормальное человеческое сострадание. Возможно, они больны, они
нуждаются в помощи, и, если Черкасов сам не приведет нас к месту, мы мо-
жем искать его так долго, что, когда найдем, - будет уже поздно.
- Но ведь, насколько я понял, вы не уверены в том, что в данный мо-
мент он кого-то прячет. У вас нет таких сведений.
- Нет, - согласился Гордеев. - У нас есть только основания подозре-
вать. В настоящее время в розыске по заявлению родителей находятся четы-
ре человека, которые могут оказаться жертвами Черкасова. Но мы не знаем,
действительно ли это так или они пропали при совсем других обстоя-
тельствах. Сейчас ведется интенсивная работа по установлению всех обс-
тоятельств исчезновения именно этих четырех мальчиков и юношей. Если мы
будем уверены в том, что они не у Черкасова, я готов пойти на то, чтобы
его задержать. Мы придумаем, как и где искать доказательства против не-
го. Но я должен быть уверен, что ни один потерпевший не пострадает из-за
нашего поспешного задержания.
- Ну хорошо. - Генерал пожевал губами, задумчиво постукивая пальцами
по столу. - Хорошо. Вы меня убедили. Газеты выйдут только завтра утром.
По крайней мере до завтрашнего утра можно подождать. Если завтра в прес-
се ничего не появится, можно будет подождать еще день. Готовность к за-
держанию должна быть постоянной. Поручите кому-нибудь отследить газеты в
тот момент, когда они поступают утром в продажу. Если хоть одно слово
напечатано про этих мальчиков - немедленно давайте сигнал к задержанию.
Поверьте моему опыту, максимум через полтора-два часа после выхода газет
раздастся звонок из какогонибудь высокого кабинета. К этому моменту мы
должны иметь возможность ответить, что преступник задержан. Все, Виктор
Алексеевич, больше я ничего для вас сделать не могу. Если бы не уважение
к вашему профессиональному опыту, я бы и на эти уступки не пошел. Мы до-
говорились?
- Так точно, товарищ генерал, - отчеканил Гордеев, сделал строевой
поворот и направился к двери.
- Виктор Алексеевич! - окликнул его Руненко.
Гордеев так же четко повернулся к нему лицом.
- Слушаю, товарищ генерал.
- А характер незачем мне тут демонстрировать. Этим можете заниматься
у себя дома, на кухне. Идите.
Гордеев прикрыл за собой дверь так тихо, что Руненко почудилось, буд-
то он изо всех сил хлопнул ею.
Он сидел перед Настей, багровый от ярости.
- У кого-то из нас оказался слишком длинный язык. Знаю, что не у ме-
ня, и надеюсь, что не у тебя. У кого?
- Коротков и Коля Селуянов исключаются, - быстро ответила она. - Им
можете верить, как самому себе.
- Тогда кто же? Свалов?
- Похоже, - кивнула Настя. - Больше некому.
- Вот дурак! - в сердцах выдохнул Виктор Алексеевич. - Ну что ему
неймется? Ведь просили же, убеждали, объясняли по-человечески. Ну как
так можно! Ладно, процесс отрывания ушей отложим на потом. Сейчас быстро
беги в пресс-службу, возьми список всех журналистов, аккредитованных на
сегодняшнем брифинге. И выясни обязательно, кто задавал вопрос про Чер-
касова. Надо попробовать с ними договориться, если это вообще возможно.
Но это оказалось, конечно, невозможно. Представителей средств массо-
вой информации на брифинге было слишком много, чтобы можно было попы-
таться собрать их вместе и в чем-то убедить. Не говоря уже о том, что
больше половины из них просто не было на месте, по крайней мере дозво-
ниться до них не удалось.
- Плохо, - зло сказал Гордеев. - Хуже некуда. Сами виноваты, довери-
лись мальчишке. Хорошо, что Руненко еще про телевидение не вспомнил, он
говорил только о газетах, которые выйдут не раньше завтрашнего утра. А
ведь по телевизору каждый день всякие милицейские хроники и репортажи
передают по разным каналам. Так что жди, деточка, мы об этом деле еще
сегодня услышим. Черт бы их всех взял с их любовью к сенсациям! Лишь бы
тиснуть громкое словечко, лишь бы газета продавалась, а на остальное им
всем плевать. Ничего не попишешь, придется задерживать Черкасова сегодня
вечером. Я дам команду. А ты, дорогая моя, хватай ноги в руки и ищи того
журналиста, который больше всех знает. Может быть, этот дурак Свалов ему
много чего нарассказывал, так пусть хоть об этом молчит. Поняла?
Насте повезло хотя бы в этом. Журналиста популярной ежедневной газеты
Гиви Липартию ей удалось разыскать в течение двух часов - он спокойно
сидел в своей редакции и готовил материал для завтрашнего номера. Но по-
нимания в нем она не встретила. Более того, Липартия держался откровенно
враждебно и высокомерно.
- Я прошу вас сказать мне, откуда вы узнали о деле Черкасова, - ска-
зала ему Настя, но по его лицу уже видела, что ничего он ей не скажет.
- Я полагаю, что, если бы я спросил вас, откуда вы черпаете свои опе-
ративные данные, вы бы мне тоже не ответили.
Что ж, она его понимала. У нее было свое дело, за которое она радела,
у него - свое. И в данном случае интересы их не совпадали. Он сидел пе-
ред ней, такой невозможно элегантный и надменный, холодно глядя на нее
огромными черными глазами, как на полотнах Пиросмани. Липартия был
дьявольски красив и, повидимому, хорошо знал это. Во всяком случае,
скромно одетая невзрачная женщина, пришедшая к нему в редакцию, не вызы-
вала у него никаких эмоций, кроме насмешливого недоумения и легкого
раздражения оттого, что ради нее пришлось оторваться от работы.
- Гиви Симеонович, вряд ли имеет смысл делать тайну из очевидных ве-
щей. Вам рассказал об этом Геннадий Свалов, несмотря на категорический
запрет разглашать оперативную информацию и обсуждать проблему с кем бы
то ни было. Он совершил служебный проступок и будет за это наказан. Но я
прошу вас выслушать меня, потому что у нас есть очень веские причины не
предавать дело Черкасова огласке. Вы журналист, и вы наверняка сами по-
нимаете, какие последствия могут произойти из безосновательного разжига-
ния скандала вокруг еврейской темы.
- Я не считаю это безосновательным. Гибель еврейских мальчиков - дос-
таточное основание для этого. Вы не находите?
- Нет, - твердо сказала Настя. - Я не нахожу. Если вы посмотрите ста-
тистику, то увидите, что гибнут юноши всех национальностей, всех без
исключения. Но почему-то смерть десятков чеченцев, армян, татар или лез-
гинов не побуждает вас браться за перо. А что евреи? Они особенные? Им
судьбой заказано умирать от рук преступников? Или дело в том, что ев-
рейский вопрос как один из наиболее болезненных даст вашей газете воз-
можность порезвиться на своих страницах?
- Вы напрасно пытаетесь меня оскорбить. И не передергивайте. Речь
идет не просто о смерти еврейских мальчиков от рук преступников, а о
маньяке, целенаправленно их убивающем. Если бы я узнал о том, что ваш
Черкасов похищает, насилует и убивает татарских или лезгинских мальчи-
ков, моя реакция была бы точно такой же.
- Я вам не верю. Вы никогда не стали бы заниматься татарскими или
русскими мальчиками, потому что вам это неинтересно. Для вас вся изюмин-
ка заключается именно в том, что они - евреи. С этим можно поиграть, на
этом можно сделать ряд громких статей. Не делайте из меня дурочку, Гиви
Симеонович. Вы своими необдуманными действиями вынуждаете нас задержать
преступника уже сегодня, хотя у нас еще очень мало улик против него.
Завтра в газетах появятся сообщения, из которых Черкасов поймет, что мы
его разыскиваем и обложили со всех сторон. И попытается скрыться и унич-
тожить все следы. Подумайте хотя бы о том, что где-то он прячет мальчи-
ков, которые останутся совершенно беспомощными после его ареста. Мы же
не знаем, где это место, поэтому и оставляем Черкасова на свободе в на-
дежде на то, что он нас туда приведет. И если с мальчиками чтонибудь
случится, это будет только на вашей совести, Гиви Симеонович. На вашей и
на совести Свалова.
- Как вы, милиционеры, любите перекладывать на других ответствен-
ность, - усмехнулся Липартия. - А в том, что Черкасов уже восемь месяцев
уничтожает еврейских детей и никто его не остановил, чья вина? Тоже моя?
Что наша доблестная милиция делала целых восемь месяцев? Почему не иска-
ла его? Почему позволила ему погубить девять жизней?
Настя поняла, что все бесполезно. Он не слышит ее. Не хочет слышать.
Он слушает только самого себя. Внезапно ее охватила такая злость, что
она почти потеряла контроль над собой.
- Гиви Симеонович, можно задать вам вопрос не по теме?
- Пожалуйста.
- В каком году вы закончили среднюю школу?
- Какое это имеет значение? - изумился Липартия.
- Я прошу вас ответить, если можно.
- В семьдесят четвертом.
- И потом что? Армия? Или институт?
- Институт. Я не понимаю цели ваших вопросов.
- Я тоже не понимаю, - улыбнулась Настя. - Но мне кажется, что в шко-
ле вы были активным комсомольцем, а в институте - членом бюро. Я угада-
ла?
- Ну... Да. Как вы догадались?
- По вашей манере вести дискуссию. Вы не желаете вникать в суть дово-
дов собеседника, у вас своя задача - отстоять собственную позицию. Но,
поскольку истинное содержание вашей позиции не может быть оглашено, вы и
не пользуетесь аргументами, подтверждающими вашу правоту, а прибегаете к
демагогическим фразам, которые не имеют ничего общего с сутью дискуссии,
зато вынуждают собеседника или оппонента оправдываться. Старые приемы
плохих партработников. "Ты не можешь идти на субботник, потому что у те-
бя дети болеют и некому с ними сидеть? А ты знаешь, что в Корее дети от
голода умирают?" Вот так примерно. Прошу извинить за то, что отняла у
вас время. Всего вам доброго.
Выйдя на улицу, она уже корила себя за несдержанность. Наверное, не
надо было грубить этому журналисту. Теперь обязательно напишет в ка-
кой-нибудь статье, что все милиционеры - хамы и грубияны, а женщины -
особенно. Да ладно. Бог с ним.
Вечером Черкасова доставили на Петровку. Задержание прошло легко и
без проблем, потому что было, во-первых, хорошо подготовлено, а во-вто-
рых, Черкасов практически не оказывал сопротивления и оружия у него не
было. Узнав об этом, Настя почувствовала близость неудачи. Ощущение было
смутным, но очень неприятным. Когда человек, подозреваемый в серии тяж-
ких преступлений, дается в руки так просто, добра от этого не жди.
Работали с Черкасовым Коротков и Селуянов. Настя сидела в своем каби-
нете, ожидая результатов их беседы. Гордеев тоже домой не уходил, хотя
шел уже десятый час. Позвонили оперативники, проводившие обыск в кварти-
ре Черкасова.
- Кассеты все на месте. Две упаковки сигарет с марихуаной, немножко
кокаина. Больше ничего.
- А метедрин? - настороженно спросила Настя.
Погибшие мальчики умерли от передозировки именно метедрина.
- Нет. Только марихуана и кокаин. Да, еще дневник нашли со всякими
сексуальными описаниями.
Это уже хорошо, подумала она. Если в дневнике есть все, что нужно,
то, может быть, удастся найти то проклятое место. Ребята мучаются с Чер-
касовым уже битых два часа, но пока все без толку. Кражу признал сразу,
а дальше - ни с места.
В десять к ней в кабинет зашел Гордеев, вид у него был усталый и
расстроенный.
- Иди домой, деточка, - сказал он. - Поздно уже. Завтра утром все уз-
наешь. Все равно, чует мое сердце, ничего он сегодня не скажет. Отправим
его в камеру поспать, сами отдохнем, а завтра с утречка с новыми силами
возьмемся за дело. Вымотались мы все за эти дни, потому и работа не кле-
ится.
- Сейчас его дневник привезут, - возразила Настя. - Там должно быть
то, что нам нужно. Я хочу сама посмотреть.
- Завтра посмотришь. Умей терпеть и откладывать на потом. Очень по-
лезный навык. Давай, давай, собирайся. И Чистякову своему позвони, чтобы
встретил тебя у метро.
- Да не стоит, Виктор Алексеевич, дойду, ничего со мной не случится.
- Когда ты доедешь до Щелковской, будет уже двенадцатый час. Звони
прямо сейчас, чтобы я слышал. Мне только этой головной боли не хватало -
беспокоиться, чтобы тебя, бестолковую, поздно вечером не ограбили и не
убили. Других забот у меня, конечно, нет. Звони, я кому сказал.
Она вздохнула и потянулась к телефону.
Ночь она провела без сна и около шести утра поняла, что не может
больше находиться в постели, что вообще-то было для нее весьма необыч-
ным. Настя всегда с трудом просыпалась по утрам.
Она тихонько встала, стараясь не разбудить мирно спящего мужа, приня-
ла душ, выпила кофе и стала одеваться. Но Леша все-таки проснулся.
- Ты куда в такую рань? - удивленно протянул он, высунув руку из-под
одеяла и взяв стоящий на полу будильник.
- Поеду я, Лешик, сил моих нет терзаться неизвестностью. Вчера задер-
жали преступника, который мальчиков похищал. Хочу узнать, что он гово-
рит.
- А-а-а, понятно, - кивнул он. - Вчера по телевизору что-то такое го-
ворили. Правда, они в основном возмущались, что маньяк до сих пор не
пойман. Можете вчинить телевизионщикам иск за клевету и содрать с них
изрядную сумму за диффамацию.
- Была бы моя воля, я б с них не сумму содрала, а шкуру, - в сердцах
бросила она. - Испортили нам всю разработку эти охотники за жареным. Как
же они милицию не любят! Хлебом не корми, только дай написать или расс-
казать, какие мы плохие, ленивые и профессионально убогие. Все, солныш-
ко, я помчалась.
Обычно по утрам, когда Настя ехала на работу, вагоны поездов метро
были плотно набиты пассажирами. За много лет она привыкла к ежеутренней
толчее и давке и уже почти не замечала ее. Но сегодня она ехала намного
раньше, и в вагонах было свободно, можно было даже сесть и почитать.
Настя устроилась в уголке и открыла купленные в подземном переходе газе-
ты. Так и есть. Никто не промолчал. Сообщения различались только сте-
пенью акцентирования внимания читателей на еврейском вопросе. Зато фами-
лию Черкасова упомянули все. Просто поразительно, до чего журналисты не
боятся ошибиться! Хватают непроверенные сведения, неизвестно из какого
источника добытые, и публикуют их, совершенно не думая о том, что все
это может оказаться неправдой. И не просто неправдой, а клеветой и ос-
корблением. А это уже статья Уголовного кодекса. Вот окажется, что она,
Настя Каменская, ошиблась и что Черкасов никакого отношения к этим смер-
тям не имеет, перед ним извинятся и интеллигентно посадят за кражу виде-
окассет. А он возьмет да и подаст на журналистов в суд за то, что они
публично утверждали, будто он - кровавый маньякубийца, губитель невинных
детских душ. Ведь фамилию-то напечатали. А что? Идея свежая. Ему в коло-
нии все равно заняться нечем будет, свободного времени навалом, вот и
станет письма строчить в инстанции, просить привлечь клеветников к отве-
ту и взыскать с них за моральный ущерб. А журналисты начнут на Свалова
кивать, мол, он представитель правоохранительных структур, его слову они
доверяют. Он сказал - они написали. Какие у них основания сомневаться?
Интересно, что Свалов в этой ситуации будет делать? Наверняка скажет,
что пошутил. Или вообще от всего отопрется. Или сошлется на Гордеева и
Каменскую, которые уверяли его в том, что Черкасов - преступник...
Мечты все это. Не будет Черкасов никаких исков предъявлять. Не в чем
ему упрекнуть журналистов. Правду они написали. Он - убийца. На его со-
вести девять жизней. А может быть, и больше.
Настя Каменская пришла на работу в органы внутренних дел сразу после
окончания университетского юрфака, когда ей было двадцать два года. К
сегодняшнему дню, учитывая, что через полтора месяца ей исполнится трид-
цать шесть, стаж у нее был немаленький, и опыт оперативной работы тоже.
За эти годы бывало всякое, были ошибки и поражения, были горькие разоча-
рования, и победы, конечно, тоже были. Но такого, как с Черкасовым, не
было ни разу. Нередко после задержания и ареста преступника выяснялись
какие-то неизвестные детали, после чего картина преступления выглядела
несколько иначе. Даже неожиданные открытия случались. Но такого...
Ни разу за все годы работы Настя не попадала в ситуацию, когда после
задержания подозреваемого выяснялось, что все было совершенно не так.
Разумеется, картина, выстроенная в ее голове в период разработки, и кар-
тина реальная никогда полностью не совпадали. Различия, и порой значи-
тельные, были всегда. Но не до такой же степени!
Признав с ходу кражу видеокассет, обо всем остальном Черкасов молчал
довольно долго. Во всяком случае, когда Настя приехала рано утром на
Петровку, с ним уже снова работал Юра Коротков, и часов примерно до
одиннадцати разговор их топтался на месте, что было даже удивительно для
человека, не имеющего опыта общения с правоохранительными структурами и
не закаленного в ходе длительных предыдущих допросов. Черкасов совершен-
но не стеснялся своей сексуальной ориентации и спокойно и твердо настаи-
вал на том, что имеет право ее не обсуждать. Статью в Уголовном кодексе,
слава Богу, отменили, а насилия он никогда ни к кому не применял.
- Вам знакомо это лицо?
Коротков положил перед ним фотографию - кадр из фильма, где красивый
темноглазый актер был снят крупным планом.
- Да, - невозмутимо ответил Черкасов. - Это итальянский актер, он мне
очень нравится. Вы ведь уже выяснили, что я украл кассеты со всеми
фильмами, где он снимался.
- А это лицо вам тоже знакомо?
С этими словами Юра положил перед Черкасовым еще одну фотографию -
Олега Бутенко. Черкасов глубоко вздохнул, краска медленно прилила к ще-
кам. Он чуть отодвинулся от стола, пальцы рук вцепились в колени.
- Я так и знал. Это был несчастный случай.
- Поподробнее, пожалуйста, если не трудно, - вежливо попросил Корот-
ков, приготовившись выслушать первую порцию лжи.
- Олег был порочен до мозга костей. Когда мы познакомились, он уже
был пушером - мелким торговцем наркотиками. И сам употреблял. Он жил у
меня, домой возвращаться не хотел, даже из квартиры не выходил, чтобы
случайно не встретить кого-нибудь из знакомых. Он же знал, что родители
заявили в милицию и его ищут. Так прошло три месяца. Однажды я пришел с
работы и увидел его мертвым. Он экспериментировал с наркотиками, менял
дозы, сочетания, последовательность приема. Умер от передозировки. Что я
должен был делать? Кому я должен был объяснять, что он добровольно ушел
жить ко мне и был вполне счастлив со мной целых три месяца? Когда я по-
нял, что помочь ему уже нельзя, я вывез его тело за город.
- Скажите, Михаил Ефимович, а откуда у Олега были наркотики? Вы ему
приносили?
- Нет, что вы! Ему нужны были такие дозы, что я через два дня пошел
бы по миру. У меня таких денег нет. Он просто прихватил с собой товар.
Уж как он ухитрился скопить такое количество, не знаю. Помоему, у него
были какие-то сложности с дилером, конфликт или что-то в этом роде. Олег
взял большую партию и с ней скрылся. Впрочем, я деталей не знаю, он не
хотел это обсуждать со мной.
- К тому моменту, когда Бутенко умер, он израсходовал все украденные
наркотики или что-то еще оставалось?
- Из сильных и дорогих не осталось ничего.
- А из легких и дешевых?
- Ну, дешевыми их вряд ли можно назвать в обычном понимании. Две упа-
ковки сигарет с марихуаной - их Олег принес вместе со всей партией, но
сам ими не пользовался, говорил, что для него это слишком слабо, это
только для начинающих годится. И еще кокаин. Кокаина у него было много.
Вы, наверное, догадываетесь, почему.
- И почему же? - заинтересовался Коротков.
- Кокаин часто употребляют для того, чтобы сделать более острыми сек-
суальные ощущения. И основными клиентами Олега были люди, придающие сек-
су слишком большое значение. Или просто любящие порезвиться в виде разв-
лечения. Секс стал сферой бизнеса, и Олег в этом бизнесе крутился уже
давно.
- Вы были его первым партнером?
- Что вы! - Черкасов даже слегка улыбнулся, - он зарабатывал этим лет
с двенадцати. Я же сказал, он был порочен до мозга костей.
- Хорошо, пойдем дальше. Где вы брали метедрин?
- Простите?
Черкасов чуть вскинул голову и вопросительно посмотрел на Короткова.
- Я спросил вас, где вы брали метедрин? Откуда он у вас, если вы уве-
ряете, что после смерти Олега у вас остались только сигареты с марихуа-
ной и кокаин?
- У меня его нет. И не было. Я вас не понимаю. Метедрином пользовался
Олег, это верно, но после него не осталось ничего.
- Вы точно помните, что метедрина у вас не было?
- Точно. Может быть, Олег куда-то спрятал его в моей квартире... Вы
его нашли, да? Он был где-то спрятан? Поверьте, - горячо заговорил Чер-
касов, - мне об этом ничего не известно. Я вам клянусь.
Беда была в том, что метедрина при обыске не нашли. А ведь именно ме-
тедрином отравились и Олег Бутенко, и еще восемь человек.
- Пойдем дальше, Михаил Ефимович, - продолжил Коротков. - Кто был
следующим после Олега?
- Вы имеете в виду, с кем я встречался?
- Ну например, - кивнул Коротков. - Или, может быть, ваш следующий
партнер тоже жил у вас?
- Нет, после смерти Олега у меня не жил никто.
- А до его смерти?
- Как это?
Снова чуть вскинутый подбородок и недоуменный взгляд.
- Может быть, одновременно с Олегом у вас жил еще кто-нибудь. И даже
не один.
- Вы с ума сошли! Если вам кажутся странными мои сексуальные прист-
растия, это не дает вам права меня оскорблять и превращать в содержателя
притона. Я был очень привязан к Олегу. Я любил его, если вы вообще в
состоянии это понять. Именно поэтому после его смерти я никого не приво-
дил в свою квартиру.
Коротков отпустил его на обед в камеру и зашел в соседний кабинет,
где Настя со все возрастающим недоумением читала дневник Черкасова.
- Ну что? - бодро спросил он, нахально взяв прямо из ее рук чашку с
кофе и отпивая огромными глотками сразу половину содержимого. - Накопала
мне фактуру для послеобеденной серии?
- Юр, я ничего не понимаю, - растерянно сказала она. - Он что-нибудь
признал, кроме кражи?
- Только первый эпизод. Олег Бутенко. И уверяет, что это был несчаст-
ный случай, что Бутенко сам отравился. И вообще парень жил у него по
собственной воле, прятался от наркодилеров, у которых спер большую пар-
тию товара. А что в дневнике?
- А ты послушай.
Я его обожаю. Просто поразительное сочетание внешней красоты, от ко-
торой я схожу с ума, и невероятной испорченности у порочности, грехов-
ности. Глядя на его чистую смуглую кожу, большие яркие глаза, длинные
загнутые вверх ресницы, густые чуть волнистые волосы, хочется плакать от
восторга. Прямой нос, аккуратно очерченные губы, округлый подбородок -
какая-то библейская красота, от которой веет природной сексуальностью,
не опутанной оковами цивилизации. К этой красоте немыслимо прикоснуться,
чтобы не оскорбить дурными помыслами. Я мог бы просто любоваться им из-
далека. Но его порочность будоражит меня, а его жадность, с какой он
стремится получить любое удовольствие, сродни жадности ребенка, который
видит перед собой много конфет. Он любит секс, потому что это приносит
ему наслаждение. Какое счастье, что я его встретил! Ни одна женщина, об-
ладающая такой же красотой и такой же порочной сексуальностью не сможет
в то же самое время оставаться чистой. Есть какая-то извечная тайна в
том, что мужчинам дано природой умение хранить чистоту, через какую бы
грязь они ни проходили. А к женщинам гадость прилипает мгновенно. Они
грязны уже с младенческих лет.
Похоже, там и в самом деле была большая любовь.
- А с другими? Тоже любовь?
- А других нет, Юрик. Вот что странно. Дневник ведется давно, там
много записей разного интимного свойства, по которым можно примерно отс-
ледить личную жизнь нашего Михаила Ефимовича. У него были партнеры до
Бутенко и после него. Но таких записей, как об Олеге, больше нет. И я
вот о чем подумала. Если Олег - один из девятерых, то почему о нем запи-
си есть, а о других - нет? Чем он отличается от них?
- Может быть, степенью криминальности ситуации? - предположил Юра. -
Олег действительно умер сам, никто его специально не травил, и в самой
ситуации Черкасов не видит ничего для себя опасного. А следующих он уби-
вал и, естественно, записей о них не делал.
- Все равно я не понимаю. - Настя в отчаянии стукнула кулаком по
раскрытому дневнику. - Если он так безумно любил Олега, обожал его, чуть
ли не боготворил, то зачем ему другие мальчики? Зачем? К моменту смерти
Олега их уже было трое. Я не понимаю.
- Ну Асенька, ты же сама говорила, что он маньяк. И у него какая-то
другая логика, отличная от твоей и моей.
- Да нет, Юра, - тихо сказала она. - Он не маньяк. Он безнравственный
тип, это верно, потому что позволил Олегу жить у себя, зная, что родите-
ли заявили в милицию об исчезновении сына. Они с ума сходят, они стареют
на глазах, а Черкасов прячет парня у себя, помогая ему скрываться от ми-
лиции и от наркодельцов, только лишь потому, что у мальчика попка оказа-
лась круглее, чем у других. Черкасов, наверное, даже несчастный человек,
потому что его зациклило на этом типе красоты, причем зациклило до такой
степени, что он совершил дурацкую кражу. Но он не маньяк. Я внимательно
прочитала его дневник, в нем нет ни одного намека ни на преступления, ни
на болезненность мировосприятия.
- А кража? Разве это не проявление того, что у него крыша съехала?
- Похоже, наоборот. Он действительно не смог бы купить все четырнад-
цать кассет, для него это дорого. Он зарабатывает не так уж много, хотя
работает и сверхурочно, и по вечерам, и в выходные. Не зря же нам тот
мужик сказал, что Миша никому не отказывает, хоть ночью его разбуди. Ми-
ша заколачивает бабки, как только может, но законопослушным путем. День-
ги нужны для того, чтобы оплачивать свои сексуальные связи. Одежда, по-
дарки партнерам, оплата услуг и так далее. На жизнь остается не так уж
много. В квартире у него небогато, и гардероб не роскошный. Не может он
купить эти кассеты; А смотреть на актера хочется. Понимаешь? Очень хо-
чется. Может быть, это вообще единственный тип внешности, на который
Черкасов реагирует, причем остро, до обморока. Не знаю, Юра, меня сомне-
ния уже до костей изгрызли. Но чем больше я думаю, тем сильнее мне ка-
жется, что это не он.
- Что - не он?
- Не он мальчиков похищал.
- А кто же?
- Откуда я знаю? - Она пожала плечами. - Ктото другой. Здесь вообще
все по-другому, не так, как мы себе представляем.
- Ты уверена?
- Нет. Я ни в чем не уверена и ничего не понимаю. Концы с концами не
сходятся.
- Брось, Ася, - уверенно сказал Коротков. - Врет он все, выкручивает-
ся. Мы с Колькой его дожмем, вот посмотришь.
- Дай-то Бог. Но предчувствие у меня нехорошее.
- Плюнь, - посоветовал он. - Дай лучше что-нибудь поесть, с голоду
помираю.
- Печенье хочешь?
- Давай. Только побольше. И кофейку сделай, будь человеком.
Настя включила кипятильник и достала из стола большую круглую коробку
с печеньем. Она искренне завидовала оптимизму Короткова, с ужасом пони-
мая, что его оптимизм зиждется исключительно на уверенности в ее, Насти-
ной, безошибочности. Несмотря на то, что ошибалась она так же часто, как
и все люди, Юра почему-то свято верил в результаты ее логических умо-
построений. Он мгновенно забывал те случаи, когда она ошибалась, зато
помнил все ее победы и удачные комбинации. Если Каменская сказала, что
маньяк - Черкасов, значит, так оно и есть, а то, что подозреваемый не
признается, так это вопрос времени. Поднажмем - расколется, куда денет-
ся. И хотя Настя уже сомневалась, Коротков воспринимал это как естест-
венный период нормальных колебаний. Черкасов виновен, и это надо просто
доказать.
- Знаешь, о чем я подумала? - задумчиво сказала Настя, подавая ему
чашку с горячим кофе. - Если окажется, что Черкасов мальчиков не похи-
щал, надо это использовать. Раз уж журналисты сделали нам такую подлость
и вынудили нас его задержать, пусть истинный преступник думает, что мы
считаем Черкасова виновным. Может быть, он расслабится и допустит ка-
кую-нибудь ошибку.
- Мудро, - согласился Коротков. - Кстати, о журналистах. Ты со Свало-
вым говорила?
- Нет. Зачем?
- Как это зачем? Пусть объяснит, какого черта он дал информацию этому
Липартии. Надо ему мозги вправить, а заодно и ноги оторвать.
- Не надо, Юра, - усмехнулась Настя. - Это бессмысленно. Все равно
что объяснять убийце, что убивать нехорошо. Думаешь, убийца сам не зна-
ет, что хорошо и что плохо? Знает он прекрасно. Но в момент принятия ре-
шения необходимость убить перевешивает желание остаться хорошим и зако-
нопослушным. И Свалов отлично знает, что поступил мерзко. Но он сделал
то, что сделал, потому что ему так было нужно. И если мы устроим ему
разборку с нравоучениями, мы своих проблем этим не решим. Так зачем силы
тратить? Все равно он больше в нашей группе не работает, а тот факт, что
мы его выперли с треском, его не больно-то волнует. Свою проблему он ре-
шил - отвязался от нас.
- А зачем он все-таки это сделал? Ты знаешь?
- Нет, но догадываюсь. Ему наша совместная работа уже поперек горла
стояла. Ты видел, на какой машине он ездит? Ты обращал внимание, сколько
времени он разговаривает по своему сотовому телефону и на какие темы?
Ему надо деньги зарабатывать, а не каких-то там преступников искать. А
мы его загружаем, да еще в выходные дни. Вот он и решил свернуть опера-
цию в темпе, чтобы мы от него отстали. Чем он рискует? Ну, прижмут его к
стенке, ну, погрозят пальчиком. Во-первых, он и не признается, а если уж
сам Липартия его сдаст, так наш Геночка скроит отчаянную мину и с ужасом
в голосе скажет, что напился и, вероятно, проболтался, хотя совершенно
этого не помнит. Ну казните, виноват. Простите, ребята, я больше так не
буду. Что ему можно сделать? Выговор объявить. Очень страшно, он прямо
ночей не спит, так выговора боится. Из розыска выгнать, перевести на
другую работу. Так он только счастлив будет, на любой другой работе сво-
бодного времени больше. Кого сейчас из розыска выгоняют, когда каждая
пара рук на вес золота? Вот то-то.
- Все равно он мерзавец, - упрямо сказал Коротков.
- Конечно, кто же спорит, - вздохнула Настя.
После задержания Михаила Черкасова работа по сбору сведений о нем
пошла намного быстрее, потому что теперь можно было не бояться его спуг-
нуть. И чем больше таких сведений набиралось, тем яснее Настя понимала:
"Это не он". К исходу третьих суток, когда пришла пора решить вопрос о
том, должно ли задержание плавно перейти в меру пресечения в виде содер-
жания под стражей или Черкасова надо отпускать, для Насти все было уже
очевидным.
Дело Черкасова вел следователь Ольшанский. Для него, получившего ма-
териалы уже после задержания, вопрос о виновности Черкасова выглядел
несколько иначе, нежели для оперативников, которые долго и мучительно
подбирались к установлению личности подозреваемого. Насколько Юре Корот-
кову трудно было свыкнуться с мыслью о том, что Черкасов невиновен, нас-
только Константину Михайловичу Ольшанскому было очевидно, что никаких
доказательств причастности Черкасова к исчезновению мальчиков нет. Кроме
того, хотя он и ценил Анастасию Каменскую достаточно высоко, в нем не
было той безоглядной веры в ее непогрешимость, как у Короткова.
- Может быть, ты переборщила, Каменская? - спросил он, когда Настя
приехала к нему в прокуратуру. - Может быть, нет никакого дела еврейских
мальчиков, а есть каждый отдельный случай со своей отдельной историей?
- Константин Михайлович, вы и правы, и не правы. Дела еврейских
мальчиков действительно нет, тут я с вами полностью согласна. Но то, что
действовала одна рука, - также несомненно. Во всем этом есть что-то, че-
го мы не понимаем или не знаем. Ключ ко всему. Вот, взгляните. - Она по-
ложила на стол перед следователем девять фотографий погибших юношей, а
рядом - десятую, снимок итальянского киноактера, - Черкасов признал кра-
жу и эпизод с Бутенко. Актер и Бутенко - одно лицо - Более того, нам из-
вестна еще одна длительная любовная связь Черкасова с мужчиной точно та-
кой же внешности. То есть его склонность к такому типу несомненна. Это
уже не просто склонность, а маниакальная зависимость. Вы можете пове-
рить, что в это же самое время в том же самом городе появился мужчи-
на-гомосексуалист, испытывающий болезненную тягу к таким же точно юно-
шам? Да при этом и Бутенко, и остальные мальчики погибают от передози-
ровки одного и того же препарата - Вы самито можете в это поверить?
- Могу, - хмыкнул Ольшанский. - Я - как патер Браун у Честертона -
Помнишь, его спросили, как же он догадывается, что и как совершил прес-
тупник. Ведь для этого нужно как бы стать самим преступником, перевопло-
титься в него, начать мыслить и чувствовать так же, как он. То есть на
какое-то время стать таким же безнравственным и порочным, как сам прес-
тупник. Разве это под силу священнику, который по определению является
образцом нравственности, доброты и чистоты? А патер Браун ответил, что
он может это сделать. Ему это под силу. Вот и я. Могу даже невозможное.
Мне не с чем идти за санкцией на арест. Доказательств нет. Хочешь, я
арестую его за кражу? Тут хоть признание есть. Но успеха не гарантирую -
Нет оснований его держать под стражей. Преступление не тяжкое, Черкасов
вину свою признал, ущерб полностью возмещен, кассеты могут быть возвра-
щены владельцу. Чтобы получить санкцию на его арест, нужно много врать
прокурору и долго его уговаривать. Это унизительно, а унижаться я не
люблю.
- Что же делать? Его нельзя выпускать, Константин Михайлович. Если он
все-таки виновен, то понятно, почему нельзя. А если невиновен, то насто-
ящий преступник насторожится. Он ведь уже знает, что в преступлениях по-
дозревают Черкасова, и теперь должен успокоиться. Он заинтересован в
том, чтобы мы считали Черкасова виновным, поэтому он не допустит, чтобы
мы догадались о своей ошибке. А это очень важно.
- Почему?
- Потому что, пока Черкасов в камере, настоящий преступник не может
никого ни убить, ни похитить, в противном случае мы сразу же сообразим,
что арестовали не того. Понимаете? Он сейчас не может себе позволить ни
одного преступления. Поэтому, пока Черкасов у нас, мы можем надеяться на
то, что ни одного нового трупа мы не получим. Преступник будет беречь
своих пленников, если они у него сейчас есть. И не посмеет привести в
свою тюрьму больше никого. Я уж не говорю о том, какую сладкую жизнь
устроит нам пресса, если станет известно, что мы Черкасова выпустили на
свободу. Они ведь уже на триста процентов уверены, что именно он -
маньяк, похищающий и убивающий еврейских детей, уговорить их нам не уда-
лось. Так что после освобождения Черкасова они нас вообще с дерьмом сме-
шают. А нам придется это терпеть, потому что, если мы хотим хотя бы
как-то остановить этого маньяка, мы не сможем публично заявить, что Чер-
касов невиновен.
- А откуда они узнают? Ты, что ли, им скажешь?
- Черкасов. Он считает себя незаслуженно и необоснованно оскорбленным
и после освобождения тут же побежит в редакции тех газет, которые публи-
ковали сообщения о нем, чтобы потребовать печатного опровержения. И бу-
дет прав, между прочим.
- Ясно.
Ольшанский решительно встал из-за стола и достал из шкафа плащ. Настя
вот уже сколько лет не переставала удивляться тому, как этот красивый
стройный мужчина умудряется выглядеть нелепым жалким недотепой. Хорошо
хоть в последнее время он стал ходить в новых очках с хорошей оправой, а
то ведь раньше носил чиненую-перечиненую старенькую оправу, в которой
был похож на пенсионера-бухгалтера из послевоенных фильмов.
- Поехали, я сам с ним поговорю, - сказал он, застегивая плащ. - Надо
попробовать его убедить. Иначе головы не сносить.
Они вместе приехали на Петровку. Настя хотела уступить Ольшанскому
свой кабинет и уйти поработать на компьютере, но Константин Михайлович
велел ей остаться.
- Претензии у него к тебе, а не ко мне, - жестко произнес он. - Я за
тебя извиняться не собираюсь.
Черкасов выглядел усталым и измученным, но держался ровно и даже с
достоинством. Несмотря на неприязнь к нему, Настя почувствовала что-то
вроде восхищения. Видно, человек за свою жизнь столько унижений и ос-
корблений натерпелся из-за нетрадиционной сексуальной ориентации, что
выработал умение не терять присутствия духа и уважения к себе самому.
- Михаил Ефимович, - начал Ольшанский, - сегодня вечером истекают
семьдесят два часа с момента вашего задержания, и я должен принять реше-
ние, содержать ли вас под стражей или отпустить домой. Для этого мне не-
обходимо побеседовать с вами еще раз, задать вам ряд вопросов и выслу-
шать ваши ответы.
- В чем меня обвиняют? - неожиданно спросил Черкасов. - В краже или
еще в чем-то?
- Пока только в краже, - осторожно ответил Ольшанский. - Но есть еще
ряд обстоятельств, о которых вы должны знать.
- Что за обстоятельства?
- Вы подозреваетесь в совершении серии тяжких преступлений.
- Господи, я ведь уже все объяснял...
- Да-да, я знаю. Ваша ответственность за то, что вы позволили Олегу
Бутенко скрываться от родителей и употреблять наркотики, уголовно-право-
выми нормами не урегулирована. Пусть это останется на вашей совести.
Олег был совершеннолетним, и вас трудно упрекнуть в том, что вы не заме-
нили ему няньку. Речь сейчас идет о другом. После Олега Бутенко исчезли
и при таких же обстоятельствах погибли еще восемь юношей и подростков.
Более того, они умерли от передозировки того же препарата, что и Олег.
Согласитесь, у нас есть все основания считать, что вы к этому причастны.
Тем более, прошу заранее меня простить, заключение медицинской эксперти-
зы говорит о том, что все восемь погибших вели интенсивную гомосексу-
альную половую жизнь. И вот, Михаил Ефимович, у нас с вами есть история
ваших отношений с Олегом Бутенко и восемь других историй-близнецов. А
как бы между ними - ваша неуправляемая тяга к мужчинам с определенным
типом внешности. Таким, как у брата вашей бывшей жены Вячеслава Дороше-
вича. Таким, как у Олега Бутенко. И как у итальянского актера, фильмы с
участием которого вы так удачно украли.
- Я не вижу связи, - спокойно возразил Черкасов.
Настя наблюдала за ним чуть со стороны и видела, что он нисколько не
напуган этим разговором. Он внимательно следит за аргументами следовате-
ля, пытается их понять, но не понимает. Действительно не понимает.
- Вы в самом деле не видите связи?
- Не вижу, - подтвердил Черкасов.
- Тогда посмотрите на эти снимки.
- Кто это?
- Посмотрите внимательнее.
Черкасов взял фотографии и стал перебирать их, потом вернул следова-
телю. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
- Их что, специально подбирали? Они очень похожи, как будто братья.
Кто это?
- А это, Михаил Ефимович, те самые восемь юношей, о которых мы только
что с вами говорили. Тоже умерли от чрезмерного употребления метедрина,
а до этого длительное время не жили дома, более того - находились в ро-
зыске, потому что их семьи не знали, где они. Точь-в-точь как было с Бу-
тенко. Вы можете это как-то объяснить?
- Нет. Объяснить этого я не могу, - твердо сказал Черкасов. - Но я
понимаю, что вы хотите сказать. Да, это как раз тот тип, который мне
нравится. Я бы даже сказал, единственный тип, который может мне понра-
виться. Ваши сотрудники собирали обо мне сведения и, вероятно, уже зна-
ют, с кем я общался в последние годы. Далеко не все мои друзья имеют та-
кую внешность, но это ничего не означает. Вам должно быть понятно, что
люди встречаются и даже иногда живут долгие годы вместе с людьми, не
имеющими ничего общего с их идеалом красоты, однако только один тип лица
или фигуры может заставить их сердце бешено колотиться. И тогда люди на-
чинают совершать глупости, порой даже опасные. Значит, вы считаете, что
это я похитил и убил этих юношей?
- Мнения разделились, - улыбнулся Ольшанский. - Часть сотрудников
считает, что это сделали вы, другая часть считает вас невиновным. Идет
интенсивный обмен аргументами и поиск новых фактов и доказательств.
- А как считаете лично вы?
- Лично я пока никак не считаю, потому что мне еще не представили тех
самых фактов и доказательств. Я в данном случае выступаю в качестве
судьи, к которому две разные группы сотрудников уголовного розыска при-
дут со своими соображениями. Я выслушаю их, посмотрю, что они мне при-
несли, какие факты и доказательства, и только после этого приму решение.
Время еще есть, семьдесят два часа истекают только в двадцать ноль-ноль,
а сейчас, - он посмотрел на часы, - семнадцать тридцать. У нас в запасе
два с половиной часа, чтобы принять решение.
Настя с восхищением и благодарностью наблюдала, как следователь отво-
дил удар от конкретных сыщиков, в том числе и от нее самой. "Мнения раз-
делились", "идет обмен аргументами", "поиск новых фактов и доказа-
тельств". В то же время Константин Михайлович ловко уклонялся и от об-
суждения собственной позиции, чтобы не настраивать Черкасова против себя
прямыми обвинениями и в то же время не вводить его в заблуждение де-
монстративной верой в его невиновность, зарабатывая легкие и дешевые оч-
ки.
- Я невиновен. Я могу сделать что-нибудь, чтобы это доказать? Какие
вам нужны сведения и факты, чтобы убедиться в моей невиновности?
- Вы можете помочь нам разобраться. Я прошу вас, Михаил Ефимович,
выслушать меня сейчас внимательно и очень спокойно. Если вам что-то не
понравится в моих словах, постарайтесь держать себя в руках и следить за
моей мыслью, а эмоции мы оставим на потом. Хорошо?
- Я вас слушаю.
- У каждого из нас своя правда, Михаил Ефимович. У вас - своя, у меня
- своя, у Анастасии Павловны, - он слегка кивнул в ее сторону, - тоже
какая-то своя правда. Вы точно знаете, совершали вы эти преступления или
нет. То есть вы свою правду знаете и, вероятно, очень удивляетесь, поче-
му она не очевидна для всех остальных. Не очевидна. И с этим вам придет-
ся смириться. Вашему слову, ничем не подкрепленному, никто верить не
обязан. Это только в пунктах проката видеокассет у вас спрашивали фами-
лию и верили на слово, не заставляя вас предъявлять документы. Но хочу
вам напомнить, что и там вы не называли свою настоящую фамилию. Если уж
вы лгали в такой мелочи, то как я могу поверить вам на слово, когда речь
идет о серьезных вещах? Все это я говорю к тому, чтобы вы отдавали себе
отчет: вы не имеете права обижаться на нас за то, что мы вас в чем-то
подозреваем. Раскрывать преступления - наша работа, и в ходе этой работы
мы постоянно собираем, проверяем и перепроверяем различные факты и све-
дения, чтобы выяснить для самих себя совершенно точно то, что преступник
уже и так знает, но, разумеется, рассказывать нам не собирается. Часто
случается, что под подозрение попадают люди невиновные. Бывает даже, что
их арестовывают и держат в тюрьме, а потом выпускают с извинениями. Но
все-таки мы стараемся действовать как можно более аккуратно и осмотри-
тельно, чтобы сведения, которые мы добываем в ходе работы, были прове-
ренными. Мы делаем все возможное, чтобы понапрасну никого не обижать, и
очень переживаем, если это все-таки случается. А теперь, Михаил Ефимо-
вич, я перейду к самой важной части нашей с вами беседы. Итак, мы не
знаем, виновны вы в тех убийствах или нет. Пока не знаем. А через два с
половиной часа время наше истечет, и я должен буду принимать решение. И
если за эти два с половиной часа я не получу доказательств вашей абсо-
лютной невиновности, то мне придется добиваться вашего ареста. Скажу
честно, это будет непросто, потому что доказательств виновности у нас
тоже нет. Я имею в виду - прямых доказательств. Есть только косвенные.
- Как же так? - Черкасов был удивительно спокоен, словно вел научную
дискуссию с доброжелательным оппонентом. - У вас нет доказательств, но
вы меня задержали?
- Вас задержали за кражу. И за эти трое суток собрали вполне доста-
точно доказательств того, что кражу совершили именно вы, так что в арес-
те нет жесткой необходимости. Вы полностью признались и даже раскаялись,
добровольно дали все показания, выдали похищенное и теперь до суда впол-
не можете находиться дома под подпиской о невыезде. Поэтому, решая воп-
рос о вашем дальнейшем пребывании в камере, мы должны в основном исхо-
дить из вашего обвинения в убийствах. Может так случиться, что доказа-
тельств, я имею в виду достаточных доказательств, мы не найдем и вас от-
пустят, а окажется, что вы тем не менее виновны.
- Я же сказал, я невиновен.
- Я это слышал. А вот вы слушаете меня невнимательно. Это вы знаете,
что вы невиновны. Вернее, вы так утверждаете. А я? Мне что прикажете де-
лать? Верить вам? И если окажется, что вы виновны, а я вас отпустил, это
будет неправильно.
- Но если окажется, что я невиновен, а вы меня арестовали, разве это
будет правильно?
- Да, Михаил Ефимович, это будет правильно, и вот в этом-то и состоит
самая сложная часть наших с вами переговоров. Вы, вероятно, уже знаете,
что газеты опубликовали сообщение о том, что вас подозревают в этих
убийствах. Именно поэтому нам пришлось вас задерживать, хотя мы еще не
собрали доказательства ни вашей вины, ни вашей невиновности. Мы не хоте-
ли торопиться с задержанием, потому что, как я уже сказал, обычно тща-
тельно все заранее проверяем и перепроверяем. Но так случилось, что ин-
формация попала к журналистам, они ее напечатали и огласили по телевиде-
нию, и нам пришлось задерживать вас раньше, чем мы это планировали. Если
бы этого не случилось, вас, конечно, все равно взяли бы за кражу, имейте
это в виду. Но тогда все было бы намного проще. Через трое суток вас от-
пустили бы домой без всякой головной боли. А теперь подумайте вот о чем.
Если вы невиновны, значит, где-то ходит настоящий преступник, убийца
этих юношей. Пока он спокоен, потому что благодаря неумным действиям
журналистов считает, что мы крепко за вас взялись. Как только мы вас от-
пустим, он забеспокоится и начнет уничтожать улики или попытается
скрыться. Более того, пока он думает, что мы вас серьезно подозреваем,
он не совершит больше ни одного преступления, чтобы мы не поняли, что
ошиблись. Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать.
- Значит, получается, что меня отпускать нельзя? Если я виновен, то
понятно, почему нельзя, и если невиновен - то для того, чтобы дезориен-
тировать истинного убийцу? Я правильно вас понял?
- Да, Михаил Ефимович, вы поняли меня правильно.
- А кто виноват в том, что журналистам стало известно насчет меня?
Откуда они узнали?
- Это я виновата, - сказала Настя, которая понимала, что если
Ольшанский оставил ее здесь, то какую-то роль она должна сыграть. Что ж,
неприятно, конечно, но ведь действительно виновата. Доверилась Свалову.
- Вы им рассказали?
- Нет. Но моя вина в том, что я привлекла к работе молодого неопытно-
го сотрудника, и он, несмотря на все мои неоднократные предупреждения и
просьбы, передал информацию журналистам. И я не снимаю с себя от-
ветственности за то, что не разглядела вовремя его низкий профессиона-
лизм. В результате ваше имя появилось практически во всех газетах. Хочу
сразу сказать, Михаил Ефимович: если окажется, что вы невиновны, я гото-
ва оказать вам всяческое содействие, чтобы реабилитировать вас и очис-
тить от таких тяжких обвинений.
- Что ж, спасибо, - кивнул он. - Я догадываюсь, что вы хотите мне
предложить. Вы хотите, чтобы я при всех условиях остался в камере. Нет,
нет и нет. Ни за что.
Конечно, Настя ничего другого и не ожидала. Гомосексуалисту в рос-
сийских камерах появляться противопоказано, лучше сразу удавиться. Осо-
бенно если у него нет опыта внутрикамерной жизни.
- Я хотел вам предложить несколько иное. Вы не вернетесь в камеру. Но
и домой вы не поедете. Мы вас изолируем. Вас будут охранять на тот слу-
чай, если вы виновны. А на тот случай, если невиновны, это позволит нам
ввести истинного убийцу в заблуждение, поддерживая мнение о том, что вы
арестованы и с вами ведется работа.
- А если я не соглашусь?
- Очень жаль. Тогда у нас с вами будет два варианта. Вы выходите от-
сюда, и убийца совершает новое преступление. Или ударяется в бега, и
тогда мы уже никогда его не поймаем. Вы этого хотите?
- А какой второй вариант?
- Я сообщу прокурору некоторые факты, которые подтверждают, что вы
представляете опасность для общества, и тогда он даст санкцию на ваш
арест даже за такую ерундовую кражу. Не хочу вводить вас в заблуждение,
поэтому скажу еще кое-что. Если человек до суда находился на свободе, то
суд при определении меры наказания может приговорить его с равной сте-
пенью вероятности и к реальной мере, и к условной. То есть может отпра-
вить вас в зону, а может и оставить дома на время испытательного срока.
Но если вы до суда будете находиться под арестом, то реальная мера вам
гарантирована. Это не пустые угрозы. Я вам объясню, в чем тут фокус. В
срок наказания засчитывается срок пребывания под арестом. Поэтому если
вас приговаривают к реальному лишению свободы с отбыванием наказания в
колонии, то расчет идет - день за день. А если вас приговорят, например,
к штрафу, то совершенно непонятно, как засчитывать время пребывания в
камере. День за тысячу рублей? За десять тысяч? Или как? Для исправи-
тельных работ такая норма предусмотрена, там прямо в законе указано, за
сколько дней исправработ считать один день пребывания в тюрьме. А про
другие меры там ничего не сказано. Поэтому по так называемым "арес-
тантским" делам приговоры обычно заранее предопределены, вопрос только в
сроке. Вы уверены, что в колонии вам с вашими особенностями будет хоро-
шо? Так что выбирайте.
- Вы загнали меня в угол, Константин Михайлович. Я знаю, что я неви-
новен, а вы вынуждаете меня...
Разговор шел трудно, то и дело пробуксовывая. Ольшанскому приходилось
все время делать вид, что он сомневается, что не знает, виновен Черкасов
или нет. На этом была построена вся беседа. Хотя Настя была теперь уже
совершенно уверена, что Черкасов - не тот, кто им нужен. Да и Ольшанс-
кий, она это видела, склонялся к той же мысли. Но как же это получилось?
Неужели совпадение? А если не совпадение, то что же? Что?
Черкасова увели обратно в камеру до двадцати ноль-ноль. Как только за
ним закрылась дверь, следователь расстегнул пиджак и буквально сорвал
его с себя. На рубашке под мышками и на спине расплылись огромные пятна
пота.
- Черт, ну и работенку мы с тобой себе выбрали, Каменская. Час разго-
вора - а как будто вагон угля разгрузил. За каждым словом следи, чтобы
чего лишнего не сказать. Вдруг невиновен, а я его обижу, настрою против
себя. Вдруг виновен, а я лишнее сболтну, карты приоткрою, игру вам ис-
порчу. Да еще по ходу каждое его слово взвесить и оценить, правильно от-
реагировать, не упустить ни единого шанса добыть информацию для дела и
одновременно склонить его к сотрудничеству. Нет, ты скажи, Каменская: я
виртуоз? Или так, на грядке вырос?
- Вы - маэстро, - искренне сказала Настя. - Паганини вербовки.
Бернстайн допроса.
- Обидеть хочешь, - покачал головой Ольшанский. - Слова незнакомые
говоришь, унижаешь.
- Не хотите Бернстайна - можно Гершвина, - засмеялась она.
- Ну, ты нахалка, Каменская. Ты что же, полагаешь, что я не знаю, кто
такой Леонард Бернстайн? Я, по-твоему, чучело безграмотное, урод необра-
зованный? Такое у тебя обо мне мнение, да?
- Простите, Константин Михайлович, - смутилась Настя, - но вы же сами
сказали, что слова незнакомые... Я не хотела вас обидеть.
- Да, сказал. И знаешь какое это слово? Вербовка. Вот этого слова я
не знаю и знать не хочу. Это твоя работа, которую я за тебя как дурак
только что выполнял, вон аж весь вспотел. А мое дело - закон. Протоколы,
акты, постановления, заключения, представления и прочие официальные до-
кументы. А вы, голуби мои, дело запороли, а меня отдуваться посадили.
Теперь я должен был изо всех сил делать вид, что у меня есть основания
Черкасова подозревать, хотя ежу пьяному понятно, что он тут ни при чем.
Когда знаешь, что человек врет, делать вид, что веришь ему, не так уж
сложно. А вот попробуй-ка сделать вид, что не веришь человеку, когда
знаешь точно, что он говорит правду. Попробуй при этом смотреть ему в
глаза и, доказывать, что у тебя есть основания сомневаться. Я посмотрю,
сколько килограммов живого веса ты на этом потеряешь.
- Простите, - снова пробормотала она. - Константин Михайлович, давай-
те уже мириться, а то и без того тошно.
- А ты что, думаешь, я сержусь? - изумился Ольшанский. - Ты уже от
меня отвыкла, Каменская, давно мы с тобой вместе не работали. Сколько?
Месяца два?
- Почти три, - с облегчением улыбнулась Настя. - В конце января дело
Параскевича закончили. Вы правда не обижаетесь?
- Да нет, что ты, Настасья? Ты уже забыла, что я все время придираюсь
и брюзжу. Манера такая. Не зависай. Открой лучше окно, что-то и правда
жарко тут у тебя.
Настя знала, что Ольшанский не преувеличивает. Его манеру разговари-
вать на грани откровенного хамства знала вся Московская городская проку-
ратура, все Управление уголовного розыска плюс сотрудники Экспертно-кри-
миналистического центра и Федерального бюро судебных экспертиз. Многие
не любили его за это, многие просто терпели из необходимости, а некото-
рые отдельно взятые личности просто-таки ненавидели. Были и такие, кото-
рые его любили, но они оказались в меньшинстве. Возглавляли список жена
Ольшанского Нина и две их дочери, а в конце шли имена полковника Гордее-
ва и майора Каменской. Эти двое уважали следователя за высочайший про-
фессионализм, абсолютную независимость и неподкупность, безупречную юри-
дическую грамотность и бесконечную доброту к друзьям и просто симпатич-
ным ему людям. Для Насти это было не столь бесспорным, как для Гордеева.
Если Виктор Алексеевич был знаком со следователем Ольшанским много лет и
столько же лет ценил его и уважал, не замечая неприятных особенностей
его характера, то Настя начала свое знакомство с Константином Михайлови-
чем не так давно, года четыре назад, и с первого же момента столкнулась
именно с хамством и резкостью, которые произвели на нее впечатление
крайне неприятное и тягостное. Причем настолько сильным было это впечат-
ление, что затмило даже знаменитый профессионализм следователя. И только
чуть больше года назад их отношения нормализовались, Ольшанский объяснил
Насте, что хамит всегда и всем, и просил ее не обращать внимания, дабы
это не мешало им нормально работать, раскрывать преступления и успешно
отлавливать всяких разных убийц, от бытовых до наемных.
Сразу после двадцати ноль-ноль из камеры вновь привели Черкасова, ко-
торый заявил, что подумал и решил согласиться на добровольную изоляцию,
но только при условии, что, когда все кончится, милиция публично его ре-
абилитирует и никогда никому не скажет, что он - вор. Что ж, Михаил Ефи-
мович своего не упускал.
Коротков и Селуянов повезли его на заранее подготовленную квартиру,
охраняемую приспешниками одного мафиози среднего пошиба, который считал
себя должником Селуянова и рад был оказать ответную услугу. А Настя уб-
рала со стола бумаги в сейф, сняла удобные кожаные туфельки-тапочки без
каблука, в которых сидела на работе, сунула ноги в кроссовки, надела
куртку и поплелась домой. Она чувствовала себя такой вымотанной, словно
за последние несколько дней переделала трехлетний объем работы. И что
самое главное, вся эта работа оказалась никому не нужна. Потому что Чер-
касов - не он. Не убийца. Не маньяк.
И все надо начинать сначала.
