Глава 14

   - У нас не так много времени, мы должны успеть до ее  родов.  Поэтому
возможности детально изучать личность Томилиной у  нас  нет.  Обычно  мы
изучаем объект два-три месяца, а то  и  дольше,  прежде  чем  составляем
программу и приступаем к ее реализации, но в данном  случае  все  должно
быть закончено как можно быстрее. Через два с половиной месяца  она  ро-
дит, и тогда мы вряд ли сможем что-то изменить.
   - Согласен. И что вы предлагаете?
   - Я собираюсь на примере Томилиной  отработать  методику  составления
психологического портрета писателя по его произведениям. Нам  это  может
пригодиться в будущем. Ведь Томилина, я надеюсь, не единственный в  этом
мире популярный писатель, у которого есть личные  проблемы.  Она  должна
стать первой ласточкой.
   - Допустим. Какие соображения у вас на этот счет?
   - Вы знаете, чем отличается женская литература от мужской?
   - Не задавайте мне риторических вопросов. Меня всегда раздражала  эта
ваша манера. Говорите по существу.
   - Простите. Человек начинает писать книги по двум  причинам.  Причина
первая: он хочет поговорить с людьми, со своими читателями, о проблемах,
которые кажутся ему важными, интересными, достойными глубокого  осмысле-
ния и всестороннего обсуждения. Причина вторая: он  хочет  поговорить  о
себе.
   - Минутку... Вас послушать, так никаких других причин не  существует.
А деньги?  Великое  множество  писак  марают  бумагу,  чтобы  заработать
деньги. К какой категории вы их отнесете? Кроме того, вы забыли  о  тех,
кто банально хочет прославиться. Эти тоже пишут много и встречаются час-
то. Ваша классификация страдает неполнотой.
   - Вы не поняли... Вернее, я недостаточно четко выразился. Почему  че-
ловек решает опубликовать свою писанину - это совсем  другой  вопрос,  и
причиной этому, как вы справедливо заметили, может быть и жажда денег, и
жажда славы, и стремление кому-то что-то доказать, и многое другое. Я же
сейчас говорю о том, что движет человеком, когда он берется за перо. Это
подсознательная материя. Основную массу  произведений  литературы  можно
разделить на две группы: те, где есть проблемы, и те, где есть безупреч-
ный герой. Так вот, женская литература - это всегда, ну на девяносто де-
вять процентов, литература, в которой дама-автор олицетворяет себя с ге-
роиней. Она любуется ею, приписывает ей все мыслимые и немыслимые добро-
детели, и при этом наделяет ее внешностью, о которой сама мечтает. Писа-
тельница хотела бы прожить такую же жизнь, совершать такие же  поступки,
встречать такую же неземную любовь, заниматься таким  же  восхитительным
сексом и получать такие же неожиданные подарки как от жизни вообще,  так
и от красивых и богатых любовников. На этом построен любой  дамский  ро-
ман. Если изучить внимательно все творения дамы-автора, то можно  соста-
вить полный перечень ее вкусов, желаний, мечтаний и даже  детских  стра-
хов. Из этого получается полный и детальный психологический портрет  пи-
сательницы, который ни в чем не уступает тому портрету, который мы  сос-
тавляем обычно после  длительного  и  тщательного  сбора  информации  об
объекте.
   - И вы полагаете, что Татьяна Томилина - именно такой автор?
   - Ну конечно! Я прочел больше половины ее детективов. Там присутству-
ет постоянная героиня, и я более чем  уверен,  что,  препарировав  образ
этой героини, мы узнаем о Томилиной все, что нужно, чтобы правильно раз-
работать программу. Вы все еще мне не верите?
   - Хм... Ваши методы иногда кажутся мне сомнительными. Я, например, до
сих пор не понимаю, какой смысл был в этом последнем трупе.  Зачем  гро-
моздить одну смерть на другую? Чем вам помешал этот парень? Но  не  хочу
быть несправедливым: вам всегда удается достичь желаемого результата. Не
понимаю, почему вам это удается, но с фактами спорить  трудно.  Делайте,
как считаете нужным. Но помните об ответственности, которую вы  сами  на
себя возлагаете, когда даете мне гарантии успеха.
   - Я помню.
   Следователь Борис Витальевич Гмыря, руководивший работой по  делу  об
убийстве депутата Государственной Думы Юлии Готовчиц, был сильно просту-
жен.
   Голос совсем сел, горло болело, а из носа текло постоянно. И  полков-
ник Гордеев, как ни силился сохранять серьезность в разговоре, то и дело
съезжал на иронический тон, тем более что знал Гмырю он еще с  тех  пор,
когда тот работал обыкновенным опером на территории.  Хотя,  надо  приз-
наться, серьезность совсем не помешала бы, ибо обсуждали они вещи отнюдь
не смешные.
   - Виктор Алексеевич, это с вашего тихого благословения майор Коротков
водил меня за нос? - натужно сипел Гмыря, держа возле лица руку с  зажа-
тым в ней носовым платком.
   Учитывая состояние настоящего, а не идиоматического носа следователя,
вопрос прозвучал более чем забавно, и Гордеев не удержался и фыркнул.
   - Что вы, Борис Витальевич, - ответил он, тем не менее стараясь оста-
ваться вежливым, - Коротков никого не может водить за нос, у  него  хит-
рости на это не хватает. Он же прост, как дитя. Неужели вы сами не види-
те?
   - И тем не менее... - Гмыря сморщился и чихнул. - Извините.  Коротков
предложил версию, в соответствии с которой убийцу Юлии Готовчиц надо ис-
кать через частное сыскное агентство "Грант".  Мне  версия,  честно  вам
признаюсь, не понравилась, но я позволил Короткову по  ней  работать.  И
что же выяснилось? Прямо перед агентством в упор расстреливают Димку За-
харова, которого я знал когда-то как неплохого опера, а рядом  с  ним  в
этот момент находится ваша Каменская. Это как же понимать?
   - А как? - невинно спросил Гордеев.
   - А так, что по делу работают еще какие-то ваши подчиненные,  о  дея-
тельности которых мне ничего не известно. Виктор Алексеевич, не мне  вас
учить, потому что я сам когда-то у вас учился. Но речь идет об  убийстве
депутата, и здесь все должно быть четко и грамотно, потому что за каждым
нашим действием руководство следит в десять глаз. Ну в  какое  положение
вы меня ставите?
   - Да ладно тебе, Боря, - Примирительно сказал Колобок. - Не  прикиды-
вайся следователем, ты как был опером - так им и остался. Только петлицы
на кителе сменил. Ничего закулисного я против тебя не  замышляю.  Версия
была Каменской, тут ты прав, но я тебе подставил Короткова,  потому  что
она девчонка еще, рано ей по убийству депутата работать.  Сломается,  не
ровен час. Официально она этим преступлением не занимается, и ежели что,
никто ее на ковер таскать и за нервные окончания дергать не будет. А Юр-
ка - парень крепкий, битый, ему все нипочем. Вот и вся премудрость.
   - Так бы и сказали с самого начала, - пробурчал Гмыря, громко сморка-
ясь. - Извините. Сами же говорите, что я в душе опером остался, так неу-
жели я не понял бы? А то вчера с утра пораньше меня в прокуратуру вызва-
ли, а я по поводу Каменской ничего вразумительного сказать не могу.  По-
зорище. И хотел бы умолчать - да не  вышло.  Они  требуют  доложить  ход
расследования, а версия с "Грантом" оказалась единственной,  по  которой
хоть что-то сдвинулось, пришлось рассказывать. Чего я им плел - вам того
лучше не слышать. Изоврался весь. А все из уважения к вам, моему бывшему
учителю.
   - Ну спасибо, - хмыкнул Гордеев, - я всегда знал, Боря, что ты  добро
помнить умеешь. И чего же ты им врал, интересно?
   - Не столько врал, сколько умалчивал. Самое главное было не  прогово-
риться, что Захаров работает в частной охранной фирме, иначе они бы  мне
голову откусили там же, на месте. Вы же знаете, как наша родная прокура-
тура любит частные агентства. Прямо обожает. Спит и видит, как бы их де-
ятельность свернуть навсегда и бесследно. Если бы я  признался,  что  за
моей спиной, но с ведома уголовного розыска над раскрытием убийства  де-
путата Госдумы работал частный сыщик, меня бы... А,  да  что  там,  сами
знаете, что со мной было бы. Ну вот, а раз нельзя делать акцент на Заха-
рове, то пришлось с ходу придумывать, что я дал поручение Каменской най-
ти оперативные подходы к фирме "Грант", она нашла какого-то Захарова,  у
которого в этой фирме есть знакомые, и стала через него выяснять возмож-
ности утечки информации из агентства. Захаров кое-что накопал  и  обещал
Каменской показать человека, который кажется ему подозрительным. В  этот
момент его и убили. На первый раз вроде сошло, но если узнают,  что  все
было не так, тогда мне совсем туго придется.
   - Не узнают, если сам никому не скажешь. Ладно, Боря, извини старика,
подставил я тебя, но не со зла, вот ей крест. Хочешь правду скажу?  Я  и
сам в эту версию не верил. Нелепая она какая-то. Но девочке хотелось по-
играться в нее - почему я должен ей  запрещать?  Пусть  работает,  пусть
опыта набирается, зубки обтачивает. Кто ж знал, что она опять в  "яблоч-
ко" попала? Уцепилась за самую слабую версию, а оно вон как  обернулось.
Если бы я хоть на секунду допускал, что дело может дойти до трупа, я  бы
в жизни ей не позволил партизанить за твоей спиной. А теперь получается,
что в "Гранте" действительно осела какая-то сволочь, которая продает ин-
формацию за хорошие деньги. И поняв, что Захаров его раскусил, решил из-
бавиться от Дмитрия. Причем, заметь себе, Боря, этот поганый частный сы-
щик - не кустарь-одиночка. За ним стоит большая сила. Я сам  выезжал  на
место, потому что мне Анастасия позвонила. И  перетряхнул  весь  "Грант"
вот этими самыми руками, - Гордеев потряс пухлыми пальцами  перед  самым
лицом следователя. - У всех сотрудников стопроцентное алиби. Большинство
из них в момент убийства Захарова просто были в агентстве, ждали  назна-
ченного на пятнадцать часов совещания, остальные подъехали  чуть  позже,
но и у них есть алиби. Их видели в других местах. Стало быть, этот сыск-
ной гаденыш нашел, кому пожаловаться на то, что  Захаров  его  застукал,
когда он рылся в картотеке директора. И к его жалобе отнеслись куда  как
серьезно, не отмахнулись, не послали его подальше самому разбираться  со
своими неприятностями.
   - Ну да, - кивнул Гмыря. - Ценный кадр. И есть люди, которым он очень
нужен. Ладно, черт с ней, с прокуратурой, главное - хоть что-то  сдвину-
лось в деле, а то я уж совсем было надежду потерял.  Виктор  Алексеевич,
дайте Каменскую, а?
   - Перебьешься, - пошутил полковник.
   - Ну почему? Хорошая же голова у нее, светлая. Не жадничайте.
   - Я сказал: нет. Ей еще рано. Она к таким делам не приспособлена. Ма-
леньким девочкам нужно держаться подальше от политики.
   - Вы уж скажете! - Гмыря хрипло закашлялся. -  Нашли  себе  маленькую
девочку. Я же помню ее, мы вместе по убийству актрисы  Вазнис  работали.
Такой маленькой дай один пальчик, так она не то что всю руку - она  тебя
целиком проглотит вместе с ботинками. Она небось всего на пару лет  меня
моложе.
   - Дело не в годах, Боря, а в  характере  и  в  нервной  системе.  Вот
убийство актрисы - это да, это то, что ей надо. А убийство депутата - не
то. Знаешь, почему от меня люди не уходят?
   - Потому что вы добрый, - ехидно поддел его  Гмыря.  -  Всех  любите,
всем все с рук спускаете и всех жалеете.
   - Нет, Боря, я не добрый, я мудрый. Я своих людей берегу.  Сегодня  я
его сберег - завтра он, целый  и  невредимый,  мне  десять  преступлений
раскрыл.  А  не  сберег,  подставил,  заставил  работать  за   пределами
собственных возможностей, довел до нервного перенапряжения и  психологи-
ческой травмы - и потерял его как минимум на полгода. Каждый должен  де-
лать то, что лучше всего умеет, только тогда будет толк. А если я  хоро-
шего стрелка не на стенд поставлю, а заставлю пятикилометровый кросс бе-
жать, то он, конечно, дистанцию пройдет, но надорвется,  сляжет,  сердце
не выдержит, руки будут дрожать. И рекорд в беге он не  поставил,  и  на
стенд мне выпустить будет некого. Байку понял?
   - Байку-то понял, а насчет Каменской не понял. С чего вы решили,  что
она политическое убийство не потянет или,  пользуясь  вашей  аллегорией,
кросс не пробежит?
   - Кросс, Боренька, она уже пробежала. И надорвалась. Теперь ни на что
не годится, ни на бег, ни на стрельбу. Такие вот дела. Так что  на  Нас-
тасью ты не рассчитывай, а Короткой и Игорь Лесников - ребята  толковые,
если хочешь - Селуянова дам.
   - Давайте, - оживился Гмыря, - я его знаю, он  мобильный,  одна  нога
здесь - другая там, все в руках горит. Давайте.
   - У, глаза завидущие, руки загребущие, - засмеялся Гордеев. -  Табле-
ток тебе надо выписать от жадности, и побольше,  побольше.  Ты  на  меня
глазами-то не сверкай, все равно ты для меня пацан  желторотый,  хоть  и
дела особой важности ведешь. Скажи-ка мне лучше, чем  же  так  прогневал
муж покойную Юлию Николаевну, что она за ним слежку устроила, а?
   - Причина одна из двух: или деньги, или бабы, - философски изрек сле-
дователь. - Все зло от них.
   - От кого? От баб?
   - И от денег тоже. Юлия была помешана на налоговых делах, безумно бо-
ялась, как бы муженек чегонибудь от государства не утаил, очень она свою
репутацию берегла. Видно, стала подозревать, что  он  зарабатывает  куда
больше, чем ей докладывает.
   - По нашим сведениям, эти подозрения были  беспочвенными,  -  заметил
Гордеев. - Готовчиц ни в какой деятельности, кроме  частной  медицинской
практики, участия не принимает. Проверено с точностью.
   - Значит, женщины, - вздохнул Гмыря и снова высморкался. -  Извините.
Черт, да где же я эту простуду подцепил, ума не приложу! Теплынь на ули-
це, даже под дождь не попал ни разу, а соплей выше головы.
   - Нет, Боря, я все равно не понимаю, - упрямо качнул головой  полков-
ник. - Зачем устраивать слежку за мужем, если подозреваешь его в  невер-
ности? Ну вот ты скажи мне: зачем?
   - Как это зачем? Чтобы вовремя пресечь блуд и вернуть  его  на  стезю
супружества. А то, если процесс запустить, и до развода дело дойдет.
   Гордеев вперил в него тяжелый взгляд.
   - Ох, Борька, бить тебя некому, и когда ты перестанешь всех людей  по
себе мерить? У тебя четверо детей, так для твоей  жены  развод  -  нату-
ральная катастрофа, потому как все они маленькие и их еще растить и рас-
тить. А для Юлии Николаевны? Один ребенок, и тот пристроен в хорошие ру-
ки, живет в Лондоне в семье троюродной тетки, учится в хорошей  английс-
кой школе. Сама Юлия -  интересная  холеная  тридцатишестилетняя  вполне
состоявшаяся женщина, государственный деятель, имеет в руках  профессию,
кучу знакомых, наверняка и поклонники были. По отзывам знакомых  и  дру-
зей, она была интеллигентной и умной дамой. С какого, извини меня, рожна
ей так панически бояться развода? Зачем ей нанимать сыщиков  для  слежки
за мужем? Ну зачем, Боря? Это же унизительно.
   - Ну, не знаю, - проворчал Гмыря. - Значит, не ревность, а страх  пе-
ред левыми деньгами. Что так, что эдак.
   - Боря, проснись, - сердито сказал Гордеев. - Я понимаю, ты плохо се-
бя чувствуешь, и голова, наверное, тяжелая из-за насморка, но  давай  уж
одно из двух: или ты болеешь, или мы дело обсуждаем.
   Гмыря с трудом поднял веки, которые то и дело норовили  опуститься  и
закрыть от несчастного следователя опостылевший белый свет,  и  приложил
ладонь ко лбу.
   - Кажется, температура поднимается, -  сиплым  голосом  констатировал
он. - Виктор Алексеевич, у вас горячей водички можно раздобыть?
   - Чаю хочешь?
   - Нет, просто кипятку, я в нем "Колдрекс" растворю.
   - И что получится?
   - Полегче станет. Нет, кроме шуток, он температуру  через  пятнадцать
минут снимает. Потом, правда, она опять  поднимается,  но  часа  два-три
можно жить.
   Когда Гмыре принесли большую кружку с кипятком, он высыпал в нее  со-
держимое одного пакетика "Колдрекса" со смородиной и стал пить маленьки-
ми глотками. Колобок-Гордеев с опаской поглядывал на  него,  как  обычно
глядят, когда не понимают, как можно пить такую гадость.
   - Противно? - наконец спросил он сочувственно.
   - Да что вы, это вкусно, как чай с вареньем и лимоном.
   - Лекарство не может быть вкусным,  -  с  непоколебимой  уверенностью
произнес Гордеев. - Оно должно быть противным, чтобы человек  с  первого
раза понимал: болеть - плохо. А если лекарство вкусное и лечиться прият-
но, то это сплошной обман и никакой пользы для организма. Брось  ты  эту
гадость, Боря, давай я лучше тебе стакан налью.
   - Вы что! - Гмыря вытаращил глаза и закашлялся, закрывая рот платком.
- Какай стакан? Мне еще к себе на работу возвращаться.
   - Ну ладно, пей свое пойло, травись, - Гордеев безнадежно махнул  ру-
кой. - Я пока воздух сотрясаю. Значит, мы с тобой решили, что не  женщи-
ны-соперницы волновали Юлию Николаевну, а левые заработки супруга. Но  я
хочу знать, почему она стала беспокоиться об этом именно сейчас.  Почему
не год назад, не три месяца, а только в апреле этого года. Что-то должно
было произойти, что заставило ее подозревать мужа. Не просто же так  она
все это затеяла, не с потолка и не с дурна ума. Что-то было.  Ты  согла-
сен?
   Гмыря молча кивнул, продолжая отпивать горячую жидкость из кружки.
   - И после того, что произошло в воскресенье с Димой Захаровым, нам  с
тобой придется признать, что в чем-то покойная Юлия Николаевна оказалась
права. Осуществляя по ее заданию слежку за Готовчицем, сыщики наткнулись
на человека, которому все это дело страсть как не понравилось. Боря, на-
ша с тобой задача - найти в среде знакомых Готовчица этого человека. Это
убийца, Боря. К черту все парламентские дрязги,  к  черту  журналистские
расследования, все эти дороги ведут в тупик. Мы с тобой  в  этом  тупике
целый месяц простояли, а убийца глядел на нас из-за угла и мерзко  хихи-
кал.  Мы  бы  никогда  не  поверили  в  Настасьину  версию  про  частное
агентство, если бы Захаров случайно не увидел того,  кто  продал  убийце
информацию о заказе Юлии, и после этого не погиб, так и не  успев  пока-
зать Насте этого типа. Ты согласен?
   - Уф!
   Гмыря залпом допил лекарство и отер с лица платком  выступивший  пот.
Выглядел он и вправду плоховато, и Гордеев от души ему посочувствовал.
   - Виктор Алексеевич, - просипел следователь, - вы мне друг?
   - Я тебе учитель, - усмехнулся Колобок. - А ты всегда будешь  пацаном
для меня. Впрочем, я, кажется, тебе это уже  говорил.  Чего  ты  хочешь,
сопливый?
   - Вот только моя безграничная благодарность к вам и застарелое уваже-
ние к вашим сединам не позволяют мне обижаться, - заметил  Гмыря,  сумев
даже слегка улыбнуться.
   - А чего ж обижаться-то? - изумился полковник. - Ведь и вправду  соп-
ливый, вон носом-то как хлюпаешь.
   - Уберите с этого дела Лесникова, - внезапно выпалил Гмыря, сдерживая
рвущийся наружу кашель.
   - Что?!
   - Лесникова, говорю, уберите от меня, - повторил Борис Витальевич.  -
Не работается мне с ним. Добра не будет.
   Гордеев внимательно посмотрел на бывшего ученика, потом снял  очки  и
привычно сунул дужку в рот, что обозначало собой процесс глубоких разду-
мий.
   - Вы не думайте, что это капризы. Ваш Лесников мне не  верит.  То  ли
себя больно умным считает, то ли еще что ему в голову запало, но  он  за
каждым моим словом пытается второе дно нащупать. А это очень заметно. На
кой ляд мне эта головная боль, а? Почему я должен терпеть  его  рядом  с
собой? Дайте лучше Каменскую, с ней я нормально работал.
   - Про Настасью забудь. А насчет Игоря я подумаю. Ты не  преувеличива-
ешь, Боря? Лесников хороший парень, серьезный. Может, показалось тебе?
   - Мне, Виктор Алексеевич, никогда ничего не кажется. Хоть вы и  гово-
рите, что я как был опером, так и остался,  а  я  все-таки  следователь.
Следователю не может ничего казаться, у него либо  есть  доказательства,
подтверждающие его точное знание, либо их нет. А "кажется - не  кажется"
- это ваши штучки. Ох, полегчало. Хорошее все-таки это лекарство, зря вы
его ругали. Так вот, Виктор Алексеевич, что я хочу вам сказать. Либо  вы
поручаете Каменской работать в бригаде под моим руководством, либо я пе-
рестану врать и покрывать ее самодеятельность. Договоримся?
   Гордеев снова нацепил очки на нос и с любопытством взглянул на следо-
вателя.
   - Это кто ж тебя, Боренька, старших шантажировать научил?
   - Как это кто? Ваша школа. Сами говорите, что вы мой учитель.
   - Выучил на свою голову... Нет, Борис Витальевич, не  договоримся.  С
Лесниковым разберусь, если нужно будет - заменю его  другим  оперативни-
ком. А Каменскую ты не получишь. И не мечтай. Спасибо, что  сам  пришел,
спасибо, что в генпрокуратуре не заложил меня, я это ценю и за это  тебе
благодарен. Если ты хочешь, чтобы Настасья что-то  для  тебя  сделала  -
скажешь мне, я ей поручу. Я. Ты понял? Я, а не ты. Ты ею командовать  не
будешь. До поры до времени.
   - Понял, - Гмыря снова улыбнулся, на этот раз широко. Было видно, что
ему и в самом деле стало получше. - Так бы сразу и  сказали.  А  то  "не
дам, не мечтай, не получишь". Я что, человеческого языка не понимаю?
   - Ну, я рад, что понимаешь. И не вздумай меня еще чем-нибудь шантажи-
ровать, я ведь тебя не всему, что знаю, научил. У меня  в  запасе  такие
фокусы есть - не обрадуешься.
   Когда Гмыря ушел, Виктор Алексеевич некоторое время занимался бумага-
ми и текущими делами, потом вызвал к себе Настю.
   - На тебя Гмыря зуб точит, хочет в свою бригаду получить,  -  сообщил
он, не поднимая головы от очередного документа.
   - У него и так полно народу. Неужели ему мало? - удивилась Настя.
   - Выходит, мало. Я сказал, что против. Но строго говоря, деточка,  он
прав. Тебе надо подключаться. Давай-ка начинай  работать  плотнее.  И  в
первую очередь займись неутешным вдовцом. Сиди у него в квартире день  и
ночь, стань ему лучшим другом, но выясни, что такое произошло, после че-
го Юлия Николаевна наняла частных сыщиков. Что заставило ее сделать это?
Где-то в окружении Готовчица притаился  убийца,  но  наш  психоаналитик,
насколько мне известно, почти не выходит из дома и ни с кем не общается,
так что установить круг его контактов  крайне  затруднительно.  Остается
единственный источник информации - он сам.
   - А агентство? - спросила Настя. - С ним ведь  тоже  нужно  работать.
Димка не успел мне показать того, кто рылся в  картотеке.  Но  его  надо
найти другим путем.
   - Другим путем и будем искать. Но не тебе же этим заниматься. Ты туда
приходила с Захаровым, тебя видели. Теперь скажи мне, что у нас с  теле-
видением? Есть что-нибудь новое?
   - Миша Доценко мне сегодня поведал изумительную по  простоте  и  изя-
ществу историю. Теперь мне понятно, за  счет  каких  денег  существовала
программа "Лицо без грима" и почему она так резко изменилась после гибе-
ли Андреева и Бондаренко...
   Не сумев выяснить ничего внятного у  сотрудников  программы,  Доценко
отправился искать тех, кто появлялся на экране в качестве гостей  Улано-
ва. Первых же десяти встреч оказалось достаточным, чтобы  больше  никого
не беспокоить, ибо поведанные этими людьми истории были похожи  друг  на
друга, как две капли воды, различаясь только финалом.
   В один прекрасный день раздавался телефонный звонок, и мужчина с при-
ятным голосом вежливо спрашивал, не согласится ли имярек принять участие
в программе "Лицо без грима". Имярек - человек, безусловно нуждающийся в
рекламе и паблисити, - радостно соглашался. Далее следовал вопрос о том,
когда ему удобно будет встретиться с корреспондентом. Назначалась встре-
ча. Приезжала корреспондент Оксана  Бондаренко,  очаровательная  молодая
женщина, которая долго и подробно выспрашивала будущего гостя  обо  всех
перипетиях его жизни, о его  пристрастиях,  вкусах,  привычках,  любимых
книгах, фильмах и политических деятелях. Беседа занимала часа  три-четы-
ре, после чего Оксана предупреждала, что до съемки  нужно  будет  встре-
титься еще раз, а может быть, и два, и просила к следующей  встрече  по-
добрать фотографии имярека разных периодов его жизни.  Имярек  подбирал.
Старался, естественно, чтобы были получше. Во время второй встречи Окса-
на снова задавала вопросы, что-то все время записывала и по ходу обдумы-
вала. Смотрела фотографии. Просила показать гардероб и,  мило  смущаясь,
говорила, что лучше определиться сразу, в чем имярек пойдет  на  съемку,
потому что не всякий костюм (рубашка, платье, блузка) будет хорошо смот-
реться на фоне голубых стен студии и при ярком освещении. Одежду выбира-
ли вместе. Наконец назначался день съемки. Если у имярека были  проблемы
с транспортом, за ним присылали машину.
   Перед съемкой устраивалось чаепитие с конфетами и пирожными, во время
которого происходило знакомство с ведущим, Александром  Улановым.  Потом
имярек поступал в распоряжение гримера. Потом начиналась съемка, которая
длилась примерно час - До этого момента все, как обычно, за исключением,
может быть, уж слишком дотошной работы корреспондента, но это только де-
лает честь программе.
   Дальше начинается пьеса под названием "Мы так вас любим, вы такой ум-
ный". Имярека приглашают в студию и показывают  ему  сорокаминутную  за-
пись. Из часовой кассеты, отснятой во время записи, осталось только  со-
рок минут, потому что вырезаны самые неудачные куски. Но  передача  идет
всего двадцать минут, при этом по минуте в начале и в конце - реклама, и
еще в общей сложности три минуты - заставка и перебивки, во время  кото-
рых на экране показываются фотографии всех периодов жизни гостя, а голос
за кадром излагает основные вехи его биографии. То  есть  чистой  беседы
гостя с Улановым должно быть не больше пятнадцати минут. Иными  словами,
из оставшихся сорока минут еще двадцать пять надо сократить. И вот  этот
самый процесс происходит при непосредственном участии самого гостя.  Ему
дают возможность посмотреть, как неудачно он может выглядеть на экране и
какие глупости иногда говорит, не  подумавши.  И.  Он  с  ужасом  слышит
собственные корявые фразы, видит некрасивые жесты и приходит в  восторг,
когда камера ловит удачный ракурс, а с экрана доносится связная  грамот-
ная речь, перемежаемая остроумными шутками. С ним вроде  бы  советуются.
"Давайте вот этот кусочек уберем, - говорят ему, - а вот здесь вы просто
великолепны. Посмотрите, как хорошо вас поймал  оператор,  просто  чудо.
Ой, как вы здорово это сказали! Так, а вот это, кажется, не очень  удач-
но, как вы думаете?" Имярек, естественно, именно так и думает. И под его
чутким руководством и при его непосредственном участии сорок минут непо-
нятно чего превращаются в пятнадцать минут беседы Уланова с  интересным,
глубоким, образованным и необычным человеком, имеющим собственные взгля-
ды на жизнь. При этом, заметьте себе, после гримера имярек выглядит  раз
в двести лучше, чем в обыденной жизни. Это Миша Доценко видел  собствен-
ными глазами, ведь он в первую очередь навестил тех, чьи беседы с Улано-
вым удалось записать на видео сразу после трагедии с Андреевым и  Бонда-
ренко.
   Увидев результат, имярек начинает больше всего на свете хотеть, чтобы
передача увидела свет. Его можно понять: он нуждается в паблисити, и эта
передача ему просто необходима. Кроме того, он нормальный живой человек,
и, как всякому нормальному человеку, ему хочется произвести хорошее впе-
чатление. Если уж ему удалось так хорошо выглядеть и так здорово  высту-
пить, то об этом должно узнать как можно больше людей. Поэтому он с  го-
рящими глазами спрашивает: когда? Когда вожделенная пленка будет обнаро-
дована и показана по всероссийскому каналу? Ему отвечают: как  только  -
так сразу. Мы вам позвоним. Да-да, разумеется, заранее, а не в день эфи-
ра, чтобы вы смогли предупредить всех знакомых, родственников и  друзей.
Да, конечно, и кассету после передачи мы вам подарим, мы специально  для
вас сделаем копию, чтобы у вас осталась память, так  что  записывать  на
видео не обязательно.
   Имярек уходит домой, счастливый и вожделеющий славы, а  тем  временем
начинает разыгрываться вторая пьеса, под названием  "За  все  надо  пла-
тить". Можно полагать, что делалось это не каждый раз. По  Мишиным  при-
кидкам, примерно в каждом четвертом-пятом случае. По какому сценарию  ее
играют - еще предстоит выяснить, но это на самом деле  не  столь  важно.
Важен результат. У имярека есть состоятельные знакомые (будем пока назы-
вать их так), состоящие с ним в деловых отношениях. Может быть,  спонсо-
ры, может быть, партнеры, может быть, просто люди, чем-то ему обязанные.
И вот эти самые знакомые вдруг звонят имяреку и  спрашивают,  настаивает
ли он на том, чтобы передача пошла в эфир. Разумеется, он настаивает!  А
как же может быть иначе? Для чего же тогда все это  делалось?  Понимаете
ли, говорят ему богатые  знакомые,  нам  предложили  внести  спонсорский
взнос на программу "Лицо без грима", в противном случае уже записанная и
смонтированная передача в эфир не пойдет. Сколько? Много. Двадцать тысяч
долларов. Мы, конечно, можем заплатить, от нас не сильно убудет, так что
если вы настаиваете... Имярек в растерянности. Он ведь уже видел себя на
экране, и это было так хорошо! И ему так хочется... Он просит  время  на
размышления, но чем больше размышляет, тем больше ему хочется, чтобы пе-
редача вышла. Ах, если бы он ее не видел! Тогда можно  было  бы  разумно
опасаться, что там не все гладко, что он, возможно, выглядел  не  лучшим
образом, и тогда черт с ней, с этой передачей, деньги заплатят,  а  ока-
жется только во вред. Если бы так... Но вся беда в том, что  он  уже  ее
видел. И в ней нет ни одного слабого места, ни одного неудачного выраже-
ния, ни одного некрасивого поворота лица.  Человеку  свойственно  любить
самого себя, это признак здоровой психики, это  нормально  и  правильно.
Ему показали его самого, привлекательного, обаятельного, умного и  неор-
динарного, и он попался на этот крючок. Расчет безошибочный. Надо  иметь
совсем особый характер, чтобы не попасться.
   И в итоге имярек твердо заявляет, что он настаивает на выходе переда-
чи. Передача выходит. Вот и все.
   Оксана Бондаренко свое дело знала отлично. Долгие  беседы  с  будущим
гостем программы были нужны для того, чтобы выявить  самые  сильные  его
стороны, нащупать те проблемы и вопросы, обсуждая которые он высказывает
наиболее интересные взгляды и суждения. Она даже одежду  помогала  выби-
рать, чтобы гость смотрелся на экране как можно лучше. Когда  Оксаны  не
стало, готовить передачи стало некому. Можно было бы через очень  корот-
кое время найти такого же толкового и расторопного корреспондента и вер-
нуться к былой практике, но Уланов с той поры работает только  в  прямом
эфире. О чем это говорит? О том, что он не знает, где и как искать таких
гостей, за спиной у которых стоят богатые спонсоры. Совершенно очевидно,
что этим занимался директор программы Виктор Андреев, и  с  его  смертью
милое вымогательство прекратилось...
   - Действительно, милое, - покачал головой Гордеев. - Можно  предпола-
гать, что Андреева и Бондаренко как раз из-за этого и убили. То ли  зап-
рашиваемая сумма возмутила гостя и его благодетелей, то ли телевизионщи-
ки надули кого-нибудь, деньги взяли за эфир, а передачу не показали.
   - Могло быть и по-другому, - заметила Настя. -  Ход  переговоров  был
таким сложным, напряженным и наполненным  взаимными  оскорблениями,  что
команда Андреева - Уланова, взяв деньги, перемонтировала  пленку,  убрав
самые удачные куски и оставив самые плохие. Как вам такая версия?
   - Ну, деточка, это несерьезно. Это уж просто  детский  сад  какой-то,
мелкое злобное хулиганство. Хотя как знать... На этом свете все  бывает.
Надо срочно раздобыть кассеты с программами, которые пошли в эфир в пос-
ледние полгода. Скажи Мише, пусть займется. Посмотрим, нет ли хоть одной
такой передачи. И вот еще что, Настасья...
   Гордеев умолк и уставился взглядом в окно. То, о чем он собрался  по-
говорить с Настей, ему самому не нравилось, но сказать все равно надо.
   - Да, Виктор Алексеевич? - полувопросительно сказала она.
   - Гмыря просит забрать из бригады Игоря Лесникова. Не могут они найти
друг с другом общий язык. Ты не знаешь, в чем там дело?
   - Игорю не нравится Гмыря, вот и все, - она пожала плечами. - Обычное
дело, когда оперативнику вдруг начинает не нравиться какой-нибудь следо-
ватель или наоборот. Мне тоже, если вы помните. Костя Ольшанский  долгое
время не нравился, потом притерлись и даже подружились. Ничего особенно-
го.
   - Гмыря утверждает, что Лесников ему не верит и за каждым словом ищет
второе дно. Это так?
   Она посмотрела на начальника светлыми глазами, в которых не  было  ни
смущения, ни неловкости, хотя фактически получалось, что они  за  спиной
обсуждали сотрудника, и ничего хорошего в этом не было. Но за то и люби-
ла Настя полковника Гордеева, что знала совершенно точно: он никогда  не
сделает по отношению к своим подчиненным ничего непорядочного, и  в  его
присутствии можно не напрягаться. Если он обсуждает Игоря - значит,  так
надо.
   - Да, - ответила она, - это так. Игорь ему не верит. А чего же вы хо-
тите в деле о политическом убийстве? Игорь, как всякий нормальный  мили-
ционер, всегда имеет в виду, что на следователя уже оказывают  давление,
что его уже купили или запугали. И всякий раз, когда следователь начина-
ет педалировать какую-то одну версию и повышает голос, как  только  речь
заходит о чем-нибудь другом, так вот, всякий раз возникает здоровое  по-
дозрение. Было бы странно, если бы оно не возникало. Игорь - опытный сы-
щик и просто умный человек, с логикой и тревожностью у него все в поряд-
ке. И если бы на его месте оказалась я, то  тоже  не  верила  бы  Гмыре.
Игорь хочет выстроить такую версию, в которую укладывался бы взлом квар-
тиры Готовчицев, а Гмыря кричит, что кража не имеет к этому никакого от-
ношения и чтобы Игорь вообще забыл о ней, будто ее и не было. Вы-то сами
что делали бы на его месте?
   - Я-то? - усмехнулся Гордеев. - Я, деточка, свою сыщицкую жизнь  про-
жил ярко, интересно, результативно, но  неправильно.  Партизанил  много,
законы регулярно нарушал. Зато когда стал начальником, понял,  что  вас,
моих подчиненных и моих детей, надо учить  работать  по-другому.  Сейчас
адвокаты не те, что были раньше, и законы другие, сейчас за малейшее на-
рушение можешь получить полностью разваленное уголовное дело. Мне  ваших
трудов жалко, мне до слез обидно, когда вы мучаетесь, мозги  напрягаете,
ночами не спите, жизнью рискуете, а из-за какой-то поганой мелочи, кото-
рую адвокат опротестует, и совершенно, надо  сказать,  справедливо,  все
это катится псу под хвост и дело прекращается. Так что ты имей  в  виду,
что начальник Гордеев - это совсем не то же самое, что сыщик Гордеев.
   - Вы мне не ответили, - напомнила Настя. - На месте Игоря как  бы  вы
себя повели?
   - А я на месте Игоря не бывал, потому что в  мое  время  политических
убийств не случалось. Все больше по пьянке, из-за баб или  из-за  денег.
Ты меня не подначивай, я тебе все равно не скажу то, что ты хочешь услы-
шать. Ты хочешь, чтобы я тебе сказал, можно верить Гмыре или нет? А я не
знаю. Не знаю я, Стасенька. В этой жизни все так круто  поменялось,  что
где друг, где враг - ни хрена не разберешь. Пока жив буду,  всегда  буду
помнить о нашем Ларцеве. У кого рука поднимется назвать его врагом? Ни у
кого. А ведь работал на ту сторону. Не по призванию, не по убеждению,  а
из-за страха за дочь. Можно его простить? Не  знаю.  Можно  его  понять?
Можно. Вот и думай. Сама думай. Когда Борька Гмыря зеленым опером  начи-
нал, мне казалось, я его насквозь вижу, но это было лет двадцать  назад.
Каким он стал за эти годы? Может ли он продаться? А испугаться? Он  ведь
с оперативной работы на следствие ушел именно из-за детей, это все  зна-
ли. Боялся жену вдовой оставить, а малышей - сиротами. Но это  случилось
лет пять назад, когда работать следователем еще было  не  так  опасно  и
трудно, как сейчас. Борькина жена дома сидит с детьми, так что они вшес-
тером живут на одну его следовательскую зарплату да на детское  пособие.
Не разгуляешься, сама понимаешь. Короче, я это все к чему веду-то...
   Он снова умолк, делая вид, что ищет что-то в ящике стола. Настя  тер-
пеливо ждала продолжения.
   - Ты поговори с Игорем. Мне самому не с руки,  он  мальчик  неглупый,
сразу поймет, что Гмыря жаловаться приходил. Не  стоит  отношения  между
ними напрягать попусту. Насчет недоверия друг к другу в деле  о  полити-
ческом убийстве ты все правильно сказала, вот и постарайся убедить  Иго-
ря, что не нужно демонстрировать свои чувства на  всех  перекрестках,  а
особенно в кабинете следователя. Следователь ведь тоже не на грядке  вы-
рос и не вчера работать пришел, у него ровно столько же оснований в деле
о политическом убийстве не доверять любому из  оперативников,  верно?  И
то, что Игорь расценивает как проявление  продажности,  может  оказаться
просто проявлением того же самого здорового недоверия.
   - Хорошо, - кивнула Настя, вставая, - я поговорю с ним.