 |
|
 |
Глава 12
Предпраздничные дни таили в себе серьезную опасность. Уж что-что, а
законы невезения Настя Каменская знала как свои пять пальцев. В соот-
ветствии с одним из этих законов, чем ближе "длинные" праздники, тем
больше вероятность того, что откроются новые неожиданные обстоятельства,
которые нужно будет немедленно проверять. Особенно результативно идет
такая проверка, когда все разъезжаются и отдыхают. Никого нигде не най-
дешь, не застанешь и на работу не вытащишь. А начало мая обещало быть
весьма в этом плане удачным: четыре выходных, потом четыре рабочих дня,
потом три выходных. И негосударственные структуры устраивают себе сплош-
ной праздник, пренебрегая жалкими четырьмя днями между официальными вы-
ходными.
Нынешний год ничем от прошлых лет не отличался, добросовестно следуя
когда-то сформировавшемуся закону. В аккурат 29 апреля был проведен пов-
торный обыск на квартире Черкасова, внимательный, неторопливый, в отли-
чие от первого, проведенного сразу после задержания. В результате этого
обыска были обнаружены две вещи: тщательно спрятанный блокнот, исписан-
ный почерком, явно не принадлежащим самому Черкасову, и следы специфи-
ческой грязи под ковром.
Содержание записей в блокноте говорило о том, что его владелец увле-
кался компьютерными играми. Вполне вероятно, что это был блокнот Олега
Бутенко. В тот же день связались с его родителями, но версия не подтвер-
дилась. Во-первых, Олег играми не увлекался и дома у него компьютера не
было. А во-вторых, почерк был явно не его. Конечно, в таких вопросах
слово "явно" права на существование не имеет. У родителей Бутенко взяли
образцы написанных им текстов - тетради, блокноты, записки, и отправили
на экспертизу.
А сам Михаил Черкасов ничего вразумительного по поводу блокнота
объяснить не смог, и это Юре Короткову очень не понравилось.
- Вы когда-нибудь видели этот блокнот? - спросил он, приехав на квар-
тиру, где в полной изоляции и под неусыпной охраной находился Черкасов.
- Нет, никогда, - покачал головой Черкасов.
- Как он мог попасть в вашу квартиру?
- Наверное, это блокнот Олега, - неуверенно предположил он.
- Мы это проверим. А если это не его блокнот, то чей?
- Понятия не имею.
- Вы можете перечислить людей, которых приводили к себе после смерти
Бутенко?
- Я никого не приводил. Если вы имеете в виду моих партнеров, то я
сам к ним ездил.
- А не партнеры? Просто знакомые, соседи, родственники?
- У меня никто блокнот не оставлял. Я совершенно точно это помню.
- Тогда как он мог к вам попасть?
- Не знаю.
- К Олегу в ваше отсутствие мог кто-нибудь приходить?
- Вряд ли. Он же прятался. Значит, со старыми знакомыми он бы побоял-
ся вступать в контакт.
- А с новыми?
- А где бы он их взял? - ответил Черкасов вопросом на вопрос. - Он
ведь из дома не выходил.
- Как вы можете быть уверены? - возразил Коротков. - Вы уходили на
работу, а Бутенко оставался один. Мало ли как он проводил время в ваше
отсутствие.
- Но он же прятался, скрывался... Он очень боялся тех наркодилеров, у
которых украл товар.
Больше ничего Юра от него не добился. А когда стало понятно, что най-
денный блокнот принадлежал все-таки не Бутенко, Настя сказала, что при-
дется предъявлять его родителям всех погибших юношей. И невиновность
Черкасова в убийствах снова оказалась поставленной под сомнение...
Для того чтобы быстро получить хотя бы поверхностное заключение о
следах грязи, обнаруженных под ковром, который покрывал пол в комнате
Черкасова, Коле Селуянову пришлось употребить все свое красноречие, оба-
яние и некоторую сумму денег, истраченную на очередную бутылку. Эксперт
сказал, что это земля, смешанная с песком и бетоном. Причем бетон до-
вольно дефицитной марки.
- Откуда-то со стройки приволокли на ботинках, - заявил он.
30 апреля был коротким днем, после обеда все учреждения, в том числе
и государственные, уже не работали, и Коля, как ни старался, ничего не
успел. Вопрос о том, откуда получали и кому отгружали этот дефицитный
бетон, пришлось отложить. Прошли те времена, когда по звонку из милиции
служащие бросали праздничное застолье и мчались на работу, чтобы выдать
нужную справку. Никто теперь милицию не уважает...
Зато родителей погибших юношей собрать всетаки удалось. Вернее, соб-
рать удалось только пятерых, еще в три семьи Короткову пришлось съездить
самому.
- Это блокнот нашего Валерика, - помертвевшими губами произнес отец
Валерия Лискина, пропавшего в начале декабря и найденного мертвым в фев-
рале.
- Вы уверены?
- Это его блокнот. Он с ним не расставался, всегда в кармане носил.
- У вас есть его тетради или другие блокноты? Мы должны быть уверены,
поэтому придется проводить экспертизу.
- Да, конечно... Значит, вы уже нашли преступника?
- Пока нет, к сожалению.
- Тогда откуда у вас блокнот Валерика? Почему вы от нас скрываете? Я
отец, я имею право знать, кто убил моего мальчика.
- Поверьте мне, Борис Аркадьевич, мы делаем все, чтобы найти убийцу.
- Вы лжете, - твердо заявил Лискин. - Вы делаете все, чтобы его выго-
родить. Сначала вы позволяли ему разгуливать на свободе, пока газеты за
вас не взялись, а когда вам дали по рукам, вы пытаетесь снять с него от-
ветственность. Вы, милиционеры, всегда были антисемитами. Но я этого так
не оставлю.
Свою угрозу Борис Аркадьевич Лискин выполнил. На следующий день пол-
ковник Гордеев велел срочно разыскать Селуянова и Короткова. Настю он
дергать не стал, она уже третий день вместе с Соловьевым перебирала его
архив и вообще все в доме в поисках предмета, который вызывал такой ост-
рый интерес загадочных преступников.
- Поздравляю, - мрачно сказал он. - В последний день перед праздника-
ми мы получили замечательный подарок. Родители восьми потерпевших нака-
тали на нас жалобу. Этот сучонок Свалов дал журналисту не только общую
информацию, он еще и назвал фамилии тех мальчиков, которых мы пока пред-
положительно объединили в одну группу. Поэтому жалобу подписали не
только те пятеро, кого мы вчера собирали на Петровке, но и те трое, к
которым ты, Юра, ездил и которых вчера здесь не было.
- И что теперь? - робко подал голос Селуянов.
- Ничего. Будем терпеть плевки и пинки и объяснять на каждом углу,
что мы не верблюды, в смысле - не антисемиты. После удачного выступления
журналиста на брифинге дело и без того находится на контроле, так что
после этой жалобы изменится только регулярность получения нами взбучек
от руководства. Не раз в три дня, а каждый день. Что у нас с вами есть
по этому делу? Только Черкасов, который ни в чем не признается, кроме
эпизода с Бутенко.
- А Настя? У нее же линия коттеджей. Вдруг там что-нибудь высветится?
- с надеждой сказал Коротков.
- А вдруг нет? - отпарировал Гордеев. - Блокнот Лискина в квартире
Черкасова - это хоть что-то. А с коттеджами вообще все до сих пор глухо.
Конечно, пока она возится с убийствами в доме Соловьева, может быть,
что-нибудь прорежется, но надежды на это мало. Сейчас весь упор делаем
на Черкасова. Ему удалось нас обмануть, заморочить нам голову на ка-
кое-то время, слава Богу, не очень длительное. Хорошо, что вовремя спох-
ватились. Пусть сидит на этой частной хате и думает, что мы ему повери-
ли. Коротков, беседовать с ним будешь каждый день, очень аккуратно, что-
бы он не насторожился. Лови на каждой мелочи, но делай вид, что веришь
всем его объяснениям. Этот Черкасов, по-видимому, не так прост, как мы
сначала подумали.
Они совещались еще минут десять, пока не затренькал аппарат прямой
связи с руководством.
- Ну вот, - вздохнул Гордеев, вставая и застегивая китель на широкоп-
лечей приземистой фигуре, - предпраздничное вливание. Пойду отдуваться.
Работайте, дети мои.
Уже третий день они методично обследовали весь дом Соловьева, загля-
дывая в каждый угол, перелистывая книги, перебирая бумаги. Владимир
Александрович чувствовал себя лучше, воспоминания о той ужасной ночи
стали понемногу отступать. Настя попрежнему делала вид, что не имеет к
работе по раскрытию преступления никакого отношения и помогает Соловьеву
исключительно ради того, чтобы милиция побыстрее отстала от нее самой.
За эти три дня она поняла, что Владимир на самом деле не был таким уж
беспомощным, каким казался, когда под рукой был помощник, выполнявший
любую мелочь. Да и опасаться за Соловьева на тот случай, если злоумыш-
ленник захочет повторить попытку и попробует еще раз вломиться ночью в
дом, у Насти оснований не было. В холле перед входной дверью круглосу-
точно дежурил милиционер, выполнявший двойную функцию: с одной стороны,
защитить хозяина от незваного гостя, а с другой - не дать хозяину отбыть
в неизвестном направлении, поскольку подозрение с него окончательно не
снято. Оружие выбросил в лесу, по-видимому, действительно не он, но ведь
загадочный четвертый, чьи следы эксперты обнаружили в доме, вполне мог
оказаться помощником коварного инвалида. И Андрея с Мариной он застре-
лил, и оружие в лес отнес, и следствию своим присутствием голову заморо-
чил. Но как бы там ни было, охрана у Соловьева была надежная и постоян-
ная. Так что, оставляя его на ночь одного, она уже не испытывала к нему
щемящей жалости, хотя и не могла понять его упорного нежелания пригла-
сить сына временно пожить в доме.
- Когда твои издатели найдут тебе нового помощника? - спросила она,
сидя на полу перед открытым архивным сейфом и развязывая очередную пап-
ку.
- Попозже. Они разъехались по заморским курортам на все праздники.
Вернутся и подыщут кого-нибудь. Ну что ты хочешь здесь найти, Настя? Это
перевод, черновик. Больше в этой папке ничего нет.
- Не мешай, ладно? - сердито откликнулась она. - Если бы преступники
тоже думали, что здесь ничего не может быть, они бы не искали именно у
тебя в кабинете и именно в сейфе. Не хочешь бумажки перебирать - пойди
свари кофе.
- У меня, кажется, сахара нет, - растерянно заявил Соловьев.
- О Господи, - застонала Настя, - как ты мне надоел. Сними трубку,
позвони Жене Якимову и попроси, чтобы он одолжил тебе сахар. Тебя всему
учить надо, да? Привык жить за спиной у помощников. И составь заодно
список продуктов, которые тебе нужны, я завтра куплю и привезу. Ну иди
же, займись чем-нибудь полезным, если дело делать не хочешь.
- Ты сердишься, да? - грустно спросил Соловьев.
Настя видела: он хочет, чтобы она его пожалела, посочувствовала ему.
Но жалости и сочувствия в себе не находила. Подслушанная случайно фраза
насчет Газели, сказанная кем-то из руководителей "Шерхана", свиде-
тельствовала о том, что с издателями не все чисто. Настя всегда с трудом
верила в рассказы о невинных жертвах, поэтому сделала для себя вывод о
том, что Соловьев не может не быть в курсе проблемы. Он связан с издате-
лями, и не один год, и если именно они направляют к нему на работу в ка-
честве помощника Андрея Коренева, а потом подсылают профессиональную во-
ровку Марину Собликову по кличке Газель, то не может быть, чтобы сам Со-
ловьев никаким образом не был в этом замаран и ни о чем не догадывался.
Соловьев молчит. Он даже не упоминает про "Шерхан". И упорно уклоня-
ется от обсуждения вопроса о том, при каких обстоятельствах он стал ин-
валидом. А коль так, то и она, Настя, не будет с ним излишне откровенни-
чать.
Сидя на полу, она страницу за страницей листала перевод. Это был ро-
ман, которого она еще не читала, вероятно, из тех, которые уже исчезли
из продажи. Зацепившись глазами за одну фразу, она сама не заметила, как
увлеклась и начала читать все подряд. Немудрено, подумала она, что книги
этой серии так хорошо продаются. Написано действительно здорово. И язык
просто изумительный, фразы легкие, изящные, никакой тяжеловесности, ни
малейшей корявости.
Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы оторваться от текста и
снова вернуться к мерному перелистыванию страниц. Из гостиной доносился
голос Соловьева, он разговаривал по телефону с соседом. Через некоторое
время раздался звонок в дверь - Якимов принес сахар. Настя замерла, бо-
ясь произвести хоть малейший шум. У нее совсем не было настроения об-
щаться с Якимовым, хотя он ей, в общем-то, нравился. Может быть, у Вла-
димира хватит сообразительности не говорить Жене, что она здесь. Хотя
перед домом стоит ее машина...
К счастью, Якимов быстро ушел, не заглянув в кабинет. Машину он на-
верняка заметил, но, видимо, природная застенчивость не позволила ему
задавать вопросы Соловьеву. Через некоторое время Владимир вкатился на
своем кресле в кабинет, держа на коленях поднос с кофейником, сахарницей
и чашками.
- Спасибо, - благодарно сказала Настя, уже жалея о своей недавней
резкости.
Она налила себе кофе, отпила немного и поставила чашку рядом с собой
на пол. Аккуратно сложив просмотренную рукопись обратно в папку, она
протянула руку и вытащила из сейфа следующую - тоненькую голубую пласти-
ковую папочку.
- Здесь нет, можешь не смотреть, - быстро и, как показалось Насте,
несколько нервно сказал Соловьев.
- Володя, мы же договорились, - поморщилась она. - Или ты делаешь де-
ло, или не мешаешь.
- Отдай мне папку, - резко произнес Владимир Александрович, протяги-
вая руку. - Я сам ее просмотрю.
Настя отвела руку с голубой папочкой в сторону и внимательно посмот-
рела на Соловьева.
- Там твои личные бумаги? Ты не хочешь, чтобы я их видела?
- Совершенно верно. - Голос его стал холодным и отчужденным. - Дай их
мне.
- Я должна в этом убедиться, - спокойно ответила Настя.
Она отогнула гибкий край папки и бросила взгляд на первую страницу.
Щеки ее запылали, неловкость, смешанная с гневом, мгновенно разлилась по
всему телу.
- Зачем ты это хранишь? Тебе приятно вспоминать о моем унижении?
- Ты не права.
Соловьев, казалось, был смущен не меньше ее.
- Неужели то, что между нами тогда было, ты расцениваешь как унизи-
тельную для себя ситуацию? Ты не должна так думать.
- Володя, мы, кажется, уже обо всем с тобой договорились. Я не нужда-
юсь в утешении по этому поводу и тем более не нуждаюсь во лжи. Ситуация,
какой она тогда была, предельно ясна для меня уже много лет, и тот факт,
что за двенадцать лет ты ни разу не поинтересовался мной и не попытался
меня разыскать, говорит только о том, что моя оценка той ситуации совер-
шенно правильна. И мне было бы приятнее, если бы у тебя не было моих за-
писок и стихов.
Она вытащила из папки листы. Вид стихотворных строчек, написанных ее
почерком, был ей неожиданно неприятен. Снова нахлынуло воспоминание о
том отчаянии и стыде, которые охватили ее, когда Настя двенадцать лет
назад поняла правду про Соловьева и себя. Но тут же появилась другая
мысль, которая заставила ее улыбнуться. Она сидит в доме у Соловьева, в
его кабинете и разбирает его бумаги, а он находится рядом, варит для нее
кофе, ловит каждый ее взгляд и, когда она уезжает, с нетерпением ждет ее
возвращения. Случись это двенадцать лет назад, она бы умерла от счастья
и восторга. Они вдвоем в пустом доме, они заняты общим делом, и он не
хочет, чтобы она уходила... А сегодня все это вызывает у Насти Каменской
только насмешливое раздражение. И с каждой минутой ей все более неприят-
но думать о том, что у этого самовлюбленного самца остались ее стихи -
свидетельство ее давнего позора.
Она быстро просмотрела страницы, но не стала вкладывать их обратно в
голубые пластиковые корочки, а сложила пополам и сунула в стоящую рядом
сумку.
- Я это заберу, - заявила она тоном, не допускающим какого-либо об-
суждения.
- Но почему? Они принадлежат мне, - попытался посопротивляться Со-
ловьев.
- Они принадлежат мне и больше никому, - поправила его Настя. - И я
не хочу, чтобы у тебя были эти бумаги. Мне это неприятно.
- Я понимаю, - вздохнул он. - Мне жаль, что так вышло. Прости.
Она достала из сейфа следующую папку.
- Ты не устала? - заботливо спросил Соловьев. - Может быть, пообеда-
ем?
- Угу, - промычала она. - Иди разогревай, я как раз пока еще одну
папку просмотрю.
В общем-то, она понимала, что просматривать материалы лучше именно
ей. У нее глаз свежий, и постороннюю бумажку она заметит быстрее. Чело-
век, имевший дело с содержимым папок десятки раз, не сможет заставить
себя забыть о том, что он наизусть знает их содержимое, и будет смотреть
невнимательно.
В этой папке был не перевод сплошного текста, а черновики, наброски,
сделанные для того, чтобы не путаться в книгах, имеющих сквозных героев.
Переводчик должен точно помнить, как он переводил все, что касается та-
кого героя, в предыдущих книгах, особенно если сам автор использует для
описания термины, не имеющие строго однозначного перевода. Например, ес-
ли уж переводчик написал в одной книге, что у героя глаза сине-зеленые,
то в следующей книге он не должен говорить "зелено-голубые" или "цвета
морской волны". Но все разве упомнишь... Эти черновики, как поняла Нас-
тя, как раз и были сделаны для того, чтобы не забыть, что про кого и ка-
кими словами описывалось.
Она перебрала уже почти все страницы, когда наткнулась на нечто не
имеющее отношения к сквозным героям восточных детективов и боевиков. Две
сколотые скрепкой странички размером в половину обычного листа были ис-
писаны совсем другим почерком, мелким и очень убористым.
Хар. пр-ти: Личн. преет.: Стадии проф.: состояние пол возраст пре-
дупр. структура соц. полож. предотвр. динамика город-село пресеч.
карьера
На второй страничке текст был таким же сокращенным.
Мода - наиболее часто встречающееся значение.
Медиана - значение, которое делит совокупность значений пополам.
Темп роста - 100 + Х
Темп прироста - (100 +Х) - 100
Норм. распред. - около 65-70% значений попадают в поле "средняя
плюс-минус две сигмы".
- Ну-ка взгляни. - Настя протянула листочки Соловьеву. - Откуда это у
тебя?
Владимир Александрович с недоумением пробежал глазами записи.
- В первый раз вижу. Что это?
- А это я у тебя хотела спросить. Типичная шпаргалка по курсу крими-
нологии. Среди твоих знакомых есть студенты-юристы?
- Ни одного. Представить не могу, как это ко мне попало.
- А если напрячься? - насмешливо предложила Настя. - Вспомни, напри-
мер, тот период, когда ты делал свои записи по сквозным персонажам.
- Ну, это было давно, - отмахнулся Соловьев.
- Насколько давно?
- Несколько лет назад. Разве я могу сейчас вспомнить в деталях, где
был и что делал? И потом, неужели ты всерьез полагаешь, что в моем доме
искали именно эти шпаргалки? Это же смешно.
- Да? Тебе смешно? А мне - нет. Если ты такой смешливый, дружок, то
иди заниматься обедом, я без тебя справлюсь.
"Несколько лет назад" ее совсем не устраивало. Понятно, что произошло
это давно, но хотелось бы знать конкретнее. Все-таки странно: откуда в
бумагах Соловьева могла появиться эта "шпора", если он утверждает, что
студентов-юристов среди его знакомых нет.
Настя примерно представляла себе, где и как искать ответ на свой воп-
рос, но при этом понимала, что времени понадобится уйма. Что ж, если
дражайший Владимир Александрович не желает проникнуться серьезностью си-
туации, придется действовать самостоятельно.
Она разложила перед собой на полу заметки Соловьева по сквозным пер-
сонажам и внимательно их прочла. Хорошо, что Владимир - человек пункту-
альный и аккуратный, рядом с каждым описанием стояло указание на роман,
в котором оно использовано. Настя включила компьютер и посмотрела на да-
ты, когда делались переводы. Те романы, о которых шла речь в записках,
были переведены Соловьевым в период с марта 1990-го по ноябрь 1993 года.
В мае 1994 года он взялся за перевод "Детей тьмы", но это произведение в
записках уже не упоминалось. Стало быть, сами записи были сделаны в ин-
тервале между ноябрем 1993-го и маем 1994-го. Не такой уж большой проме-
жуток времени...
- Володя! - крикнула она погромче, чтобы находящийся на кухне Со-
ловьев ее услышал. - Ты в этом году как Новый год встречал?
- А что? - раздался с кухни его голос.
- Ничего, просто интересно.
- Здесь был.
- Один?
- Один, конечно.
- Даже сын не приезжал?
- Нет. У него своя компания.
- А в прошлом году?
- То же самое. Я ведь бирюком стал. Мне никто не нужен.
- А в позапрошлом? Ты ведь тогда еще жил в городской квартире, разве
нет? Тоже один сидел или с гостями?
- В позапрошлом году я в это время лежал в больнице. Почему ты об
этом спрашиваешь?
- Просто так. Перерыв сделала. Задаю вопросы, чтобы отвлечься. Скоро
обедать будем? А то есть хочется.
- Минут через пятнадцать.
Очень интересно. Выходит, в декабре 1993-го - январе 1994 года Со-
ловьев лежал в больнице. Уж не потому ли, что его избили? И где-то в
этот промежуток времени к нему попала неопознанная шпаргалка. Или, может
быть, чуть позже. Но не раньше. Ну конечно, соседи по палате!
- Эй! - снова крикнула она. - А ты не помнишь, случайно среди твоих
соседей по палате в больнице не было студентов или аспирантов?
- У меня не было соседей, - донесся его голос. - Я лежал в одномест-
ной палате.
- И долго ты был в больнице?
- Три месяца. Я не понимаю смысла твоих вопросов. У тебя любопытство
так своеобразно проявляется?
- Можно считать и так, - вздохнула Настя. - А с чем ты лежал в
больнице?
- С ногами, я же тебе говорил. У меня ноги отнялись.
- Отчего? Почему они у тебя стали отниматься?
- Заболел. Ты долго будешь меня допрашивать?
- Чем заболел?
Соловьев не ответил. Через пару минут Настя услышала, как катится его
кресло.
- Твое любопытство переходит все допустимые границы деликатности, -
сухо произнес он. - Помоему, я ясно дал тебе понять, что эта тема мне
неприятна. Я не хочу ее обсуждать. В конце концов, я мужчина и говорить
о своих болезнях с женщиной, которая мне нравится, не намерен.
- А женщина тебе действительно нравится? - улыбнулась Настя.
Он подъехал ближе и протянул ей руку. Настя коснулась его теплой су-
хой ладони, наткнулась глазами на его теплый ласковый взгляд и снова по-
чувствовала на себе силу его обаяния, сопротивляться которой она ког-
да-то не могла, как ни старалась.
- Больше чем нравится, - тихо сказал Соловьев. - Эта женщина мне
очень дорога.
- А как же Марина? У вас ведь был роман.
- Ты прекрасно понимаешь, что Марина ничего для меня не значила. Она
была влюблена в меня, а я просто пошел ей навстречу. Думал же я все это
время только о тебе.
- Соловьев, ты неисправим! - засмеялась Настя. - Она влюбилась, а ты
пошел навстречу. Точно так же было и со мной. Ты всю жизнь так живешь?
Тебе проще пойти навстречу, чем отстаивать свое мнение, да?
Лицо Владимира приобрело замкнутое, сердитое выражение.
- Ты не права, - только и сказал он, выпустив ее руку. - Через нес-
колько минут приходи на кухню, обед будет готов.
Конечно, не права, задумчиво сказала себе Настя. Мое любопытство в
вопросе его болезни достаточно настойчиво, но здесь Владимир Александро-
вич не желает пойти мне навстречу, хотя куда проще было бы один раз
рассказать мне все и избавиться от моих назойливых приставаний. Неужели
действительно сын?
А что? Идея богатая, усмехнулась Настя про себя. Сынок в компании с
дружками решает ограбить собственного папашу, особенно если знает, что у
папы с собой приличная сумма. Может быть, сынок сам-то в мероприятии не
участвовал, а дружков навел, узнав заранее, когда папенька отправится в
издательство за гонораром. А среди дружков вполне может оказаться сту-
дент. И почему бы этому студенту не быть юристом? Другой вопрос, как
шпаргалка попала к Соловьеву. Да как угодно. Дружок-студент пришел в
гости к сыну-подонку, что-то выкладывал из портфеля и не заметил, как
выложил "шпору". Сын Игорь этого тоже не заметил, а Соловьев, когда со-
бирал бумаги и переезжал в новый дом, случайно прихватил и эти кримино-
логические листочки, если они лежали в общей куче бумаг на его письмен-
ном столе. Можно еще какое-нибудь объяснение придумать.
Но если эти маленькие листочки действительно связаны с кем-то из
участников нападения на Соловьева, то что за срочность и необходимость
их искать? НУ, Дружил сын Игорь со студентом-юристом, ну, оставил этот
студент в квартире Соловьевых свою шпаргалку, в чем криминал-то? Если
этот студент ходил к ним в дом, то наличие среди бумаг Соловьева этих
листочков ни в какой мере не свидетельствует о том, что тот же самый
студент принимал участие в нападении и избиении. Зачем же их искать?
- Настя, все остывает! - раздался из кухни сердитый голос Владимира.
Она ушла в свои мысли так глубоко, что не заметила, как прошло время.
Он же сказал, что можно садиться за стол через несколько минут, а прошло
уже значительно больше. Настя быстро вскочила, предварительно сунув най-
денную шпаргалку в свою сумку. Целее будет.
Обед был невкусным и типично холостяцким: суп из пакетиков "Кнорр",
сосиски с маринованными огурчиками из банки, кофе с финским кексом. За
столом царило неловкое молчание. Наконец, когда дело дошло до кофе, Нас-
тя решилась.
- Володя, давай считать установленным, что твоя болезнь - это ре-
зультат преступления. Не надо мне рассказывать про неизвестный науке ви-
рус или нервное потрясение, в результате которого ты потерял способность
ходить. Ты не хочешь в этом признаваться - твое дело. Но ты не прав. И я
тебе это докажу. Тебя ограбили?
- Я не понимаю, к чему все это.
Соловьев сидел бледный как полотно, на лбу и висках выступила испари-
на.
- Ты все прекрасно понимаешь. Ты кого-то выгораживаешь. И у меня есть
все основания полагать, что своего сына.
- При чем тут Игорь? С чего ты взяла...
- С того, что ты упорно отказываешься пригласить его сюда, хотя нуж-
даешься в помощи, пока твои издатели не пришлют тебе нового холопа. Чем
вызвана такая острая неприязнь к сыну, ты можешь мне внятно объяснить?
- Я не должен тебе ничего объяснять. Мои отношения с сыном - это мое
личное дело, тебя они не касаются.
Все было сказано предельно ясно. Можно, конечно, пойти на конфликт,
припереть Соловьева к стенке, заставить признаться. Можно. Но нужно ли?
Так ли уж необходимо ссориться сейчас? Ведь пока не доказано, что эта
чертова шпаргалка - именно то, за чем охотились преступники. И более то-
го, это наверняка не она, ибо поисками неизвестно чего в доме Соловьева
руководят люди из издательства, а это означает, что сам характер искомо-
го должен быть совсем иным.
После обеда они молча разошлись по своим углам. Соловьев уселся в
гостиной возле стеллажа и методично перетряхивал книги, которые по оче-
реди снимал с полок, в поисках случайно залежавшейся между страниц бу-
мажки. Настя достала из архивного сейфа очередную папку.
Часам к восьми вечера она поняла, что устала. Ей надоел этот дом, в
котором она не чувствовала себя уютно. Ей надоел Соловьев, которому по-
иски неизвестно чего были явно неинтересны и который с гораздо большим
удовольствием переводил при каждом удобном случае разговор на межлич-
ностные темы. Ей надоели эти папки, бумаги, конверты...
- Все. - Она поднялась с пола, сладко потянулась и вышла в гостиную к
Соловьеву. - С архивным сейфом я закончила. Может, погуляем полчасика
хотя бы? Надо организм размять. Когда вернемся, я просмотрю бумаги из
маленького сейфа, и на этом закончим.
- Как - закончим?
На лице Владимира проступило обиженное недоумение.
- И ты завтра уже не приедешь?
- А зачем? Пока я возилась с твоими бумагами, ты должен был просмот-
реть свою библиотеку. Разве ты не сделал этого?
- Я не успел.
- Послушай, - она внезапно рассердилась, - не веди себя как ребенок.
Я знаю, ты периодически начинал читать те книги, которые смотрел. Что ж,
любовь к печатному слову - это похвально, но, дружочек, не за мой счет.
У меня есть масса других дел кроме того, чтобы торчать здесь. И не забы-
вай, пожалуйста, твои проблемы созданы не мной. Если бы ты не обратился
ко мне за помощью и если бы я как дура последняя не кинулась к знакомым
в милиции выяснять, чем можно тебе помочь, меня никогда не стали бы тас-
кать в связи с убийством, совершенным в твоем доме. Так что будь любе-
зен, сделай все возможное, чтобы твои проблемы не превратились в мои.
Сейчас мы немного прогуляемся, потом я разберу маленький сейф и уеду, а
книги оставляю на твою добросовестность.
Соловьев выслушал ее тираду не перебивая, но смотрел при этом не на
Настю, а куда-то в окно.
- Если ты хочешь пройтись - иди одна. Я не могу допустить, чтобы меня
возила женщина, - сказал он, так и не повернувшись.
- Володя, перестань, - с досадой откликнулась Настя. - Ну как это бу-
дет выглядеть, если я одна буду расхаживать вдоль ваших домов? Кому я
должна буду объяснять, что не пришла сюда с нехорошими намерениями, а
просто вышла прогуляться, потому что целый день разбирала бумаги одного
из жильцов? После того, как здесь целые сутки сновала милиция, каждое
новое лицо будет раздражать людей и пугать. Ты хочешь, чтобы меня оста-
навливали у каждого дома и допрашивали, кто я такая и что здесь делаю?
- Я не пойду на улицу, - упрямо повторил Владимир.
Настя молча пожала плечами и снова ушла в кабинет заниматься бумагами
Соловьева, на этот раз не архивными, а деловыми. Детский сад какой-то,
честное слово. Он не может допустить, чтобы его инвалидную коляску везла
женщина. Ах ты Боже мой! Тоже мне, Казанова.
В маленьком сейфе лежали паспорта - российский и заграничный, свиде-
тельство о браке, о смерти жены, банковские книжки, документы по оформ-
лению инвалидности, книжки для оплаты коммунальных услуг и документы на
владение домом. Одним словом, обычный набор бумаг, который можно встре-
тить в любой квартире в ящике письменного стола, в закрытой секции ме-
бельной стенки или просто в специальной шкатулке. В основном бумаги в
этом сейфе были "малоформатные", единственное исключение составляла кра-
сивая кожаная папка, которая сразу привлекла Настино внимание своей чу-
жеродностью. Среди "малоформатных" бумажек она выглядела монументально и
дорого.
Ничего особенного, похоже, и здесь Настю не ожидало. В папке оказа-
лись аккуратно подобранные в хронологическом порядке издательские дого-
воры Соловьева. Настя пробежала глазами самый первый договор. Обычный
юридический текст, не очень грамотный, но вполне внятный. Настоящий до-
говор заключен на срок с... по... Издательство имеет право издания и
распространения произведения... Автор обязан представить рукопись не
позднее... Порядок расчетов... За каждый день просрочки... Итого четыре
листа.
Она машинально листала договоры, на всякий случай проверяя хронологию
и поэтому внимательно глядя только на первую страницу каждого договора.
От мелких букв, на которых она ломала глаза уже третий день, побаливала
голова, поэтому Настя, глянув на первую страницу договора, зажмуривалась
и следующие три страницы перелистывала вслепую, на счет "четыре" снова
открывая глаза. Раз, два, три, август 1994-го, раз, два, три, декабрь
1994-го, раз, два три, апрель 1995-го, раз, два, три, сентябрь 1995-го,
раз, два, три... А это еще что такое? В каком-то договоре оказалось не
четыре листа, а пять? Во всяком случае то, что она увидела, открыв гла-
за, совершенно не напоминало первую страницу следующего договора. Но,
надо признать, последнюю страницу предыдущего это тоже напоминало мало.
То есть просто совсем ничего общего.
Это был оригинал факса, на котором сверху стояли реквизиты изда-
тельства "Шерхан", дата - 16 сентября 1995 года, а ниже шли названия
книг, которые издательство готовило к выпуску в октябре 1995 года. Судя
по всему, послание направлялось дилерам издательства для своевременного
формирования заказов на тиражи. Ну и что? Что эта замечательная бумажка
здесь делает?
Настя вытащила договор из папки и стала рассматривать его со всех
сторон. Лист с текстом факса был скреплен вместе с договором при помощи
степлера. На договоре дата - 16 сентября 1995 года. А сам договор не
оригинал, а в отличие от факса ксерокопия. Настя даже улыбнулась - нас-
только явственно представила она себе, как все получилось. Соловьев при-
ехал в издательство, там подготовили договор, согласовали с переводчиком
сроки работы, размеры гонорара и порядок его выплаты, вписали все недос-
тающее, подписали у автора и у руководства "Шерхана" и сделали ксероко-
пию с подписанного экземпляра, вместо того чтобы брать новый бланк дого-
вора и вписывать туда все, начиная с имени переводчика и кончая его пас-
портными данными. Век прогресса. Вероятно, ксерокс стоит там же, где и
факс, и на столе, на котором скрепляли откопированные листы договора,
лежал и листочек с посланием дилерам. И попался под руку, точнее, под
степлер.
Вполне вероятно. Она еще раз пробежала глазами список книг, предпола-
гаемых к изданию в октябре 1995 года, и вдруг насторожилась. Книг было
много, но два названия показались ей знакомыми. Она их видела совсем не-
давно в бумагах Соловьева. В его договорах.
Настя быстро перелистала содержимое красивой кожаной папки. Да, вот
одна из книг, с простеньким названием "Честь самурая", договор заключен
4 апреля 1993 года сроком на один год, в течение которого издательство
"Шерхан" имеет право издавать и распространять роман. Но год истек 4 ап-
реля 1994 года. Как же "Шерхан" может издавать книгу в октябре 1995 го-
да? Никак не может. Права не имеет. А вот и второе название, такое же
оригинальное: "Смерть самурая". С фантазией у этого японского писателя
все в порядке, это уж точно. Да, но перевод романа "Смерть самурая" был
сдан в издательство 1 сентября 1993 года, и в этот же день был заключен
точно такой же годовой договор, который благополучно истек 1 сентября
1994 года. Ах, мошенники!
Она вспомнила купленный на площади у трех вокзалов роман "Клинок",
пахнущий свежей типографской краской. То-то Соловьев был уверен, что
книги давно нет в продаже, а она лежит себе на прилавках, однако же не
залеживается.
Да, в поисках этой бумажки руководители "Шерхана" очень даже могли
быть заинтересованы. Потому что, попадись она на глаза Соловьеву, он
сразу же сообразит, что переиздавались книги незаконно. Уж онто лучше,
чем кто бы то ни было, помнит сроки по всем своим договорам. И вздумай
Соловьев устроить скандал, последствия могли бы быть катастрофическими
для издательства, вплоть до лишения лицензии.
