Глава 14

   Только когда они снова сели в  машину,  Настя  заметила,  что  Стасов
чем-то озабочен.
   - Влад, что-нибудь случилось? - обеспокоенно спросила она.
   - Ничего. Просто очередное совпадение. А  совпадения  меня  почему-то
всегда выбивают из колеи. Особенность мышления такая.
   - Что у тебя с чем совпало?
   - В этом роддоме работал один из свидетелей по делу Досюкова.
   - Останови машину! - потребовала Настя.
   - Зачем?
   - Тормози, Стасов.
   Он послушно остановился у обочины и заглушил двигатель.
   - Как фамилия свидетеля?
   - Пригарин Владимир Петрович.
   Настя принялась быстро просматривать медицинскую карту.
   - Что ты хочешь там найти?
   - Мне интересно, а вдруг твой Пригарин принимал роды у моей  Параске-
вич?
   - Ну и что, если принимал?
   - Ничего. Интересно. Я, в отличие от тебя, совпадения люблю. Они  ук-
рашают нашу серую и монотонную жизнь, - пробормотала  она,  перелистывая
страницы. - Да, вот запись врача о течении родов. Но подпись такая,  что
по ней фамилию не разберешь. Закорючка с хвостиком. Поворачивай, Стасов,
будем возвращаться.
   - Зачем? Что ты хочешь узнать?
   - Хочу узнать, чья это подпись.
   - Даже если и Пригарина, то что из этого?
   Она закрыла карту, повернулась к Стасову и внимательно посмотрела  на
него.
   - Владик, ты морочишь голову мне или самому себе? Ты же  первый  ска-
зал, что тебе совпадение не нравится.
   - Мало ли что мне не нравится, - буркнул Стасов. - Глупость всякая  в
голову лезет, не обращать же внимания каждый раз.
   - Стасов, ты профессионал с двадцатилетним стажем. Если  тебе  что-то
не нравится, нужно проверить и успокоиться.  У  тебя  чутье  срабатывает
быстрее, чем мозги в голове проворачиваются, это болезнь всех профессио-
налов.
   - А ты что же, к ним себя не относишь?
   - Пока нет, я еще маленькая, мне  до  настоящего  профессионала  семь
верст да все лесом. Поэтому у меня чутье почти совсем отсутствует, я все
больше логикой да анализом пробавляюсь. Ты мне зубы-то  не  заговаривай,
разворачивай машину, поедем обратно в роддом.
   На этот раз в кабинет главврача они вошли вместе.
   - Что-нибудь еще? - недовольно вскинул голову тот, отрываясь  от  бу-
маг, разложенных перед ним на столе.
   - Еще один маленький вопрос, - ласково улыбнулась  Настя,  протягивая
ему карту, заранее открытую на нужной странице. - Посмотрите,  пожалуйс-
та, чья это подпись?
   Главврач несколько секунд рассматривал закорючку.
   - Похоже на подпись доктора Пригарина, но он у нас уже  не  работает.
Ушел на пенсию.
   - Что значит "похоже"? - не унималась она. - У  вас  есть  здесь  ка-
кой-нибудь документ, подписанный Пригариным?
   - Сейчас найду.
   Он со вздохом поднялся и подошел к сейфу.
   - Владимир Петрович, как один из самых опытных врачей с большим  ста-
жем, помогал мне в последние годы составлять всякие  отчеты  и  справки.
Сейчас поищу что-нибудь, я обычно документы подолгу не  уничтожаю.  Вот,
нашел.
   Он протянул Насте несколько листков, исписанных мелким  неразборчивым
почерком. Конечно, за двадцать восемь лет, прошедших с того времени, как
Галина Ивановна Параскевич рожала сына,  почерк  немного  изменился,  но
именно немного. И подпись стала менее размашистой, зато к ней добавилась
лишняя закорючка.
   - Прочтите, пожалуйста, что написано в карте, -  попросила  Настя.  -
Может быть, вам по тексту станет понятным. Пригарин  это  записывал  или
нет.
   Врач углубился в каракули, потом хмыкнул.
   - Это, несомненно. Пригарин, - уверенно сказал он. - Роженице  делали
чревосечение, этим все сказано.
   - То есть?
   - Пригарин - прекрасный хирург, золотые руки. Все тридцать  лет,  что
он здесь проработал, чревосечение делал только он. Конечно, за  исключе-
нием тех случаев, когда он был в отпуске или болел. Но это бывало нечас-
то. Тогда мы или приглашали другого специалиста или направляли  роженицу
в другой роддом. Но, повторяю, это  были  исключительные  случаи,  очень
редкие. Видите ли, Владимир Петрович - врач, что  называется,  от  Бога.
Для него важнее родовспоможения ничего в жизни не было, он  дышал  этим,
жил этим, считал это своим призванием и самым главным делом в  жизни.  А
отпуск обычно проводил на даче, в  двадцати  километрах  отсюда,  и  его
всегда можно было вызвать, если нужно было делать кесарево  сечение.  Он
даже настаивал, чтобы обязательно вызывали его в таких случаях. Но  если
так случалось, что он все-таки уезжал далеко или болел чем-нибудь инфек-
ционным, тогда, конечно, приходилось обходиться без него. Я могу узнать,
чем вызван ваш интерес к Владимиру Петровичу?
   - Безусловно, - кивнула Настя. - Мы собираем материал для  проведения
судебно-психиатрической экспертизы, и было бы хорошо, если бы врач, при-
нимавший роды, вспомнил, не было ли каких-то осложнений.
   - Но позвольте! - Главврач с изумлением уставился на первую  страницу
карты. - Это же было Бог знает сколько лет назад. Что он может помнить?
   - Наверное, вы правы, - кивнула Настя. -  Извините  за  беспокойство.
Всего доброго.
   Они снова вернулись к машине.
   - Ну как твое чутье? - поинтересовалась  она  у  Стасова.  -  Говорит
что-нибудь или молчит, как воды в рот набрало?
   - Оно думает.
   - Ладно, тогда вперед. У нас еще поликлиника.
   В Москву они вернулись к двум часам, и Настя, помня  данное  накануне
обещание, попросила Стасова довезти ее до архива.
   - Я позвоню тебе вечером, скажу про дело Досюкова, - пообещала она на
прощание. - Как чутье? Ничего не придумало?
   - Ничего, - признался Стасов. - Но оно будет стараться.
   Соломон Яковлевич-Зафрен, доктор филологических наук, академик и  ав-
тор многочисленных научных трудов, казалось, сошел со страниц старинного
романа. Маленький, сухонький, седобородый, в очках с толстыми  стеклами,
за которыми весело сверкали острые глазки,  он  выглядел  человеком  без
возраста, хотя следователь Ольшанский точно знал, что ему уже  восемьде-
сят четыре. Тем не менее Соломон Яковлевич был в полном здравии и  науч-
но-педагогическую деятельность прекращать не собирался, по крайней  мере
в обозримое время. Академик никак не желал проникнуться серьезностью то-
го учреждения, где в данный момент пребывал, поэтому беспрестанно  шутил
и отпускал изысканные комплименты в адрес сидящей напротив него Светланы
Параскевич.
   - Соломон Яковлевич, какие материалы мы должны вам предоставить, что-
бы вы могли сделать квалифицированное заключение? -  спрашивал  Ольшанс-
кий.
   - Голубчик, я делал такие экспертизы десятки раз, но, в основном,  по
текстам уже скончавшихся авторов, у которых ничего не спросишь. Установ-
лением авторства здравствующих субъектов мне находилось заниматься всего
несколько раз. Но каждый раз это было невероятно смешно. И потом, мне ни
разу не приходилось видеть автора вживе. А когда речь идет о такой  оча-
ровательной женщине, я даже и придумать не могу с ходу, что бы эдакое  у
нее попросить, ну разве что составить мне компанию долгими зимними вече-
рами.
   - Соломон Яковлевич, - с легким упреком произнес следователь,  стара-
ясь не улыбаться.
   - Да-да, голубчик, к делу. К какому  типу  принадлежат  произведения,
авторство которых оспаривается?
   - Любовные романы, - ответила Светлана.
   - Время действия?
   - Современные. События происходят в период с 1989  года  и  до  наших
дней.
   - Место действия?
   - Москва, Петербург... Одним словом, городская среда.
   - Стало быть, городской романс. Понятно, - закивал академик. - Пасто-
ралями не увлекаетесь?
   - Нет. Пишу только про город.
   - Превосходно, превосходно. Тогда я попрошу вас представить мне сочи-
нение на следующую тему. Очень немолодой академик, я бы  даже  сказал  -
старый академик, вроде меня, проводит экспертизу творений молодой краси-
вой женщины, такой, как вы. В процессе проведения экспертизы между  ними
вспыхивает и начинает пылать ярким огнем некое  чувство,  которое  герои
воспринимают и оценивают совершенно по-разному.  Из-за  этого  возникает
коллизия. Вы  можете  написать  об  этом  рассказ  страниц  на  двадцать
пять-тридцать?
   - Не знаю. - Светлана с сомнением покачала головой. -  Я  никогда  не
писала рассказов. Роман написать могла бы, а рассказ...
   - Ну, у нас нет времени ждать, пока вы напишете роман. Тогда  сделаем
таким образом: вы напишете проспект романа, обозначите характеры  основ-
ных персонажей и сюжетные ходы. И напишете два эпизода целиком.  Один  -
сцена наиболее напряженного объяснения  молодой  женщины  с  академиком,
другой - финальный, которым должен закончиться роман. Этого должно  быть
вполне достаточно для того, чтобы  я  мог  определить  идентичность  ав-
торства. Пока вы будете сочинять, я прочту некоторые ваши  произведения.
Сколько времени вам нужно, чтобы выполнить мое задание?
   - Дня три-четыре. Может быть, неделя.
   - Но не больше?
   - Нет. Недели точно хватит.
   - Превосходно, превосходно, - отчего-то развеселился академик.  -  За
неделю я как раз успею ознакомиться с вашим творчеством, если  оно,  ко-
нечно, ваше. Константин Михайлович, вас такие сроки устроят?
   - Устроят. Как долго вы будете писать заключение?
   - Ох, батенька, в моем возрасте уже нельзя ничего делать долго, всег-
да есть опасность, что могу не поспеть к собственным  похоронам.  Тексты
анализировать - вот на что основное время уйдет. А написать не проблема.
Или вам к спеху?
   - Время терпит, Соломон Яковлевич. Что ж, Светлана Игоревна, -  обра-
тился следователь к вдове, - если у вас нет ко мне вопросов, позвольте с
вами попрощаться.
   Светлана мило улыбнулась, надела короткую, голубоватого цвета шубку и
ушла. Академик после ее ухода придвинулся поближе к столу Ольшанского  и
сложил руки перед собой, будто приготовившись к длинному серьезному раз-
говору.
   - Прошу меня извинить, сударь мой, я немного опоздал, и,  когда  при-
шел, дама уже была здесь. Посему мне неловко было задавать вам  чересчур
много вопросов.
   - А они у вас возникли?
   - Безусловно. В первую очередь я хотел бы понять, в связи с чем  воз-
никла необходимость столь редкой по нынешним  временам  экспертизы.  Чем
мог провиниться перед правоохранительной системой этот  воздушный  моты-
лек?
   - Видите ли, Светлана Игоревна - вдова известного писателя.  Так,  во
всяком случае, мы все считали по недавнего времени. Ее муж был убит при-
мерно месяц назад.
   - Что вы говорите! Она совершенно не производит впечатления неутешной
вдовы. Серьезная молодая дама, разве что улыбается мало.
   - Это совсем другое поколение, Соломон Яковлевич. Во времена вашей  и
даже моей юности девушкам внушали, что самое главное в жизни иметь  мужа
и семью. При этом муж может быть каким угодно, даже сильно  пьющим  без-
дельником, но он должен быть, а незамужняя женщина считалась как бы  не-
полноценной. Вдовство,  особенно  раннее,  превращалось  в  трагедию  не
только из-за утраты близкого человека, но из-за утраты мужа, потому  что
искать нового было проблематично, особенно лет в сорок пять - пятьдесят.
А сейчас к этому относятся по-другому. Многие женщины не  выходят  замуж
принципиально, хотя не страдают от отсутствия матримониальных  предложе-
ний. Им это просто не нужно. А  потеря  близкого  человека  скрашивается
ощущением, что вся жизнь впереди и можно еще успеть все отстроить и соз-
дать заново. Так вот, Светлана Игоревна заявляет, что на самом деле  ав-
тором всех книг, прославивших ее мужа, является она сама, но с ведома  и
согласия супруга книги выходили под его именем, что якобы было  лучше  с
точки зрения рекламы. Теперь, как вы понимаете, нам придется  устанавли-
вать истину.
   - Зачем? - удивился Зафрен. - Это имеет отношение к причине его смер-
ти?
   - Самое непосредственное, Соломон Яковлевич. В  ходе  следствия  были
установлены факты, позволяющие говорить о том, что муж Светланы Игоревны
хотел покончить с собой, но, поскольку у него не хватало  мужества  сде-
лать это самому, он попросил человека, на которого имел  огромное  влия-
ние, произвести роковой выстрел. Светлана Игоревна  утверждает,  что  ее
мужа чрезвычайно угнетала ситуация, при которой он жил на деньги жены  и
при этом пользовался славой, заметьте себе, огромной славой  и  популяр-
ностью, которые фактически ему не принадлежали, не  были  им  заслужены.
При определенных условиях это могло бы стать причиной суицида, но я дол-
жен понять, была ли на самом деле эта ситуация,  или  Светлана  Игоревна
меня, мягко говоря, вводит в заблуждение.
   - Превосходно, - радостно потер руки академик. - Это очень оживит мою
старческую жизнь. Такого любопытного поворота в моей практике давно  уже
не случалось. Вы, наверное, помните, батенька, по какому скучному поводу
мы с вами встречались в последний раз, лет эдак десять назад?
   - Двенадцать, - уточнил с улыбкой Ольшанский.  -  Разумеется,  помню.
Нахальный торговец самиздатовскими сборниками якобы  неизвестных  стихов
Пастернака и Цветаевой. Верно?
   - Верно, верно. Торговец был и впрямь нахальным, но его коллега,  ко-
торый эти стихи сочинял, был безумно, безумно талантлив!  Почему  он  не
публиковал их под собственным именем? Он мог бы стать известнейшим  поэ-
том! Так нет, связался с какими-то пройдохами. Я и тогда этого не  пони-
мал, и до сих пор не понял.
   - Соломон Яковлевич, для него деньги были дороже  славы,  вот  и  все
объяснение. Бывают же люди, начисто лишенные честолюбия. Деньги  их  мо-
шенничество приносило большие и быстрые, а в качестве поэта  он  мог  бы
стать богатым еще очень не скоро. К сожалению, в те времена большие  го-
норары приходили намного позже известности. А сейчас поэзия и вовсе не в
моде.
   - Ну и что этот гениальный дурачок в итоге получил? Был бы нищим,  но
известным, а так остался нищим и в тюрьме. И вы считаете это равноценным
обменом?
   - Я - нет, не считаю. А он, видимо, считал. Он ведь про тюрьму совсем
не думал, все больше о прибыли беспокоился.
   - Ну Бог с ним, с этим одаренным недоумком.
   Право, жаль бывает, когда природа так неразумно расточает свои милос-
ти. Зачем она наделила поэтическим дарованием столь ограниченное,  узко-
лобое существо? Но вернемся к нашему эфирному созданию. Вы представляете
себе, как я буду проводить экспертизу?
   - В общих чертах. Контент-анализ, частота повторяемости  определенных
слов, оборотов, инверсии. Правильно?
   - Почти, сударь мой. Такая экспертиза - ровно наполовину  математика,
а на другую половину - чистая вкусовщина. Я должен быть уверен,  что  вы
это отчетливо понимаете. Одно дело, когда мне приносят  стихотворение  и
утверждают, что это ранний, неизвестный Лермонтов. Допустим,  я  ошибся,
не распознал руку гения и дал заключение, что это подделка. Да, у  русс-
кой литературы будет на одно стихотворение Лермонтова меньше. Но это  не
смертельно и не принесет никому никакого ощутимого вреда. Вероятно, мне,
как филологу и знатоку литературы, не пристало так рассуждать, для  меня
каждая крупица творческого наследия гения должна быть бесценной.  Но  я,
батенька, уже достаточно стар, чтобы понимать, что кроме  литературы  на
этом свете есть и другие, не менее важные вещи, например, интересы  пра-
восудия. И совсем другое дело, когда речь идет о живом человеке и от мо-
его экспертного заключения зависит его судьба.  Здесь  цена  ошибки  уже
другая. Поэтому я хочу спросить вас, какая степень доказанности моих вы-
водов требуется, чтобы мы с вами не искалечили жизнь прелестной Светланы
Игоревны?
   - Вопрос сложный, хотя и совершенно справедливый.
   - И каков же ответ?
   - А ответа у меня нет. Давайте, Соломон Яковлевич, договоримся с вами
так. Если у вас не возникнет ни малейшего сомнения в авторстве  Светланы
Игоревны, на том и порешим. Если же сомнения будут, повторим экспертизу.
Назначим других экспертов, может быть, предложим ей написать  что-нибудь
еще и проведем повторную экспертизу комиссионно. Вы должны понимать, что
заключение эксперта - это далеко не истина в  последней  инстанции.  Это
просто факт, такой же, как и множество других, и следователь  будет  ду-
мать, что с этим фактом делать, как его оценивать, какой  вес  ему  при-
дать. Так что здесь ответственность за ошибку ляжет не только на вас, но
и на меня. И на меня даже в большей степени. Я вас успокоил?
   - Некоторым образом. Что ж, позвольте откланяться. Боюсь, мой мальчик
заскучал в машине.
   - Вас по-прежнему возит внук?
   - Правнук, батенька, уже правнук вырос. В этом  году  права  получил,
юный негодяй. Если летом в институт не поступит, пойдет в  армию,  тогда
уж придется снова внука запрягать.
   Ольшанский вышел вместе с академиком и проводил старика до машины. За
рулем действительно сидел "юный негодяй", уткнувшись в какую-то  толстую
книжку.
   - Ваш мальчик не скучает, - с улыбкой заметил Константин  Михайлович.
- Вы напрасно беспокоились.
   - Э, батенька, - скрипуче захихикал Зафрен, - это  только  видимость.
Он читает Плутарха, "Сравнительные жизнеописания", готовится  к  вступи-
тельным экзаменам. Но зубрить сухой академический текст ему  скучно,  он
предпочитает, чтобы я ему все это рассказывал и объяснял "на пальцах", а
он в это время лежал бы на диване пузом кверху. Он  утверждает,  что  на
слух воспринимает лучше. Что вы хотите от нынешнего  поколения!  Из  них
никогда не вырастут энциклопедически образованные ученые, какие  были  в
мое время. Как это было сказано у одного известного писателя? Они ленивы
и нелюбопытны. Придется мне по дороге домой рассказывать ему про  дикта-
туру Суллы.
   Ольшанский постоял немного на тротуаре, глядя вслед удалявшейся маши-
не академика Зафрена. "Прав старик, - думал он, - наши  дети  уже  стали
настолько другими, что понять их мир невозможно. Слишком быстро все  ме-
няется, и пропасть между отцами и детьми еще лет сорок назад не была та-
кой огромной и непреодолимой, как сейчас. А сегодня наши  дети  для  нас
словно инопланетяне".
   Он почувствовал, что замерз, стоя в одном костюме  на  пятнадцатигра-
дусном морозе, зябко передернул плечами и вернулся к себе.
   Галина Ивановна Параскевич посмотрела на часы и с неудовольствием от-
метила, что мужа до сих пор нет дома, хотя он обещал  не  задерживаться.
До Нового года оставались считанные дни, у него на работе,  конечно  же,
опять запарка с отчетами, но должен быть порядок. Если нужно задержаться
- предупреди, скажи, что придешь попозже. Галина Ивановна всю жизнь жила
по составленному ею же самой расписанию и терпеть не  могла,  когда  это
расписание нарушалось кем бы то ни было, кроме нее самой. Ожидая мужа  с
работы к определенному часу, она готовила ужин и злилась, если еда осты-
вала.
   В восемь часов она не выдержала и позвонила Владимиру Никитичу.
   - Конечно, ты все еще торчишь на службе, - сварливо заявила она.
   - Галочка, но у нас отчет... - забормотал тот, оправдываясь.
   - У меня тоже отчет, но я, как видишь, нахожу возможность  все  успе-
вать вовремя, чтобы приготовить тебе ужин. Я могла  бы  спокойно  сидеть
перед телевизором, вместо того чтобы метаться по кухне, стараясь  успеть
к твоему приходу.
   Она раздраженно бросила трубку, даже не став выяснять,  когда  супруг
соизволит явиться к домашнему очагу. Окинула критическим взглядом кухню,
убедилась, что кругом царит стерильная чистота. Надо бы  мусорное  ведро
вынести, подумала Галина Ивановна, пока я еще халат не надела.
   Она взяла ведро, накинула старое пальто и вышла во двор,  где  стояли
мусорные баки. Дом был старый, без  мусоропровода,  но  Галина  Ивановна
привыкла спускаться с ведром с шестого этажа и не сетовала.
   Подойдя к бакам, она поставила ведро на землю и  стала  поднимать  за
ручку тяжелую металлическую крышку, придерживая ее за край другой рукой.
Металл был холодным и, как обычно, омерзительногрязным, но  Галина  Ива-
новна предусмотрительно надевала старенькие перчатки, чтобы  не  пачкать
рук и не подцепить какую-нибудь заразу. Когда крышка была поднята уже до
половины, она вдруг отчетливо услышала тихий родной голос:
   - Мама.
   Снова ей мерещится Ленечкин голос. Недавно Галина Ивановна была у од-
ной знающей женщины, и та сказала, что Ленечкин дух будет являться к ней
до тех пор, пока не исполнится сорок дней со дня его смерти. Сорок  дней
дух невинно загубленного еще витает по эту сторону, наблюдает, что дела-
ют его близкие после его смерти, оберегает тех, кого могут обидеть, вос-
пользовавшись его гибелью.
   - Мама, - снова услышала она. - Зачем ты меня мучила? Что ты со  мной
сделала?
   Галина Ивановна разжала пальцы, и крышка металлического бака с грохо-
том упала. Она почувствовала, как заколотилось сердце, стало трудно  ды-
шать. Нет, она должна взять себя в руки, она должна преодолеть искушение
ответить, заговорить с ним. Его нет, она своими руками положила  послед-
ний букет цветов в его гроб, она целовала его холодный лоб, гладила  его
холодные руки вплоть до того момента, когда опустили крышку и гроб пока-
тился туда, где уже пылал всепожирающий огонь.
   Что он говорит? О чем спрашивает? Разве она мучила его? С самого рож-
дения она старалась воспитать его достойным, честным, трудолюбивым.  Она
хотела, чтобы ее мальчик был самым лучшим и чтобы отметки  у  него  были
только отличные. Чтобы он не вырос балованным, строго наказывала за  ма-
лейшие проступки, за самый невинный детский обман, а когда он получал  в
школе четверки или, что тоже случалось, тройки, садилась вместе с ним за
учебник и не отпускала гулять до тех пор, пока Леня не демонстрировал ей
безупречное знание правила, формулы или параграфа. Она постоянно  ходила
к учителям и просила, чтобы сына вызвали к доске еще раз и снова спроси-
ли по тому разделу, который он днем раньше ответил не  на  "отлично".  И
она так гордилась, когда Ленечка поступил в университет с первой же  по-
пытки и без всякого блата. Почему же он говорит, что она его мучила?  За
что он так?
   Очнувшись, Галина Ивановна поняла, что стоит,  облокотившись  локтями
на крышку мусорного бака, и, закрыв лицо руками,  плачет.  Было  еще  не
поздно, мимо нее через двор шли люди, но никто не обращал на нее  внима-
ния, никто не подошел, не спросил, что случилось, не нужно ли помочь. От
этого она почувствовала себя еще более несчастной и одинокой.  Пока  был
жив Ленечка, она была нужна ему. А теперь она никому не  нужна.  Старая,
не очень здоровая женщина, тускло доживающая свою теперь никому не  нуж-
ную жизнь.
   Впервые за шесть лет супружества Светлана Параскевич  повысила  голос
на мужа.
   - Как ты можешь? - кричала она. - Как у тебя сердце  не  разорвалось,
глядя на то, как твоя мать плачет?
   - Пусть плачет, - хладнокровно отвечал он, улыбаясь своей новой улыб-
кой, холодной и жестокой. - Ей полезно. Пусть хоть  раз  задумается  над
тем, во что она превратила мою жизнь. А потом пусть думает  о  том,  как
она обходилась с тобой.
   - Прекрати! Откуда в тебе эта злоба, Леня? Что с тобой произошло? Не-
ужели в тебе нет ни капли жалости к матери? Оставь ее в покое, я  умоляю
тебя. Тебе мало того, что ты сделал с Людмилой? Тебе мало ее смерти?  Ты
хочешь и мать до инфаркта довести?
   - Ничего с ней не будет. А если она  немножко  попереживает,  то  это
только на пользу. Может, хоть к отцу перестанет цепляться, даст ему спо-
койно свой век дожить. И вообще. Света, это все не повод  для  скандала.
Чего ты завелась? Мать терроризировала тебя своей ненавистью целых шесть
лет, а ты уже готова все забыть и кинуться утешать ее. Ты что,  не  пом-
нишь, как она пришла к тебе выторговывать половину гонорара? Ты  забыла,
как она тебя оскорбляла при этом? Короткая же у тебя память. Ну а у  ме-
ня, Светик, она длинная, я никому не прощу  плохого  отношения  к  тебе.
Людмила получила по заслугам, и мать получит, не сомневайся.
   - Леня, я прошу тебя...
   Светлана взяла себя в руки и понизила голос.
   - Ленечка, не надо никому мстить, пожалуйста, Месть разъедает душу, в
ней нет смысла, она бесплодна и бесцельна. Я ни на кого не  обижаюсь,  я
все простила. Я простила Людмилу, потому что она несчастная одинокая су-
масшедшая. Я простила твою мать, потому что трудно придумать большее го-
ре, чем она сейчас переживает. Оставь ее в покое.
   - А я не простил, - упрямо возразил Леонид. - И давай больше не будем
это обсуждать. Лучше послушай, что я написал сегодня. Только  я  старого
академика сделал не с такой внешностью, как ты мне его  описывала.  Зато
имя оставил настоящее, очень уж оно колоритное.
   Светлана внимательно слушала, как Леонид вслух читает ей сцену объяс-
нения героини со старым академиком. Да, ее муж действительно  талантлив.
И сейчас, когда он для всех умер, его талант стал еще ярче, словно с не-
го сорвали несколько слоев прозрачной кисеи,  позволяющей  видеть  общие
очертания, но скрывающей детали и краски.
   - Ну как? - спросил он, закончив сцену.
   - Потрясающе! - искренне ответила она. - Это лучше, чем  то,  что  ты
писал раньше. Ты не боишься, что это вызовет подозрения?
   - Это естественный процесс, - улыбнулся Леонид. - Автор совершенству-
ется, мастерство растет.
   - Но не так же резко...
   - Не забывай, ты только что пережила трагедию, потеряла любимого  му-
жа. Эмоциональная встряска не прошла бесследно и для творчества. Не бой-
ся, Светик, было бы, наоборот, странно, если бы после всего случившегося
ты писала бы так же, как и раньше. Ты у  меня  будешь  величайшей  писа-
тельницей России, вот увидишь. И я буду тобой гордиться.
   - Леня, мне кажется, не надо... Зря мы это все затеяли. Я  не  смогу.
Все время придется притворяться, лгать. Я думала, это легко. А теперь...
   - Что теперь? - холодно переспросил Леонид. - Ты хочешь сказать,  что
я - отъявленный лжец и мне все это легко и просто, а ты  святая?  Только
что ты обвиняла меня во всех смертных грехах за Людмилу и мать,  говори-
ла, что я жестокий и безжалостный, а теперь,  выходит,  я  еще  и  лжец?
Прекрасно. Что будет дальше? Может быть, вину за смерть Андрея  ты  тоже
переложишь целиком на меня?
   - Ленечка, милый, я так тебя люблю, - жалобна произнесла Светлана.  -
Но теперь все стало как-то настолько по-другому, что  я  никак  не  могу
адаптироваться.
   - И я тебя люблю. Светик, - сказал он уже гораздо мягче.  -  Я  очень
тебя люблю. Очень. Именно поэтому я не могу простить тех, кто обижал те-
бя. Я же все понимаю, милая, я понимаю, как тебе было трудно со мной.  Я
- ничтожный мямля, не умеющий разговаривать с  издателями,  отдающий  им
свои работы за бесценок, слабый и жалостливый. А ты терпела это  столько
лет и ни разу меня не упрекнула, только вздыхала Я же помню, как  каждый
раз обещал тебе, что этого больше не повторится, что я больше не позволю
им сидеть на моей шее и потребую приличный гонорар, что я не дам  больше
себя разжалобить и уговорить. Но я писал новую вещь, и они снова  прихо-
дили и клялись, что им опять нужна моя помощь, но это уж точно в послед-
ний раз, и я опять им верил и сдавался И вырваться  из  этого  порочного
круга можно было только одним способом - перестать быть. И я перестал. Я
вырвался из-под гнета собственного прошлого  поведения,  которым  загнал
себя в угол. Я вырвался из-под гнета матери, которая тянула из меня  жи-
лы, заставляя быть таким, каким ей хотелось меня видеть. А я не такой, и
ты это прекрасно знаешь. Думаешь, это легко - постоянно испытывать злобу
и раздражение, общаясь с ней, и не сметь произнести  ни  звука?  Видеть,
как она тебя терзает, и молчать?  Зато  теперь  я  свободен,  Светка.  Я
по-настоящему свободен. А мировая слава мне не нужна. Я свое получил,  а
остальное пусть будет у тебя.
   Она поддавалась магическому  очарованию  его  слов,  как  поддавалась
всегда. Она всегда верила ему, он, Леонид, был для нее самым лучшим, са-
мым талантливым, самым любимым. Единственным. Она  готова  была  прощать
ему все.
   Но в то же время она чувствовала, что эта ее готовность к всепрощению
дала трещину. Одно дело - все прощать мягкому, слабому,  добросердечному
и такому одаренному писателю, и совсем другое - прощать человеку, из ко-
торого при каждом движении выплескиваются наружу  злоба,  мстительность,
жестокость. Все это было раньше под гнетом, тут он прав, под гнетом  ма-
теринского авторитета, требующего, чтобы сын  был  самым-самым-самым.  А
теперь, когда Галина Ивановна больше не властна над ним, все  это  стало
вылезать, как тесто на дрожжах. Никогда больше Галина Ивановна не потре-
бует у него отчета в поступках, не будет поучать,  критиковать,  застав-
лять быть милым, приветливым, добрым и заботливым. Понимает ли он, каким
сильным и суровым контролером была для него  мать?  Наверное,  понимает,
иначе не стал бы рваться к свободе, чтобы уйти от этого навязшего в  зу-
бах контроля. Но понимает ли Леонид, что свобода не может  и  не  должна
быть безграничной, что она не означает вседозволенности и свободы мстить
всем и каждому?
   Ответ на этот вопрос у Светланы, похоже, был. Но ей очень не хотелось
его слышать. И она не слышала. Пока.
   Ирине нравилось ходить в супермаркеты. Еще девчонкой, - видя в запад-
ных фильмах, как женщины прохаживаются с продуктовыми колясочками  вдоль
огромных прилавков, уставленных разнообразными продуктами в  ярких  упа-
ковках, она мечтала о том, чтобы точно так же ходить по магазинам и  за-
купать продукты для своей семьи. Именно для семьи, а не для себя  одной.
И вот детская мечта начала сбываться.
   Она подошла к стойке с соками и стала выбирать томатный сок. На полке
стояли картонные упаковки с томатным соком четырех разных сортов, и Ири-
на задумчиво изучала названия фирм и цены, чтобы не ошибиться в  выборе,
когда у нее за спиной раздался радостный возглас:
   - Ирина! Какая встреча!
   Она почувствовала, как мгновенно заледенела спина. Медленно повернув-
шись, она увидела молодого мужчину, типичного "нового русского", в  рас-
пахнутой кожаной куртке на меху, умеренно небритого и с нахальными  гла-
зами.
   - Простите? - сказала она, постаравшись вложить  в  голос  как  можно
больше естественного недоумения.
   - Ира, ты что, не узнала меня?
   - Нет, простите. Вы, вероятно, ошиблись.
   - Да брось ты!
   Он фривольным жестом притянул ее к себе и даже сделал попытку поцело-
вать в щеку. Ирина резко вырвалась и отпрянула от него, чуть не  налетев
на стойку. Черт возьми, что же делать? Кто должен узнать этого типа? Она
сама, бывшая профессиональная проститутка Ира Новикова, или  та,  другая
Ирина, шлюха-любительница?
   - Ты чего, Ир? - неподдельно изумился мужчина. - Правда, что  ли,  не
узнаешь? Забыла?
   - Я вам повторяю, вы обознались, - медленно сказала она, едва  шевеля
губами.
   - Но ты же обернулась, когда я тебя позвал. Ты - Ирина?
   - Да, меня зовут Ирина. Но вас я вижу в первый раз.
   Она схватилась за свою коляску и быстро пошла к кассе. Парень отстал,
но она спиной чувствовала, что он смотрит на нее.  Пальцы  дрожали  так,
что Ирина не могла открыть кошелек и найти нужные купюры.
   - Женщина, давайте быстрее, - шевелитесь, - стала орать тетка, стояв-
шая следующей в очереди к кассе. - Спят на ходу, прямо не знаю...
   - Простите, - пробормотала Ирина, судорожно вытаскивая деньги к плохо
понимая, какую сумму она должна заплатить.
   От страха она никак не могла сосредоточиться, перед глазами все  поп-
лыло, и ей хотелось только одного - унести отсюда ноги, и побыстрее.
   Переложив купленные продукты в сумку, она на негнущихся  ногах  вышла
из супермаркета на улицу, но не успела пройти и ста метров, как  мужчина
снова появился. На этот раз он был настроен  более  решительно  и  сразу
схватил ее за руку.
   - Давай помогу донести сумку по старой памяти.
   - Оставьте меня в покое, - нервно ответила Ирина, судорожно вцепляясь
в ручку сумки.
   - Ирка, да ты что, совсем рехнулась? Я - Гера, Герман. Неужели я  так
изменился всего за год с небольшим?
   В ней вспыхнула злость, круто замешанная на страхе  и  отчаянии.  Она
никак не могла понять, кто он такой и какую Ирину узнал. Она  совершенно
не помнила ни лиц своих партнеров, ни их имен, за исключением нескольких
постоянных клиентов, которые неоднократно пользовались услугами  девушек
Рината. Но, может быть, он вообще не из их числа, а из  числа  многочис-
ленных знакомых и любовников той Ирины?
   - Я вам ясно сказала: я вас не знаю! - громко отчеканила она, пытаясь
сделать шаг в сторону и обойти мужчину. - Дайте мне пройти.
   Но он только крепче сжал ее руку. Ей стало больно.
   - Ладно, Ира, не дури. Сменила масть - так и скажи, я же не в претен-
зии. Зачем из меня дурака делаешь?
   Она попыталась вырваться и тут краем глаза заметила милицейскую  пат-
рульную машину.
   - Отстаньте от меня! - закричала она в полный голос, отталкивая  муж-
чину и стараясь привлечь к себе внимание.
   Машина остановилась за спиной у опасного приставалы,  из  нее  лениво
вышли два милиционера.
   - Что происходит? - небрежно спросили они, подходя к мужчине сзади.
   Он выпустил руку Ирины, но ничуть не испугался.
   - Вот знакомую встретил, - спокойно ответил он. - А она меня не узна-
ет.
   - Да не знаю я его! В первый раз вижу. Дайте мне пройти!
   - Нехорошо, гражданин, - все так же лениво протянул один из  милицио-
неров. - Зачем гражданочку обижаете? Почему пристаете, если она  с  вами
разговаривать не хочет?
   - Но я действительно ее знаю, мы хорошо знакомы. Можете проверить. Ее
зовут Ириной.
   - Вас как зовут, гражданочка?
   - Ирина, - пролепетала она, уже понимая, что ошиблась, что  не  нужно
было надеяться на милицию. Она-то рассчитывала, что,  увидев  милиционе-
ров, настырный Герман ретируется по-тихому, но он, судя по всему, не со-
бирался сдавать позиции и твердо намеревался отстаивать  свое  право  на
приватную беседу с ней. А милиция, похоже, будет вникать. Это совсем  ни
к чему.
   - Вы знаете этого человека?
   - Я же сказала, я его в первый раз вижу.
   - Откуда же он знает ваше имя?
   - Не знаю.
   - Гражданин, почему пристаете к женщине? За руку хватаете, пройти  не
даете. Непорядок.
   - Да что вы ее защищаете! - взвился Герман. - Это же  шлюха,  прости-
тутка! Строит тут из себя телку с невинными  глазами,  как  будто  я  не
знаю, кто она такая и где работает.
   - Да? - внезапно заинтересовались милиционеры. - И где же она работа-
ет?
   - В массажном кабинете "Атлант", можете проверить.
   - Я - жена депутата Березина, - в отчаянии произнесла Ирина, понимая,
что все пропало.
   - Документы у вас есть?
   - Нет, - растерялась она. - Я живу здесь рядом, вышла в магазин.  За-
чем мне документы?
   - Врет она, - с неожиданной злобой произнес Герман. - Всегда мне  го-
ворили, что у шлюх и душа блядская, а я, дурак, не верил.  Теперь  вижу,
не обманули. Кому ты лапшу вешаешь, мочалка трехрублевая? Думаешь, я за-
был, как ты верхом на мне скакала и повизгивала от удовольствия? Сука ты
дешевая!
   - Гражданин, - уже строже произнес милиционер. - А вот выражаться  не
надо. А то и "хулиганку" можно схлопотать. Извинитесь  немедленно  перед
женщиной и поедем в отделение.
   - За что?!
   - Ну как за что? За руку хватал? Хватал. Приставал? Приставал. Нецен-
зурно выражался в общественном месте в присутствии  работников  милиции.
Поедем, протокольчик составим, оштрафуем. Все как положено.
   - Да пошел ты!
   Герман попытался уйти, но милиционер цепко схватил его за куртку.
   - А вот это уже совсем не годится, - злорадно произнес он. - Это  уже
сопротивление работнику милиции. Это уж я тебе припаяю - не обрадуешься.
   Герман дернулся, стараясь вырваться, и сделал  милиционеру  подсечку.
Тот рухнул на утоптанный снег. В тот же миг второй милиционер метнулся к
Герману и заломил ему руку за спину.
   - Вое, хватит, - спокойно сказал он.  -  Разговоры  окончены,  теперь
начнется разбирательство. И вас, гражданочка, прошу пройти в машину.
   - Но зачем? - робко возразила Ирина. - Я-то чем провинилась?
   - Ничем, - великодушно ответил он. - Свидетелем будете, как он  выра-
жался и сопротивлялся. Заодно и личность вашу проверим. А то,  может,  и
правда вы его знакомая и он с вами личные отношения выяснял, а не  хули-
ганил.
   Ирина молча села в машину, кляня себя в душе за  опрометчивый  посту-
пок, который грозил теперь обернуться неизвестно какими  неприятностями.
Германа усадили на заднее сиденье вместе с одним из милиционеров,  Ирина
села впереди и всю дорогу чувствовала,  как  горящий  ненавистью  взгляд
прожигает ей затылок.
   В отделении милиции все обернулось по-другому.  Старший  лейтенант  с
испитым лицом и больными глазами невзлюбил Ирину с первого  взгляда.  То
ли он вообще терпеть не мог женщин, то ли его неприязнь распространялась
только на женщин в дорогих шубах, но его симпатии были с первой же мину-
ты отданы Герману, в котором он почему-то признал родственную душу.
   - Нехорошо, - говорил он, глядя на Ирину с плохо скрываемым презрени-
ем. - Зачем же вы своего знакомого под статью подводите? Если  у  вас  с
ним конфликтные отношения, то их надо выяснять потихоньку, а не на  гла-
зах у всего народа, и уж тем более не привлекать к этому  милицию.  Мало
ли что между людьми случается, может, вы сами перед ним в чемто  винова-
ты, а вы вместо того, чтобы разобраться, сразу милицию зовете.  Некраси-
во.
   - Между нами нет никаких личных отношений, - повторяла  Ирина  уже  в
двадцатый раз. - Я не знаю этого человека. Я никогда его не  видела.  Он
стал приставать ко мне в магазине, потом на улице, хватал  за  руку,  не
давал пройти.
   - Откуда же тогда он знает ваше имя?
   - Не знаю. Он обознался, принял меня за кого-то другого. Может  быть,
ту женщину тоже зовут Ириной. Просто совпадение.
   После первой вспышки ярости и страха ее сковали странное оцепление  и
безразличие. Она монотонно повторяла одно и то же, думая только  о  том,
успеет ли приготовить обед к приходу Сергея.
   - Вот мы сейчас проверим, обознался он или нет, - угрожающе  произнес
старший лейтенант. - Сейчас и окажется, что никакая вы не жена депутата.
Думаете, нас тут всех своим мужем испугали? Для нас все едино - что  де-
путат, что алкаш.
   Он пригласил в кабинет Германа и ободряюще подмигнул ему.
   - Так кто, вы говорите, эта гражданка?
   - Она работает в массажном кабинете "Атлант".
   - Где этот кабинет находится?
   - На Пресне. Не помню, как переулок называется. Недалеко от  магазина
"Олимп".
   Старший лейтенант потянулся за каким-то толстым справочником,  полис-
тал его и удовлетворенно хмыкнул.
   - Сейчас найдем, не волнуйтесь.
   Он снял трубку и набрал номер телефона. Ирина тупо  ждала,  когда  же
все наконец кончится. Ничего страшного не происходит, говорила она себе,
ничего страшного не может произойти. Просто нужно перетерпеть. Скоро все
закончится, и она пойдет домой.
   - Слушай, массажный кабинет "Атлант" на твоей территории? Да?  И  что
это, очередной бордель? Ага, понял. Кто там главный-то? Ринат Вильданов?
Не, не слыхал. У нас своих навалом. Слушай-ка, а список девочек  у  тебя
есть? Глянь-ка там Ирину...
   Он повернулся в сторону Германа.
   - Как фамилия?
   - Не то Новикова, не то Новицкая, что-то в этом роде...
   - Новикова или Новицкая, - повторил старлей в трубку. - Ага, жду.
   Он со скучающим видом уставился в окно, ожидая, пока невидимый  собе-
седник-коллега достанет список девочек, работающих на Рината.
   - Что? Точно? Не путаешь? Ох ты, е-мое. И что? Чисто? Ладно, бывай.
   Он положил трубку и с сочувствием поглядел на Германа.
   - Да, неувязочка у вас вышла, молодой человек.  Ваша  знакомая  Ирина
Новикова умерла несколько месяцев назад. Перекушала наркотиков и повеси-
лась. Так что, выходит, вы и вправду обознались.
   Ирина тут же поднялась и запахнула шубу.
   - Я могу идти? Вы убедились, что я говорю правду?
   - Идите, - буркнул старший лейтенант, не глядя на нее.
   Сумка вдруг показалась ей неподъемной. Она медленно шла домой и  пов-
торяла про себя: "Я умерла несколько месяцев назад. Я перекушала  нарко-
тиков и повесилась. Я умерла. Я умерла".