 |
|
 |
Глава 8
Убийство депутата Государственной Думы Юлии Николаевны Готовчиц об-
растало все новыми и новыми деталями. Поскольку дело стояло на контроле
у руководства МВД и прокуратуры, для расследования была создана, как во-
дится, следственно-оперативная бригада, и полковник Гордеев вздохнул с
некоторым облегчением. Теперь от его отдела убийством Юлии Готовчиц за-
нимались официально только майор Коротков и капитан Лесников, и Анаста-
сию можно было не дергать без особой надобности.
Отчеты о ходе раскрытия преступления заслушивались ежедневно, потому
и возможности отлынивать не было. Как следствие этого - сбор данных вел-
ся; интенсивно, папка с материалами разбухала на глазах, но, как гово-
рится, чем дальше в лес, тем... сами знаете. Каждый день появлялись все
новые и новые кандидаты в убийцы.
Во-первых, Юлия Николаевна возглавляла в парламенте небольшую, но
очень активную и влиятельную группировку, изо всех сил боровшуюся с лоб-
бированием того варианта налогового кодекса, который поддерживали депу-
таты, имевшие за спиной крупные финансовые структуры, в том числе и кри-
минальные. Готовчиц категорически возражала против предоставления целого
ряда налоговых льгот и привилегий, доказывая с фактами в руках, что до
нынешнего времени такие льготы использовались исключительно в целях лич-
ной наживы и обмана государства и нет никаких оснований полагать, что в
дальнейшем ситуация изменится. Соратники Юлии Николаевны по парла-
ментской деятельности рассказывали Короткову, что ее несколько раз пыта-
лись купить и систематически запугивали. Назвать конкретных лиц, предла-
гавших деньги, они не смогли: все такого рода предложения были анонимны-
ми и завуалированными. Что же касается угроз, то они имели вполне ве-
щественное оформление в виде подметных писем, которые Готовчиц показыва-
ла коллегам и тут же рвала на мелкие кусочки у них на глазах, дабы про-
демонстрировать свое пренебрежение и бесстрашие.
Во-вторых, Игорь Лесников, занимавшийся изучением журналистской дея-
тельности Юлии Николаевны, составил список из двадцати шести публикаций,
в которых Готовчиц, довольно-таки нахально задевала людей весьма могу-
щественных и известных. И не просто задевала, а открыто обвиняла в махи-
нациях и злоупотреблениях. За десять лет работы в газете она снискала
себе прочную репутацию бесстрашного правдоискателя, что, собственно, и
сделало возможным избрание ее депутатом. Народ знал ее имя и уважал от-
чаянную журналистку.
Тщательное изучение бумаг, изъятых из квартиры покойной, никакой яс-
ности не внесло. Поскольку после избрания депутатом Юлия Николаевна жур-
налистскую деятельность прекратила, то никаких интересных черновиков и
материалов к новым статьям в этих бумагах не оказалось. Зато нашлись
черновики и наработки к статьям, которые так и не были опубликованы, и
это стало объектом самого пристального внимания как оперативников, так и
возглавлявшего бригаду следователя Гмыри.
- Человек, которого Готовчиц охаяла публично в газете, может мстить,
- сказал он, - а человек, о котором она только еще собиралась написать,
оберегает собственную безопасность. Это совсем разные вещи, и второй мо-
тив кажется мне более существенным, нежели первый. Конечно, насколько
мне известно, потерпевшая перестала работать в газете, но ведь она могла
передать материалы другому журналисту, и заинтересованные лица вполне
могли позаботиться о том, чтобы круг излишне информированных людей не
расширялся. Кстати, сюда хорошо ложится непонятная кража. Может быть,
искали именно эти материалы, а не найдя - убили саму Юлию.
- Да что там искать-то, Борис Витальевич, - не выдержал Игорь Лесни-
ков, - они же не в сейфе были спрятаны, просто лежали в общей куче в ме-
бельной стенке. Почему же их не взяли?
- Объясняю, если сам не понимаешь. Хозяйка приходит домой, обнаружи-
вает взломанную дверь и понимает, что у нее побывали воры. Она пересмат-
ривает все свое хозяйство и легко вычисляет, что именно у нее пропало. И
тут же заявляет об этом в милицию. Дальше все просто, как на новогодней
елке в детском саду. Если же убедиться в том, что материал действительно
есть, но оставить его на месте и быстренько убрать чересчур любопытную
Готовчиц, то милиция, то есть ты. Лесников, и прокуратура в моем лице
будут долго ломать голову над тем, кто же это убил нашу Юлию Николаевну.
Ты взгляни повнимательнее, какого рода эти материалы. Для возбуждения
уголовного дела в них нет ничего. Ты понял? Ни-че-го. Есть общие слова и
гневные формулировки, есть напыщенные фразы со ссылкой на источники,
приближенные к Кремлю, и больше ничего. Обыватель на эти фразы покупает-
ся, потому как привык верить печатному слову, и в этом смысле публикация
представляет опасность для заинтересованного лица, поскольку он не может
допустить, чтобы его честное имя запятнали скандалом. Скандала он не хо-
чет. А что касается уголовного дела, то им тут и не пахнет. Доказа-
тельств никаких. Более того, таких вот черновых набросков мы с тобой
сколько нашли? Вот то-то. И теперь в равной мере подозреваем каждого, о
ком в этих набросках упоминается. Сколько таких личностей у нас набра-
лось?
- Четверо, - вздохнул Лесников.
- Вот то-то, - назидательно повторил Гмыря. - Преступник не дурак
был. Я еще вот что тебе скажу: не удивлюсь, если окажется в конце кон-
цов, что при проникновении в квартиру дверь взламывали нарочито де-
монстративно. Я вполне допускаю, что можно было открыть замок подбором
ключей, но воры его разворотили напрочь. Знаешь, для чего?
Гмыря не ждал от оперативника ответной реплики, просто у него была
такая манера излагать. Риторические вопросы он использовал в качестве
дидактического приема, который широко применял при объяснении собствен-
ным детям школьной программы.
- Для того, чтобы хозяева наверняка заметили, что в квартире кто-то
побывал. Они уже тогда планировали последующее убийство Юлии Готовчиц и
прекрасно понимали, что мы с тобой попытаемся связать попытку кражи и
убийство в единое целое. Если у нас не будет сведений о покушении на
кражу, мы будем рассматривать убийство Готовчиц в первую очередь как
убийство депутата, во вторую очередь - как убийство журналиста. А при
наличии факта проникновения в квартиру без реальной кражи у нас с тобой
мозги поплывут, мы начнем искать корыстный интерес, будем трясти мужа
убитой на предмет имевшихся у нее ценностей и так далее. То есть прес-
тупники наш поиск заранее хотели развернуть в сторону изъятия имущества.
- Тогда почему они ничего не взяли в квартире? - недоумевающе спросил
Игорь. - Все было на виду, только руку протяни. Если бы супруги Готовчиц
обнаружили пропажу, все было бы куда убедительнее.
- Молодой ты еще, - тяжело вздохнул Гмыря. - Дети у тебя есть?
- Есть, девочка.
- Большая?
- Кроха совсем. Два с половиной годика.
- Вот когда она у тебя подрастет чуток и научится папку с мамкой об-
манывать, тогда поймешь. Это все сказки, что дети врать не умеют. Врать
не умеют только особо умные: дети, потому что пытаются мыслить так же,
как взрослые. Анормальный ребенок врет так, что тебе и в голову не при-
дет ему не поверить. В его враках отсутствует наша с тобой взрослая ло-
гика, и нам его никогда не понять. Что же касается воров, которые про-
никли в квартиру депутата, то они мыслят на шаг вперед по сравнению с
нами. Реальная кража и последующее убийство хозяйки квартиры - примитив.
А вот когда вроде бы ничего не взяли, а потом убили депутата, у которой
из сумочки тоже на первый взгляд ничего не пропало, то мы с тобой как
оглашенные кидаемся шерстить парламент и журналистскую общественность, и
только потом, спустя несколько недель, а то и месяцев, нам приходит в
голову гениальная мысль о том, что проникновение в квартиру и убийство
как-то между собой связаны. И мы так гордимся этой догадкой, мы так ра-
дуемся, что оказались умными и проницательными, что с головой бросаемся
на поиски грабителей-разбойников, начинаем копать под мужа убитой на
предмет спрятанных от общественности денег и ценностей и буквально жилы
рвем, отрабатывая эту версию. Мы ее любим, версию эту, мы ее холим и ле-
леем, потому что она пришла - к нам как озарение, пришла после долгих
мытарств и бесполезных и безуспешных поисков в других направлениях. Мы
упираемся и ни на шаг от своего пути не отступаем. А время идет, между
прочим... Нет, Игорек, тот, кто спланировал эту комбинацию, был чертовс-
ки хитер и прекрасно знал нашу психологию. Может быть, он сам сыщик или
следователь, хотя бы в прошлом. Он все точно рассчитал. Он подумал даже
о том, что за версию ограбления мы уцепимся хотя бы для того, чтобы
убийство перестали считать политическим и сняли с жесткого контроля. Чем
больше я думаю об этом, тем больше прихожу к убеждению, что комбинацию
разработал кто-то из наших.
Гмыря помолчал немного, словно обдумывая то, что сам только что ска-
зал, потом удовлетворенно кивнул головой в такт собственным мыслям.
- Значит, так, Игорек. Тех четверых, которых мы обозначили по черно-
вым материалам Готовчиц, начинай отрабатывать. Все на себя не бери, в
бригаде, слава Богу, и из РУОПа ребята есть, это вообще-то их хлеб. Ко-
роткову передай, пусть из Госдумы не вылезает, но выяснит, кто пытался
подкупить Готовчиц и угрожал ей. Хотя бы направление поиска пусть унюха-
ет, а потом уж мы туда ударные силы бросим. А про кражу, вернее про по-
кушение на кражу, забудь. Как будто ее и не было вовсе. Ты понял? Не
позволяй преступникам управлять ходом твоих мыслей. Они нам этот взлом
навязали, буквально в глаза впихивают. Не поддавайся.
- Не могу, Борис Витальевич. Я ведь выезжал на эту кражу, я помню,
как хозяин квартиры был напуган. Неспроста это. Что-то там не так.
- А я тебе говорю: забудь! - Гмыря повысил голос и пристукнул кулаком
по столу. - Это все спектакль для идиотов. Хозяин был напуган? Я на тебя
посмотрю, когда ты придешь домой и увидишь взломанный замок. Ты, видать,
психологию в школе милиции плохо учил, во всем пытаешься увидеть логи-
чески обоснованный злой умысел. А у людей еще и эмоции есть, самые раз-
ные эмоции, которые возникают по самым разным поводам, и они бывают та-
кими сильными, что человек просто не справляется с ними. Я вот сколько
раз таких людей видел: сидит весь белый, руки трясутся, губы дрожат,
глаза бегают, взгляд безумный, аж заикается от ужаса, а что оказалось?
Оказалось, у него за спиной телефон громко зазвонил. В кабинете, видите
ли, два аппарата было, один аппарат он видел, а второй - нет, и когда
раздался громкий звук непонятно из какого источника, испугался. У этого
человека, понимаешь ли, особенность такая, он громких резких звуков не
переносит. Нервная система у него так интересно устроена. Я первое время
ловился на это, как салага. Вижу, допрашиваемый испугался на ровном мес-
те и десять минут в себя прийти не может, начинаю судорожно искать то
ключевое слово, на которое он так отреагировал, и с этой стороны к нему
подлезаю, и с той, и чуть ли не про детские воспоминания с ним разгова-
риваю. Колю его, стало быть, по всем правилам науки. Психологические ло-
вушки ему ставлю. Пытаюсь на слове поймать. Несколько часов на это неб-
лагодарное дело убиваю, а потом оказывается: телефон. Всего-навсего. А
я-то уж размечтался было, как этот человек сейчас из моего кабинета в
наручниках выйдет, как, значит, я его одним мановением руки из простого
свидетеля сразу в главные подозреваемые определю. Фиг тебе. А все отто-
го, что психологию с физиологией в расчет не брал. Так что повторяю те-
бе, Игорь, про кражу забудь. Выкинь ее к чертовой матери из своей краси-
вой головы и отрабатывай тех, кто имел реальные основания бояться оглас-
ки материалов, которые мы нашли в квартире у Готовчиц.
Оказавшись ближе к вечеру на Петровке, Игорь Лесников столкнулся в
коридоре с Настей, которая шла из туалета, держа в одной руке наполнен-
ный водой графин, а в другой - две мытые чашки, с которых робко капала
вода.
- Ася, ты с Гмырей работала когда-нибудь? - спросил он, резко разво-
рачиваясь и идя с ней рядом.
- Работала.
- Он вообще как? Нормальный?
- Более чем. Только он о детях своих очень печется и при каждой воз-
можности старается с работы пораньше уйти, чтобы с ними побыть. А так
хороший мужик. Тебе должен понравиться.
- Почему это? - подозрительно спросил Лесников, которому Борис Ви-
тальевич Гмыря ну просто совсем не нравился.
- А он из оперев, в розыске лет пятнадцать отпахал и только недавно
ушел на следствие. Он нашу душу хорошо понимает и к нарушениям не цепля-
ется. Это тебе не Костя Ольшанский. Костя даже Аль Капоне смог бы поса-
дить только за неуплату налогов, а у Гмыри этот гангстер долго не потре-
пыхался бы. Аналогия понятна?
Они вместе вошли в Настин кабинет. Настя достала из шкафа полотенце и
принялась вытирать мокрые чашки, а Игорь молча стоял посреди комнаты,
раскачиваясь на носках.
- Чего ты молчишь? - спросила она. - Говори уж, не мучайся.
- Ты помнишь мои первые впечатления от Готовчица?
- Помню. Ты говорил, что он был очень напуган.
- А свои собственные впечатления от него ты помнишь?
- Конечно. Борис Михайлович ужасно чего-то боялся. Мы с тобой оба это
видели, и оба строили по этому поводу какие-то догадки. А потом выясни-
лось, что Готовчиц заметил за собой слежку, и это его здорово испугало.
Он решил, что сошел с ума, что у него мания преследования, оттого и
нервничал. Ты что, все забыл?
- Да нет...
Игорь еще немного покачался на носках, потом все-таки сел, пододвинув
стул к самому окну. Настя знала за ним такую привычку: он не любил нахо-
диться в физической близости к другим людям, всегда старался стоять или
сидеть как можно дальше от собеседника, а если это не удавалось, он на-
чинал злиться и почти терял самообладание. Во всяком случае, соображал
он в таких условиях явно хуже.
- Гмыря считает, что факт взлома и проникновения нужно выбросить из
логической цепочки, - сказал он наконец. - Это звено мешает. Он говорит,
что его включили в цепь намеренно, чтобы нас дезориентировать.
- Гмыря - толковый человек и опытный следователь, - осторожно замети-
ла Настя, не зная, как реагировать на слова Лесникова. - Если он так
чувствует, к этому стоит прислушаться. У него много чего за плечами.
- Гмыря не допросил Готовчица сразу после обнаружения трупа его жены.
Ты помнишь, мы с тобой еще удивились этому, когда в первый раз приехали
к Борису Михайловичу?
- Помню. И что?
- Если он такой толковый и опытный, как он мог так поступить? Это же
верх непрофессионализма: не допросить мужа убитой. Почему он так сделал?
Почему отпустил Готовчица домой?
- Не знаю. Может быть, торопился по каким-то делам. А может быть, у
него не было оснований его подозревать, и Гмыря просто проявил человеч-
ность и не стал терзать человека, только что опознавшего труп своей же-
ны. Я не понимаю тебя, Игорь. Тебя что-то мучает?
- Да.
Он резко повернулся к Насте.
- Да. Мне не нравится Гмыря. И мне не нравится, как он ведет
следствие. Он пытается увести нас от правильной версии и рассказывает
какие-то байки, которым грош цена в базарный день. Он хочет, чтобы мы не
занимались кражей. Он лепит мне какую-то чернуху о необыкновенной хит-
рости преступников, которые заранее спрогнозировали ход наших рассужде-
нии и пытаются им управлять. Я ему не верю.
Настя вздрогнула. Как все знакомо! И ей приходилось через это прохо-
дить, когда она понимала, что рядом - чужой, рядом тот, кто хочет поме-
шать, сбить с толку, навредить. Но ей бывало и труднее, чем сейчас Иго-
рю, потому что всякий раз это был кто-то из своих, близких. Кто-то из
отдела, из тех, с кем каждый день пьешь кофе и треплешься о пустяках,
кого просишь о мелких одолжениях, кому сочувственно отдаешь последнюю
таблетку от головной боли и последнюю сигарету из пачки. А Гмыря... Что
ж, Гмыря работает в прокуратуре, ни у нее, ни у Игоря нет с ним никаких
личных отношений. Конечно, это противно. Но хотя бы не больно. Не дай
Бог Игорю пережить такую боль, как довелось Насте этой зимой.
- Ты помнишь дело Платонова два года назад? - внезапно спросил Лесни-
ков.
- Еще бы. Такое не забудешь.
- Мне его друг сразу понравился. Как-то проникся я к нему. Он такой
серьезный был, доброжелательный, и профессионал отличный. А оказался
предателем. И я, как дурак, утешаю себя мыслью, что раз Гмыря мне сразу
не понравился, то, может быть, я ошибаюсь.
- Игорь, в таких делах советчиков не бывает. Ты или веришь человеку,
или не веришь, вот и все. Это вопрос твоей собственной интуиции, и кто
бы что ни говорил - никого не слушай. Слушай только себя. Окажешься прав
- молодец, ошибешься - сам виноват. Ты собираешься поговорить с Колобком
об этом?
- Я?
На лице у Лесникова проступило такое изумление, что Настя невольно
улыбнулась.
- Да ты что! Я и тебе-то сказал только потому, что ты тоже занималась
Готовчицем. Думал, может, ты что-нибудь дельное подскажешь.
- Я могу тебе сказать только одно: Готовчиц лжет. Я еще не знаю точ-
но, в чем именно, но какую-то неправду он нам пытался всучить. Колобок
разрешил мне покопаться в этом, но пока успехов никаких. Если что наду-
маю, поделюсь с тобой.
- А как насчет взлома? Ты тоже считаешь, что он не имеет отношения к
убийству Юлии?
Настя поставила локти на стол и обхватила голову руками. Почему такие
простые и привычные слова вдруг стали для нее мучительно сложными? Ска-
зать: "Да, я тоже так считаю", или: "Нет, я так не думаю"? Она ничего не
считает и ничего не думает, она ни в чем не может быть уверена, потому
что весь мир в последние месяцы стал каким-то ирреальным, неправдоподоб-
ным, неправильным. Она теперь постоянно сомневается, сомневается во
всем, даже в самых простых вещах, и она совершенно утратила способность
принимать решения. Превратилась в безвольную амебу, тупо выполняющую
приказы, производящую минимально необходимые действия, не имеющую собст-
венного мнения и мечтающую только об одном: остаться в одиночестве и ти-
шине. Наверное, она больна. Ей нужно лечиться, а не изображать из себя
великого сыщика. Тоже мне, мисс Марпл в молодые годы.
- Я не знаю, Игорь, - медленно сказала она. - Я ничего точно не знаю.
Может быть, прав Гмыря, а ты ошибаешься и напрасно его подозреваешь. Мо-
жет быть, прав ты, а Гмыря - предатель. Все может быть. Ни одну возмож-
ность исключать нельзя.
- Да, Каменская, - разочарованно протянул Игорь, - зря я на тебя по-
надеялся. Не годишься ты в советчики в острых ситуациях.
- Значит, не гожусь. Ты уж извини, что не оправдала твоих надежд.
- И ты извини, что отнял твое драгоценное время, - усмехнулся он.
Ей почудился сарказм в его голосе, но не было ни сил, ни желания раз-
бираться в этом. Недавно Колобок заметил, что она сдала, стала хуже ра-
ботать, а сегодня и Лесников это увидел. Но она же старается! Она изо
всех сил старается делать свою работу хорошо, а у нее ничего не выходит.
Пропал азарт, притупилось чутье, ушел интерес. Единственное, что еще у
нее осталось, так это безусловная преданность делу. Но на одной предан-
ности далеко не уедешь, даже самый мощный двигатель не заведется, если
искры нет. А искры-то как раз и нет.
Она вышла из ворот и пошла по Петровке в сторону метро, когда услыша-
ла совсем рядом знакомый голос:
- Тетя Настя!
Обернувшись, Настя увидела невысокого ладного паренька в форме рядо-
вого милиции. Короткая курточка обтягивала налитые плечи и была явно ма-
ла на целый размер.
- Привет, - удивленно откликнулась она. - Ты здесь какими судьбами?
- А я вас встречаю.
- Да ну? Зачем?
В первый момент она испугалась, не случилось ли чего-нибудь с отцом
паренька, генералом Заточным, но Максим весело улыбался.
- Отец просил вас найти. Он днем не смог вам дозвониться, а сейчас он
уже в самолете летит. Прилетает поздно ночью, и ему будет неудобно вам
звонить.
- И что хотел твой отец?
- Как всегда, назначает вам свидание рано утром в Измайловском парке.
- И больше ничего? - с подозрением спросила Настя. - Завтра ведь не
воскресенье, а только четверг.
- Не знаю, тетя Настя, - пожал плечами Максим. - Он просил вам пере-
дать - я передаю.
- Ты мог бы домой мне позвонить, - заметила она. - Рискованно было
караулить меня здесь, я могла оказаться совсем в другом месте. Ты же
знаешь нашу милицейскую жизнь.
Максим беззаботно махнул рукой.
- У меня выхода не было. Отец мне ваш номер продиктовал по телефону,
а у меня ручки под рукой не оказалось, я понадеялся, что запомню, а ког-
да стал потом записывать, понял, что забыл.
Утренние прогулки по воскресеньям в Измайловском парке были для гене-
рала Заточного обязательными, если, конечно, он не уезжал из Москвы. И
вот уже два года Настя периодически составляла ему компанию в этом риту-
альном променаде. Никто, в том числе и сама Настя, не смог бы дать пра-
вильное определение ее более чем странным отношениям с этим человеком.
Не любовь (об этом и речь не шла), не дружба (какая же может быть дружба
между генералом, начальником главка в министерстве внутренних дел, и ря-
довым оперативником с Петровки, всего лишь майором милиции, да к тому же
женщиной), не деловое сотрудничество (хотя таковое и имело место, но
лишь эпизодически). Что же тогда? Ответа не знал никто. Вероятно, не
знал его и сам Иван Алексеевич Заточный. Мнения по этому поводу, конеч-
но, были самые разные, но ни одно из них к истине не приближалось. Сын
генерала Максим, например, считал, что папа ухаживает за тетей Настей и,
вероятнее всего, женится на ней когда-нибудь. Тот факт, что тетя Настя
замужем, его, по-видимому, совершенно не смущал и в расчет не принимал-
ся. Настин муж Алексей полагал, что у его жены просто очередная блажь,
но поскольку нетривиальных черт в ее характере было и без того великое
множество, то одной больше - одной меньше роли не играло. Чистяков хоро-
шо знал свою Настю и признаки влюбленности с ее стороны улавливал момен-
тально. Поскольку таковых в ситуации с Заточным не обнаруживалось, он и
не беспокоился, полагая, что Анастасия уже большая и сама знает, что де-
лает. Если ей хочется прогуливаться по парку с генералом - пусть прогу-
ливается, это полезно для здоровья. Доброжелатели из числа работающих
как на Петровке, так и в министерстве были твердо уверены в том, что За-
точный спит с Каменской и за это делает ей карьеру, хотя на вопрос, в
чем это выражается, ответить было бы крайне затруднительно. Майор Ка-
менская работала там же, где и раньше, никакого повышения по службе не
получала и до сих пор носила майорские погоны, хотя по сроку ей уже по-
лагалось бы быть подполковником. Но должность у нее была майорская, и
присвоить очередное звание "подполковник милиции" ей могли только в виде
большого исключения. Так даже исключения этого для нее не делали!
Однако что же такое стряслось у генерала, если он, находясь за преде-
лами Москвы, просит сына срочно разыскать Настю и пригласить ее на
встречу рано утром в будний день? Такого за два года их знакомства не
случалось ни разу. Настя так увлеклась построением самых разных предпо-
ложений на этот счет, что не заметила, как добралась до дому. И только
открывая замок своей квартиры, вдруг вспомнила, что сегодня Леща должен
уже появиться дома. Неделя прошла, конференция закончилась. Неужели
опять все сначала? Ежедневные вопросы "что случилось, пока я был в Аме-
рике?" и ее ежедневные попытки собраться с силами и все ему рассказать,
и постоянно углубляющаяся пропасть между ними...
Она повернула ключ в замке, толкнула дверь и удивленно замерла на по-
роге. В квартире было темно и тихо. Спит? Настя на цыпочках пересекла
прихожую и заглянула в комнату. Пусто. Но вещи лежат не так, как она их
оставила утром. Значит, Алексей приезжал. Куда же он делся? Впрочем, она
напрасно беспокоится, Леша - человек ответственный, и если он вышел из
дома не на пять минут, то обязательно оставил записку. Сейчас она разде-
нется, найдет записку и все узнает.
Записка действительно лежала на столе в кухне. Прочитав ее, Настя
обессиленно упала на табуретку и тихо заплакала. Вот и все. Она доигра-
лась в свои невротические игрушки. Записка, написанная мелким неразбор-
чивым почерком Чистякова, гласила: "Не могу видеть, как ты мучаешься в
моем обществе. Вероятно, тебе нужно отдохнуть от меня. Буду у родителей.
Когда захочешь, чтобы я вернулся, - позвони. Никогда не ставил тебе ус-
ловий, поэтому просто прошу: не зови меня обратно, пока не найдешь в се-
бе силы разговаривать со мной. Если я приеду и снова не услышу внятного
ответа на свои вопросы, мне придется думать самое плохое. Надеюсь, ты к
этому не стремишься. Целую".
Она обидела Лешку, и он ее бросил. Ну, не бросил, конечно, не нужно
преувеличивать, просто отступил, отошел в сторону до лучших времен, но
это она может кому угодно объяснять, а самой себе нужно говорить правду.
Он не вынес ее фокусов, ее молчания, подавленного настроения и нежелания
хоть что-нибудь вразумительное ответить на его беспокойство и тревогу.
Он сказал: "С такой, какой ты стала, я жить не хочу. Если ты изменишься,
я вернусь". Как это не бросил? Конечно, бросил. И поставил условие, не
выполнив которое она его не вернет.
Ее начало знобить. Выйдя в прихожую, Настя быстро нашла на вешалке
теплый вязаный жакет и закуталась в него, но это не помогло. Озноб ста-
новился все сильнее, и через некоторое время ее уже трясло так, что руки
не удерживали чашку с кофе. "Надо выпить", - подумала она, открывая
дверцы кухонного шкафа в поисках спиртного. На полке стояла едва початая
бутылка коньяку и полбутылки сливочного ирландского ликера. Ликер поку-
пал Лешка в беспошлинном магазине в Шереметьеве, а откуда взялся кояьяк,
Настя припомнить не могла, как ни силилась. Кто-то принес, наверное,
иначе откуда бы ему взяться? Ни она, ни Чистяков коньяк не любили и не
покупали. Леша был ценителем хороших сухих вин, Настя же отдавала пред-
почтение мартини "Бьянко" или джину с тоником.
Достав из шкафа бутылку с коньяком, она налила почти полный стакан и
сделала три больших глотка. Горло сразу перехватило, на глазах выступили
слезы. Настя терпеть не могла этот напиток, не понимала его вкуса, даже
запах не переносила, но сейчас пила его как лекарство. Конечно, против-
ное, но лекарство и не должно доставлять удовольствие, оно должно помо-
гать.
И оно помогло, правда, только частично, но всетаки... Озноб пропал,
руки стали теплыми и не дрожали. А вот душевная боль не утихла, наобо-
рот, теперь она казалась Насте еще сильнее. Что же она наделала! Как
могла допустить, чтобы Лешка дошел до такого шага! Лешка, верный, пре-
данный, знающий ее двадцать два года, умеющий понять ее, что бы ни слу-
чилось, и простить, что бы она ни натворила. До какой же степени она
злоупотребила его терпением и любовью, если он не выдержал и ушел!
"А что, собственно, происходит? - спросила она себя. - Почему, ну по-
чему я не могу набраться сил поговорить с ним? Что такого особенного я
сделала? Украла? Нет. Убила? Тоже нет. Обманула кого-то, предала? И да,
и нет... Вот это и есть самое сложное. Я не могу понять, что я наделала.
И до тех пор, пока не пойму сама, я не смогу рассказать об этом Лешке.
Интересно, почему? Сколько раз бывало, когда я специально рассказывала
ему то, в чем не могла разобраться, и он всегда мне помогал. У него со-
вершенно другой взгляд на вещи, и иногда это бывает очень полезным. Так
почему же я не могу поделиться с ним тем, в чем сама не разобралась? От-
вета нет. Но только я точно знаю, что не могу".
Настя еще долго сидела на кухне, не в силах двинуться с места,
встать, пойти в комнату, постелить постель и лечь. В голове стучала
только одна мысль: она обидела Алексея, и он ушел. Она во всем виновата,
ей не нужно было вообще выходить замуж, ни за Лешу, ни за кого бы то ни
было другого, она не приспособлена к совместному существованию с другим
человеком. Она - одиночка, ей никто не нужен. Совеем никто. Наверное,
это какой-то психический дефект. Она - моральный урод. Она обидела Лешу,
и он ушел.
Около половины третьего ночи она наконец доползла до дивана и упала
на него, не раздеваясь и не доставая постельное белье. Натянула на себя
теплый клетчатый плед, уткнулась лицом в подушку и снова заплакала.
В половине шестого утра она с трудом продрала глаза и вяло полезла
под душ. Идти на встречу с Заточным не хотелось смертельно, но придется.
Отказать ему Настя не могла. Она выпила подряд две чашки кофе, но вкуса
почти не почувствовала. Налила из стоящего в холодильнике пакета
апельсиновый сок и выпила залпом полстакана, но сок показался ей пресным
и тепловатым, хотя этого никак не могло быть: пакет стоял в холодильнике
как минимум три дня.
Ровно в семь Настя вышла из поезда на станции "Измайловская", с недо-
умением пытаясь ответить на вопрос, что она здесь делает и почему не
сказала вчера Максиму, что не может встретиться с Заточным. Спала бы се-
бе и спала еще. Генерала она увидела издалека, он был, как обычно, в
легком спортивном костюме, стройный, сухощавый, и двигался ей навстречу
легко и пружинисто.
- Доброе утро, - весело поздоровался он. - Прошу извинить за то, что
потревожил в неурочное время, но в воскресенье меня в Москве не будет, я
сегодня вечером снова улетаю.
- Ничего, - мрачно ответила Настя, - гулять полезно. Так, во всяком
случае, считает мой муж.
- А почему такой траур в голосе? Неприятности?
Неприятности. "Как будто он не знает, - с досадой подумала Настя. -
Сам же подставил меня, а теперь удивляется. Господи, я должна ненавидеть
его, а я послушно бегу в парк по первому его свисту. Он же все знал, он
не мог не понимать, каково мне, но молчал, предоставив мне самостоя-
тельно барахтаться в этом кошмаре. А потом еще пришел ко мне и заявил,
что молчал специально, ибо в делах такого масштаба можно руководство-
ваться только целесообразностью, а уж никак не человечностью. Целесооб-
разность требовала, чтобы я была доведена до ручки, до полного отчаяния,
А теперь я в гордом одиночестве пожинаю плоды этой операции. Но напоми-
нать ему я не буду и жаловаться не буду. Однажды я уже попыталась пожа-
ловаться ему и попросить помощи и получила хороший урок. Майор не должен
жаловаться генералу. Это неприлично. Но весь ужас в том, что я почему-то
не могу на него сердиться".
И вслух сказала:
- Не выспалась. Не обращайте внимания.
- Хорошо, тогда перейду к делу. Вы, вероятно, знаете о том, что наше
министерство наконец-то создает собственную информационно-аналитическую
службу. Это не то, чем всегда занимался штаб.
- Слышала, - кивнула Настя. - Что-то вроде стратегической разведки.
- Вот-вот. И в этой информационно-аналитической службе предусмотрены
даже такие специалисты, как психологи и психоаналитики.
- И об этом я слышала. Но, честно говоря, думала, что это шутка.
- Почему же? - вздернул брови генерал. - Вы не разделяете идеи ис-
пользования в нашей работе этой отрасли знаний?
- Разделяю. Но мне почему-то казалось, что разделяю я их сама с со-
бой. Что-то мне единомышленники среди наших коллег не встречались. Прав-
да, должности психологов у нас введены, и я этому искренне рада, но я
точно знаю, что используют их вовсе не для анализа информации. В основ-
ном они работают "переговорщиками" при захвате заложников, помогают сос-
тавлять психологический портрет преступника, консультируют оперативников
при разработке легенд для внедрения. А в стратегическом плане... Даже
удивительно, что вы на это пошли.
- Пошли, как видите. И сейчас у нас идет отбор психологов и психоана-
литиков для работы в информационно-аналитическом подразделении. Я слы-
шал, вы имеете отношение к расследованию убийства депутата Готовчиц?
- Да, - удивленно протянула Настя. - Не очень близкое, но имею. А ка-
кая связь?
- Видите ли, Борис Михайлович Готовчиц - один из кандидатов.
- Серьезно?! Ну надо же!
- Представьте себе. Конечно, предварительно мы всех кандидатов прове-
рили, но вы сами понимаете, решение это очень ответственное. Человек,
принятый на работу в аналитическую службу, получает доступ к информации
такой важности, что ошибок с кадрами у нас быть не должно. Мы просто не
имеем на это права. И кроме того, очень важен вопрос квалификации психо-
лога, потому что, основываясь на его рекомендациях, будут планироваться
и проводиться весьма серьезные и крупномасштабные операции, и, если пси-
холог недостаточно грамотен, все окажется под угрозой. Одним словом, я
хотел обратиться к вам с просьбой. Присмотритесь к Готовчицу повнима-
тельнее и, если представится возможность, оцените его профессионализм.
- А законопослушность? - пошутила Настя. - Законопослушность и уро-
вень правосознания оценивать не надо?
- Анастасия, Готовчица проверяли в течение трех месяцев. Он не заме-
шан ни в каком криминале, это установлено абсолютно точно. Знаете, у не-
го была совершенно удивительная жена, Юлия Николаевна. Вы слышали о том,
что она вела все финансовые дела семьи?
- Нет. А это важно?
- Для понимания характера - да, важно. Юлия Николаевна была дочерью
крупного расхитителя. Ее отец покончил с собой буквально накануне арес-
та. И с тех пор она решила жить так, чтобы ничего никогда не бояться. Я
имею в виду карающий меч правосудия, разумеется. Потому что во всем ос-
тальном она была женщиной отважной и не боялась наживать врагов. Но с
властью всегда жила в мире и согласии. Она просто не допустила бы, чтобы
ее муж впутался в какой-нибудь криминал. Конечно, если вы что-то такое
узнаете, вы нам немедленно сообщите, но я главным образом хочу понять
сейчас, что это за человек и хороший ли он специалист.
- Но ведь в кандидаты на работу в министерство он, наверное, попал
именно как хороший специалист. Откуда же у вас сомнения?
- Ох, Анастасия, порой вы меня приводите в восторг своей наивностью,
- рассмеялся генерал. - Как появляются кандидаты на должность? Кто-то
кого-то рекомендует, кто-то кого-то знает лично или понаслышке от дру-
зей. В данном случае фамилию Готовчица назвал один из начальников глав-
ков, поскольку его племянница прошла у Бориса Михайловича курс реабили-
тации после крайне тяжелого бракоразводного процесса. Племянница оста-
лась весьма удовлетворена результатами лечения и сказала об этом дядюш-
ке, дядюшка, соответственно, передал информацию дальше. Вот и все. Так я
могу рассчитывать на вашу помощь?
- Не знаю, - она пожала плечами. - Я не уверена, что смогу быть вам
полезной. Я же не специалист, чтобы оценить уровень его квалификации.
Заточный остановился, повернувшись лицом к Насте. Его желтые тигриные
глаза были совсем близко, они излучали тепло и ласку, и от этого взгляда
ей стало как-то не по себе.
- Не кривите душой, - сказал он негромко. - Вы до сих пор не можете
меня простить, да? Вы сердитесь на меня, и, должен заметить, сердитесь
справедливо. Ну и что мы со всем этим будем делать? Сейчас вы отказывае-
тесь мне помочь в такой завуалированной форме, завтра вы откажете мне
более прямо, послезавтра начнете грубить, и мы погубим нашу дружбу или
как вам удобнее называть наши отношения. Вы мне глубоко симпатичны, я
дорожу вашим добрым отношением ко мне, и мне будет больно, если мы не
достигнем взаимопонимания. Да, я был груб с вами, даже безжалостен, но
это было вызвано интересами дела. Впрочем, я вам все уже объяснял, пов-
торяться нет смысла. Проявите великодушие, поднимитесь над ситуацией и
подумайте о том, что у нас с вами не так уж много близких людей, которым
мы можем доверять полностью и безоговорочно. Так нужно ли терять их, идя
на поводу у амбиций?
"Он вертит мной, как куклой, - подумала Настя как-то отстранение,
будто наблюдая за собой со стороны. - У него потрясающий дар убеждать. Я
ведь умом понимаю, что он был не прав, подставив меня тогда, зимой, и
ничем, ни единым словом, ни жестом не облегчив мои мучения. И все равно
не могу на него сердиться. Мне хочется его простить. Более того, я начи-
наю чувствовать себя виноватой перед ним, словно моя обида - это пустой
бабский каприз. А может быть, так оно и есть, и все мои страдания вые-
денного яйца не стоят? "
- Вы сегодня уезжаете? - спросила она вместо ответа.
- Да, вечером.
- Надолго?
- На пять дней.
- Когда вы вернетесь, я нарисую вам Готовчица маслом на холсте.
Заточный улыбнулся тепло и солнечно, сверкнув двумя рядами безупреч-
ных ослепительно белых зубов. Его желтые глаза вмиг превратились в два
расплавленных золотых слитка. Никто не мог устоять перед этой знаменитой
улыбкой.
- Можно, я вас поцелую? - спросил он тихо.
- Не надо, - так же тихо ответила Настя.
- Почему?
- Это может быть неправильно понято.
- Кем?
- Мной.
- Это не важно, - ответил с улыбкой Иван Алексеевич. - Главное, чтобы
я сам правильно это понимал. А я понимаю это правильно, вы можете не
беспокоиться.
Он осторожно коснулся сухими губами сначала одной ее щеки, потом дру-
гой.
- Я рад, что вы смогли перешагнуть через себя. Через пять дней я вам
позвоню.
Он круто повернулся и быстро пошел к выходу из парка, хотя обычно
провожал Настю до поезда метро.
