 |
|
 |
Глава 7
Вдень выборов в Государственную Думу, в воскресенье, 17 декабря, Нас-
тя Каменская не без удовольствия сидела на работе. Как обычно, в период
чреватых происшествиями и конфликтами политических событий весь личный
состав московской милиции переводился "на казарменное положение", или,
проще говоря, "на особый режим", поскольку с казармами в столице было
неважно. Суть "режима" состояла в том, что треть носящих погоны сотруд-
ников должна была постоянно, в том числе и ночью, находиться на рабочих
местах, а остальные - безотлучно дома, чтобы в случае необходимости их
можно было немедленно вызвать на службу.
"Режим" был объявлен два дня назад, в пятницу, и сегодня пришла Нас-
тина очередь сидеть на Петровке. Прогулка с генералом Заточным, естест-
венно, не состоялась, и Настя испытывала одновременно и облегчение отто-
го, что не нужно ничего выпытывать у Ивана Алексеевича, и некоторую не-
ловкость, потому что не помогла Стасову. Она не понимала, отчего Владис-
лав так беспокоится, обращение осужденных к правозащитникам не было из
ряда вон выходящим делом, это практиковалось достаточно широко и имело
достаточно веские причины. Во-первых, действительно имели место случаи
неправильного осуждения, судебные и следственные ошибки, недоразумения и
прямые злоупотребления. Во-вторых, многие осужденные рассчитывали на
"эффект действия": раз защищается, значит, невиновен. Был бы виновен,
разве стал бы обращаться к правозащитнику? Ну и в-третьих, процесс
собственной реабилитации был каким-никаким, а развлечением. Переписка с
правозащитником, может быть, даже приезды его в колонию, какое-то движе-
ние, разговоры - все это вносит разнообразие в тяжкую, беспросветную
жизнь в зоне. Настя знала множество случаев, когда адвокаты с ног до го-
ловы виновных убийц и насильников, отбывающих наказание, отрабатывали
свои гонорары, пытаясь доказать их невиновность и совершенно точно зная,
что их подзащитный действительно совершил преступление. И адвокат при
деле, и осужденному приятно. Когда-то давно Настя вывела для себя закон,
который назвала законом "тотальности психологического феномена". Если в
человеке есть некая особенность психики или особенность мышления, она
обязательно проявляется в самых разных ситуациях. Истина сама по себе
звучала весьма банально и удивить никого не могла, но дело было в том,
что об истине этой многие почему-то забывали и пользоваться законом пре-
небрегали. Когда человек совершает преступление, он в подавляющем
большинстве случае рассчитывает на то, что его не поймают. А если попро-
ще - он заранее считает себя умнее сотрудников правоохранительных орга-
нов. Очень маленькая и очень специфическая группка людей, совершающих
преступления, не рассчитывает избежать наказания и внутренне готова его
понести, но подавляющее большинство все-таки уверены в своей ловкости,
хитрости, везучести и безнаказанности. Попав в зону, такой человек не
меняется, да и с чего бы ему меняться? Тот факт, что его поймали, разоб-
лачил" и осудили, совершенно, по его разумению, не свидетельствует о
том, что он просчитался в оценке собственного интеллекта и в оценке спо-
собностей работников милиции и прокуратуры. Дело-то, как он полагает,
вовсе не в том, что он на самом деле дурак и сволочь, а в том, что прои-
зошел несчастный случай, казус, короче, не повезло ему. Но в следующий
раз повезет непременно. И наказание он теперь отбывает не потому, что
милиция все-таки что-то умеет и может, а потому, что ей случайно выпала
удача его зацепить, но больше такой удачи ей никогда не будет. В об-
щем-то, все было понятным, человек, чтобы сохранить психическое равнове-
сие, не должен разочаровываться сам в себе, он должен себя любить и ува-
жать, а если он начнет говорить сам себе, что, оказывается, он намного
глупее, примитивнее и хуже, чем думал, и вообще он никуда не годится и
совсем пропащий, никчемный и недостойный, то тут уж недалеко и до психи-
ческого саморазрушения. Человеческая психика зорко стоит на страже, она
вырабатывает множество всяких механизмов и хитростей, позволяющих чело-
веку защищаться от того, что ему неприятно.
И что же из такого положения вытекает? Ну конечно же, стойкая уверен-
ность в том, что если уж не повезло с осуждением, то с реабилитацией по-
везет непременно. Не может же судьба кинуть подлянку два раза подряд? Не
может. Судьи-дураки, прокуроры - сволочи и идиоты, менты - пьяницы и
взяточники, и быть того не может, чтобы ловкий и умный адвокат не добил-
ся пересмотра дела, нового слушания и оправдания. Мало ли что я виноват,
а сидеть я все равно не хочу. Вон их сколько по улицам ходит, не пойман-
ных и не разоблаченных, нар не нюхавших. Почему они не сидят, а я дол-
жен? И я не буду.
Настя была уверена, что дело Досюкова именно из этой категории. Разу-
меется, правозащитник будет недоволен тем, что нанятый им частный детек-
тив не находит того, что нужно для оправдания Досюкова, начнет фыркать,
ныть, зудеть, скандалить и говорить гадости. Станет громко сомневаться в
профессиональной пригодности Стасова, будет требовать, чтобы тот сделал
то-то и то-то и не делал того-то и того-то, будет брызгать слюной и то-
пать ногами. Может быть, будет соблазнять большими деньгами и намекать
на фальсификацию. Но все это можно пережить. В конце концов, за те двад-
цать лет, что Стасов проработал в милиции, он все это имел в избытке и в
весьма затейливых и разнообразных формах от собственных многочисленных
начальников и различных заинтересованных лиц, так что ему не привыкать.
Хорошо бы, конечно, отказаться от контракта Поташовым, но ведь Иван...
Черт его знает. Наверное, действительно Насте нужно поговорить с Заточ-
ным.
Ровно в десять утра начальник отдела полковник Гордеев собрал отбыва-
ющих "режим" сотрудников у себя в кабинете.
- Раз все равно сидеть и дурака валять, займемся делом, - оптимистич-
но заявил Виктор Алексеевич. - Отлучаться не ведено, так что будьте-ка
любезны, дорогие мои, подготовить все документы, которые за вами числят-
ся. Отчеты о командировках, о задержаниях, планы работы по каждому делу
- чтобы все было в ажуре. Особое внимание - делам. Розыскные дела ведете
плохо, я в этом уверен. Я вам, дети мои, доверяю, но подозреваю, что вы
моим доверием беззастенчиво пользуетесь. Поднимите руки, у кого в работе
есть хоть одно оперативно-поисковое дело? Такое, как полагается, чтоб
снаружи корочки с номером, а внутри бумажки правильные подшиты. Ладно,
не старайтесь, мускульную силу не тратьте зря, знаю, что у половины из
вас таких дел нет. Работу вы ведете, а бумажки писать вам лень или время
выкроить не можете, а ну как проверка нагрянет? Кому вы там будете
объяснять, что вы хорошие, но ленивые? Короче, тем, кто вчера тут сидел,
я все это уже сказал, теперь ваша очередь. Садитесь за столы и занимай-
тесь писаниной. Через два часа, это, стало быть, в 12:30, Каменская и
Коротков будут отчитываться по делу Параскевича. В 13:30 жду Лесникова и
Селуянова с материалами по взрыву в банке. В 15:00 ровно Доценко, Селуя-
нов и Коротков поведают мне душераздирающую повесть о том, как они пыта-
ются поймать подонка, который убивает и насилует мальчиков. В 19:00 все
бумажки, про которые мы тут с вами разговоры разговаривали, должны быть
у меня на столе. В 21:00 принесете мне все оперативные дела, которые
должны выглядеть как конфетки. Еще раз повторяю, из здания, или, чтоб
вам было понятно, из расположения части, отлучаться нельзя до 10:00
завтрашнего утра. Домой спать пойдет только Каменская, приказом министра
предписано женщинам на ночь не оставаться. Если кому-то позарез куда-то
надо, придете ко мне, вызвоним из дома кого-нибудь на замену, только
после этого поедете. Приказ есть приказ - тридцать процентов личного
состава должно находиться в расположении части. Вопросы?
Сам Гордеев был бледным и уставшим. Настя знала, что с вечера пятницы
он отсюда не уходил, разбил весь личный состав своего отдела на три
группы, составил график дежурств, но сам бессменно сидел в своем кабине-
те. В нем же и спал, доставая из стенного шкафа раскладушку, подушку и
одеяло. Настя понимала, что острой необходимости в этом не было, обста-
новка в городе была совершенно обычной, без особого напряжения, и Виктор
Алексеевич вполне мог бы бдеть по очереди со своим заместителем Павлом
Жереховым. Но точно так же Настя понимала, что уйти домой полковник Гор-
деев не может. Ну не может, и все тут. И не потому, что его кто-то не
пускает. Сам не может. А вдруг, не дай Бог, что случится? Вдруг, не при-
веди Господь, кандидата в депутаты какого-нибудь грубо выставят из ко-
горты живых? Или взорвут избирательный участок, как обещали в многочис-
ленных пропагандистских листовках, распространяемых с целью сорвать вы-
боры. Или еще что-нибудь...
В свой кабинет Настя вернулась вместе с Юрой Коротковым.
- О, сейчас кофейку на халяву выпью, - потирая руки, сказал довольным
голосом Коротков, усаживаясь за свободный стол.
- Коротков, - рассмеялась Настя, - когда ты перестанешь быть халявщи-
ком и превратишься в партнера? У меня есть шанс дожить до этого светлого
дня?
- Надеюсь, - очень серьезно ответил Юра. - Это произойдет, когда гос-
подин Мавроди выплатит народу все, что так успешно у него одолжил.
- Понятно. Значит, мне до самой смерти тебя кофе поить. Ты хоть сахар
принеси, халявщик.
- Завтра, - пообещал Коротков. - Принесу обязательно. Давай про Па-
раскевича. Я всю прошедшую неделю совсем им не занимался, столько всего
навалилось сразу.
- Ладно, не оправдывайся, вспомни, сколько раз ты меня точно так же
выручал. А мы с Костей Ольшанским на этой неделе занимались любовью.
- Чего?! - вытаращил глаза оперативник. - Ты - с Костей? С чего это?
Да ты с ума сошла, Аська!
- Почему? - удивилась Настя. - Нормальная версия, вполне традицион-
ная, не хуже других.
- Фу ты, - с облегчением выдохнул Юра. - Ты о Параскевиче. А я уж по-
думал...
- Слушай, твой цинизм переходит всякие разумные рамки. У тебя, как у
собаки Павлова, на слово "любовь" только одна реакция. Вот смотри, сек-
суальный маньяк, я кладу тебе в чашку два последних куска сахару, и те-
перь сам думай, как мы с тобой будем жить до вечера.
- Ну, Ася, я же сказал, завтра принесу.
- Завтра в десять утра ты сменишься и пойдешь домой спать или побе-
жишь на оперативные просторы преступников искать.
- Слушай, не бери меня за горло, - взмолился Коротков. - Ну хочешь, я
прямо сейчас пойду по кабинетам с протянутой рукой и насобираю тебе пол-
коробки белых ядовитых кусочков?
- Хочу, - кивнула Настя. - Иди и без сахара не возвращайся.
Коротков покорно взял пустую коробку и вышел. Он знал, что Настя тре-
бует сахар не из занудства и пустой придирчивости. Иногда у нее начинала
кружиться голода, и тогда очень хорошо помогал засунутый за щеку кусочек
сахара. Кроме того, Настя терпеть не могла, когда какая-нибудь ерунда
мешала ей сосредоточиться, а отсутствие сахара вполне могло сыграть роль
такой вот ерунды, потому что кофе она пила постоянно, и если перед каж-
дой чашкой ей придется метаться по коридорам Петровки, 38, выклянчивая у
коллег и знакомых по два кусочка рафинада, то ничего толкового она не
придумает. И ответственность за такое положение всецело лежала, на Ко-
роткове, потому что не далее как в четверг утром он, сменяясь с суточно-
го дежурства по городу, увидел у Насти непочатую пачку сахару и вспом-
нил, что жена велела ему купить сахар, а он этого, естественно, не сде-
лал. После бессонных суток он с ног валился, мысль о магазине вызывала
отвращение, и он вымолил у Каменской эту пачку под честное слово, кля-
нясь завтра же принести другую. Ну и, конечно же, не принес.
Вернулся он из своего похода с хорошей добычей и с гордостью поставил
перед Настей почти полную коробку с сахаром.
- Так что с любовью? - спросил он, усаживаясь поудобнее и принимаясь
за остывший кофе.
- С любовью странно. Я просила Мишу Доценко побеседовать со Светланой
Параскевич, и Миша дает, как говорят американцы, десять против одного,
что у Светланы не было любовников. Она производит впечатление женщины,
очень сильно любившей мужа. Знаешь, у нашего Мишани есть какие-то свои
приемы. Он уверен, что Леонид Параскевич был для Светланы светом в окне,
единственным мужчиной и вообще эталоном практически во всем. Исключение
составляют отношения Леонида с его издателями. Светлана говорит, что са-
ма она построила бы эти отношения по-другому, но Леню нельзя в этом уп-
рекать, потому что мягкость и податливость, отсутствие способности к
жесткому сопротивлению были неотъемлемой чертой его натуры, вроде как
оборотной стороной медали, на лицевой стороне которой были душевная тон-
кость, глубокий лиризм, понимание женской психологии. Короче, если бы он
мог строить свои отношения с издателями так, как хотелось бы Светлане,
то он не был бы великим Параскевичем.
- То есть ревность со стороны любовника Светланы у нас не проходит? -
уточнил Юра.
- Пока нет.
- А со стороны женщин Параскевича?
- Тут есть о чем поговорить. Некая Людмила Исиченко, особа экзальти-
рованная и, похоже, с быстро отъезжающей в дальние края крышей, утверж-
дает, что Леонид Параскевич был предназначен ей свыше и должен принадле-
жать ей безраздельно. Пыталась воздействовать на Светлану, даже ножом на
нее замахивалась, в результате чего Светлана получила нервный срыв и два
месяца довольно тяжелого лечения в клинике. Это все было, я узнавала.
Параскевич пришел домой, обнаружил жену на полу в глубоком обмороке,
вызвал "скорую", врачи привели ее в сознание и увезли в клинику нервных
болезней. Ольшанский изъял в архиве клиники карту Светланы, все подт-
верждается. Исиченко преследовала Леонида, прохода ему не давала, и он
сказал ей, что они смогут быть вместе только через год. Иными словами,
должен прейти ровно год, в течение которого они не должны ни разговари-
вать по телефону, ни встречаться, только так они, дескать, смогут иску-
пить свой грех.
- Какой грех-то? - не понял Коротков. - Он что, грешил с ней, изменял
Светлане?
- Ну откуда же мне знать. Исиченко говорит, что нет, да и Светлана
склонна думать, что этого не было, но точно знать мы не можем. Под гре-
хом в данном случае подразумевалось их поведение, приведшее к тяжелой
болезни Светланы. Исиченко приняла аргументы романиста и целый год сиде-
ла тихонечко, ждала заветного часа, когда сольется в экстазе со своим
любимым. Ну вот, Юрочка, год и прошел.
- Чего - вот? А дальше?
- А ты догадайся, - усмехнулась Настя.
Коротков минутку помолчал, потом поднял на Настю растерянный взгляд.
- Не может быть, - сказал он почти шепотом. - Ты меня разыгрываешь.
- Ни в одном глазу, - заверила она Юру. - И, судя по полубредовым
высказываниям Исиченко, она имеет к убийству Параскевича самое непос-
редственное отношение. За ней, конечно, постоянно наблюдают, но она ни-
куда скрываться не собирается и ничего подозрительного не делает. Костя
весь в раздумьях.
- А чего думать? Он ее допрашивал?
- В том-то и дело, что нет. Что толку ее допрашивать, если она
больная? Ее показания юридической силы не имеют. А вот информацию, кото-
рую можно использовать в оперативных целях, из нее вполне допустимо вы-
тягивать. И то еще вопрос, не найдется ли идейный борец за права челове-
ка, который сочтет, что неэтично и безнравственно пользоваться информа-
цией, выболтанной психически нездоровым человеком. Ох, Юрка, до чего я
не люблю, когда психи попадаются. С ними - как на пороховой бочке: или
они сами что-нибудь выкинут, или потом адвокаты тебя с какашками съеда-
ют. Но наша Исиченко, похоже, знает, кто убил Параскевича. Или думает,
что знает.
- Ася, а может, она не очень сумасшедшая? - с надеждой спросил Корот-
ков. - Может быть, с ней все-таки можно как-то договориться?
- Юрочка, милый, ну что ты говоришь! Ей Параскевич после смерти явля-
ется. О каком психическом здоровье тут можно рассуждать?
- Да, верно, - покачал он головой. - Если является, тогда, конечно,
кранты. На ее слова полагаться никак нельзя.
- Зато, Юрасик, у нашей Исиченко есть совершенно замечательные
родственники, а еще у нее есть коллекция антиквариата и живописи. Она у
нас богатая наследница, к тому же сама бездетная. Чуешь?
- Чую! - обрадованно вскочил Коротков. - Даришь?
- А то. Беги скорей, садись за стол и работай, чтобы в половине пер-
вого у нас было что предъявить Колобку.
До половины первого оставалось еще пятьдесят минут. Настя надеялась,
что этого времени хватит на подготовку отчета, за который им не придется
краснеть перед начальником.
Наталья Досюкова на выборы не ходила. Ей это даже в голову не пришло.
Она была абсолютно равнодушна к политике, и единственное, что ее интере-
совало, это чтобы к власти снова не вернулись коммунисты, которые у всех
все отнимут и опять устроят уравниловку. Ей совсем не хотелось, чтобы у
нее отнимали то, что досталось ей с таким трудом. Да что там с трудом -
с грехом. С огромным, которому нет прощения.
В воскресенье она спала долго и сладко, не нужно было никуда бежать,
никому звонить. Проснувшись, побродила по огромной квартире, в которой
прожила пять лет - четыре года с Евгением и год одна после того, как его
арестовали - и в которой знала каждую вещь, каждую складку на шторах,
каждую щербинку на полу. Она до сих пор не могла привыкнуть к мысли, что
теперь она - хозяйка этой квартиры, также трехэтажного дома в ближнем
Подмосковье. За год, прошедший после ареста Жени, она ни разу не привела
сюда мужчину, просто не до того было. Теперь можно начинать думать о
том, как жить дальше.
Наталья плотно позавтракала, с удовольствием съела гавайскую овощную
смесь с шампиньонами и банановый йогурт, выпила кофе и уже собралась бы-
ло одеваться, чтобы ехать на встречу с Виктором Федоровичем, когда заз-
вонил телефон.
- Натулик? - услышала она игривый мужской голос и невольно поморщи-
лась. - Как дела? Чем занимаешься?
- Ничем особенным, - сдержанно ответила она. - А у тебя как дела?
- Более или менее. Ты меня совсем забыла, детка? Нехорошо.
- Нет, я тебя помню, Вадим. Особенно хорошо помню, как ты не дал мне
денег, когда мне нужен был хороший адвокат для Жени.
- Да брось ты! - засмеялся Вадим. - Я же не сумасшедший, чтобы
собственными руками разрушать свое счастье. Женька всегда был моим со-
перником, а я, если ты помнишь, все четыре года пытался увести тебя. И
вот наконец такой шанс - Женьку арестовывают за убийство! Ты свободна!
Зачем же я буду помогать тебе с адвокатом для него? Чем больше срок он
получит, тем для меня лучше.
- Ты подонок! - вырвалось у Натальи.
- Ну-ну, не горячись, ты же понимаешь, что я шучу. Натулик, у меня в
тот момент не было денег, это правда. Я же нищий по сравнению с Женькой,
для меня даже сто тысяч деревянных - и то сумма, а ты просила десять ты-
сяч долларов. Но то, что я тебя люблю по-прежнему, это не шутка. Давай
встретимся, а?
- Ты в своем уме, Вадик? - сказала она уже намного мягче. - Ты же
знаешь, мы с Женей поженились.
- Ну и что? Эка невидаль, поженились. Я и сам женат. Речь же не об
этом.
- А о чем?
- О том, как хорошо нам с тобой было. Ты вспомни, Натулик, вспомни. И
для того, чтобы нам с тобой снова стало хорошо, брачное свидетельство
вовсе не нужно. Так я приеду?
Наталья на минуту представила себе, что произойдет, если Вадим прие-
дет. Ей действительно было безумно хорошо с ним, это правда. Он был пре-
восходным любовником, как раз в ее вкусе, да и мужик он красивый, глаз
радуется, глядя на него. Все четыре года, что она прожила с Женей, она
тайком бегала трахаться с Вадимом, потому что была здоровой молодой жен-
щиной с хорошим сексуальным аппетитом, а слабый и скучный в постели, к
тому же некрасивый Евгений Досюков не мог дать ей того, чего ей хотелось
и без чего она не могла (или не хотела?) обходиться. Если не считать
журналиста Джеральда, то после ареста Досюкова она ни разу ничего себе
не позволила. А организм требовал... И сейчас, слушая раздававшийся в
телефонной трубке голос любовника, Наталья понимала, что требования эти
стали весьма и весьма настойчивыми. Удовлетворение сексуального голода в
компании Вадима было беспроблемным и надежным вариантом, не нужно думать
о том, подойдет ли ей партнер, заранее было известно, что подойдет. Не
нужно говорить слова, потому что между ними давно все ясно. Можно вообще
ни о чем не беспокоиться.
- Приезжай, - решительно сказала она.
- Когда? Прямо сейчас?
- Нет, мне нужно уехать по делам. Давай часов в пять. Сможешь?
- О чем речь, Натулик! Для тебя я всегда свободен, имей это в виду.
Когда контрольный звонок?
- В четыре. Я к этому времени уже вернусь.
- Заметано. В четыре звоню и, если ничего непредвиденного не происхо-
дит, в пять буду у тебя.
Наталья повеселела и стала одеваться. Выглянув на улицу, прикинула,
какая погода и что надеть, достала из шкафа теплые коричневые брюки и
толстую вязаную кофту, белую с серыми ромбами. Позвонила Виктору Федоро-
вичу, сунула в сумку плотный конверт с деньгами и отправилась на деловую
встречу.
Ехать нужно было далеко, и Наталья решила взять машину. С одной сто-
роны, дорога отвратительная, вчера весь день шел снег, и на метро, ко-
нечно, получилось бы куда быстрее, но, с другой стороны, имея при себе
такую сумму, она не рисковала ездить общественным транспортом. У нее уже
дважды крали кошелек из сумки, и страх перед ворами был почти паничес-
ким.
Наталья немного опоздала, но Виктор Федорович ничем не выразил своего
неудовольствия, он вообще был человеком спокойным и даже невозмутимым.
Они были знакомы полтора года, и за эти полтора года Наталья ни разу не
видела на его лице ни волнения, ни испуга, ни ярости. Казалось, доброже-
лательная улыбка намертво приклеилась к его полным, хорошо очерченным
губам.
- Спасибо, голубушка, - сказал он, пряча конверт с деньгами за пазу-
ху. - Это все, или еще что-то осталось?
- Кажется, все, - неуверенно ответила она. - Здесь пятьдесят тысяч.
Вместе с тем, что было раньше, получается семьдесят. Если вы не переду-
мали.
- Я? - удивился Виктор Федорович. - Ну что вы, Наташенька. Я человек
слова и решений своих не меняю.
- Значит, мы в расчете?
- Безусловно.
Она помялась, не зная, что еще сказать. Попрощаться? Или договориться
о следующей встрече? А зачем им встречаться? Деньги она отдала, все пол-
ностью, больше никаких поводов для встреч у них нет. Но так страшно ос-
таваться одной... Все-таки Виктор Федорович - человек опытный, умный,
надежный, все у него получается так, как он задумывает. Как бы сделать
так, чтобы вроде бы попрощаться, но не навсегда?
- Виктор Федорович, может быть, это нескромно с моей стороны, но... У
вас, наверное, есть хорошие связи среди гинекологов?
- А как же, - широко улыбнулся он. - У вас проблемы, голубушка?
- Сейчас - нет. Откуда им взяться? Но на будущее...
- Разумеется, Наташенька, вы всегда можете мне позвонить, я все уст-
рою в лучшем виде. В хорошем отделении и с общим наркозом. Я вас пра-
вильно понял? Вы именно об этом хотели спросить?
- Да-да, спасибо вам, - заторопилась она подхватить спасательный
круг. - А то сейчас, сами знаете, как можно влипнуть. Всюду реклама ка-
ких-то частных клиник, а можно ли ли верить? Занесут еще какую-нибудь
гадость, потом всю жизнь лечиться придется. Или почистят плохо. Ну, я
поеду. С Новым годом пока не поздравляю, я вам позвоню в праздник, если
вы не возражаете.
- Буду рад, голубушка, от души буду рад. Всего вам доброго.
Он помахал ей рукой, но не встал со скамейки до тех пор, пока машина
Натальи не скрылась из виду.
Наталья Досюкова ехала домой, испытывая огромное облегчение. Ей вовсе
не было жалко тех денег, которые она только что отдала. Деньги, конечно,
немалые, да что там говорить, большие, огромные, но ведь она в конечном
счете получила больше. Намного больше. Так что и говорить не о чем, дело
того стоит. Зато она почувствовала себя увереннее. Виктор Федорович был
для нее как бы стеной, стоящей между ней самой и совершенным ею тяжким
грехом. Попрощайся с ним навсегда - и нет стены, и вот она остается один
на один с этим кошмаром, которому нет прощения.
День складывался удачно, а впереди еще свидание с Вадимом...
Она заехала по дороге в большой магазин, купила кое-что к ужину, что-
бы красиво накрыть стол, и вернулась домой, нагруженная пакетами. Ровно
в четыре позвонил Вадим, видно, тоже ждал встречи с нетерпением. Наталья
к его приходу приняла душ, вымыла и высушила феном блестящие темные во-
лосы и слегка подкрасилась, так, для проформы, лицо у нее и без космети-
ки было ярким.
Когда Вадим вошел в ее квартиру, у Натальи тоскливо сжалось сердце.
Он был таким красивым, большим, веселым и жизнерадостным! Любитель и це-
нитель хорошей еды и хорошего, неторопливого, со вкусом и выдумкой сек-
са. А что она видела за последний год, с тех пор, как арестовали Женю?
Кабинеты следователя, оперативников, прокуроров, суд, адвокаты, свида-
ния. А теперь вот - зона. И вокруг - одно сплошное горе, искалеченные
судьбы, израненные души. Жена, двое детей и родители Бориса Красавчико-
ва, за убийство которого осужден Женя. В глазах черно от всего этого.
- Натулик!
Вадим подхватил ее на руки и крепко поцеловал. Он приехал на машине,
но снег был таким обильным, что куртка его все равно успела намокнуть.
Прикосновение холодной мокрой ткани к коже было неприятным и заставило
Наталью поморщиться. Это был первый звоночек: раньше ее это возбуждало,
ей нравилась напускная грубоватость любовника, нравилось, когда он, при-
дя со снежной улицы, хватал ее, разгоряченную только что принятым душем
и одетую в нечто невесомо-прозрачное, холодными руками и прижимал к хо-
лодной мокрой куртке или пальто.
"Я просто отвыкла, - успокоила себя Наталья. - Все-таки год про-
шел..."
- Проходи. - Она улыбнулась, стараясь скрыть растерянность.
Вадим разделся и сразу нырнул в ванную. Наталья поняла, что сначала
предполагается секс, а потом уж разговоры и застолье. Обычно раньше так
и происходило, но сейчас ей почему-то захотелось, чтобы было наоборот. В
первый раз за столько лет ей понадобилось время, чтобы морально подгото-
виться к сексу. Это был уже второй звоночек, и Наталья его отчетливо ус-
лышала. "Ничего, - продолжала она внушать себе, - это после перерыва.
После всего, что пришлось пережить. Сейчас все начнется и сразу же само
собой наладится". Она не хотела думать о том, что всего несколько дней
назад в чужом городе ей не нужно было никакой подготовки для того, чтобы
помчаться в гостиницу с незнакомым американцем и получить полную меру
удовольствия. Она боялась думать о том, что за эти несколько дней в ней
самой что-то переменилось.
Потом, уже в постели, она с удивлением обнаружила, что почти ничего
не чувствует. Она все ждала, что вот-вот, вот сейчас настанет тот сла-
достный момент, после которого все начнет закручиваться быстрее и быст-
рее, до восторга и беспамятства. Но желанный момент все не наступал. У
нее даже не было желания притворяться, она вяло отвечала на ласки Вади-
ма, не скрывая скуки и разочарования. Наконец он заметил, что что-то не
получается.
- Ты что? - недовольно спросил Вадим.
- Ничего, все в порядке.
- Плохо себя чувствуешь?
- Я... В общем, да.
- Чего ж сразу не сказала? Я бы не приезжал. А то тебя терзаю и сам
мучаюсь.
- Не знаю, Вадик. Ты извини, я не думала, что так получится. Я дума-
ла, все будет по-прежнему.
- Все и есть по-прежнему. Я делаю все, что ты любишь, а ты лежишь,
как бревно. Слава Богу, за четыре-то года я тебя всю наизусть выучил.
Он потянулся за сигаретами и откинулся на подушку, раздраженно сопя.
- Извини, - повторила она. - Не знаю, что со мной. Я так радовалась,
что ты приедешь. Я, правда, хотела, чтобы ты приехал. Очень хотела. Мне
всегда так хорошо было с тобой.
- Ты, может, завела кого-нибудь после того, как Женьку посадили? И
твой новый хахаль тебя к другому приучил?
Она внезапно разозлилась и отстранилась от Вадима.
- Конечно, мне только и забот было, что нового любовника искать. Муж
в тюрьме, следствие, адвокаты, суд, кассационные жалобы, ожидание приго-
вора, а я, задравши хвост, по койкам скачу. Другого занятия не нашла. По
себе меряешь?
- Да ладно тебе, чего ты вызверилась-то? Давай еще разочек попробуем.
- Нет.
Она встала и ушла в другую комнату. Вернулась полностью одетая, в
брюках и тонком свитере. Вадим по-прежнему лежал в постели, листая ле-
жавший на столике у изголовья журнал.
- Так что, все, что ли? - спросил он, увидев, что она оделась.
- Все. Вставай.
- Ну ты даешь, - с усмешкой протянул он. - У тебя теперь новое хобби
- довести мужика до белого каления и выпереть пинком под зад? Кто же те-
бя этому развлечению научил, сладкая моя? Или пытаешься мне мелко отомс-
тить за то, что денег тогда не дал?
- Перестань, - устало сказала Наталья, отворачиваясь.
Даже вид его обнаженного мускулистого большого тела был ей неприятен.
"Господи, да что же это со мной? - подумала она. - За что я с ним так?
Он же ни в чем не виноват".
Она подошла к Вадиму и ласково обняла его сзади.
- Прости, Вадик, я действительно не понимаю, что со мной происходит.
Видит Бог, я была уверена, что у нас все получится, как раньше. Я так
хотела... Прости меня. Может быть, это нервы, ведь год у меня был и
вправду тяжелый.
Он не ответил и даже головы не повернул в ее сторону, продолжая оде-
ваться. По его резким движениям Наталья догадалась, что он злится. Ей
хотелось как-то загладить вину, смягчить Вадима, ведь он не сделал ниче-
го плохого, ну разве что ляпнул глупость, конечно, обидную и оскорби-
тельную, но в его состоянии вполне понятную. Когда мужик дымится от неу-
довлетворенного желания, он еще и не такое скажет, у многих в подобном
состоянии вообще мозги напрочь отказывают.
- Пойдем к столу, у меня в духовке чудесная свинина, я приготовила
так, как ты любишь.
- Обойдусь, - буркнул он, высоко подняв подбородок и завязывая галс-
тук.
- Ну пойдем, - продолжала настаивать она. - Не хочешь свинину, не на-
до, там у меня много вкусных вещей, посидим, поговорим.
Вадим застегнул пиджак и молча вышел в прихожую. Наталья поняла, что
он сейчас уйдет, и совершенно неожиданно для себя испытала облегчение.
Прислонившись к стене, она спокойно наблюдала за тем, как Вадим надевает
ботинки, шарф, куртку, и изо всех старалась не улыбаться.
- Когда вылечишься от фригидности, позвони, - бросил он уже на пороге
и ушел, хлопнув дверью.
Во второй половине длинного воскресного дня Настя Каменская долго си-
дела в информационном центре, обрабатывая по собственной программе ста-
тистику преступности по городу. Ей разрешали работать на компьютере в
виде исключения, но за это она должна была писать целые разделы в анали-
тические справки, которые готовили сотрудники центра. Цифры не сходи-
лись, и Насте приходилось возвращаться к самому началу, чтобы разоб-
раться, куда вдруг исчезали одни преступления и откуда появлялись дру-
гие. Дело обычное, база данных о зарегистрированных преступлениях форми-
руется на основе карточек первичного учета, которые заполняются вручную,
а потом вручную же данные из этих карточек "набиваются" в компьютер, так
что вероятность различных ошибок достаточно велика. И потом, частенько
случается, что потерпевший заявляет о преступлении, на него заводится
карточка, данные из которой через какое-то время попадают в информацион-
ный центр ГУВД, а потом оказывается, что никакого преступления не было,
украденная якобы машина была оставлена владельцем в залог кредитору (не
без нажима последнего, разумеется), разбойное нападение было на самом
деле не более чем вынужденной выплатой давно просроченного долга, а из-
биения и хулиганство - плодом не особенно изощренной выдумки разгневан-
ной супруги или склочного соседа. В прошлом месяце эти факты прошли как
зарегистрированные преступления, после чего, уже в следующем месяце, их
из данных прошлого месяца исключают, и из-за этого сумма преступлений за
каждый отдельный месяц никогда не сходится с итоговым показателем. Но
Настя мужественно продиралась через всевозможные нестыковки, потому что
терпеть не могла, когда цифры в статистике не сходились хотя бы на еди-
ницу.
Она успела сделать довольно много таблиц, когда в компьютерный зал
заглянул кто-то из программистов.
- Каменская, тебя из дежурки разыскивают, позвони им.
Настя с сожалением оторвалась от компьютера и пошла звонить.
- Ася, тебя сильно хочет гражданочка Исиченко, - заявил ей дежурный
по городу Кудин, славный мужик, которого Настя знала много лет и который
постоянно подтрунивал над ней за неутомимость в работе и неизбывную
страсть к решению интеллектуальных задачек.
- Кто?!
- Исиченко Людмила Борисовна. Знаешь такую?
- Знаю. Где она?
- Я ее в бюро пропусков отправил, там сидит, дожидается. Зоя тебе
позвонила, а тебя на месте нет, так я тебя уже по всем телефонам вызва-
нивал, мне Гордеев сказал, что ты сегодня режим отсиживаешь.
- Васенька, я сейчас позвоню, чтобы ей пропуск выписали, а ты будь
другом, пошли кого-нибудь, чтобы ее ко мне проводили. Я уже бегу в свою
конуру.
- Издалека бежишь-то? Откуда я тебя выдернул?
- Я у Ларисы на машине работаю. Сделаешь?
- Ладно уж, так и быть.
Настя схватила распечатанные таблицы и пулей помчалась к себе. Иси-
ченко явилась! Да не когда-нибудь, а в выходной день. Сильно ее, видать,
припекает. Что же там случилось, интересно?
Сегодня Исиченко выступала в зеленом. Болотнозеленые брюки, ядови-
то-зеленая шляпа и такой же шарф, а в довершение ансамбля - короткая
шубка из крашенной в зеленый цвет норки. Настя как-то видела такую шубку
в дорогом магазине, она стоила кучу денег - с запредельным количеством
нулей.
Она с трудом отвела глаза от завораживающе зеленого колера и посмот-
рела в лицо женщине. Исиченко была, пожалуй, чуть бледнее, чем обычно,
но зато в целом казалась намного спокойнее, чем во время предыдущих
встреч с Настей.
- Я подумала над тем, что вы мне сказали, - начала она прямо с поро-
га, - и решила признаться.
- Присядьте, пожалуйста, - мягко сказала Настя, стараясь скрыть вол-
нение. - Вы можете снять шубу, у нас довольно тепло.
Исиченко уселась на стул лицом к Насте, но шубы не сняла, только
расстегнула. Под шубой у нее оказался травянисто-зеленый свитер.
- Я вас внимательно слушаю, Людмила Борисовна.
- Я пришла, чтобы признаться в убийстве.
Настя молчала. Она просто не знала, как себя вести, что говорить,
когда психически нездоровый человек признается в совершении преступле-
ния. Делать вид, что веришь? Или наоборот, что не веришь? Учитывая инци-
дент со Светланой Параскевич, нельзя забывать, что эта женщина может
оказаться опасной. Как правильно построить разговор, чтобы не спровоци-
ровать агрессию?
- Вы меня слышите? - настойчиво переспросила Исиченко. - Я сказала,
что хочу признаться в убийстве.
- Признавайтесь. Я вас слушаю.
- Я убила Леонида.
- Вы в этом уверены?
- Я вас не понимаю, - нахмурилась Исиченко. - Конечно, я уверена. Я
же убила его, я это отчетливо помню.
Настя быстро вытащила из стола диктофон и включила его.
- Вы не возражаете, если наша беседа будет записываться?
- Не возражаю. Записывайте, если нужно.
- Тогда давайте по порядку, с самого начала.
- Ну с какого еще начала! - Людмила явно начала раздражаться, и Настя
мысленно обругала себя за неправильно взятый тон. - Какое может быть на-
чало у убийства? Я его застрелила, и все. Как он просил.
- А он вас просил об этом?
- Естественно. Иначе зачем бы я стала это делать?
- Когда Леонид попросил вас об этом?
- За два дня до того, как истек год. Он сказал, что мы не можем быть
вместе в земной жизни, его слишком многое держит здесь. И для того, что-
бы быть со мной, он должен умереть именно в тот день, когда исполнится
год с момента нашей последней встречи.
- А он не объяснил вам, почему именно в этот день, а не раньше и не
позже?
- Зачем нужны объяснения? Он так сказал, и этого достаточно. Ему был
голос, он наставил Леонида на путь любви и высокого предназначения. Кто
я такая, чтобы сомневаться в его словах и задавать ему вопросы? Какое я
имею право?
- А почему вы уверены, что звонил именно он, а не кто-то другой с по-
хожим голосом?
- Не делайте из меня идиотку, - рассердилась Людмила. - Я совершенно
уверена, что звонил именно он. Не забывайте, он является ко мне после
кончины. Если бы звонил не он, он бы сказал мне об этом сейчас.
- Хорошо. Значит, Леонид Параскевич позвонил вам и попросил, чтобы вы
его убили. Каким образом?
- Он сказал, что я должна его застрелить.
- Разве у вас было оружие?
- Нет.
- А из чего вы должны были его застрелить?
- Леонид сказал, что оружие будет спрятано на лестнице в его доме.
Оно будет заряжено и приготовлено к стрельбе. Я должна только дождаться,
когда он выйдет из лифта, и выстрелить.
- Минуточку. - Настя прижала пальцы к вискам. - Не так быстро. Он
сказал, что вы должны его застрелить. А вы что на это ответили?
- Я сказала, что выполню его волю. Я не смела ему перечить. Он гений,
он носитель высшего разума. Ему виднее, как правильно поступить.
- Он назвал время и место, где должно было состояться убийство?
- Да. Он сказал, что это должно обязательно произойти в тот день,
когда истечет предписанный свыше годичный срок нашей разлуки во искупле-
ние нашего греха.
- И где же?
- В его доме. Он сказал, что поедет к родителям и друзьям, простится
с ними, потому что в земной жизни они больше не увидятся, и около полу-
ночи вернется домой. Я должна буду стоять на лестничном балконе и ждать,
когда подъедет его машина. Увидев, что он входит в подъезд, я должна
приготовиться, открыть дверь в коридор и, когда он выйдет из лифта,
выстрелить.
- И вы сделали именно так?
- Я сделала так, как он мне приказал. Я все выполнила в точности.
- Он сказал вам, сколько раз вы должны выстрелить?
- Нет. Он сказал: стреляй, пока я не умру.
- А вы сколько раз выстрелили?
- Четыре или пять. Нет, четыре.
- И что было потом?
- Я ушла.
- Оружие где? Вы его держите дома?
- Кет, я его оставила там же, у лифта, Леонид сказал, что я должна
его бросить.
Все сходилось до деталей. Откуда Исиченко могла все это узнать, если
не она убила Параскевича? Следователь ее ни разу не допрашивал, Настя
тоже ничего этого ей не рассказывала. Но Людмила была на похоронах Па-
раскевича. Может быть, она там что-то услышала? Нужны детали, как можно
больше деталей, о которых невозможно было узнать, просто прислушиваясь к
разговорам в траурной толпе. Более того, нужны детали совершенно особен-
ные. Учитывая больную психику и внушаемость женщины, можно предположить,
что кто-то очень ловко пользуется ее нездоровьем, изображая призрак по-
койного Параскевича и заставляя ее признаться в преступлении, которого
она не совершала. В толпе, конечно, многого не узнаешь, но истинный
убийца вполне мог проинструктировать Людмилу, рассказать ей подробно,
как все было на самом деле. Но всего ведь не предусмотришь...
- В какую сторону открывается дверь между балконом и коридором?
Исиченко на мгновение задумалась, словно вызывая в памяти тот вечер.
- Там две двери, - ответила она. - Первая открывается в сторону бал-
кона, вторая - в коридор.
- Из какого лифта вышел Леонид? Из большого, грузового, или из ма-
ленького, который рассчитан на четырех пассажиров?
- Из большого. А почему вы спрашиваете? Разве вы сами не знаете?
- Я хочу убедиться, что память вас не подводит. Вы же должны пони-
мать, признание в убийстве - вещь очень серьезная.
- Конечно, конечно, - закивала Людмила. - Спрашивайте.
- Какие еще машину подъезжали к дому, пока вы ждали Параскевича?
- Всех я, наверное, не вспомню. Серебристый "форд" подъехал, его пос-
тавили прямо под балконом.
- Кто вышел из "форда"?
- Мужчина и женщина. На женщине было длинное платье, а сверху корот-
кая дубленка.
"Все верно, - подумала Настя. - Были такие свидетели, они живут на
четырнадцатом этаже. В тот вечер вернулись с банкета".
- Еще какие машины помните?
- Еще... Еще была длинная такая машина, я не знаю, как она называет-
ся. Ее поставили чуть дальше, мне с балкона была видна только часть ка-
пота.
- И кто на ней приехал?
- Мужчина с собакой. Она все время лаяла.
- Большая собака?
- Нет, крошечная, он ее на руках нес.
"И это было. Господи, неужто она сама убила? Эх, все бы преступления
так раскрывались! Убийца помучился-помучился да и признался через три
недели. И что мне теперь с этой убийцей делать? Она же совершенно сумас-
шедшая. Не сажать же ее в камеру, она там всех с ума сведет или сама
что-нибудь отмочит".
- Людмила, вы хорошо понимаете, что у нас с вами тут происходит? Вы
признаетесь мне в совершении тяжкого преступления. И если суд сочтет вас
виновной, вам грозит суровое наказание.
- Да, я понимаю, - спокойно ответила Исиченко, но блеск ее глаз Насте
не понравился.
- Вы готовы повторить ваше признание в присутствии следователя и под-
писать протокол, в котором будут записаны ваши слова?
- Я готова, если это не долго.
Настя быстро набрала номер телефона Ольшанского. Его жена сказала,
что Константин Михайлович тоже "отсиживает" на работе, но в прокуратуре
Настя его не застала. Она дозванивалась по нескольким телефонам, пока
наконец ей не сказали, что Ольшанский выехал на какой-то избирательный
участок, потому что некто позвонил и сообщил, что там заложена бомба.
Настя совершенно растерялась, она плохо представляла себе, как должна
поступить.
- Людмила Борисовна, вы могли бы написать все то, о чем сейчас мне
рассказали?
- А следователь?
- Я не могу его найти, он выехал на происшествие.
Конечно, я хотела бы, чтобы вы его дождались, но раз вы просили долго
вас не задерживать, то на всякий случай напишите признание собственно-
ручно.
- Хорошо, - вздохнула Исиченко. - Если так надо, я напишу.
"Грош цена этому признанию, даже собственноручно записанному.
Единственная улика - это совпадение деталей. Если бы она призналась сра-
зу, можно было бы поработать со следами. А через три недели да при такой
погоде - какие уж там следы..."
- В чем вы были одеты в момент убийства?
- В куртке, - удивленно подняла глаза Исиченко.
- В какой именно?
- Черная кожаная куртка на меху.
- Где она сейчас?
- Дома, висит в шкафу.
- Мы должны будем ее изъять.
- Конечно, если так нужно.
"Уже хорошо, - перевела дух Настя. - На куртке должны остаться следы
пороха. Если их там не окажется, значит, ее признание - чистая липа. Или
бред больного воображения, или она кого-то выгораживает, кого-то, кто
вертит ею, как безмозглой куклой".
- Какое было оружие? Пистолет или револьвер?
- Но я же его оставила там, возле Леонида. Разве вы его не нашли?
- Нашли.
- Тогда почему вы спрашиваете?
- Так положено, правила такие.
- Пистолет.
- Какой марки?
- Я не разбираюсь. Но он был с глушителем.
- А вы точно уверены, что пистолет? Вы же не разбираетесь.
- Леонид сказал, что будет спрятан пистолет. И потом, я же знаю, у
револьверов барабан, а у пистолетов - магазин.
- Вы держали оружие голыми руками или в перчатках?
- В перчатках.
- Где они сейчас?
- Дома.
- Их мы тоже должны будем изъять.
- Пожалуйста, если нужно.
"Еще легче. Интересно, почему она не выбросила перчатки? С курткой
понятно - дорогая вещь, жалко. Но перчатки-то! Зачем она хранит их дома?
Неужели чувство самосохранения у нее Полностью притупилось? Или она не
читает детективов и не знает, что на перчатках, как и на коже рук, оста-
ются частицы пороха? А еще следы смазки..."
- Где был спрятан пистолет? В каком месте?
- Между дверьми, которые ведут с балкона на лестницу. Они тоже двой-
ные, и между ними, в глубине, есть такая ниша. В этой нише лежала короб-
ка, а в ней - пистолет.
- Какая коробка? Опишите ее.
- Как же я могу ее описать? - удивилась Исиченко. - На лестнице лам-
почки не горели, там было совершенно темно, я ее на ощупь нашла. Леонид
сказал, что она там будет, она там и была.
- Ну, хотя бы примерно. Из-под обуви, из-под торта? На что она была
похожа?
- Не из-под торта, это точно. Коробки от торта обычно квадратные, а
эта была как будто из-под обуви, но какая-то не такая...
- В чем именно не такая?
- По размеру похожа, а на ощупь другая. Не шершавая, а гладкая.
"Черт бы ее взял, эту убийцу-шизофреничку. При осмотре действительно
нашли коробку, и именно там, где она говорит. Коробка из-под магнитофо-
на, оклеенная глянцевой яркой бумагой. На экспертизу ее не посылали, ре-
шили, что просто кто-то выбросил. Если Исиченко кто-то инструктировал,
то это должен быть очень умный и предусмотрительный человек, который со-
образил, что на лестнице было совершенно темно и разглядеть коробку она
не могла. Если бы она сейчас сказала мне, что коробка была из-под магни-
тофона, я бы моментом уличила ее во лжи".
Настя замолчала, а Людмила снова склонилась над столом и продолжила
творить собственноручное признание в убийстве. "Как плохо, что нет
Ольшанского! И где, интересно, эта коробка? Не дай Бог, выбросили... Кто
ж мог предполагать, что она имеет отношение к преступлению".
Настя вспомнила, что сегодня видела в буфете эксперта Олега Зубова, и
потянулась к телефону. Олег - известный Плюшкин, никогда ничего не выб-
расывает, у него все годами копится, зато ничего не пропадает.
- Олежек, у меня к тебе нескромный вопрос, - начала она.
- Через буфет, - тут же последовал ответ эксперта.
- Хорошо, как скажешь. Только ответь мне, пожалуйста, у тебя ничего
нет по убийству Параскевича?
- Это писателя, что ли?
- Угу.
- Не, Настасья, писателем я не занимался.
- А кто?
- Баба Света. Она тогда дежурила, на место выезжала. Ты ж ее знаешь,
она над теми образцами, что сама собирает, как курица над цыплятами,
трясется. Никому экспертизу не доверяет делать, все сама.
- Ее сегодня, конечно, нет, - обреченно вздохнула Настя.
- Она сегодня, конечно, есть. Вас, таких психованных, двое на всю
Петровку, ты да она. Ей тоже дома не интересно, она свою работу больше
жизни любит.
Светлана Михайловна Касьянова была грузной дамой средних лет с вечно
недовольным выражением лица и оглушительным веселым хохотом. Никакого
сидения дома с внуками она не признавала, а криминалистической эксперти-
зе служила горячо и преданно вот уже три десятка лет. Олег Зубов был ее
учеником, поэтому позволял себе называть ее "бабой Светой" даже в глаза
и был, пожалуй, одним из очень немногих сотрудников ГУВД, кто ее не бо-
ялся. Касьянова была резка и весьма несдержанна на язык, грубила направо
и налево, но, надо отдать ей справедливость, если кому от нее и достава-
лось, то только задело.
Настя стала звонить Касьяновой, но у той телефон был занят наглухо.
Проще было бы добежать до ее лаборатории, но не оставишь же Исиченко
здесь одну. Наконец в трубке раздались длинные гудки.
- Слушаю! - послышался хрипловатый громкий голос.
- Светлана Михайловна, это Каменская, добрый вечер.
- Шутить изволите, девушка. Чего ж тут доброго? Одна морока.
- Светлана Михайловна, я насчет убийства Параскевича.
- А что там? Еще чего-нибудь накопали?
- Почти. Помните, ребята на лестнице коробку нашли?
- Было, - подтвердила Касьянова. - И что с коробкой?
- Вообще-то я у вас хотела спросить, что с коробкой. Вы ее, случайно,
не выбросили за ненадобностью?
- Вы, девушка, меня не допрашивайте, вы не следователь. Говорите, в
чем суть.
- Появились данные, что в коробке лежало оружие, из которого ьыл убит
Параскевич. Есть возможность это проверить?
- Когда нужно?
- Светлана Михайловна...
- Да ну тебя, Каменская, чего ты мне голову морочишь? Дело кто ведет?
Костя?
- Да, Ольшанский.
- Так почему ты мне звонишь, а не он? Он что, не знает про эту нес-
частную коробку?
- В том-то и дело. Он на происшествие выехал, не могу до него дозво-
ниться. А надо срочно. Прямо сейчас.
Она произнесла последние слова и инстинктивно зажмурилась. Такой наг-
лости с бабой Светой никто себе не позволял. Просить ее провести иссле-
дование в обход следователя, да еще в воскресенье вечером, да еще сроч-
но. Настя поняла, что может чувствовать камикадзе.
- Ну и нахальство у вас, девушка, - рявкнула Касьянова и швырнула
трубку.
Номер не прошел, уныло констатировала Настя. Придется ждать Ольшанс-
кого. А потом выяснится, что коробку к делу не приобщили, и ищи ее свищи
по городским помойкам. Не зря же Касьянова даже разговаривать не захоте-
ла. Похоже, коробки действительно нет. Плохо. Но остаются перчатки и
куртка. Хоть что-то.
- Вот, я написала.
Исиченко протянула Насте два листа, исписанных неровным и не очень
разборчивым почерком. Настя принялась читать, с трудом разбирая некото-
рые слова и стараясь ничего не пропустить. Людмила полезла в сумку и вы-
тащила бутылочку из темного стекла, в таких продают жидкие лекарства в
аптеках.
- Мне пора принимать лекарство, - пояснила она, перехватив взгляд
Насти. - Можно, я возьму стакан?
- Пожалуйста, - кивнула Настя, скова утыкаясь в текст.
Она слышала булькающий звук - Исиченко, встав со своего места и отой-
дя чуть в сторону, наливала жидкость из бутылочки в стакан. Теперь она
стояла спиной к Насте и пила, запрокинув голову. Когда она повернулась,
лицо у нее было странно отрешенным.
- Ну вот и все, - сказала ока чуть сдавленным голосом, снова сев на
стул перед Настиным столом.
- Еще несколько минут, Людмила Борисовна" - попросила Настя, не отры-
вая глаз от бумаги. - Я дочитаю. Может быть, попрошу вас еще кое-что до-
писать, если вы что-нибудь забыли.
- Я ничего не забыла.
Настя насторожилась и отложила бумаги в сторону.
- Что случилось, Людмила Борисовна? - тревожно спросила она.
- Ничего. - Исиченко вымученно улыбнулась и взглянула прямо в глаза
Насте. - Теперь уже все в порядке. Все хорошо.
Она дышала трудно и прерывисто и говорила, казалось, через силу. Веки
опустились, словно она боролась со сном.
- Вы плохо себя чувствуете? Может быть, пригласить врача?
- Не старайтесь... вы все равно... не успеете. Я ухожу к Леониду...
Теперь мы навсегда будем вместе.
Ее смуглое лицо стало землисто-серым, потом внезапно сделалось багро-
во-коричневым. Настя схватилась за телефон.
- Вася! - отчаянно крикнула она, услышав голос дежурного по городу. -
Врача! Скорее!
Но тех нескольких минут, которые понадобились дежурному судмедэкспер-
ту, чтобы добежать до Настиного кабинета, оказалось слишком много, чтобы
выпившая яд Людмила Исиченко смогла их прожить. Когда медик в сопровож-
дении Кудина ворвался в кабинет, она лежала на полу и была мертва. Окон-
чательно и бесповоротно.
