 |
|
 |
Глава 16
Владимир Петрович Пригарин смотрел на Настю Каменскую с неподдельным
изумлением.
- Неужели вы думаете, что я могу вспомнить обстоятельства почти трид-
цатилетней давности?
- Ну, не с ходу, конечно, - улыбнулась Настя. - Я вам покажу карту
роженицы, может быть, вы посмотрите свои записи, и в памяти что-нибудь
всплывет. И потом, я слышала, у вас феноменальная зрительная память на
лица. Я вам даже принесла фотографию этой женщины, правда, не того пери-
ода, когда она рожала, на снимке она чуть постарше, но изменилась мало.
- А почему такой интерес к этой, роженице?
- Скорее, не к ней, а к ее ребенку. Мы сейчас собираем материалы для
судебно-психиатрической экспертизы ее сына, поэтому нам важно знать
кое-какие подробности о состоянии здоровья матери и о течении родов.
Вам, как опытному врачу, это должно быть понятно.
- Конечно, конечно, - закивал Пригарин. - А позвольте спросить, отку-
да вам известно про мою зрительную память? Неужели в роддоме сказали?
- Слухами земля полнится, Владимир Петрович, - уклонилась от ответа
Настя.
Ей почему-то не захотелось упоминать Стасова. Они не смогли поехать к
Пригарину вместе, как собирались, у Стасова возникли какие-то проблемы
на работе, и Насте пришлось отправиться одной. Если бы они приехали сюда
вдвоем, Владимир Петрович и сам догадался бы, откуда Настя знает о его
замечательной зрительной памяти. Но она приехала одна и вот теперь, по-
винуясь совершенно необъяснимому мотиву, не стала отвечать на такой
простой и безобидный вопрос. "Вот и я начинаю принимать немотивированные
решения, - усмехнулась она про себя. - Неужели у меня появилась профес-
сиональная интуиция? Да нет, скорее всего, дурака валяю".
- Что ж, давайте посмотрим карту, - сказал Пригарин.
Настя протянула ему карту, Владимир Петрович взглянул на фамилию, и
что-то в его лице резко изменилось.
- Нет, я совершенно не помню эту роженицу.
- Прочтите, пожалуйста, ваши записи. Я, к сожалению, плохо разбираю
ваш почерк. Почему понадобилось делать чревосечение?
Он внимательно прочел все записи, начиная с самой первой строчки.
Насте стало казаться, что он вчитывается в текст с преувеличенным внима-
нием, и это ей почему-то не понравилось.
- У этой роженицы была сильно выражена астматическая компонента, -
наконец сказал Пригарин. - Она никогда не занималась спортом, никогда не
дышала с такой частотой, как это приходится делать при родах, и при на-
личии астматической компоненты она могла просто задохнуться.
- Понятно. А на здоровье ребенка эта компонента могла сказаться?
- Безусловно. Хотя и утверждать категорически я бы не взялся. Видите
ли, любые проблемы с нормальным дыханием - это проблемы с поступлением
кислорода в организм. Нарушение кислородного обмена у беременной вполне
может вызвать самые разнообразные нарушения у плода.
Настя вдруг бросила взгляд на его руки, держащие карту, и увидела,
что они сильно дрожат. Испугался, что ли? Интересно, чего? Или просто
разнервничался? Тоже любопытно.
Они проговорили еще около получаса, Настя подробно выспрашивала При-
гарина о том, может ли нарушение кислородного обмена привести к наруше-
ниям в психике ребенка. Но саму роженицу Владимир Петрович так и не
вспомнил - ни по фамилии, ни по фотографии. Что ж удивляться, подумала
Настя, столько лет прошло.
Ей очень хотелось закурить, но в квартире Пригариных табаком не пах-
ло, она поняла, что здесь не курят, и мужественно терпела. Попрощавшись
с доктором-пенсионером, она вышла на лестничную площадку и вызвала лифт,
но, когда двери кабины открылись, передумала и не стала входить. Прига-
рин жил на последнем этаже, рядом с его дверью находилась лестница, ве-
дущая на чердак. Настя присела на нижнюю ступеньку и вытащила сигареты.
Не успела она сделать и двух затяжек, как из-за двери Пригарина послы-
шался его голос:
- Виктор? Это я.
Настя поняла, что Владимир Петрович разговаривает по телефону. Она
вспомнила его преувеличенное внимание к карте Галины Ивановны Параске-
вич, его дрожащие руки и прислушалась.
- Ко мне приходили из милиции. Нет, не то. Нет, насчет Параскевича.
Виктор, что происходит? Я ничего не понимаю. Откуда все это полезло? Да
не психую я, а просто мне это не нравится. Насчет родов спрашивали. Да.
Да. Нет, сказал, что не помню. У нее в карте записана астматическая ком-
понента. Нет, с этой стороны все нормально, но я не понимаю, почему
именно сейчас... Ладно. Хорошо, договорились.
Настя докурила сигарету, на цыпочках спустилась по лестнице на два
этажа ниже и только оттуда поехала на лифте. Ай да доктор!
До особняка в центре Москвы, где располагались административные служ-
бы киноконцерна "Сириус", она добралась довольно быстро. Стасова на мес-
те не было, но девушка из соседнего кабинета, порхая по коридору мимо
Насти, прощебетала на ходу, что Владислав Николаевич где-то здесь, ско-
рее всего, у шефа. Настя устроилась в когда-то мягком, а ныне продавлен-
ном чуть ли не до пола кресле и достала предусмотрительно припасенную
газету с кроссвордом. Вписывая буквы в мелкие клеточки, она продолжала
думать о странной реакции Владимира Петровича Пригарина на ее визит.
Нигде никакого криминала, а он сначала испугался, а потом, только за ней
закрылась дверь, кинулся звонить какому-то Виктору. Не зря Владу не пон-
равилось это совпадение с самого начала, ох, не зря! Все-таки чутье у
него развитое, тренированное.
- О чем задумалась? - послышался голос Стасова над самым ее ухом.
- О том, что твой начальник, который дал тебе уйти на пенсию, полный
дурак, - ответила она, убирая кроссворд в сумку и вставая с низкого
кресла.
- Почему это? Нормальный мужик, дал мне уйти спокойно, без выговоров
и без нервотрепки.
- Был бы нормальный - ни за что бы тебя не отпустил. В ногах должен
был валяться, слезы лить, уговаривать остаться. А он? Взял и отпустил
тебя без звука, как будто такие, как ты, пачками на улице валяются и по
первому его свистку прибегут к нему работать.
- Ты чего, Настасья? - оторопел Владислав. - Мороженого переела? Или
кофе был некачественный? Ты чего такая заведенная?
- Да потому, что меня всегда злость берет, когда самые лучшие от нас
уходят, а наши начальнички смотрят вам вслед с отеческим укором, вместо
того чтобы взять ноги в руки и делать для вас хоть что-нибудь - квартиры
вам выбивать, премии, льготы. Обидно мне, понимаешь?
- Ну-ка пойдем.
Он крепко взял Настю за плечо и завел к себе в кабинет.
- Раздевайся, садись и рассказывай, с чего это тебя посреди полного
здоровья обиды начали грызть.
- Я была сегодня у Пригарина, - сообщила она, сняв куртку и устроив-
шись в удобном, на сей раз не продавленном кресле в углу. - И могу тебя
поздравить с тем, что твое сыщицкое чутье не утратило остроты.
- Серьезно? Наш моложавый дедок чем-то тебе не угодил?
- Еще как не угодил. Он страшно перепугался моих расспросов о родах
Галины Ивановны Параскевич, а как только я вышла за дверь, кинулся наз-
ванивать какому-то Виктору. И эдак, знаешь ли, с претензией, мол, что
это значит, да почему, да отчего именно сейчас.
- Настасья, ты еще не устала морочить мне голову?
- Ты о чем? - не поняла она.
- О твоем визите к Пригарину. За каким, извини меня, чертом ты к нему
потащилась?
- А что? - испугалась Настя. - Я тебе дорогу перешла? Ты что-то в от-
ношении него планировал? Прости, Влад, я же не знала. Мы договаривались
ехать вместе, и я подумала, что...
- Я не об этом. Ты поехала к нему именно потому, что твое чутье тоже
тебе подсказывало что-то смутное. Тебе тоже не понравилось это совпаде-
ние. И не нужно разыгрывать тут целый спектакль и делать из меня гени-
ального Эркюля Пуаро. Ладно, проехали, рассказывай про нашего доктора.
Настя пересказала Стасову свой разговор с Пригариным и почти дословно
воспроизвела его реплики в случайно подслушанном телефонном разговоре.
- Надо же, - покачал головой Стасов, - а мне он с гордостью говорил,
что всех своих рожениц в лицо помнит. Поставьте, говорил, передо мной
десять тысяч женщин, и я выберу среди них всех тех, у кого детей прини-
мал, ни одной не пропущу. А Галину Ивановну твою не вспомнил.
- Это не показатель. Он может считать, что у него память отменная, а
на самом деле - ничего особенного, просто самомнение высокое. Или, мо-
жет, в молодости память была хорошей, а сейчас сдавать стал, только не
хочет признаваться в этом. Хотя, по идее, должно быть наоборот. Если у
него начался склероз, то все равно то, что он запомнил в молодости,
должно в памяти остаться, а вот с опознанием Досюкова он уже не был бы
так уверен. Да не в этом суть, Влад, Бог с ней, с его зрительной па-
мятью. Меня гораздо больше интересует, чего он задергался и кому и зачем
принялся названивать, когда я ушла.
- Идеи есть?
- Не-а, ни одной. Придется искать методом среднепотолочного тыка. Бу-
дем его провоцировать, чтобы понять, на что он реагирует наиболее болез-
ненно и кто такой этот Виктор. Но, боюсь, навешают мне за это мягких
подзатыльников. Ведь пока что нет никакой очевидной связи всех этих сов-
падений и неувязок с убийством или самоубийством Параскевича.
- Намекаешь, что ли?
- Что ли. Стасов, я прошу тебя поехать со мной к моему начальнику
Гордееву.
- А он не кусается?
- Кусается. Но если я терплю, то и ты выдержишь.
Это больно, но не смертельно. Поедешь?
- Что с тобой сделаешь, - вздохнул Стасов. - Не умею я женщинам отка-
зывать. Ты чего смеешься?
- Я вспомнила, как Лешка стыдил меня за то, что я попросила тебя от-
везти меня в Чехов. Дескать, нахалка я бессовестная, занятого человека
напрягаю почем зря из-за собственной лени, он бы и сам мог меня отвезти.
А представляешь, что было бы, если бы я его послушалась? Знаешь, Стасов,
когда я думаю о том, на каком тоненьком волоске немыслимых случайностей
иногда подвисает наша сыщицкая удача, мне не по себе делается. Ведь если
бы я поехала без тебя, мы бы никогда не связали твоего свидетеля с моим
потерпевшим. А там, совершенно точно, что-то есть. Только я никак не мо-
гу придумать, что это может быть. Всю голову сломала, от челюсти до ма-
кушки, а придумать не могу. Так ты едешь со мной?
- Еду, еду, не ной, только минут через двадцать, ладно? Мне нужно
быстро решить один вопрос, доложить шефу, тогда и поедем.
Стасов умчался решать свой "один вопрос", оставив Настю в кабинете в
обществе двух телефонов, газеты с кроссвордом и нерешенной головоломки,
в которой переплелись роды Галины Ивановны Параскевич и свидетельские
показания, лежащие наряду с другими в основе обвинительного приговора по
делу Евгения Досюкова.
Накануне Нового года в школе, где училась Таня Григорьева, было тихо
и пусто, начались школьные каникулы. Директора на месте не оказалось, но
Юлову удалось отыскать завуча.
- А Андрей Георгиевич от нас ушел, - с сожалением сообщила завуч.
- Давно?
- Месяца полтора назад. Представляете, как это бывает, когда учитель
уходит не то что посреди учебного года, а прямо посреди полугодия, в
разгар учебного процесса? Кошмар! Но причина у него была уважительная,
так что пришлось отпустить.
- И что за причина? - поинтересовался Юлов.
- Болезнь. Представьте себе, молодой мужчина, привлекательный - и
жуткое кожное заболевание. Понятно, что в таком виде он не может идти в
класс, весь в бинтах, мазях, повязках - ужас. Если бы он работал со
взрослыми, этим можно было бы пренебречь, но ведь дети - они глупы и
жестоки, они не прощают внешних дефектов. Андрею пришлось сбрить волосы
на голове, и он стал похож на уголовника. Врачи сказали, что лечение
займет как минимум год, а то и больше, поэтому он решил уйти из школы и
попытаться найти какую-нибудь надомную работу, пока не выздоровеет.
Очень жаль, очень! Такой талантливый педагог. А вы насчет Танечки хотите
с ним поговорить? Я слышала, ее нашли. Ужасно это все.
Андрей Турин жил далековато от школы, и, когда Саша Юлов добрался до
его дома, было уже почти семь вечера. На его звонок в дверь долго никто
не открывал, потом послышался неуверенный голос:
- Кто там?
- Старший лейтенант Юлов. Мне нужен Турин Андрей Георгиевич.
Дверь распахнулась, и Юлов, в общем-то готовый к неожиданностям,
все-таки оторопел. Турин действительно был наголо побрит, и вся голова
была покрыта пятнами не то зеленки, не то какой-то лечебной мази. Более
того, два месяца назад, когда Юлов с ним встречался, у Андрея Георгиеви-
ча была окладистая борода, а сейчас лицо его было гладко выбрито и он
действительно здорово смахивал на уголовника.
- Проходите, - смущенно улыбнулся хозяин, неловким жестом прикасаясь
к бритой голове. - Я в таком виде, что на глаза людям показываться неу-
добно. Меня, наверное, узнать трудно?
- Ну что вы, - великодушно сказал Юлов, сам испытывая неловкость.
Он прошел следом за Туриным в комнату и огляделся. На письменном сто-
ле стоял включенный компьютер, кругом лежали папки и бумаги.
- Где вы теперь работаете? Завуч в вашей школе сказала, что вы хотели
найти какую-нибудь надомную работу.
- Да, к счастью, мне удалось устроиться редактором в издательство, да
еще и корректором по совместительству. Грамотностью Бог не обидел, а
сейчас это большая редкость. Кроме того, мне дают материал не только в
отпечатанном виде, но и на дискете, так что я свою правку сам вношу в
текст, вычитываю ошибки и сдаю уже готовую работу. За это мне разрешает-
ся приходить в издательство раз в две недели, одну работу сдать - другую
получить. В моем положении это наилучший выход. Знаете, такая хворь на
меня напала - не приведи Господь. Лекарства так омерзительно пахнут, что
я теперь почти ни с кем не общаюсь. И, что обидно, чувствую себя прек-
расно, а вынужден жить затворником.
- Не жалеете, что пришлось уйти из школы?
- Как вам сказать... - Турин улыбнулся. - Врать не хочется, а правды
я и сам не знаю. Я к ученикам очень привязан был, и работа учителя мне
нравилась. Но в издательстве я зарабатываю намного больше. Просто нес-
равнимо больше. Да что мы все обо мне говорим, вы ведь по делу пришли.
- По делу, - подтвердил Юлов. - Мы нашли Таню. К сожалению, она по-
гибла.
Турин опустил голову.
- Конечно, - тихо сказал он. - Глупо было бы надеяться, прошло
столько времени... Где ее нашли?
- В подвале дома, довольно далеко от того района, где она жила. И по-
тому у меня к вам просьба, Андрей Георгиевич. Давайте еще раз вернемся к
ученикам, которые посещали ваш факультатив.
- Вы думаете, это кто-то из них?
- Трудно сказать. Больше всего меня интересует Геннадий Варчук.
- Почему именно он?
- Потому что Таню нашли в подвале того дома, где живет дедушка Барчу-
ка. А самого дедушки в тот период, когда Таня пропала, в Москве не было,
и квартира стояла пустая. Понимаете?
- Да, конечно... В голове не укладывается...
Виктор Алексеевич Гордеев, по прозвищу Колобок, давно уже знал, что
Новый год - самый плохой праздник. На протяжении многих лет ровно за де-
сять дней до Нового года у - него начиналась полоса неудач, длившаяся
примерно до Крещения. Потом дела как-то сами собой утрясались, жизнь
входила, в нормальную колею, у неразрешимых, казалось бы, проблем вдруг
находились более или менее сносные решения, но сам этот месяц, с 20 де-
кабря до 19 января, всегда бывал трудным и пакостным. Тщательно разрабо-
танные и спланированные операции по непонятным причинам проваливались,
люди, на которых возлагались большие надежды, в этот период заболевали
или уезжали, преступники делались отчего-то особенно наглыми и удачливы-
ми, а потерпевшие и свидетели - упрямыми и недоброжелательными. Навер-
ное, у каждого человека есть такой период в году, когда неприятности и
неудачи группируются особенно тесно, сбиваясь в кучу и наступая друг
другу на пятки. У полковника Гордеева этот период с завидным посто-
янством возникал вокруг новогодних праздников.
Сегодня было уже двадцать девятое декабря, неудачи находились в самом
разгаре, и настроение у Виктора Алексеевича было далеко не радужным. А
впереди предстояло четыре выходных дня, в течение которых будут закрыты
все государственные учреждения и организации, что существенно затрудняло
работу оперативников, которые, конечно же, не могли позволить себе рос-
кошь не искать преступников целых четыре дня.
Настя знала, что ее начальник увяз в черной полосе, потому и предуп-
редила Стасова, что Гордеев иногда кусается. Но точно так же она знала,
что Виктор Алексеевич всегда следует золотому правилу: не портить наст-
роение подчиненным, если им предстоит работать. Какой толк от работника,
если с утра пораньше начальник на него собак спустил? Злость и раздраже-
ние - плохие помощники и никудышние советчики, и подчиненные после выво-
лочки у руководителя много не наработают. Было у полковника еще одно
правило: не устраивать публичных разносов. Все, что он считал нужным
сказать нерадивому сотруднику, он говорил обязательно и не откладывая,
но только наедине. Гордеев твердо верил в то, что людей нельзя ни оби-
жать, ни унижать, только тогда ими можно нормально руководить.
Когда приехали Каменская и Стасов, Виктор Алексеевич вызвал Юру Ко-
роткова, потому что Коротков тоже отвечал за работу по раскрытию убийст-
ва писателя Параскевича. Они совещались уже час, пытаясь подтянуть одни
концы к другим, но никаких логичных увязок найти не могли. Настя все
время чувствовала, что в сознании мелькает какая-то смутная мысль, но не
успевала ее ухватить прежде, чем та исчезала.
- Давайте проведем маленький эксперимент, - предложила она. - Надо
позвать кого-нибудь из ребят.
Гордеев бросил на нее короткий взгляд, но ничего не спросил, только
снял трубку внутреннего телефона. Через минуту в кабинет вошел Миша До-
ценко, симпатичный черноглазый оперативник, самый молодой в отделе по
борьбе с тяжкими насильственными преступлениями.
- Миша, напрягите фантазию, - попросила Настя, - попробуйте вжиться в
роль. У вас на совести есть грех, очень-очень давний грех, и вдруг выяс-
няется, что милиция почему-то интересуется обстоятельствами, так или
иначе с этим давним грехом связанными. Сразу после разговора с сотрудни-
ками милиции вы звоните человеку, которому, вероятно, очень доверяете, и
просите у него совета или предположительного объяснения действий милици-
онеров. Обращаетесь вы к нему по имени и на "ты". Сможете?
- Попробую. Как этого советчика зовут?
- Виктор.
- Ага, ладно.
Доценко задумался, потом уставился на Короткова в упор.
- Виктор, у меня неприятности, - начал он. - Мне нужен твой совет.
Понимаешь, много лет назад я сделал то-то и то-то. А теперь меня об этом
спрашивают люди из милиции...
- Стоп! - прервала его Настя. - Вот именно. Много лет назад я сделал
то-то и то-то. А ведь ничего подобного Пригарин не говорил. Он начал
сразу с того, что приходили из милиции и спрашивали о родах Галины Ива-
новны.
- Ты хочешь сказать, что этот Виктор полностью в курсе дела? - спро-
сил Гордеев.
- Совершенно точно, - кивнула она. - И более того, он не просто пол-
ностью в курсе дела, а в последнее время постоянно обсуждал этот вопрос
с Пригариным. Потому что если бы это было не так, то Владимир Петрович
построил бы разговор совсем иначе. Да, Мишенька? Ну-ка, еще разочек поп-
робуйте.
- Виктор, - снова начал Доценко, - помнишь ту историю тридцать лет
назад? Ну когда я сделал то-то и то-то. Так вот, сегодня ко мне приходи-
ли из милиции и спрашивали...
- Умница, - одобрительно сказал полковник. - Великий импровизатор в
тебе погиб, Михаил. Помоему, мы тебя в отделе используем не по назначе-
нию. Но Анастасия права. Если Пригарин разговаривал не так, как нам
только что показал Доценко, то, выходит, он с этим Виктором проблему Га-
лины Ивановны Параскевич обсуждал в последнее время довольно часто. Хо-
тел бы я знать, что в этих родах было такого особенного. У кого какие
идеи?
- Они допустили грубую врачебную ошибку, изза которой ребенок погиб
при родах, и подсунули Галине Ивановне другого младенца. Где они его
взяли - вопрос второй. Поскольку кесарево сечение делается под общим
наркозом, роженица не узнала, что ребенок умер, - предположила Настя. -
А признаваться в смерти ребенка они по каким-то причинам не могли. Мо-
жет, испытывали какой-то новый препарат, а Галина Ивановна об этом узна-
ла, и в случае смерти ребенка она бы их всех за решетку отправила.
- Годится. Что еще? Думайте, думайте, не сидите, как на празднике.
- Ребенок не умер, но подмена все-таки была, - произнес Стасов. -
Например, в это же время там была другая роженица, которая по тем или
иным причинам хотела другого ребенка. За большие деньги они вполне могли
взяться подменить девочку на мальчика или больного ребенка на здорового,
или темненького на светленького.
- А что, бывает, - откликнулся Коротков. - Например, если у нее при-
дурочный муж, который хочет непременно сына, а жена ему уже два раза до-
черей рожала, и он угрожает, что бросит ее, если не будет мальчика. Та-
кие часто встречаются. Или наоборот, она рожает сыновей, а хочется обя-
зательно девочку. У Параскевич рождается дочь, и они ее меняют на
мальчика.
- Или женщина рожает ребенка от смуглого черноволосого любовника и
понимает, что мужа обмануть не удастся, потому что и она, и муж средне-
русые или светловолосые. Если такая роженица очень дорожит своим мужем и
браком, она тоже может при определенных условиях пойти на подмену ребен-
ка, - подхватила Настя. - Все это, в принципе, возможно, потому что Га-
лина Ивановна находилась под общим наркозом и не знала, какого ребенка
родила.
- Но из всего этого неумолимо следует, что, вопервых, Виктор - медик
и, во-вторых, он, скорее всего, соучастник, - сделал вывод Стасов.
- Поясни, - потребовал Коротков.
- А ты вспомни, зачем Настасья ездила к Пригарину и о чем его спраши-
вала. Речь шла о том, не могла ли имевшаяся у матери патология сказаться
на здоровье ребенка. Так? Ведь ни о чем другом Настя его не спрашивала.
- Ну.
- А Пригарин в разговоре с этим Виктором сказал: там записана астма-
тическая компонента. Если речь идет просто о подмене ребенка, то зачем
им обсуждать состояние здоровья роженицы? Какая связь? И потом, Пригарин
в разговоре с собеседником употребляет медицинский термин и не дает ни-
каких пояснений. Значит, разговаривает с коллегой, со специалистом.
- Это понятно, - нетерпеливо кивнул Коротков. - Но почему непременно
соучастник?
- Влад прав, - медленно сказала Настя. - Я поймала наконец эту мысль.
- Чего ты там поймала, Диана-охотница? - хмыкнул Виктор Алексеевич.
- Они обсуждали здоровье Галины Ивановны, потому что никакой астмати-
ческой компоненты у нее не было и в помине. Они ее обманули, потому что
им нужно было сделать ей кесарево сечение. Тогда это, точно, не была за-
мена мальчика на девочку или наоборот, потому что они не могли знать,
кто у нее родится. Тогда, скорее всего, речь шла о внешних признаках или
о состоянии здоровья ребенка. Та, вторая роженица очень боялась, что у
нее родится ребеночек "не той масти", и заручилась хорошо оплаченной по-
мощью врачей. Врачи подобрали подходящую по внешним признакам мамочку,
может быть, даже они и отца видели, ведь женщины, особенно на последних
сроках беременности, часто приходят в консультацию в сопровождении му-
жей. И они стали заранее готовить Параскевич к тому, что ей придется де-
лать кесарево. Между прочим, вполне возможно, что подмена и не понадоби-
лась, у подгулявшей мамочки мог родиться вполне подходящий ребенок. Но
отступать-то было уже некуда, Галина Ивановна донашивала ребенка, будучи
уверенной в том, что у нее сильно выраженная склонность к астме и она
может задохнуться при самостоятельных родах. Точно такая же картина мог-
ла бы быть, если заинтересованная роженица боялась не разоблачения связи
с любовником, а рождения больного ребенка. Например, она знала о наличии
у себя или у отца ребенка каких-то заболеваний. Может быть, алкоголизм
или наркомания, или она во время беременности перенесла тяжелую болезнь
и вынуждена была принимать опасные для плода лекарства, или еще что-ни-
будь в этом же роде.
- Все это замечательно, - констатировал Колобок - Гордеев, - но не
продвигает нас ни на шаг в сторону раскрытия обстоятельств смерти Парас-
кевича. Даже если он не был родным сыном Галины Ивановны, с его смертью
это никак не связано.
- Как это не связано?! - возмутилась Настя. - А тезис о его изощрен-
ном самоубийстве? Если была подмена, то у него может быть какая угодно
наследственность, давшая впоследствии патологию психики.
- Анастасия, ты углубляешься в дебри, - покачал головой полковник. -
Вопрос о самоубийстве Параскевича при любых данных, даже самых убеди-
тельных, может быть решен только предположительно, и я хочу, чтобы вы
все это уяснили. Даже если окажется, что подмена была и в роду у его
настоящих родителей сплошь псих на психе, посмертная судебно-психиатри-
ческая экспертиза не даст того ответа, который может быть, с уверен-
ностью положен в основу постановления о прекращении предварительного
следствия по делу о смерти от огнестрельного ранения. Поймите это, дети
мои. Я ценю ваш пыл и энтузиазм, но не надо переоценивать вес такого
экспертного заключения. Все время помните о том, что вас могут обманы-
вать, что никакого самоубийства не было, а подлинный убийца глядит на
вас из-за угла и мерзко хихикает. Давайте-ка еще раз прикинем, что у нас
с вами есть по этому делу.
- Есть собственноручно написанное Людмилой Исиченко признание в том,
что Параскевича застрелила она, - начала перечислять Настя.
- Исиченко производила впечатление больного человека, и вопрос о ее
вменяемости пока открыт, - заметил Гордеев. - Цена этому признанию пока
неизвестна. Не считается.
- Есть заключение экспертов о том, что на одежде, указанной Исиченко,
имеются следы пороха, и
- Годится. Загибаю один палец.
- Есть показания Исиченко о том, где лежал пистолет, и заключение
экспертов о том, что в указанной ею коробке действительно находилось
оружие. И сама коробка найдена там, где указала Исиченко.
- Два. Дальше.
- Показания Исиченко о том, кого она видела, пока ждала Параскевича,
совпадают с действительностью.
- Принимаю, но условно. Ладно, три. Что еще?
- Показания вдовы Параскевича о том, что у него были причины для глу-
бокой депрессии.
- Пока нет заключения филологов, не считается.
- Есть показания родственников Исиченко и самой Светланы Параскевич,
яз которых следует, что Людмила была, что называется, зациклена на Лео-
ниде и он пользовался огромным влиянием на нее. Ведь, она даже завещание
в его пользу составила. А сама формулировка завещания говорит о том, что
автором книг действительно является не Леонид, а Светлана.
И либо Исиченко об этом знала, либо формулировку ей подсказал Леонид,
пользуясь своим неограниченным влиянием на нее и умея заставить ее де-
лать то, что он скажет, не задавая вопросов и не возражая. И есть пока-
зания друзей Параскевича об их последней встрече, которая очень напоми-
нала прощание.
- Ну что ж, дети мои, улик много, но в основном - косвенные. Прямая
улика только одна - следы "пороха на одежде Исиченко. Все остальное -
улики поведения и вопросы осведомленности. В массе своей они производят
сильное впечатление, не спорю, но при более или менее придирчивом взгля-
де они давления не выдерживают.
- Вы хотите сказать, что для следователя, который хочет закрыть дело
об убийстве, этих улик более чем достаточно?
- Ну да. А для того, кто в это не верит, явно недостаточно. Ольшанс-
кий верит, как вы думаете?
- Конечно, нет, - улыбнулась Настя. - Костя никогда никому не верит,
хотя вслух не высказывается.
- Материалы для экспертизы по Исиченко готовы?
- Да, Ольшанский уже зарядил экспертов.
- Значит, подождем, пока не будет результатов по Параскевичу и его
жене. Анастасия, ты упрямая и непослушная девчонка и все равно побежишь
искать правду о родителях Параскевича. Запретить тебе я не могу, потому
что ты обязательно пойдешь к Ольшанскому и уговоришь его дать тебе такое
поручение, а поручение следователя для нас - закон, как бы я ни упирал-
ся. Вы с Костей одного поля ягоды, вас уже не переделать. Сроку тебе на
все про все - неделя, больше не дам, и так работы много, а делать неко-
му. Коротков, не смотри на меня с немой благодарностью, ты тут ни при
чем. Пусть наша Диана-охотница сама копается, эта работка как раз для
нее, а ты на эту неделю с дела Параскевича снимаешься. Уяснил? Сейчас
пойдут новогодние пьяные разборки, дел будет невпроворот. Что-то гость
наш молчит. Владислав Николаевич, что скажете?
- Как всегда, глупость, - улыбнулся Стасов. - Я просто подумал, что
если подмена ребенка все-таки была, то это вполне может оказаться той
тайной, угроза разоблачения которой является причиной убийства.
- Вот! - Гордеев поднял палец в назидательном жесте и вперился глаза-
ми в Настю. - Слушай, что опытный пенсионер говорит. Убить другого чело-
века гораздо легче, чем убить самого себя. Поэтому в версию о самоу-
бийстве надо верить только в самую последнюю очередь. В самую последнюю.
А уж когда речь идет о двух самоубийствах - тем более. И поскольку в
том, что Исиченко покончила с собой, у нас нет оснований сомневаться, то
будем сомневаться в самоубийстве писателя. Все, дети мои, обсуждение за-
кончено. Принимается новая рабочая версия о том, что Параскевич был
все-таки убит в связи с опасностью разоблачения подмены ребенка. Между
прочим, раз уж нам предстоит в это вникать, надо посмотреть, не сделал
ли доктор Пригарин в свое время из этого регулярный источник обогащения.
Может, не зря он так усердно занимался чревосечением, а? Даже когда в
отпуске был, и то приезжал, чтобы операцию сделать. Владислав Николае-
вич, мы на вашу помощь можем рассчитывать? Или у вас в этом деле интере-
са нет?
- Интерес есть, - ответил Стасов.
- И в чем он состоит? Или это секрет?
- В любопытстве, Виктор Алексеевич, в обыкновенном сыщицком любо-
пытстве. Мне же интересно, чем дело кончится. И потом, я недавно работал
вместе с Настасьей и Юрой по убийству актрисы Вазнис, так что ваши ребя-
та мне вроде как не чужие. Грех не помочь, если есть возможность.
- Значит, вы уверены, что с вашим делом о Досюкове все это никак не
связано?
- Я не знаю, - признался Стасов. - Честное слово, не знаю. Просто я
очень не люблю совпадений, хотя в данном случае это может оказаться
действительно чистым совпадением.
- Ну, Бог в помощь, - махнул рукой Гордеев, давая понять, что можно
расходиться.
Из кабинета Гордеева они отправились к Насте. В ее кабинете было хо-
лодно и отчего-то сыро, и она сразу же кинулась включать кипятильник,
чтобы сделать кофе.
- Как ты собираешься Новый год встречать? - спросил ее Стасов, осед-
лав стул возле окна и положив руки на горячую батарею.
- Не знаю, - пожала она плечами. - Наверное, вдвоем с Лешкой. Никуда
идти не хочется. Можно, конечно, к моим родителям поехать или к брату,
но, скорее всего, мы не соберемся. Мы какие-то другие стали, не такие,
какими наши родители были. Я же помню, когда я была маленькой, к нам до-
мой компании родительских друзей приходили, человек по пятнадцать -
двадцать, елка обязательно была, стеклянный шар, от которого по всей
комнате разноцветные огоньки бегали. Они умели быть веселыми, песни пе-
ли, танцевали. А наше поколение выросло скучным и некомпанейским.
- Пожалуй, - согласился Стасов. - У моих родителей на Новый год тоже
всегда много друзей собиралось. А я, теперь только и думаю о том, как бы
провести дома тихий вечер и поменьше общаться.
- Один будешь в праздник?
- Татьяна завтра утром приедет. Моя бывшая благоверная в командиров-
ке, так что у меня Лиля живет. Хорошо бы она на Новый год у меня оста-
лась. Но боюсь, Маргарита примчится из своей заграницы.
- Стало быть, на четыре выходных дня ты мне не помощник, - удрученно
констатировала Настя, накладывая растворимый кофе в стаканы и бросая са-
хар. - Жаль, а я так рассчитывала на тебя.
- Ну, извини, - развел руками Владислав. - Войди в положение, я жену
два месяца не видел.
- Ладно, молодожен, что с тебя взять. Бери кофе, только осторожно,
стакан горячий.
- Да ты не расстраивайся, - сказал Коротков, который с трудом удержи-
вался от смеха, глядя на ее огорченное лицо. - Если все дело в старой
тайне, то за четыре дня она никуда не денется.
- Тайна-то, может, и старая, - возразила Настя, - а любопытство у ме-
ня новое, молодое и полное сил, и оно меня сгрызет до костей за эти че-
тыре дня. Ладно, сама попробую.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Миша Доценко.
- Юра, тебя к телефону.
Коротков вышел, прихватив с собой стакан с горячим кофе.
- А Слушай, что за странный малый? - удивленно повернулся к Насте
Стасов. - Юрку на "ты" называет, а к тебе на "вы" обращается, да и ты к
нему тоже, я заметил. Вы что, в конфликте?
- Да Бог с тобой, - расхохоталась Настя. - У нашего Мишани какое-то
преувеличенно трепетное отношение ко мне, уж не знаю почему. Он меня не
только на "вы", а еще и по имени-отчеству называет. Который год бьюсь -
ничего поделать не могу. Анастасия Павловна - и все тут, хоть умри. Поэ-
тому и мне приходится к нему на "вы" обращаться, а то неудобно. Ребята
над ним подшучивают из-за этого, а ему хоть бы что. Уперся - и ни в ка-
кую.
- Аристократ, - хмыкнул Стасов, отпивая кофе. - Неужели такие еще
сохранились?
Настя курила, задумчиво глядя куда-то в потолок, и не ответила на
вопрос Стасова, который, впрочем, ответа и не ждал, ибо вопрос задал
чисто риторический.
- Ну-ка возьми сигарету большим и указательным пальцем, - внезапно
попросил он.
Настя послушно выполнила просьбу и с недоумением глянула на него.
- Взяла, и что теперь?
- Ну и держи ее так.
- Но мне неудобно. Я так не привыкла.
- Ладно, извини, не обращай внимания. Отвезти тебя домой?
- Если это не сложно...
Она не успела договорить, потому что вернулся Коротков, и лицо у него
было озадаченное.
- Саша Юлов звонил, - сообщил он, обращаясь к Насте, - по поводу
убийства девочки. Помнишь, мы утром говорили, что надо бы еще раз побе-
седовать с учителем.
- Да-да, помню.
- Так вот ведь какая незадача, Асенька. Саша только что был у этого
учителя. Там что-то странное. Сашка точно помнит, что два месяца назад
этот Турин подробно и охотно рассказывал о всех своих учениках, в том
числе и о Тане, и о Гене Барчуке. А за эти два месяца он, во-первых,
чем-то заболел и уволился из школы, а во-вторых, не может рассказать о
ребятах ничего вразумительного. Мнется, жмется... Черт-те что, одним
словом. Не мог же он за два месяца все забыть.
- А чем он заболел?
- Сашка говорит, какое-то кожное заболевание. Турин побрит наголо, и
вся голова в пятнах.
- Это бывает, - усмехнулся Стасов. - Кожные заболевания на нервной
почве. Особенно часто случается с теми, у кого совесть нечиста.
- Что ты хочешь сказать? - насторожилась Настя.
- Ничего конкретного, я ведь не знаю, что именно вы обсуждаете. Прос-
то говорю, что такое случается. Вы этого учителя ни в чем не подозревае-
те?
- Теперь подозреваем, - очень серьезно ответил Коротков.
С самого утра Наталья чувствовала себя плохо. Не то чтобы у нее
что-то болело, нет, но на душе было так тяжело, как никогда раньше.
Ночью ей приснился Евгений, такой одинокий и несчастный, что заныло
сердце. Ей снилось, что она увидела его во сне больным и страдающим и
помчалась в колонию. Перед тем административным зданием, в котором она
недавно уже была, стояла толпа людей, и она сразу поняла, что с Женей
что-то случилось. Тот начальник, с которым она разговаривала, стоял в
самом центре толпы, одетый в костюм Деда Мороза, и раз - давал подарки.
Наталья поняла, что это были подарки, которые осужденные передавали сво-
им родствен - никам на свободу. Люди брали пакеты и яркие коробки и рас-
ходились, и наконец она осталась одна.
- А мне? - спросила она начальника. - Я Наталья Досюкова. Разве мне
нет подарка от мужа?
Начальник ничего не ответил и начал снимать маскарадный костюм. На-
талья вдруг с ужасом увидела, что у него лицо Бориса Красавчикова.
- Подождите, не уходите, - взмолилась она. - Вы мне не дали подарка.
Я Досюкова...
- Вам не полагается, - ответил начальник - Красавчиков.
- Почему?
- Потому что вы приехали слишком поздно. Подарки выдают только тем,
кто приехал вовремя.
- Но я же не знала, я вообще случайно приехала, мне никто не говорил,
что нужно приезжать за подарками!
- Приезжать нужно не за подарками, а к мужу на свидание, - сердито
ответил тот. - Кто приехал на свидание, тому и подарок.
- Но мне еще рано на свидание, - залепетала Наталья. - Я же была сов-
сем недавно, разве вы меня не помните? У нас свидание только через три
месяца, я случайно приехала, просто так... Ну хотя бы скажите, как там
Женя.
Вдруг лицо у начальника снова изменилось, теперь это был не Боря Кра-
савчиков, а Виктор Федорович.
- Какой еще Женя? - недовольно спросил он.
- Досюков, Евгений Досюков, статья сто третья, срок восемь лет.
- Нет такого, - грубо ответил начальник.
Он уже снял костюм Деда Мороза и теперь стоял перед ней в пальто, в
точно таком же пальто, какое было надето на Жене, когда его арестовали.
"Он украл его пальто! - подумала Наталья. - С Женей случилась ка-
кая-то беда, и этот начальник украл его вещи".
- Но как же нет! - закричала она. - Я же была здесь месяц назад, у
нас было свидание! Три часа! Он был здесь! Где Женя? Куда вы его дели?
Его перевели в другую колонию?
- Я же вам сказал, его здесь нет. И вообще, Наталья Михайловна, вы
приехали слишком поздно. Я все знаю о вас, а вы пытались меня обмануть.
И Евгений все знает. Поэтому он больше не хочет вас видеть.
Тут она поняла, что это уже не Виктор Федорович, а правозащитник По-
ташов. Ее захлестнул такой ужас, что она даже потеряла способность ды-
шать.
- Николай Григорьевич, - закричала она шепотом, потому что воздух от-
казывался проходить сквозь голосовые связки, - миленький, раз вы теперь
все знаете, спасите Женю. Я все сделаю, я во всем признаюсь, я пойду в
тюрьму, если надо, только верните мне его.
- Поздно, Наталья Михайловна, - сказал Поташов почему-то грустно и
устало. - Жени больше нет. Он умер от горя, когда узнал, что вы надела-
ли.
Она заплакала и проснулась. Лицо было мокрым от слез, сердце ныло под
давящей на него гнетущей тяжестью.
Весь день она думала о Жене, о том, как он ждет от нее помощи, наде-
ется на нее, верит в то, что она сумеет доказать его невиновность. Гор-
дый, сильный, не падающий духом, властный. Что же она наделала!
К вечеру отчаяние стало непереносимым, и она позвонила Виктору Федо-
ровичу.
- Что-нибудь случилось? Неприятности? - вежливо поинтересовался он.
- Нет-нет, ничего не случилось. Но мне нужно с вами поговорить.
- Ну, хорошо, - вздохнул тот. - Подъезжайте к тому же месту, где мы
встречались в прошлый раз. Помните?
- Помню. Через пять минут выезжаю.
- Не берите машину, - посоветовал он. - Сегодня очень плохая дорога,
гололедица и видимость отвратительная.
- Да, я поеду на метро.
Наталья быстро оделась и почти бегом помчалась к метро. Она так при-
выкла, что Виктор Федорович может решить любую проблему! Ей казалось,
что вот сейчас она с ним поговорит и он поймет ее, поддержит и одобрит,
подскажет, куда лучше пойти и к кому обратиться, чтобы как можно быстрее
Женя оказался на свободе. Она летела вниз по эскалатору, потому что он
двигался ужасающе медленно, а полторы минуты, которые ей пришлось прос-
тоять на платформе в ожидании поезда, длились по меньшей мере полтора
часа. Наконец она оказалась на безлюдной аллее и увидела впереди знако-
мую фигуру Виктора Федоровича, неторопливо прогуливающегося взад и впе-
ред.
- Виктор Федорович, - начала она прерывающимся голосом, - я больше не
могу. Я не вынесу этого. Я не думала, что это так тяжело.
- Тише, голубушка, тише, успокойтесь и давайтека все по порядку. Что
случилось?
- Ничего не случилось, на я поняла, что больше не могу так жить. Женя
там, за решеткой, а я здесь...
- Но ведь это было ясно с самого начала, - спокойно ответил он. - Так
и планировалось. Он - за решеткой, а вы - здесь, свободная и богатая.
Что же вас теперь не устраивает?
- Все! - в отчаянии воскликнула Наталья. - Меня все не устраивает. Я
не хочу этого. Я не предполагала, что это будет так страшно.
- И чего же вы теперь хотите? Вы можете снова стать бедной, для этого
нужно только развестись. Боюсь, что я перестал вас понимать, голубушка.
- Неужели нельзя ничего придумать, Виктор Федорович?
- История назад не ходит, как вам известно. Что сделано - то сделано.
Вы сами этого хотели. Я считаю, что вам нужно успокоиться, отдохнуть.
Пройдет всего несколько дней, и вы посмотрите на ситуацию совершенно
другими глазами, уверяю вас. У вас самый обыкновенный нервный срыв, вы
не выдержали перенапряжения. Стоит вам только взять себя в руки и вспом-
нить, сколько унижения вы претерпели за годы, проведенные рядом с Евге-
нием, и вам сразу станет легче. Разве он достоин ваших страданий, голу-
бушка? Вы же сами мне рассказывали, как грубо и жестоко он вел себя по
отношению к вам, как выгонял из дома, когда вы проявляли излишнюю нас-
тойчивость и требовали узаконить ваши отношения. А теперь вы его пожале-
ли?
- Я его люблю, - пробормотала она горько. - Я поняла, что я его
действительно люблю. Что же мне делать? Может, мне все рассказать этому
частному детективу, которого я наняла?
- И что? - вздернул брови Виктор Федорович. - На какой результат вы
рассчитываете, позвольте спросить? Евгений окажется на свободе, а вы - в
тюрьме. Вы к этому стремитесь?
- Мне все равно. Пусть тюрьма, пусть что угодно, только пусть его ос-
вободят. Он не должен там находиться, не должен, не должен!
- Тише! - Он взял ее под руку и не спеша повел к дальнему концу ал-
леи. - Не нужно кричать, голубушка. Я все понимаю, я понимаю ваше состо-
яние, и если вы настроены так серьезно, то давайте это обсудим конструк-
тивно, а не на эмоциях. Если ваши намерения тверды, то нам с вами нужно
сесть и спокойно все обсудить, чтобы выработать оптимальную линию вашего
поведения. Сейчас мы пойдем ко мне домой, я вас угощу хорошим чаем с мя-
той, и мы вместе подумаем, что и как вам нужно сделать, чтобы ваш муж
оказался на свободе, а вы при этом пострадали минимально, а еще лучше -
совсем не пострадали. В конце концов, это нормально, когда денежные ин-
тересы отступают перед любовью. Ведь так, голубушка?
- Да, - горячо сказала она, послушно идя рядом с ним.
Как хорошо, что Виктор Федорович ее понял! Она не сомневалась, что он
поймет. И не сомневалась, что он обязательно найдет выход из положения.
Ей стало спокойно и уютно. Она вдруг вспомнила, что в детстве очень боя-
лась темноты, и если приходилось идти одной по темным улицам или неосве-
щенной лестнице, она обмирала от страха и шла на подгибающихся ногах.
Зато когда приходила домой, испытывала ни с чем не сравнимое сладостное
чувство покоя и защищенности и радость оттого, что опасность на этот раз
миновала.
- Вот мы и пришли, - сказал Виктор Федорович, открывая перед ней
дверь подъезда. - В этом доме я и живу. Вы ведь никогда не были у меня в
гостях.
- А собака? - вдруг вспомнила Наталья.
Виктор Федорович много раз говорил ей, что его кавказская овчарка со-
вершенно не переносит посторонних, бросается на них, лает и даже норовит
укусить. "Ущерб колготкам и брюкам гарантирован", - смеялся он.
- Она сейчас на даче, жена ее сегодня увезла, мы же там проведем все
праздники...
